Текст книги "Таежный гамбит"

14

Весть о разгроме хабаровского подполья принес во Владивосток капитан Брындин. Он рассказал о случае в порту, об арестах офицеров. Сам он еще три дня скрывался в Хабаровске, пытался помочь семьям арестованных и только после этого скрылся из города.

– Что с Василием Кузьмичом? – нетерпеливо перебил его Мизинов.

Они сидели втроем у генерала Вержбицкого и пробовали пить чай. Не выходило, на душе было не то.

– Полковник Сбродов успел убежать из города, – ответил Брындин.

– И куда? – спросил Мизинов.

– По слухам, он у Камова.

– У Камова? – удивленно вытянулся Вержбицкий.

– Так точно, ваше превосходительство, у атамана Камова, – повторил капитан.

– Но зачем же он так… так неразборчиво? – Вержбицкий встал со стула, в волнении походил по комнате, не находя ответа. – Ведь Владивосток ближе. К тому же здесь мы, свои. Василий Кузьмич до недавнего времени сражался в наших рядах…

Ответ нашел Мизинов. Он встал и подошел к Вержбицкому:

– Возможно, Григорий Афанасьевич, полковник Сбродов тяготился бездеятельностью подполья, жаждал борьбы. Мы здесь, простите, не горим, а тлеем. Вот Сбродов и подался к атаману. Там все-таки какая-никакая, но борьба. Простите, Григорий Афанасьевич, не в упрек лично вам хотел сказать, поверьте, – извинился Мизинов.

– Да-да, я понимаю вас, Александр Петрович, – согласился Вержбицкий. – Мы перейдем в наступление со дня на день.

– Пора бы, Григорий Афанасьевич, ох пора! – поддакнул Мизинов. – Он воодушевился и горячо продолжал: – Армия в Приморье уже больше года. Сам я сижу в Харбине столько же и все никак не дождусь, когда же можно будет применить свои силы. Григорий Афанасьевич, мы еще достаточно молоды, мне вот только недавно исполнилось тридцать восемь, а уже выглядим и ведем себя, как вышедшие в тираж старики, простите мне…

Брындин настороженно глядел на обоих генералов, чувствуя себя неуютно. Он поерзал на стуле и резко поднялся.

– Ваше превосходительство, – обратился он к Вержбицкому. – Я полностью согласен с его превосходительством. Там, в Хабаровске, мы жили только одним: что наши войска обязательно освободят город…

– Еще немного терпения, господа, – урезонивал офицеров Вержбицкий. – Уверен, каждому из вас найдется место в строю.

– Очень жаль, что генерал Дитерихс не согласился, – сокрушался Мизинов.

– Я его понимаю, Александр Петрович, – пояснил Вержбицкий. – Ему не импонирует половинчатость меркуловского правительства. К тому же предвидятся немалые затраты…

– Григорий Афанасьевич, я уже целый год сижу на деньгах… – начал было Мизинов, но Вержбицкий прервал его:

– Не торопите события, Александр Петрович. Этим средствам мы вскоре найдем применение.

– Кстати, господа… все не решался вам сказать, – замешкался Брындин. – Супруга полковника Сбродова покончила с собой…

– Боже мой! – воскликнул Мизинов. – Бедная Мария Викторовна!

– Воздастся всем за терпение! – Вержбицкий перекрестился и добавил: – Кстати, капитан, вам есть где остановиться?

– Благодарю, ваше превосходительство… – помялся Брындин.

– Если не возражаете, Григорий Афанасьевич, капитан переночует в моем номере. Только одну ночь, разумеется, ибо мы надеемся, что следующую проведем уже в походе, – намекнул Мизинов.

– Вот и славно, господа. Вот и славно. Обещаю, что пусть не так скоро, но в походе мы обязательно побываем. Честь имею!

В ответ Мизинов и Брындин щелкнули каблуками.

15

Стоя на вершине сопки рядом с атаманом Камовым, полковник Сбродов наблюдал в бинокль за наступающими по лощинке редкими цепями красных. По первому неглубокому снегу они шли неумело, наудачу, пренебрегая всеми правилами военной науки – это полковник отметил сразу же, как поднес бинокль к глазам. Постреливали тоже невпопад – когда вздумается, не целясь. Редкие пули свистели рядом, но ни одна из них не причинила вреда, а между тем Сбродов и Камов представляли собой весьма заметную мишень. В лощинке было много овражков, зарослей мелкого кустарника, за которыми удобно было укрыться от огня, рассредоточиться, перезарядить оружие, прицелиться. Но наступающие перезаряжали винтовки на ходу, вытянувшись во весь рост, досягаемые даже для револьверного выстрела.

– Может быть, сойдем вниз, Василий Кузьмич? – предостерег полковника Камов.

– Не беспокойся, Иван Герасимович, – успокоил тот. – Такие вояки хороши только митинговать да пленных расстреливать, знаю я их! – и Сбродов с отвращением сплюнул.

– Лучше все-таки поберечься, – настаивал Камов.

– Одну минутку, Иван Герасимович, указание только дам стрелкам твоим. А дальше, – Сбродов презрительно усмехнулся, – дальше они и без нас справятся.

Полковник пригнулся и пошел вдоль залегших за кустарниками казаков – прямиком к тому месту, где приказал перед атакой разместить «максим». Камов спешил следом.

– Не атаковать ли, Василий Кузьмич? – поинтересовался атаман. – Двумя полусотнями во фланг…

– Не стоит того, – отрезал полковник, остановившись. – При атаке люди тоже гибнут. Меня вон жалеешь, а казаков своих – на верную смерть? – он с ехидцей подмигнул Камову.

– Да что ты, Василий Кузьмич, – запротестовал атаман. – Да мои ребята… Они же враз…

– Враз налетят и погибнут, хочешь сказать? – перебил Сбродов.

Атаман осекся и недоуменно посмотрел на полковника.

– Глянь, Иван Герасимович, сколько их там, – Сбродов уже вполне дружелюбно взял Камова за локоть, развернул лицом к наступавшим и протянул бинокль. Атаман долго и внимательно разглядывал перебегающие цепи красных.

– Да рота, наверное… Много – две…

– Смотри внимательнее, Иван Герасимович, – уточнял полковник. – Вон там, под горкой у излучины…

– Бог ты мой! – ахнул Камов. – Артиллерия!

– То-то и оно! – кивнул Сбродов. – Это наступающие из винтовочек балуются. А пойдут казаки – и мигом попадут под орудия.

– Так что же делать? – спросил атаман.

– Да ничего не делать. Обороняться, – спокойно отрезал Сбродов и зашагал дальше вдоль цепи.

На высотке, которая господствовала над местностью, лежали за пулеметом два казака. Сбродов подошел и присел на корточки. Камов опустился рядом.

– Гляди, Иван Герасимович, – показывал Сбродов рукой. – Наш «максим» может вести отсюда прицельный огонь в достаточно широком секторе. Наступающим деваться некуда: редкие кустарники да холмики – им не укрытие. Узнаю тактику красных: посылать людей на прорыв без прикрытия, на авось…

– А смысл? – спросил Камов.

– Смысл в страхе, в вашем страхе, атаман, – уточнил полковник. – Хотя им давно следовало понять, что перед ними не оборванцы им сродни, а боеспособные казачьи части, к тому же имеющие немалый фронтовой опыт. К тому же человек у них ни за что – так себе, пушечное мясо. Удивляюсь, как это они все еще не взялись за вас всерьез. Ведь у них есть вполне боеспособные войска. И с командирами им повезло больше, чем нам, – Сбродов грустно улыбнулся, помолчал секунду-другую, но взял себя в руки и продолжал:

– Так вот, бишь, я о чем. Смотрите, станичники. Видите справа речушку?

– Как же, видим, ваше высокоблагородие. Злобка имя ей, – ответил пулеметчик. – По весне шибко норовистая потому как…

– А слева во-о-н там, – показал Сбродов, – дубовый колочек видите?

– И его видим.

– Так вот, сектор обстрела вашего пулемета – от Злобки вашей до тех дубков. Как красные подойдут метров на двести-триста – стреляйте!

– Понятно, ваше высокоблагородие, – кивнул казак.

Сбродов лег рядом с пулеметчиком, выверил прицел.

– Прекрасно, – поднялся он. – Идем, Иван Герасимович, посмотрим за фланговым пулеметом. Его используем для кинжального огня.

Они пошагали дальше и вскоре подошли к еще одному пулемету, хорошо замаскированному под навалом веток.

– Стрелять начнешь, только когда услышишь центральный пулемет, – наставлял Сбродов пулеметчика, молодого казака. – Красные будут к тебе флангом. Вот тогда и откроешь кинжальный огонь.

– Какой? – удивился пулеметчик.

– В боях давно? – спросил Сбродов.

– Месяца ищо нет, – ответил казак, – но уже стрелял не раз и в разведку ходил!.. – паренек начал приободряться, глядя на атамана, делающего ему знаки.

– Ну, хорошо, – улыбнулся Сбродов. – Кинжальный огонь – это стрельба, например из пулеметов, открываемая внезапно, с близких расстояний и в одном направлении. Ведется, как правило, во фланг наступающему противнику, причем с предельным напряжением.

– Это как? – опять не понял казак.

– Это значит, проще говоря, что ты должен всеми силами души ненавидеть врага и каждую пулю посылать точно в цель, – Сбродов рассмеялся и потрепал парнишку по плечу. – Не боишься?

– Еще чего! – опять поднял нос пулеметчик.

– Верю, верю, – поддакнул Сбродов, и они с Камовым зашагали обратно. – Теперь можно и в твой «блиндаж», Иван Герасимович. Артиллерию противник пока не введет: мы очень удачно рассредоточены.

Блиндажом Камов называл наскоро наваленный шалаш в низкорослом, но густом дубняке. У шалаша стояли двое караульных. Они отдали честь и вытянулись при виде подходящих Камова и полковника.

– Летов, где Грабин? – спросил атаман караульного.

– На позициях, ваше высокоблагородие, – ответил казак. Камов вернулся с германской полковником и до сих пор носил казачью форму амурского войска. Она не отличалась от формы забайкальцев: те же темно-зеленые мундиры, желтые лампасы, темно-зеленые фуражки с желтым околышем. Только погоны амурцы носили зеленые, в отличие от желтых забайкальских. На голове у Камова покоилась хорошо посаженная черная барашковая папаха.

– Скажи ему, пусть посмотрит пока, – Камов ткнул рукой в сторону занявших оборону казаков. – Мы с господином полковником обсудим кое-что.

– Есть! – козырнул казак и бегом пустился на левый фланг, где, как он знал, находился герой Усть-Балыка подъесаул Грабин.

Они вошли в шалаш. Сбродов пошутил:

– Хорош у тебя блиндаж, Иван Герасимович!

– Блиндажи в германскую копали – прочные, основательные. Сейчас, сам знаешь, война маневренная. Что мне его копать, когда я сегодня здесь, а завтра… – Камов призадумался и закончил: – А завтра, положим, в Благовещенске…

– Ну, ты загнул! До Благовещенска еще добраться надо! Путь неблизок, да и дороги опасны.

– Римляне, что ли говорили, что дорогу осилит идущий?

– Они.

– Ну так вот, я иду. К определенной цели.

– Уважаю тебя за это, Иван Герасимович, – Сбродов крепко обнял атамана.

16

Вопрос о наступлении на Хабаровск решился в меркуловском правительстве через неделю после взятия города красными. Генералу Вержбицкому удалось на совещании многое. Едва он попросил слова, все присутствующие замерли и приготовились к самому неожиданному: так уж повелось, что генерал выступал очень редко, но зато когда брал слово, то оно всегда было событием. Выступления генерала Вержбицкого отличались тем, что касались самого неотложного, самого насущного. Члены правительства знали: если слово берет Григорий Афанасьевич – значит, вокруг что-то и впрямь не ладится, требует незамедлительного решения. Конечно, как главнокомандующий выступал генерал прежде всего по военным вопросам. Но эти-то вопросы и были самыми насущными для шаткого меркуловского правительства. Все члены понимали, что, находясь в состоянии войны, можно сколько угодно разговаривать об урожае, школьном образовании или устройстве госпиталей. Но если не решить основную военную задачу – разгром противника,  то все прочие задачи так задачами и останутся.

Едва Вержбицкий поднялся на трибуну, многие члены правительства заметили, как у Меркулова лоб начинает покрываться мелкой испариной. Не самое завидное зрелище являл сейчас Спиридон Дионисьевич. Он уткнулся лицом в бумаги на столе, демонстративно что-то писал, перебрасывался редкими словами с рядом сидящими министрами, лишь изредка бросая воспаленный взгляд на четко и уверенно говорившего главнокомандующего.

Вержбицкий говорил недолго. Вся суть его выступления свелась к тому, что бездействие на фронте, одна только оборона, противостояние маломощной Народной армии Дальневосточной республики – по меньшей мере халатность, если не сказать преступление.

При этих словах Меркулов, покраснев, как амурский помидор, поднял голову и гневно выкрикнул – скорее в зал, чем генералу:

– Прошу вас не забываться, ваше превосходительство!

– Прошу прощения, Спиридон Дионисьевич, сказанное относится не столько к вам лично. Я как член правительства прекрасно сознаю, что в этом преступлении, – он сделал акцент на этом слове, – что в этом преступлении повинен и я. А потому как законопослушный гражданин первым каюсь в нем. И призываю прочих членов кабинета сделать то же самое!

Зал зароптал. Мало кому, конечно, пришлись по душе эти слова. Редкий признался бы, как генерал, в том, что виновен хоть в малой толике того, что творилось сейчас на истерзанной приморской земле. Есть обстоятельства, которые невозможно одолеть даже министру – с таким жизнеощущением и таким подходом к делу жили практически все члены меркуловского кабинета. И то, что какой-то Вержбицкий, пусть и заслуженный боевой генерал, посмел нарушить общепринятое мнение, очень не понравилось министрам.

– Настаиваю на немедленном наступлении, господа! – заканчивал свою речь Вержбицкий. – Уверяю вас, что оно только в нашу пользу сейчас. Посмотрите, господа министры, в Кузбассе вооруженное выступление. Пусть и анархическое, но все-таки отвлекает силы большевиков. На севере Амурской области – героический поход атамана Камова. Ситуация складывается весьма благоприятно для каппелевцев. Народная армия республики слаба. Это и не армия даже, вы сами понимаете. Требую наступать! – и генерал легко и грациозно сошел с трибуны.

– Где взять денег? – вдогонку окликнули его.

Он остановился на полпути к своему месту, подумал немного и уверенно ответил:

– За год армия пополнена всем необходимым. Я думаю, что если мы возьмем Хабаровск оперативно, то много средств не понадобится. К тому же у командования армией имеется свой собственный запас, которого при разумном использовании должно хватить не только на основную операцию, но и на ряд вспомогательных.

– Вы собираетесь несколько наступлений предпринять? – не унимались министры.

– Да, господа, совершенно точно, – невозмутимо парировал Вержбицкий. – И при грамотном проведении задуманного обещаю вам, что все операции будут успешно завершены. Свои соображения я представлю председателю кабинета завтра, в письменном виде.

17

С планом наступления Вержбицкий познакомил Мизинова на следующий день после визита капитана Брындина.

– За спинами многих министров стоят весьма влиятельные люди, для которых бездействие армии тоже невыгодно, – говорил генерал. – Я имею в виду промышленников, купцов, газетчиков, наконец. Взятие Хабаровска – лишь первоочередная задача, за которой, Бог даст, последуют и другие…

– Я очень рад, Григорий Афанасьевич, – сказал Мизинов. – Простите мне, что вчера я так скоропалительно…

– Ничего, голубчик Александр Петрович, пустое. Будь на месте этих министров такие люди, как вы, – ох, какие горы мы своротили бы!

– Но министры какие есть. А воевать нам. Позвольте спросить вас, Григорий Афанасьевич, в грядущем наступлении вы какую-нибудь роль отводите мне? Или я снова вынужден буду вернуться в Харбин и, как Аргус, чахнуть над златом? В таком случае хочу отметить, что для меня нет такой прекрасной Ио, ради которой стоило бы похоронить себя в качестве дозорного. К тому же велика опасность быть настигнутым каким-нибудь более предприимчивым и дерзким Гермесом[30]30
  Мизинов вспоминает древнегреческий миф, согласно которому Аргус, прозванный Всевидящим, имел четыре глаза и никогда не спал. Богиня Гера поставила его сторожить превращенную в корову Ио, которую освободил Гермес, убив Аргуса.


[Закрыть]. Поверьте, я стою большего.

– Милый Александр Петрович, если уж на то пошло, так вы стоите гораздо дороже какого-то там Аргуса! Лавры Ареса[31]31
  Арес – в древнегреческой мифологии бог войны.


[Закрыть] – как раз для вас! А потому у меня есть для вас… Позвольте, позвольте, голубчик, именно предложение, – настаивал Вержбицкий, видя, что Мизинов опять недоволен и ждет именно приказа. – Александр Петрович, официально вы не в штате армии. Так что предложение, именно предложение. Присядемте. Говоря на заседании министров о средствах для наступления, я имел в виду и харбинское золото…

– Готов вывезти его в ближайшее время! – воскликнул Мизинов. – Его должно достать для оснащения прекрасной армии, которая сможет взять Хабаровск!

– Одну минутку, Александр Петрович, – осадил пыл Мизинова генерал. – Тут одна тонкость. Дело в том, что харбинское золото понадобится не для взятия Хабаровска…

– Я перестаю вас понимать, Григорий Афанасьевич.

– Накануне нашего с вами разговора я посоветовался с командирами соединений и частей. Все генералы единодушны: для успешного наступления необходимы вспомогательные операции. Одним словом, нужны несколько операций по сходящимся направлениям. В случае успеха у нас есть шанс освободить от красных не только Приморье, но и Приамурье, вплоть до Забайкалья. Вы только задумайтесь, Александр Петрович – например, независимая Дальневосточно-Амурская республика!

– Звучит заманчиво и многообещающе. Но мы покамест не взяли даже Хабаровска…

– Да возьмем же, Александр Петрович, обязательно возьмем. Если вы нам поможете.

– Григорий Афанасьевич, я, кажется, понимаю, отчего вас назначили министром, – улыбнулся Мизинов. – Умеете вы подойти издалека, дипломатично.

– Что ж, кому-то надобно решать и политические вопросы, – согласился Вержбицкий. – Так вот, вернемтесь. Конечно, вы вправе отказаться и попроситься на передовую, под стены Хабаровска, никто вам не откажет. Но, зная ваши качества как хорошего тактика и умелого командира, я хочу предложить это дело вам. И только вам, – Вержбицкий пристально глядел в глаза Мизинову.

– Я уверен, что на войне нет таких боевых задач, которые принижали бы достоинство офицера, а тем более его честь. Особенно в случае успеха таких операций, – отчетливо, как на экзамене, произнес Мизинов.

– Ну и прекрасно, прекрасно! Тогда сразу к делу! Одним словом, Александр Петрович, мы предлагаем вам совершить диверсионный рейд в тыл врага.

– Что-то подобное я и ожидал, Григорий Афанасьевич, – облегченно вздохнул Мизинов. – Принимая во внимание полупартизанский характер вообще всей этой войны, я согласен. Попробую побывать в шкуре Дениса Давыдова, пойму, быть может, чем он так восторгался, будучи отряженным от штаба князя Багратиона[32]32
  Гусарский подполковник Денис Давыдов в 1812 году предложил П.И. Багратиону идею партизанских отрядов и своими действиями в тылу французов убедил русское командование в целесообразности партизанской войны.


[Закрыть].

– Буду рад, если начнете и стихи писать, – улыбнулся Вержбицкий. – Так вот, харбинское золото необходимо как можно скорее переправить сюда и снабдить на него крепкий оперативный отряд. Посмотрим на карте, – Вержбицкий пригласил Мизинова к столу, взял в руки карандаш. – Вам предстоит высадиться здесь, в Татарском проливе, в Императорской Гавани. Там удобная, спокойная, незамерзающая бухта. От северных пронзительных ветров немного спасают многочисленные хребты, пусть и невысокие, но густо поросшие лесом. В Гавани два наших охранных крейсера, они помогут с высадкой. Но чуть дальше, верстах в трех и по всему Сихотэ-Алиню, уже полнейшее безвластье. Мелкие партизанские группы, половина – красных, половина – не поймешь каких – то анархистских, то просто бандитских, но в любом случае нам не союзных. Регулярных частей противника практически нет. Так что в Сихотэ-Алине не предвижу для вас особых затруднений. Преодолев хребет, вы двинетесь к Амуру, форсируете реку…

– Какими средствами? – перебил Мизинов.

– Не волнуйтесь, Александр Петрович, я укажу удобные переправы. Там есть наши люди, а силы красных невелики. Уверенный штурм – и переправа обеспечена.

– Когда замерзает Амур? – поинтересовался Мизинов.

– В нижнем течении, где вы станете форсировать, река замерзает в течение всего ноября, вплоть до середины декабря…

– Так, может быть, лучше дождаться ледостава?

– Времени нет, дорогой вы мой, времени катастрофически нет! – отчеканил Вержбицкий. – К тому же наступление основных частей на Хабаровск начнется в это же время, синхронно с вашим десантом. Главное – не дать красным опомниться, ударить сразу и в нескольких местах.

Мизинов помолчал немного и кивнул Вержбицкому:

– Продолжайте, Григорий Афанасьевич, я слушаю.

– Так вот, Александр Петрович, обогнув озеро Эворон, направитесь к Амгуни. При случае перейдете и ее. Тут уже проще – эта река к концу ноября станет мертво. Камов сейчас на подходе к Кербинскому массиву. Ваша задача – соединиться с Камовым. У него сейчас полторы тысячи штыков и три тысячи сабель. Оттуда – соединенными усилиями на Благовещенск. Красных под городом мало. А Камов сейчас на пике успеха. Дай бог вам успеть.

– А ему продержаться, – добавил Мизинов. – Камов – боевой офицер, я наслышан о нем еще на германской, – согласился Мизинов.

– Так вот, надо не позволить этому успеху потухнуть, истлеть, вы понимаете? Не исключено, что Камов задумает брать Благовещенск – это было бы идеально. Не возьмет до вашего прихода – вы ему поможете. Тогда столица Амурского края будет наша, и красные окажутся в мешке! Миссия наиблагороднейшая, Александр Петрович, скажу я вам!

Мизинов думал.

– Подумайте, Александр Петрович, – Вержбицкий поднялся, закурил, подошел к окну и долго смотрел на площадь перед штабом.

– Листопад уже начался, – тихо произнес он. – Осень на носу. До холодов надо поспеть…

– В Якутии восстание? – прервал его Мизинов.

– Не первый год, Александр Петрович, – кивнул Вержбицкий. – Так что за правый фланг беспокоиться вам не придется. Якуты относятся к нам неплохо, за краем присматривают крепко. У красных там частей всего ничего, на их крайнем левом фланге. Ваша задача – быстро рассеять их разрозненные отряды и соединиться с Камовым. Да, и еще… По прибытии с вами встретится знакомый вам Петр Александрович Куликовский…

– Опять он! – слегка поморщился Мизинов. – А уж без этого-то субъекта нельзя никак?

– Дело в том, что якуты хорошего мнения о Куликовском. Он отбывал там ссылку, много помогал им. К тому же знает якутский язык, обычаи. С его именем успех вам обеспечен… Дорогой Александр Петрович, – видя, что Мизинов молчит, продолжал Вержбицкий. – Некогда нам сегодня думать о разнице в политических взглядах. Мы – солдаты, и Родина в опасности. Вот что самое главное!

– Да, вы правы, Григорий Афанасьевич, – Мизинов встал. – Я готов.

– Иного от вас не ожидал, Александр Петрович! Благодарю! Собирайтесь в Харбин. Помните: высадку надо начать хотя бы в начале ноября. В Якутии морозы страшные. И пока алтайское восстание еще живет и отвлекает от Камова часть большевистских сил.

– Что с армией Дальневосточной республики? – поинтересовался Мизинов.

– Дезорганизация полнейшая! – удовлетворенно констатировал Вержбицкий. – Не понимаю, как это большевики не видят очевидного!..

– Чего именно, Григорий Афанасьевич?

– Да того, что армия требует организации. Под Хабаровском почти год стояли и взяли-то его случайно, единственно потому, что японцы покинули город. После того как красные в апреле сместили Эйхе, так называемая Народная армия разлагается на глазах. Им бы толкового военспеца – и ситуация изменится кардинально…

– Не напророчьте, Григорий Афанасьевич, – предостерег Мизинов. – Еще услышат вас большевички. У них ведь много наших служит.

– Ну нет, Александр Петрович, старого военспеца красные на пост командарма не поставят.

– Вы думаете?

– Уверен. Все-таки они не доверяют нам окончательно, опасаются, боятся удара из-за спины. Хотя с их методами устрашения самый стойкий противник не устоит… И все же на пост командующего армией они поставят кого-нибудь своего. Того же Блюхера, к примеру. Он сейчас военный министр этой республики. Но кто знает, взвалит еще на себя и обязанности полководца.

– Но ведь Блюхер – это партизанщина, Григорий Афанасьевич! – возразил было Мизинов, но Вержбицкий поправил:

– Не скажите, Александр Петрович, не скажите. Начинал он, конечно, в партизанах. Но ведь нынешняя война вся выросла из партизанщины. Вспомните того же Корнилова. Разве у Лавра Георгиевича в полном смысле была армия, когда он покинул Ростов? Какое там! В лучшем случае дивизия! Что ни говори, Блюхер известен своими смелыми маневрами на Урале и на Перекопе…

– Будем надеяться на то, что сумеем выйти в тыл красным под Благовещенском прежде, чем этот министр дождется еще и портфеля полководца.

– Остается только уповать, – вздохнул Вержбицкий.