Текст книги "Таежный гамбит"

2

Добравшись до Харбина, Суглобов и его новые товарищи уже не застали там Мизинова. На золото тоже оставалось только облизнуться. Суглобов с опаской поглядывал на хмурых чекистов, опасаясь, как бы они не рассвирепели и не расправились с ним по своему обыкновению. Но держались они на удивление выдержанно. Старший, Чекалов, хмурясь и поигрывая желваками, невозмутимо изрек:

– Мотаем во Владивосток! Окромя быть ему негде.

Это «окромя» резало Суглобову слух, напоминало солдатские будни окопной войны, воротило с души. Ну не любил Суглобов «сермяжной да разухабистой Руси», ох как не любил! Эти, новые, было видно, тоже не жаловали ее, однако ловко стилизовались под простоту, стараясь быть накоротке с побеждающим классом. Впрочем, в их исполнении эта простота напоминала скорее простоватость, наподобие смачного мужицкого сморкания в ладонь и вытирания соплей о штанину, чем хитроумную, себе на уме, практическую крестьянскую сметку.

Нет, не любил Суглобов этой театральщины, а любил ли что вообще – сказать, наверное, и сам не смог бы. Хотя, несомненно, любил деньги, а сильнее их – только волю и власть. Но теперь вот, увы, ни того, ни другого, ни третьего у него не было. И он послушно трясся в скрипучей телеге, что на глазах разваливалась от надсадного бега тощенькой лошаденки, безжалостно гонимой чекистами во Владивосток.

В город вошли вечером, переодевшись в раздобытую по пути солдатскую форму. Чтобы соблюсти видимость конвоя, необходим был офицер, а тут, как на грех, все погоны на шинелях чистые. Но предусмотрительность чекистов в который раз удивила Суглобова. Чекалов вынул из-за пазухи парочку новых, незатертых еще штабс-капитанских погон и ловко пришил их на место оторванных прежних. Запастись парой винтовок было еще проще, и в город вошли уже ровным строем, настороженно озираясь на кишевших офицерами и японцами улицах. Поплутав немного по городу, вошли наконец во двор невысокого купеческого здания из добротного кирпича. Чекалов трижды постучал в дверь рукояткой нагана. Дверь подалась, на пороге стоял невысокий жилистый старик с керосинкой в руках. Прикрывая глаза от пламени, он внимательно вглядывался в гостей.

– Не узнал, что ли, Пахом? – Чекалов грубо подвинул старика и боком вошел в прихожую. – Заходи, чего стоять-то! Да поживее! Федюк, останься! – приказал остальным.

Двое, подтолкнув Суглобова, ввалились следом, потом еще двое. Федюк остался во дворе. Хозяин запер дверь и повернулся к Чекалову. Тот снял шинель, бросил ее поперек лавки, сам опустился на край скамьи.

– Рассказывай, что смог узнать! – кивнул он Пахому. Остальные топтались в прихожей, зачем-то внимательно рассматривая стены и потолок.

«Всюду вынюхивают что-то, ищейки недоношенные!» – злобно выругался про себя Суглобов. Его недоумение, однако, вскоре прояснилось. Один из чекистов аккуратно снял висящую на гвоздях полочку для головных уборов и, схватившись за кусок отставших обоев, спросил у Пахома:

– Здесь, никак?

– Там, там, где же еще? Сами знаете, – и, подсев к Чекалову, начал рассказ.

Чекист тем временем отодрал обои от стены, и Суглобов увидел небольшой тайник, устроенный в стене. Открыв дверцу, чекист сунул туда руку, пошарил немного и вытащил толстую, обернутую в газету и перетянутую шпагатом пачку. Развязал шпагат, развернул газету, пошелестел новенькими, хрустящими купюрами.

– Давай! – прервав Пахома, обратился к нему Чекалов и протянул руку.

Чекист отдал деньги, и Чекалов быстро убрал их во внутренний карман кожаной тужурки.

– Молодцы, с партийными взносами не подводите, – похвалил он старика. – Валяй дальше!

– В конце октября мы провели в городе партийную конференцию, – продолжал старик. – Успешно бойкотировали выборы в меркуловское народное собрание. Коммунисты работают над организацией партизанских отрядов, руководят ими…

– Конкретнее, Пахом! – настаивал Чекалов. – Мне нужны конкретные действия для доклада в центр.

– А конкретнее, значит, так, – продолжал старик. – Областной революционный комитет создал Временный революционный военный совет партизанских отрядов Приморья. В него вошли коммунисты Сибирцев и Шишлянников. Партизаны заметно активизировались: дезорганизуют тыл белых и японцев, саботируют на транспорте и узлах связи. Летом еще захватили и увели прямо с городского рейда два катера к своим, в бухту Ольга…

– Неплохо бы в Императорской Гавани охранные крейсера уничтожить, – вновь перебил Чекалов. – Пока не поздно, а, Пахом?

– Передам товарищам, – кивнул тот.

– Да срочно надо, срочно! Чует мое партийное нутро, неспроста в Гавани белые усиливают охрану, неспроста! Так что надо поторопиться, пока не поздно!

– Понял, сделаем, – пообещал Пахом.

– С этим ясно. Что узнал о золоте? – Чекалов пристально впился взглядом в старика.

– Тут, значит, такое дело, – начал Пахом издалека. – Разведка донесла, что на днях белые приобрели в Японии крупную партию оружия и боеприпасов. Денег, судя по всему, ушло немеренно. Я вот и думаю, раз у Меркуловых такое бедствие со средствами, может, кто помог Вержбицкому?

– Наступление готовят господа офицеры, это факт! – отрезал Чекалов. – И мы хороши! Досиделись, дали возможность врагу вооружиться, упустили из-под носа это растреклятое золото! – он сурово зыркнул на Суглобова, и того до костей пробрал леденящий ужас.

– Долго разгружали в порту ящики огромные, орудийные лафеты, большие тюки, видать, с амуницией, – словно не слыша Чекалова, продолжал старик. – Все это спрятали на склад, туда мы уж проникнуть не смогли, нету у нас на складе никого…

– Плохо, Пахом, что нету никого! – прикрикнул на него Чекалов. – Из ряда вон, скажу я тебе! И это, почитай, сильнейшая партийная организация Приморья! Не стыдно, а? Где совесть твоя партийная, ответственность перед товарищами, наконец?

Старик понуро склонил голову. Повисло тяжелое молчание. Чекалов встал, прошелся из угла в угол, закурил.

– Патрулей в городе много в это время? – уже мягче спросил он у Пахома.

– Есть, конечно, но можно обойти всегда, – услужливо залебезил тот. – Смотря куда надо…

– А надо вот что, – хрипло обронил Чекалов. – Если золото мы профукали, – он еще раз выстрелил в Суглобова стальным взглядом, – то остается прибегнуть к безотказному методу гражданина Робеспьера!

– Кого то есть? – не понял Пахом.

– Революция экспроприирует у своих врагов награбленные ими ценности. Эти ценности пригодятся нам для построения нового общества. Это ясно? – Чекалов в упор посмотрел на старика. Тот кивнул.

– Следовательно, если враг не хочет добровольно отдавать награбленное, он подлежит уничтожению, – спокойно, но жестко отрезал Чекалов. – Не падай духом, Пахом. Вот победим – обязательно откроем для всех товарищей курсы партийной грамотности! А пока – практика. Дела не ждут, сам понимаешь. Наука потом, сейчас – карающий меч революции! И в этом нам помогают наши новые идейные друзья, – он снова посмотрел на Суглобова и уже мягче сказал: – Это я вас имею в виду, дорогой вы наш союзник. Вам предстоит выступить в роли этого самого меча.

Суглобова передернуло. Немного придя в себя, он выдавил:

– Что вы имеете в виду?

– То и имею, голубчик, что раз золото вы профукали, то и приговор приводить в исполнение вам!

– Какой приговор? – Суглобов не хотел верить, что его догадка верна, гнал ее от себя, но Чекалов был неумолим.

– Да бросьте вы дурочку-то валять, где не следует! – грубо оборвал он. – Мизинова следует убрать! Как можно быстрее! Без золота он нам ни к чему, головная боль только. Как опытный, коварный враг он много еще кровушки нашей пустить может. Понимаете? – и, не дожидаясь ответа Суглобова, обратился к старику:

– Где он живет?

– В гостинице «Жемчужина» в старых кварталах, – моментально ответил Пахом. – Живет один, ординарца на ночь отпускает в казарму.

– Адъютанта нет?

– Нет, он еще без портфеля, – пояснил Пахом.

– Отлично, – улыбнулся Чекалов Суглобову: – Это я ведь для острастки Пахома-то пожурил немного, чтобы не распускались товарищи. На самом деле – отличная здесь ячейка, изумительная! Информация всегда самая точнейшая. Спасибо, Пахом, – он похлопал старика по плечу. – Ну, так что же, голубчик, вот вам и выпала возможность продемонстрировать, какой вы нам союзник. На допросе вас предупредили, чтобы вы без золота не возвращались, так? Так вот, насчет золота вы не переживайте, мы вам его спишем. При одном условии, разумеется. Если Мизинов будет убит. Сегодня же ночью. Я чувствую, что он что-то затевает. Так что поспешим!

Суглобов стоял ни жив ни мертв. Этого предположить он никак не мог. Конечно, он ждал встречи с Мизиновым, верил, что она непременно произойдет, но чтобы вот так, по указке и под нажимом! Нет, он хотел встретиться с Мизиновым лично, без свидетелей, чтобы припомнить ему все оскорбления, а потом не спеша помучить, унизить его. А тут… Тут ему предлагают роль мясника. Такое убийство – на ходу, исподтишка, что называется, обухом топора – его никак не устраивало. А больше всего ему не нравилось быть игрушкой в чужих руках.

Он посмотрел на Чекалова. Взгляд чекиста был холоден и суров. Суглобов понял, что деваться некуда. И поступил так, как привык поступать всегда в безвыходных, на первый взгляд, ситуациях – положиться на авось. Странно, но этот «авось» никогда еще его не подводил.

– С кем идти? – спокойно спросил он.

– Пойдете с Федюком, – сказал Чекалов. – Думаю, не надо учить вас осторожности. Иначе вы рискуете прежде всего своей жизнью. Вот револьвер, – Чекалов вынул из-за пазухи наган и протянул Суглобову: – Трофейный.

«Как же, трофейный! – усмехнулся про себя Суглобов. – Небось, краденый у расстрелянного или замученного! На фронте-то вас что-то не видать!» Но вслух сказал спокойно и твердо:

– Я докажу. Все будет в лучшем виде. Тем более что его превосходительство мне насолил еще на германской.

– Это нам известно, – улыбаясь, кивнул Чекалов. – Не сомневаюсь, месть будет заслуженной и справедливой…

3

Портье гостиницы «Жемчужина» очень удивился, когда поздно вечером в холл гостиницы вошли двое мужчин в солдатских шинелях. Гостиница была офицерская, и появление таких гостей было редкостью чрезвычайной. Нет, он не разгневался на солдатиков: во Владивостоке привыкли ко всему, и можно было увидеть солдата и генерала, обедающих в одном ресторане или живущих в одной гостинице. Много солдат шлялось просто так, кутящих и пропивающих невесть откуда появившиеся деньги. Некоторые из них желали отдохнуть «по-барски» – в гостиничном номере с ванной и горячей водой. Все это было неудивительно в это неспокойное время.

Но все-таки что-то насторожило портье. Хотя бы потому, что в «Жемчужине» солдаты никогда не останавливались по причине невероятной дороговизны этой роскошной гостиницы.

Портье недоверчиво поглядел на обоих. Один как есть солдат – высокий, расхристанный, шинель нараспашку. Но вот второй на солдата никак не походил: собранный, угрюмый, в глазах что-то дьявольски-стальное. «Офицер, – решил портье, – только что в солдатском-то? А впрочем, кто их разберет нынче, все с ума посходили…»

– Что хотели, служивые? – вежливо поинтересовался он.

– Хотели снять номер, – сдержанно ответил угрюмый.

– С ванной?

– Не имеет значения. Нам на одну ночь.

– Понимаю, – кивнул портье, – со средствами туговато…

– Ты наши средства-то не считай! – рявкнул на него высокий. – Сказано нумер, значит, подавай нумер. Живо!

– К вашим услугам, к вашим услугам, – засуетился портье и заглянул в книгу. – Вам на каком этаже?

– Можно пониже, не хочется что-то по лестницам карабкаться, – ответил угрюмый. – К примеру… – он посмотрел на ключи за спиной портье. – Номер двести два.

– Этот номер занят, – развел руками портье, – там проживают их превосходительство. А что ключик висит, так они не вернулись еще со службы. Время, знаете, напряженное, дел у них много, у господ офицеров.

– Ну а соседний, двести третий? – настаивал угрюмый.

– Видите ли… – мялся портье. – Их превосходительство могут быть недовольны…

– Чем недовольны-то? – зыркнул глазами угрюмый. – Соседством, что ли, таким, солдатским?

– Гостиница у нас офицерская… – пролепетал портье.

– Мы деньги платим! – оборвал угрюмый. – Покажи! – приказал он высокому.

Тот вынул из-за пазухи пачку денег и помахал ею под носом портье.

– К тому же на одну ночь всего. Устали мы очень. Выспимся и уйдем, – зудел угрюмый.

– Как знаете, как знаете, – сдался портье и записал в книгу фамилии солдат. – Васин. Так-с… Тищенко… Есть-с… И расчетец пожалуйте, – пересчитал деньги и протянул солдатам ключ. – Номер двести третий. И водичка горячая есть. На здоровьице!

– Проводи нас! – приказал угрюмый.

– Но как же-с? Не могу оставить пост, – отказался портье.

– Да закроем пока, – высокий подошел к входной двери и запер ее на задвижку. – Пошли с нами!

Портье изумленно пожал плечами, но послушно пошел впереди солдат. Открыл номер, распахнул дверь.

– Входи, – угрюмый пропустил портье вперед. Тот вошел и включил настенную лампу. Тусклый свет вырвал из темноты широкую кровать, платяной шкаф, письменный стол, два стула, зеркало на стене.

Угрюмый кивнул высокому – тот вошел и закрыл дверь на ключ.

– Что это вы, господа? – испуганно залепетал портье, повернувшись к высокому.

– Да замолчи ты! – угрюмый сильным ударом револьверной рукоятки оглушил портье так, что тот и крикнуть не успел, только мешковато и грузно повалился на пол.

– Оттащи! – приказал Суглобов. Федюк за ноги уволок портье в ванную.

– Может, того? – Федюк помахал наганом.

– Нельзя, услышат… Свяжи ему руки. Заткни рот, – командовал Суглобов. – Переодевайся в его форму!

Федюк торопливо стащил с себя шинель, гимнастерку, галифе, снял форму с портье и начал суетливо облачаться в шитую галунами тужурку. Она не налезала, была мала. Федюк рванул – затрещало под мышками. Натянул кое-как. Спрятал за пояс наган, застегнулся, едва сведя полы. Потом надвинул на голову кепи, посмотрел в зеркало.

– Сгодится, – кивнул Суглобов. – Пошли.

Они осторожно выскользнули в коридор, заперли дверь и направились к конторке портье.

– Этот ключ долой, – Суглобов швырнул ключ от двести третьего номера в урну с мусором. – А двести второй сюда! – он сорвал ключ со стены. – Пошли со мной, закроешь меня в генеральском номере.

Они быстро зашагали по коридору. У двести третьего прислушались – тишина. Открыли соседний. Суглобов нырнул во тьму и оттуда шепотом дал последние указания Федюку:

– Возвращайся, отопри входную дверь и жди. Да вид показывай – в бумагах ройся или что еще… Попросят – ключи выдавай. Как явится, отдашь ему ключ. Если станет спрашивать про тебя, кто таков, отвечай, что новенький, прежний портье захворал и попросил подменить. Ну, соври чего-нибудь. Все! Запирай!

Федюк щелкнул ключом и пошел к конторке.

…Мизинов вернулся в гостиницу за полночь. Наконец-то все устроилось. Войска ждали отплытия. На рейде дымили пять японских кораблей, готовые на рассвете погрузить десантников. На пороге гостиницы генерал выкурил папиросу, облегченно вздохнул и только теперь почувствовал, как спадает накопившееся за последние дни напряжение. Он рванул дверь и зашел в холл.

Незнакомый портье копался в бумагах, не замечая вошедшего. Генерал подошел к конторке и спросил ключ.

Портье услужливо протянул ключ и вновь зарылся в бумаги.

– Новенький? – поинтересовался Мизинов.

– Так точно, ваше превосходительство, – осклабился портье. – Федотыч прихворнул и попросил меня в ночь постоять. Племянник я ему, евонной сестры сын, значится…

«Федотыч? – недоумевал Мизинов, направляясь к своему номеру. – Как странно! Портье, помнится мне, назывался Пантелеем Силычем…»

Подходя к номеру, Мизинов услышал за дверью соседнего, двести третьего, какое-то кряхтенье. Он прислушался. Так и есть – за дверью кто-то возился и стонал. Мизинов легонько постучал в дверь. Стоны усилились, теперь можно было расслышать слабый голос. Он, кажется, молил о помощи. Мизинов приложил ухо к замочной скважине и отчетливо услышал: «Помо-о-о-ги-те…» Подергал дверь – заперто. Стоны усиливались. Мизинов расстегнул кобуру, вытащил наган и направился к конторке.

– Что это у тебя, племянничек, в двести третьем номере, а? – в упор спросил он обомлевшего портье.

– Сняли недавно… Пьяненький один-с, ваше превосходительство… По виду ровно купцы-с… – залепетал Федюк. – Предупреждали мы их, значится, что может быть того… удар-с… Не послушались оне-с… И вот-с… – он суетливо засеменил впереди Мизинова по коридору. Генерал следовал за ним, тревожно озираясь по сторонам. В тускло освещенном коридоре он не заметил прорех под мышками портье. У двести третьего Федюк остановился, подергал ручку, прислушался.

– Нападе-е-ение… – уже отчетливо стонали за дверью. – Помоги-и-ите…

– Да что вы там, эй? – испуганно крикнул Федюк и сильнее подергал дверь. – Отоприте, что ли! Ведь предупреждали же ваше степенство, что может худо быть!

– Поздно нотации читать, – оборвал его Мизинов. – Отпирай дверь!

– Так ведь ключ у них-с! – возразил Федюк.

– Неси запасной! – настаивал Мизинов. Портье развернулся и побежал к конторке.

– Вы можете говорить? – громко спросил Мизинов через дверь.

– Уже могу, – ответили ему. – Я портье. На меня напали. Заперли здесь…

– Я вам помогу. Ждите! – скомандовал генерал и направился к конторке. И как раз кстати: новый портье уже открывал дверь на улицу.

– Постой-ка, племянничек! – окрикнул Мизинов.

Федюк резко развернулся на голос и пахнул на Мизинова желтым огненным снопом. В замкнутом помещении выстрел прогремел, как раскат грома. Запахло порохом. Мизинов в последнюю минуту успел увернуться и, припав на колено, выстрелил из-под руки. Федюк вскрикнул, выронил наган, присел и схватился за руку. Из его кисти густой струей хлестала кровь. Мизинов подскочил и схватил его за шиворот.

– Вставай! – дернул его за воротник Мизинов. Федюк нехотя поднялся.

– Пошли! – генерал толкал его перед собой по коридору.

На выстрел многие двери открылись, оттуда выглядывали офицеры.

– Вам помочь, ваше превосходительство? – спрашивали некоторые.

– Весьма обяжете, господа, – кивнул Мизинов. – Надо освободить одного человека.

Они уже подходили по слабо освещенному коридору к двести третьему номеру, как вдруг Мизинов с удивлением увидел, что дверь его собственного номера медленно открывается. Он даже замер на мгновение, ошеломленный видением. А все, что произошло потом, позже вспоминал, как жуткий сон. Поразительно, но даже в этом сне мысли его работали молниеносно, движения были на удивление точны, реакция сработала в нужный момент…

Когда дверь открылась наполовину, из-за нее выскочила темная фигура и вскинула руку в направлении Мизинова. Он машинально, повинуясь даже не инстинкту, а выработанной реакции самосохранения, дернулся в сторону, левой рукой вытолкнув Федюка перед собой. Раздался выстрел, другой, третий. Портье захрипел и задергал ногами, потом дернулся и начал оседать в руке Мизинова. Тот выпустил тело и выстрелил в дверь. Глаза застилало дымом, гарь проникала в ноздри, дышать становилось невозможно.

На мгновение все утихло, в наступившей тишине все услышали, как повернулся ключ в замке и вслед за тем зазвенело стекло в мизиновском номере.

– Быстрее, господа! – Генерал рванулся, кинулся к двери и стал выдавливать ее. На помощь ему подоспели еще трое офицеров. Вскоре дверь подалась и вывалилась внутрь номера, болтаясь на нижней петле.

Окно номера было выбито, свежий ветер трепал блеклые занавески, вольно гуляя по комнате.

– С вами все в порядке, Александр Петрович? – услышал Мизинов. Он повернулся и увидел капитана Брындина. Тот левой рукой держался за правую, по которой струилась тонкая ниточка крови.

– Да, капитан. Вы ранены?

– Пустяки, – отмахнулся Брындин и кивнул на окно: – Этот ушел.

– Надо помочь портье, – Мизинов выскочил в коридор и налег на дверь соседнего номера. Ему помогли. Через минуту и эта дверь уступила.

Раненый портье, обливаясь кровью, едва стоял на ногах и кивал головой на окно:

– Он убежал… задворками… туда… к порту… Я видел…

Ему развязали руки, обмыли лицо, уложили на кровать. Понемногу он пришел в чувство и рассказал о странных гостях.

«Снова старый знакомый, – грустно подумал Мизинов. – Что же ему сейчас-то неймется? Ведь золота при мне больше нет…»

Кто был второй налетчик, узнать не удалось: тот был мертв.

…Суглобов не вернулся к Чекалову: такого провала чекисты ему не простили бы ни за что. Всю ночь он прятался под старыми баркасами возле порта. А наутро увидел, как на рейде, гудя и пыхтя трубами, ожили японские корабли. Тяжело развернувшись, они, медленно набирая ход, поползли по акватории, обогнули полуостров Муравьева-Амурского и вышли в океан. Куда они направились потом, Суглобов так и не узнал: через полчаса трубы скрылись за горизонтом.

Он направился в Хабаровск. Оставаться во Владивостоке было небезопасно. Раздобыл добрый еще романовский полушубок с погонами подполковника и тронулся в путь. Шел тайгой, питался чем придется.

Уже отчаялся было выжить, но однажды наткнулся на таежный маньчжурский поселок в несколько дворов. Люди оказались только в одном: больной старик, его жена и двое детей – девушка и юноша. Они накормили его, позволили переночевать. Но когда наутро он засобирался в дальнейший путь и попросил у хозяев единственную лошадь, старик наотрез отказал ему. Гость настаивал, старик упорно отнекивался. Рассерженный Суглобов, устав от пререканий, решил вопрос проще: вынул наган и направил старику в грудь. Запричитали жена и дочь. Сын кинулся было на помощь отцу, но Суглобов выхватил второй наган и пригрозил парню. Потом взнуздал кобылу и вскочил в седло. Но краем глаза заметил, что старик целится в него из невесть откуда появившегося в его руках ружья. Уж на что, а на свою реакцию Суглобов никогда пожаловаться не мог. Взмах руки – и старик свалился замертво под заполошные завывания жены и дочери. Молчал только сын. Но Суглобов навсегда запомнил его глаза – дикие, безрассудные. Это были глаза на все готового человека. Суглобов знал такие глаза и понимал, что шутить с этим не следует. А потому дал лошади шенкеля[36]36
  Шенкель – обращенная к лошади часть ноги всадника от колена до щиколотки, служащая для управления лошадью.


[Закрыть] и скрылся в тайге.

«Еще одна такая встреча, – подумал Суглобов, – и я останусь не то что без коня, но и без головы. Нет, в России уж на что беспорядок, а все равно дом».

Решив пробираться по своей территории, Суглобов резко повернул лошадь в сторону русской границы, к реке Уссури.