Текст книги "Таежный гамбит"

4

К концу двадцать первого года обстановка на Дальнем Востоке оставалась сложной. По всему краю разгорались восстания недовольных новой властью. Мощное восстание ширилось и в Якутии. Революция семнадцатого поначалу лишь едва коснулась этого края. Только в июле восемнадцатого большевистский отряд комиссара Рыдзинского подошел по Лене, захватил город и установил в нем советскую власть. Против него тут же выступил казачий атаман Гордеев с белыми партизанами, окружил большевиков и уничтожил их. Уже в августе восемнадцатого центр Якутии стал «белым». После поражения Колчака, в декабре девятнадцатого, Якутск заняли красные партизаны, а через полгода сюда добрались советские и партийные органы. Поскольку Якутия не вошла в состав Дальневосточной республики, на нее обрушились сразу все несчастья: национализация банков, торговых и промышленных предприятий, земли и как следствие – продразверстка. Подоспели и чекисты. Собственно, в Якутии им чистить было некого, но положение обязывало, и они взялись за малочисленную якутскую интеллигенцию – арестовывали и расстреливали всякого, кто побогаче. Вскоре большевикам показалось, что с недовольством в Якутии покончено.

Но в двадцать первом край восстал. Ружьишки имелись у каждого охотника, а терпение перехлестнуло через край. И эти ружьишки пришлись весьма кстати.

Мятеж возглавил корнет Михаил Коробейников. Командуя отрядом в двести человек, он объявил себя командующим повстанческой армией. На реке Алдан мятежники захватили два парохода и баржи с товарами. К ним присоединились колчаковские офицеры. Отряд рос и вскоре захватил села Петропавловское и Усть-Мая. Затем к Коробейникову присоединились отряды есаула Бочкарева и Ксенофонтова. Летом двадцать первого казачий отряд Бочкарева был отправлен на Камчатку и занял Петропавловск. Формирования якутской интеллигенции возглавил учитель Артемьев. К зиме двадцать первого в руках белых сидели почти вся Якутия. Советские части повсеместно сидели в осаде – такая участь постигла гарнизоны Якутска, Вилюйска, Нюрбы, крупной слободы Амги и других населенных пунктов, где еще удерживались красные.

Положение для большевиков становилось угрожающим. И они пошли на хитрость – решили «укоротить» поводок Дальневосточной республики, войска которой терпели такие унизительные поражения от нерегулярных белых частей. Главнокомандующий Народно-революционной армией Эйхе еще весной был снят с должности. Правда, он посчитал приказ «другого государства» неправомочным и пытался противиться. Тогда люди в кожаных куртках втихую арестовали его, выслали с территории республики и вообще отстранили от военной службы. Вместо него военным министром сделали коммуниста Василия Блюхера. Вскоре сместили председателя правительства республики Краснощекова. Он долго недоумевал: как так, вроде бы, исправно и добросовестно проводил линию Кремля! Но Кремль попросту «кинул» его, предоставив его соратникам-коммунистам громить прежнего лидера в пух и прах. Чего только ни приписали Краснощекову – и сепаратизм, и соглашательство с эсерами и меньшевиками, и буржуазные пережитки, и даже стремление к личной диктатуре. В результате Краснощеков перестал сопротивляться, послушно сложил полномочия и уехал в Россию. Еще счастливо отделался – был переведен на хозяйственную работу.

На территории Дальневосточной республики круто закручивались гайки террора и репрессий. Чекисты начали волну арестов «контрреволюционеров» и «белогвардейских шпионов». Закрывались «вредные» газеты. Был распущен коалиционный кабинет министров и сформирован новый – без «соглашателей». Одним словом, решающим голосом в правительстве стала пользоваться лишь одна партия – РКП(б). А значит – и один враг для поднимавшей голову белоповстанческой армии в Приморье…

Обо всем этом думал Мизинов, пока бурные волны качали японские корабли. Ветер, чем дальше к северу, тем больше крепчал и суровел. Для многих бойцов отряда это плавание оказалось тяжелым испытанием – редкий не перенес морской болезни. Сам Мизинов каждодневно мучился рвотой, головокружением, поминутно пил лимонную воду и выходил на палубу вдохнуть свежего ветра. Японские матросы иронично поглядывали на русских, о чем-то понимающе переговаривались между собой, но дела не забывали: корабли шли исправно, в стройном кильватере, в затылок друг другу.

На исходе второго дня плавания вдали показались смутные береговые очертания. Японский офицер спустился в каюту Мизинова и доложил, что на горизонте появилась Императорская Гавань. Генерал выбежал на палубу и жадно прильнул к окулярам бинокля. Он увидел портовые постройки, бухту, горделиво возвышающийся над нею Константинов пост – укрепление, построенное в далеком 1853 году капитаном Невельским. Это было первое русское поселение в заливе Императорская Гавань.

О приближении берега, а значит, желанной высадке, чаемого конца мучениям тут же узнали и бойцы отряда. Они дружно высыпали на палубы, напряженно всматриваясь вдаль – туда, где на горизонте все отчетливее проступали очертания гавани и стоявших на рейде охранных крейсеров.

Пока корабли швартовались, на палубах и в трюмах спешно готовились к высадке. Снаряжали лошадей, возились над сходнями, суетились над ящиками с патронами и снарядами, над огромными баулами с одеждой и провиантом.

Высадились организованно, и вскоре весь берег бухты был усеян пестро одетыми людьми, лошадьми, орудиями. Бойцы гомонили, как на базаре, и Мизинов с удовольствием отметил, что наконец-то они оказались в привычной стихии, по которой так стосковались за время долгого приморского сидения.

Сразу же сформировали интендантство. Пожилой полковник Мальцев, ветеран Русско-японской войны, ни за что не хотел оставаться в гавани интендантом, но Мизинов уговорил его, сказав, что впереди неизвестно что, а запасы для отряда необходимы всегда.

– А потому, дорогой Илья Саввич, должность эта очень важная и ничуть не менее престижная, чем должность командира отряда, поверьте мне. К тому же вы будете не только интендантом, но и начальником снабжения и тыла, каковую должность я и учреждаю первым своим приказом.

– Завидую я вам, – грустно произнес Мальцев. – Вы в бой, а мне на кухне сидеть. С японской войны не был в сражениях, даже забыл, как порох пахнет…

– На вашу долю пороха еще хватит, Илья Саввич, – успокоил его Мизинов. – Вскоре предстоит одно дельце боевое, так я вам, его, верно, и поручу, тем более что оно по снабженческой части.

– И какое же? – оживился Мальцев.

– А вот какое, – Мизинов взял полковника под локоть и отвел подальше. – Я не потому что не доверяю им, – кивнул он на бойцов, – а потому, что, узнав про это дело, каждый запросится в него. А тут нужны несколько человек, так как поиск должен быть мобильным.

– Понимаю, ваше превосходительство, – кивнул Мальцев.

– Так вот, – продолжал Мизинов. – Отберите с десяток офицеров. Вы ведь многих знаете еще по Владивостоку… Возьмете коней у ротмистра Татарцева… Здесь неподалеку, верстах в пятнадцати, в поселке Айкан, отряд капитана Белявского (это один из местных активистов, воюющих с Советами) схоронил недавно партию винчестеров и трехлинеек и достаточно патронов к ним. Белявский перевалил через Сихотэ-Алинь и пробовал прорваться на соединение с нашими в Приморье, но не удалось, и капитан отступил в Якутию. Нам бы это оружие не помешало.

– Еще как бы не помешало! – согласился Мальцев, просияв. – Мигом сделаем, ваше превосходительство, будьте покойны. Организую все в лучшем виде. Когда прикажете выступать?

– Да сейчас же и выступайте. Думаю, к утру порадуете нас пополнением нашего арсенала. А мы пока будем готовить ночлег. Вернетесь – отдохнете. Долго здесь не останемся – впереди много дел. Буду очень ждать вас, Илья Саввич, – Мизинов крепко пожал ему руку.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – козырнул Мальцев и прытко, как подросток, пустился к кавалеристам.

Отправляя Мальцева в этот рейд, Мизинов прекрасно понимал, что рано или поздно боеприпасы иссякнут и добывать их будет все труднее. Прежде всего потому, что бойцы отряда были вооружены винтовками разных систем и разных калибров. Везти оружие и боеприпасы из Владивостока – долго, нынешняя война не терпела промедлений и многодневных перевозок. Оставалось одно – добывать боеприпасы и оружие в боях. Но где гарантия, что красные сплошь вооружены винчестерами и японскими винтовками? А потому лишняя сотня стволов, хотя и не делала существенной погоды, все-таки обещала какой-то запас.

Он прошелся по берегу, посмотрел, как бойцы переносят боеприпасы, оружие, вещи и продукты в бараки, сам зашел в один из них. С удовольствием отметил, что теплой одеждой отряд обеспечен хорошо, продовольствия хватало на пять-шесть месяцев. Дольше задерживаться в тайге Мизинов не рассчитывал: при нынешней военно-политической ситуации с красными в этом регионе можно было покончить и за меньшее время, тем более что казаки Камова были недалеко, оставалось только пройти пару сотен верст и соединиться с ними. На правительство Меркуловых Мизинов надеялся слабо, вернее сказать – не надеялся вовсе. Уповал лишь на успешное наступление на Хабаровск, на соединение с Камовым да на доблесть своих бойцов, в которой не сомневался ни минуты.

Заночевали в бараках и в большом эллинге[37]37
  Эллинг – помещение типа ангара для постройки или ремонта судов на берегу.


[Закрыть], построенном еще в прошлом веке, достаточно просторном и хорошо утепленном. Мизинов долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, часто выходил курить. Забылся лишь к рассвету, да и то на полтора часа: вошел караульный, растормошил его и доложил о возвращении полковника Мальцева.

У одного из бараков Мизинов встретил разведчиков, доставивших оружие. Он расцеловал Мальцева и долго тряс его руку:

– Благодарю, милый Илья Саввич, это будет первой большой победой в нашей кампании!

– Слава богу, ваше превосходительство, – улыбался Мальцев, – все прошло аккуратно. Теперь есть чем заведовать, – пошутил он, кивая на ящики с оружием, которые разведчики бережно снимали с лошадей.

– Вот и разведка у нас появилась, – сказал Мизинов, оглядел офицеров и уточнил:

– Сколько с вами было, полковник?

– Тринадцать человек, – ответил Мальцев. – Знаю некоторых еще по Чите, остальных – по Владивостоку. Люди надежные.

– Не сомневаюсь, – кивнул Мизинов. – Значит, так тому и быть – вы будете полувзводом разведки, – снова обратился он к офицерам. Кто был старшим?

К нему шагнул невысокий кряжистый капитан:

– Капитан Жук, ваше превосходительство! – представился он.

– Прекрасно, капитан. С боевым крещением вас! Возглавляйте разведку. Готовьтесь к очередным поискам.

Капитан щелкнул каблуками и отошел к своим.

– Так что, ваше превосходительство, к вам гость, – снова доложил караульный.

Мизинов оглянулся и увидел приближающегося к нему немолодого человека в полушубке до пят и с портфелем в руках. Он узнал его сразу. Это был Куликовский.

– Как и было условлено, Александр Петрович, встречаюсь с вами на месте высадки, – Куликовский еще издалека широко развел руки и улыбался. Глаза его озорно блестели под стеклами очков. – С благополучным прибытием!

Пришлось обняться. Мизинов поблагодарил и пригласил Куликовского в штабной барак.

– Неплохо бы, Александр Петрович, собрать командиров частей, у меня есть что сообщить, – попросил Куликовский, когда они вошли в штаб и сняли верхню одежду.

– Евгений Карлович, прошу вас, организуйте, – обратился Мизинов к Яблонскому. Потом улыбнулся гостю:

– Чаю? Или покрепче?

– Благодарствуйте, Александр Петрович, покрепче уже здоровье не позволяет. Чайку разве что, пока офицеры собираются.

Вскоре один за другим в штаб вошли Худолей, Лаук, Татарцев, Брындин, Сухич, Дерябко и новый разведчик капитан Жук. Они кланялись Мизинову и Куликовскому, рассаживались на лавке вокруг длинного стола. Когда все разместились, Куликовский начал:

– Господа, позвольте вас поздравить с благополучным прибытием в Императорскую Гавань! Лично я и Приамурское правительство надеемся, что действия ваших частей будут успешными, поставленные задачи выполненными, а победа вырвана у противника быстро и легко…

– Быстро и легко только в планах бывает, – буркнул хмурый и немногословный подполковник Лаук.

– И еще в маневренной войне, подполковник, – резко ответил Куликовский. – Вам как военному это хорошо известно. Так что списывать все на плохие условия, на усталость – разговоры в пользу бедных, простите мне.

Лаук не ответил, молча достал портсигар и закурил, взглянув на Мизинова, словно спрашивая дозволения.

– Конечно, курите, господа, – предложил Мизинов.

– Оставимте, однако, военные тонкости, господа, – сказал Куликовский. – Я прежде хотел бы ознакомить вас с нынешним положением в том крае, где нам предстоит оперировать. Если вы не возражаете, конечно, – он внимательно поглядел на офицеров.

– Разумеется, Петр Александрович, мы согласны. Тем паче что полезно знать, кто тебе враг, а кто союзник, – сказал Мизинов.

– Так вот, и врагов, и союзников здесь более чем достаточно, смею вас уверить, – продолжил Куликовский. – Кроме отряда Белявского (у него человек триста), в этих местах действует партизанский отряд поручика Калугина. Он – якут, произведенный в офицеры капитаном Белявским…

– Черт те что! – не сдержался подполковник Лаук. – Кукольный театр какой-то! И нам с ними придется контактировать? – презрительно обронил он.

– Возможно, ваше высокоблагородие, что и придется, – ответил Куликовский. – Иных союзников не предвидится. До самых тех пор, пока не соединимся с атаманом Камовым. Итак, у Калугина человек шестьдесят-семьдесят, но удивительно ловких, умелых бойцов, большая часть которых – якутские охотники, знающие тайгу как самих себя. Помимо того, множество мелких самостийных отрядиков человек по пятнадцать-двадцать. Эти отряды мало дисциплинированны, состоят по преимуществу из людей, озлобленных не только против красных, но даже (и чаще всего) против населения, которое при нынешних переходах власти из одних рук в другие обычно ненавидит всех, кто причиняет ему беспокойство. Так что насчет этих самостийщиков не уверен, чьими союзниками они окажутся завтра. Теперь о красных. Множество мелких большевистских отрядов, безуспешно пытающихся снять блокаду Якутска, Вилюйска, Амги, шастают по тайге, но, знаете, каждый на свой лад и со своим интересом – кому побыстрее да с меньшими потерями удастся это сделать. Существенного препятствия для нас они, думаю, не представят. К тому же действуют они по отношению к местным жестоко – не видя сочувствия, моментально расправляются, и все взятки гладки, – Куликовский замолчал и внимательно смотрел на лица офицеров.

– То есть нам остается рассчитывать только на самих себя, мы правильно вас поняли, Петр Александрович? – прервал молчание Мизинов.

– Совершенно правильно поняли, Александр Петрович, по крайней мере, до соединения с казаками Ивана Герасимовича Камова, – согласился Куликовский. – Если все понятно, позвольте мне вот о чем. – Он кашлянул, приосанился и продолжал: – Приамурское правительство уполномочило меня быть в вашем отряде своего рода политическим руководителем, идеологическим лоцманом, что ли. Поскольку обстановка в Якутии, куда мы станем двигаться, серьезная, а я много лет провел среди якутов и хорошо знаю этот народ, – то выбор правительства пал на меня, – он снова замолчал, оглядывая офицеров.

– Мне кажется, это дело правительства – кого назначать политическим руководителем, – вставил слово генерал Яблонский. – Наше дело – военное. Бить врага, освобождать территории…

– Совершенно с вами согласен, Евгений Карлович, – поддакнул Куликовский. – Никто и не отнимает у вас военных лавров. Но чтобы они были заслуженными (он сделал ударение на этом слове), политическое руководство отрядом будет, поверьте мне, отнюдь не лишним.

Куликовский знал, что Яблонский был штабистом и никогда не командовал даже полком, а потому постарался выразиться как можно мягче, но в то же время раз и навсегда расставить акценты, предписанные ему правительством Меркуловых. Яблонский сконфуженно промолчал и опустил глаза.

– Теперь и нам предлагают сыграть в эти политические эсеровские игры, – еле слышно пробурчал Лаук.

В штабе повисла гнетущая тишина. Первым разрядил атмосферу полковник Худолей.

– Одним словом, господа, ничего закулисного я тут не усматриваю, – громко начал он. – Мы станем наступать, а господин Куликовский будет объяснять нам политический момент, анализировать политическую дислокацию идей и течений, бродящих в головах этого талантливого и своеобразного народа. При случае, не сомневаюсь, укажет нам на тот или иной правильный шаг в отношении местного населения. Верно, Петр Александрович?

– Совершенно верно, господин полковник, как раз в точку. В военные дела я вмешиваться не стану. Но вот в делах политико-стратегических, смею так выразиться, прошу ко мне прислушиваться и доверять моему опыту. А уж мы с Александром Петровичем и вот с Евгением Карловичем как-нибудь выберем верное решение, которое устроит всех: и нам победы принесет, и интересы местного населения не эмансипирует, – Куликовский немного помолчал, потом резко встал и медленно, громко отчеканил: – Поймите, господа, это никакие не игры, как вы, наверное, думаете! Это – высокая политика, и от того, как правильно мы поведем ее, во многом зависит отношение к нам зарубежных государств, перед которыми мы пока все еще имеем союзнические обязательства!

– Несомненно, Петр Александрович, таковые обязательства с нас никто не снимал, – согласился Мизинов, стараясь закончить неприятное и ему, и офицерам совещание. – От отношения к нам народа зависит и наш успех. У вас что-то есть еще, Петр Александрович? – обратился он к Куликовскому, видя, что тот нетерпеливо ждет, пока Мизинов закончит.

– Да, благодарю, – Куликовский вытащил из портфеля листы бумаги. – Позвольте мне зачитать текст обращения к местному населению, которое подготовлено мною при содействии Приамурского правительства. Так сказать, наша политическая платформа, – он в который раз пристально оглядел офицеров. Все спокойно смотрели на него.

– Хорошо, – кивнул он и начал читать: – «Местному населению Приморья, Якутии. Советам народных комиссаров, начальникам военных гарнизонов Красной армии…»

– Это что за чушь! – снова возмутился Лаук, но Мизинов жестом остановил его.

– Да, и советам, и частям Красной армии, – подтвердил Куликовский. – Там тоже есть одурманенные. Пусть все знают нашу платформу! Так вот. «Мы, воины-каппелевцы, преемники славных бойцов за свободу Родины, пришли в этот край не грабить и убивать мирных жителей и не разорять край. Мы пришли по зову уполномоченных якутского населения. Народ призвал нас на помощь в борьбе с коммунистическим режимом, за свободу и независимость. Мы не допустим разгрома и уничтожения мирного населения, как это делают большевики. Мы – не господа, среди нас старые солдаты и офицеры, еще в германскую войну боровшиеся за честь и целость России. Почти каждый из нас – израненный боец, не раз глядевший в глаза смерти. Не ради личной выгоды, наживы и шкурных интересов пришли мы на новые лишения в этот глухой, холодный и далекий край. Мы не наймиты каких-либо иностранцев – с презрением отвергаем эту клевету. Мы русские воины, готовые биться вместе с русским народом против всякого внешнего врага. Покинувши Сибирь в двадцатом, мы мирно трудились в полосе отчуждения, но не могли оставаться праздными зрителями народных страданий, так что, когда представители народа позвали нас, мы бросили все и снова взялись за оружие, чтобы помочь населению в борьбе за свободное устройство своей жизни. Наша программа – не тайна. Вот она. Интернационализму мы противопоставляем горячую любовь к Родине и русскому народу, безбожию – веру в Бога, а партийной диктатуре коммунистов – власть всего народа. Большевики говорят о восстановлении страны, но разве можно восстановить мирную, нормальную жизнь, подгоняя всех под коммунистические рамки? Разве можно наладить хозяйство, отбирая у населения все до последней нитки? Во что обратили коммунисты цветущую, богатую, родную нашу Сибирь? Непосильными разверстками и продналогами они обессилили крестьянство. Расстрелами и чрезвычайками разогнали интеллигенцию. А когда не вынесшее новых порядков население восстает и борется с оружием, они жестоко расправляются с ним. Разве мы не знаем, как жестоко расправлялись с барнаульскими, ишимскими, тобольскими, енисейскими и иркутскими крестьянами, сколько тысяч их убито?

Мы пришли не мстить. Довольно крови. Довольно диктатур красной и белой! Пора спросить народ – как он хочет жить. Если действительно коммунисты хотят восстановления страны, пусть созовут Учредительное собрание, пусть сам народ выберет себе власть, которой он верит. С радостью подчинимся мы этой власти и будем верными ее слугами. До тех пор пока большевики не откажутся от диктатуры коммунистической партии – не восстановят они страны, обречены вести войну со своим народом. С твердой верой в правоту нашего дела, с горячей любовью к народу, с братским призывом ко всем любящим народ свой, пришли мы к себе на Родину. Мы несем свободу и мирное сотрудничество всех слоев и классов населения. Откажитесь от большевистской диктатуры, выскажите свою волю и закончите братоубийственную войну! И увидите – не будет ни красных, ни белых, будет единый, свободный, великий русский народ. Пока этого нет, народ будет против большевиков. А мы – с народом против коммунистов. Командующий Отдельным Приамурским отрядом генерал-майор Мизинов. Начальник штаба генерал-майор Яблонский. Политический консультант Петр Куликовский, член партии правых социалистов-революционеров».

Мизинов удивился, услышав свое имя. Посмотрел на Яблонского. Тот пожал плечами. Куликовский, заметив это, пояснил:

– Господа, это согласовано с премьер-министром. Более того – генерал Вержбицкий тоже одобрил эту резолюцию.

– Пусть так, – согласился Мизинов. – Господа, если у Петра Александровича нет больше вопросов, я вас не задерживаю. Завтра выступаем к предгорьям Сихотэ-Алиня. Предстоит первый бой. Советую хорошенько выспаться.

Офицеры расходились.

«Пусть как будет! – думал Мизинов. – Прав был Дитерихс: с этими Меркуловыми погрязнешь в болтовне. Но наше дело от того страдать не должно. Мы будем бить врага, для того и пришли сюда. А эти словоблудия… Начнутся бои, там и самому Куликовскому будет не до деклараций. Дай бог, чтобы удача улыбнулась нам!»