Текст книги "Таежный гамбит"

Эпилог. 1922. 24 февраля

На допросе Мизинов ничего не сказал Острецову. Попросил только об одном – о быстром расстреле.

– Экий ты быстрый, твое превосходительство! – глумился Острецов. – Умереть-то проще всего. А кто ответит?

– Я перед Богом отвечу, – слабо выговорил Мизинов.

Жутко болела рана. Доктор Иваницкий, оставленный красными в живых и зачисленный в лазарет красного отряда, извлек пулю и перевязывал руку ежедневно, но, видимо, произошло нагноение, и рука на глазах чернела и пухла. Силы оставляли Мизинова, расстрел он расценивал сейчас как освобождение от всех мучений, только расстрела жаждал теперь.

– Ты будешь отправлен в Забайкалье, в штаб Пятой армии. Там разберутся, как с тобой поступить. Суд решит. Честно говоря, шлепнул бы тебя сам, руки так и чешутся. Да не имею права. Приказано доставить целым. Придется доставить. А пока отдыхай.

– Когда думаете отправить? – поинтересовался Мизинов.

– Да не торопи ты свою жизнь, успеешь еще на тот свет. Наслаждайся последними денечками.

Содержали его в темном чулане штабной избы. У двери дежурили два красноармейца. Они дважды в день приносили миску жидкого супа и вареную лапшу, выносили отхожее ведро. Из-за невыносимой боли в руке Мизинов часто терял сознание. Он теперь благодарил свои обмороки за то, что они хоть на время избавляют его от страданий.

Однажды во сне он увидел Ойхэ. Паренек дурачился в скобяной лавке, прыгал через прилавок и дразнил Зарядько, а тот, злой и взмыленный, безуспешно гонялся за ним. Но вот вошел парень с суровым взглядом, выхватил наган и выстрелил Ойхэ в ногу, мальчонка присел, скривил личико и громко заплакал. Мизинов вздрогнул и проснулся.

Этот суроволицый парень уже навещал его в заточении. Это был брат Ойхэ – Файхо. В суматохе схватки Мизинов не вспомнил его, но он в первый же день вошел в темный чулан с зажженной свечой в руке и присел на край топчана, подвинув ноги генерала.

– Вот я тебя и нашел, – уставился он на Мизинова гневно горящими глазами.

– Я понимаю, о чем ты, – тихо промолвил Мизинов, сразу узнав его. – Но даю тебе честное офицерское слово, что в смерти твоего брата я не виновен.

– Он погиб из-за тебя, пули этого человека предназначались тебе! – упорствовал Файхо. – Да и какое честное слово может быть у вас? Офицеров! – презрительно сплюнул он. – Другой такой же офицер убил моего отца на глазах моей семьи…

– Я не знал. Когда это было? – спросил Мизинов.

– Еще осенью. Он отнял лошадь, отец не давал, она была у нас последняя. Тогда он выстрелил в него, забрал лошадь и уехал. Я поклялся, что отомщу ему. Пока что не удалось – он сумел уйти от меня, взорвав телегу с боеприпасами…

– Что?! – воскликнул Мизинов. – Так это был он?

– Да, это был убийца моего отца, – кивнул Файхо.

– Ты опоздал, – вздохнул Мизинов. – Этого человека больше нет в живых. Он застрелился.

– Сам? – удивился Файхо. – Добровольно лишил себя жизни?

– У нас так принято, – подтвердил Мизинов. – Ты ведь сам помешал мне сделать то же самое.

– Ты сожалеешь?

– Откровенно говоря, благодарным тебе за это я быть не могу.

– Тебе надоело жить?

– Это сложно объяснить, – грустно улыбнулся Мизинов. – Меня не радуют перспективы будущей жизни…

– А меня радуют. Острецов пообещал мне, что отправит меня в Москву, учиться на командира!

– Я желаю тебе стать благородным и честным командиром.

– По крайней мере, против своего народа не пойду! – посуровел Файхо и поднялся с топчана.

– Тебе предстоит умереть, – холодно сказал он.

– Я знаю, – спокойно ответил Мизинов. – Скоро меня предадут суду.

– Не успеют, – загадочно улыбнулся Файхо.

– То есть? – не понял Мизинов.

– Рука болит? – вместо ответа спросил Файхо.

– Да, очень, – кивнул Мизинов. – Поскорее бы уж судили.

– Твой суд состоится скоро, обещаю. Мучиться недолго осталось, – сказал Файхо и вышел.

Через два дня, вечером, он пришел снова.

– Идем! – приказал он и вытащил из-за пояса револьвер.

Не спрашивая ни о чем, Мизинов с трудом поднялся. Ныла рука, шумело в голове, тошнило. Покачиваясь, он сделал неуклюжий шаг. Ноги подкосились, но Файхо подхватил его и крепко поддерживал. Они вышли за дверь.

– Со мной, – бросил Файхо часовым.

– Так ведь запретил товарищ командир выводить этого… – воспротивился один из них.

– Ты что, меня не знаешь? – рыкнул на него Файхо, и боец стушевался, потупился.

Файхо вывел Мизинова во двор, на мороз и, осторожно подталкивая его, направился в сторону леса. Там стояла его клетка, где вот уже неделю метался голодный тигр.

– Слышь, я, пожалуй, доложу все же командиру-то, – сказал часовой напарнику. – А то потом греха не оберешься.

– Сходи, – согласился напарник…

Подведя Мизинова к клетке, Файхо произнес:

– Сейчас и состоится твой суд…

Мизинов грустно улыбнулся:

– Да, я знаю эту вашу легенду о тигре-боге…

– Входи! – и Файхо втолкнул его в отделение клетки, крепкой решеткой отгороженное от другого, где находился тигр. Зверь почуял кровь и бросился на прутья перегородки. Они загудели, затряслись.

– Вот копье, – кивнул Файхо, и Мизинов увидел острую длинную пику, которой можно было обороняться от тигра или метнуть ему в пасть. Клетка была высокая, выше человеческого роста, размахнуться было где. Но кровь бросилась Мизинову в голову, ноги опять подкосились. Он прислонился к прутьям решетки и слабо сказал Файхо:

– Спасибо тебе… за избавление от мучений…

– Борись! – приказал Файхо.

– Но ведь у меня не двигается рука, – возразил Мизинов.

– Попробуй левой! – Файхо был непреклонен.

Он поднял длинный шест. Взяв его за один конец, другой продел в кольцо на перегородке.

– Файхо! Не смей! – раздался в глубине двора крик Острецова. – Останови-и-сь!

Файхо поднял перегородку. Тигр молнией влетел в отделение к пленнику.

Последнее, что увидел в своей жизни Мизинов, была широко оскаленная пасть голодного зверя. А последнее, что почувствовал, – не то что метнуть, но даже поднять копье сил у него уже не осталось…