Текст книги "Земной рай. трилогия"

В муниципалитете центрального округа Москвы, на скромной должности, работала Виолетта Розенвайс. На очередной летучке по планированию очередных дел, для увеличения собственных ресурсов, она выступила с предложением организовать в учреждении торговую точку. Ее инициативу приняли холодно.

– Вот вы и организуйте в качестве уплотнения рабочего времени и повышения производительности.

Констатировал председатель собрания. На этом, по этому вопросу, обсуждение и закончилось. Но Виолетта, получив добро развернулась, нутром чувствуя, что тут могут быть и серые деньги. Она нашла среди своих знакомых продавщицу и на первом этаже появилась торговая точка.

– В госучреждении связываться с мясом или рыбой не стоит – решила Виолетта. – Лучше всего кондитерские изделия. Чисто, без или с приятным запахом, с длительным сроком хранения, без особых условий, холодильников, прилавков и прочего сопутствующего, технологического оборудования. Пара легких, складывающихся столов, кусок клеенки сверху, весы, белый халат и шапочка – вот и весь инвентарь. Точка начала функционировать. Утром небольшой грузовичок – Москвич-каблук, привозил коробки с кондитеркой, а вечером продавщица прятала остатки в маленькой подсобке, где раньше хранились ведра, тряпки и швабра уборщицы. Отказа в получении товара для муниципалитета не было. Закупая на предприятиях кондитерские продукты немного дороже себестоимости, продавщица, по своему усмотрению, закладывала рыночную наценку, которая составляла до двухсот процентов от закупочной цены. Торговля шла бойко и денежки потекли небольшой речкой. Продавщице положили весьма скромную зарплату, да она согласилась бы работать и без нее. И пошла работа, как на Киевском рынке. Довольны были все. Виолетта стала получать львиную долю, откладывала от не начальнику и бухгалтеру. Помимо ее основной работы, ей поручили курировать и торговлю. В налоговых деклорациях не фигурируют рыночные цены и можно было всегда отчитаться, увеличив суммы проданных продуктов, по сравнению с закупочными, всего на десять-пятнадцать процентов. Спорить с властью всегда опасно, а ее различные структуры всегда смогут договориться между собой. Ворон ворону глаз не выклюет. Отсутствие кассового аппарата просто игнорировалось. Без государственного, в виде милиционеров и муниципалитетов, и без бандитского рэкета, создавались прекрасные условия для работы, наживы, развития и раскручивания. Виолетта, еще совсем молодая, одинокая женщина имела любовника или, как сейчас говорят, гражданского мужа – Саркиза Козаряна – гастрбайтера из Армении. Его то она и сделала новым владельцем вновь организованного торгового предприятия. Он, не очень напрягаясь, с помощью муниципалитета, то есть своей сожительницы Виолетты создал еще пять торговых точек, на подчиненной территории – в самых людных местах. Денежная река становилась полноводной. Хрустальная мечта Виолетты – стать миллионершей, приближалась с поразительной быстротой и без сомнения очень скоро сбылась и не только у нее, но и еще у нескольких первых лиц в муниципалитете. В подземном переходе, на перекрестке из четырех направлений разместилась торговая точка с кондитерскими изделиями. Тут были печенья двадцати сортов, конфеты, вафли, шоколадки, от самых маленьких, величиной с монету, до солидных, красочных коробок, дважды обернутые в прозрачный полиэтилен и еще несколько десятков всевозможных, сладких изделий со всех предприятий столицы. Огородив свое рабочее место с боков пустыми и полными коробками, розовощекая продавщицы с Украины иногда бойко выкрикивала.

Подходи, не жмотись,

Покупай барборись,

Сладкое печенье

С джемом и вареньем.

Прохожие улыбались и подходили по ближе посмотреть на бойкую продавщицу.

Эта торговая точка Виолетты с Саркисом разместилась на площади у метро, где уже третий год работала, торговала, мучилась с тем же муниципалитетом, милицией, чистокровными бандитами, с жильем и регистрацией – молдаванка Клавдия. Она ежедневно проходила мимо приятно пахнущего лотка с веселой украинкой. Уловив южный говорок, подошла к столикам и они разговорились.

– Оксана – как представилась продавщица, тоже оказалась приезжей из западной Украины. Клавдия давно решила уйти из магазина Алика, хотя там было не плохо. Даже когда на лотке, на улице, всегда можно было забежать в магазин, лоток был совсем рядом, выпить чаю, отогреться, сходить в туалет. В эти пятнадцать, двадцать минут ее подменяли другие продавщицы. Но с деньгами, с зарплатой – было не важно. Навар помимо оклада, который положил Алик, не удовлетворял ни одну продавщицу, в том числе и Клавдию. Поговорив с хохлушкой, продающей кондитерку, Клавдия поинтересовалась на счет работы. Оксана, не таясь, почувствовав родную душу, стала рассказывать.

– Наш хозяин – Армян, имеет пять точек, моя одна из них. У него сожительница, Виолетта, работает в муниципалитете – сама понимаешь какая защита, но он хочет еще точку создать, но пока нет продавца. Точка будет на улице, а сейчас холодно, желающих нет. Вот если согласишься, я ему скажу. Работать можно – она понизила голос. – Будешь очень хорошо иметь. На сколько обманешь, это точно твое, а еще он дает в коробках печенье по шестнадцать килограмм в каждой, а выручку забирает за пятнадцать. Продашь двадцать коробок – деньги за двадцать килограмм печенья тоже твои. Смотри сама. На улице холодно. Ты боишься мороза или нет?

– Не знаю, на морозе я долго не работала, но думаю можно попробовать. Скажи своему Армяну.

– Ладно, скажу. Приходи завтра вечерком, может он сам приедет или Виолетта. Тогда и поговоришь.

– Договорились.

На следующий день, вечером Клавдия встретилась с Армяном, то есть с Саркисом Казаряном. Но он ей нового почти ничего не сказал. Повторил, почти слово в слово рассказ Оксаны и еще объяснил, где будет точка.

– Здесь же на площади, вон там – он показал на левый переход.

– В той стороне станция электрички. Вот прямо перед входом на плпатформу и будешь стоять. Я там уже место подыскал. Много людей работают в Москве, а живут в пригороде. Как пойдут на электричку, домой ехать, так и обязательно что-нибудь и купят для детей или жены. Так что придется работать долго. Но чем дольше будешь работать, тем больше заработаешь. Когда сможешь выходить, и как у тебя с регистрацией?

– Я пока работаю, вот переговорю со своим начальником и результат тут же сообщу Оксане. Думаю, что меня отпустят. Завтра же и скажу, а регистрация пока есть.

– Добро.

Алик задерживать Клавдию не стал и добавил.

– Жаль, что уходишь, но если у тебя там не сложится, то приходи опять ко мне, я тебя обратно возьму.

Наступила небольшая оттепель, точнее сильные морозы отступили и пошел снег. Клавдия прикрывала свой товар полиэтиленом и сметала с него снег обшарпанным веником, подобранным в переходе. В самом начале двадцатых чисел января, когда на Крещение цыган шубу продает, снег прекратился и с каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Солнце на лето – зима на мороз. По утрам столбик термометра опускался до минус тридцати градусов. К полудню мороз несколько снизился, но все равно было очень холодно. Прохожие загораживали лица варежками и спешили спрятаться в метро или в подъезде собственного дома. Клавдии негде было укрыться, она отворачивалась от ветра, втягивала голову в плечи, закрывала подбородок и рот шарфом. На ресницах и выбивающихся из под шапочки пряди волос, образовался иней. Особенно трудно было рукам. В первую очередь всегда отмерзают конечности. Обслуживая редких покупателей, Клавдия снимала варежки, как иначе считать деньги и давать сдачу, отпускала очередную покупку и прятала насквозь промерзшие кисти рук в варежки и потом в карманы. И если подходил следующий покупатель, все повторялось сначала – снова морозила не успевшие отогреться руки. Казалось этому дню и морозу не будет конца и края. Но в этот день каблук приехал пораньше.

– Родной, грузи все без меня, я больше терпеть не могу взмолилась Клавдия и повернувшись пошла домой. Она долго держала красные, опухшие руки под струей холодной воды. Пальцы одеревенели и не чувствовали боли. Колени ее дрожали, она всхлипывала в изнеможении. Постепенно кисти рук, с кончиков пальцев стало покалывать мелкими иголочками, медленно возвращая к жизни застывшие кровеносные сосуды. Наскоро выпив, первый раз за весь день кружку горячего чая, Клавдия, свернувшись клубочком, поджав колени к подбородку, согрелась и уснула. Ей приснилась теплая Молдавия, яркое солнце и легкий ветерок трепал ее черные кудри, а она раскинув руки лежала на брезентовом топчане под развесистым грецким орехом, а рядом в песочнице возился ее маленький сыночек, изображая буксующий автомобиль.

После того, как умер пьющий дед, у которого Клавдия с подругой занимали комнату, а родственники выгнали их, они поселились у тети Кати. Упрямая старуха жила в трехкомнатной, коммунальной квартире и занимала одну небольшую комнату. Дом был предназначен под снос и все жильцы получили новые квартиры и съехали, а тетя Катя никак не хотела уезжать. То ей площадь была мала, то далеко от старого района, то требовала однокомнатную квартиру, а в коммуналку идти не хотела. И вот большой двенадцатиэтажный дом опустел, зияли оконные проемы без переплетов и входные двери в подъездах висели на одной петле или их вовсе не было. В доме оставалась одна упрямая тетя Катя. Одна в трехкомнатной квартире и пока она не выехала, не отключали свет и холодную воду. Вот предприимчивая бабка и заселяла женщин-гастрбйтеров в эту трешку. Обе наши женщины, надеясь временно перебиться как-нибудь и поселились у тети Кати. Ничего нет более постоянного, чем временное. Они жили у бабки уже второй месяц и когда их выгонят от нее не имели представления. Но рассуждали они.

– Будет день, будет пища – тем более, что платили они за жилье совсем не много. Саркис – хозяин точки Клавдии пожалел свою продавщицу и разрешил в очень сильные морозы не работать, все равно выручка сильно падала. А потом и вовсе от торговли на улице отказался. Зимой слишком холодно, летом и осенью дожди, сводили прибыль к минимуму. Оксана к весне уволилась и Клавдия перешла на ее точку в подземный переход. В переходе торговать тоже не мед. Да, зимой не очень холодно, из метро тянуло теплым воздухом, а летом не так жарко, да и дождь не страшен. Но как сходить в туалет? Осуществить естественную потребности? Нельзя отлучиться ни на минуту – товар открытый, за прилавком и то смотри в оба, как бы чего не сперли. По утрам Клавдия не пила чая, что б потом не хотелось в туалет, так и изнемогая от жажды терпела целый день. Иногда она просила кого-нибудь, кто задерживался около нее, посмотреть за товаром пять, семь минут, но это было опасно. Одна, вполне приличная женщина по долго разговаривала с Клавдией и как бы подружилась. Вот ее она и попросила посмотреть за товаром, пока сходит в туалет. Когда же пришла, не больше чем через десять минут, той женщины уже не было, а парень дожидавшийся кого-то сказал ей.

– Она набрала целую большую сумку, прямо с витрины и ушла.

У Виолетты и Саркиса Клавдия проработала почти два года. За это время три раза она ездила к себе в Молдову и снова возвращалась. Ситуация там не налаживалась, у детей своя взрослая жизнь, сын тоже работал в мастерской по ремонту и изготовлении мебели и жил у посторонней женщины. Муж, от которого она совсем отвыкла, по-прежнему крепко выпивал, перебивался случайными заработками или занимал, надеясь отдать, когда приедет и привезет денег жена. Клавдия не испытывала к нему ни любви, ни уважения, ни жалости.

Совершенно неожиданно, буквально в одночасье, Армян свернул все свои торговые точки. Вечером приехал с каблуком к Клавдии, забрал остатки, выдал зарплату и попрощался.

– До свиданья Клава, закрываемся мы на совсем. Завтра не приходи и ищи себе другую работу, а лучше уезжай домой. Будь здорова.

Повернулся, сел в машину и уехал. Больше его Клавдия и не видела. Тетя Катя – упрямая старуха, наконец-то съехала, забрав свое барахло. В доме отключили свет и воду. Постояльцы из забытой трешки разбрелись кто куда.

На известной площади, совсем рядом с левым выходом из метро, в сторону железнодорожной станции, в старом, облупленном двухэтажном доме, Айзер устроил ресторан. Внизу, почти в полуподвале, находился небольшой зал. Там стояло несколько обычных столов, около каждого стола четыре стула. Сразу, слева от двери, в нише, сцена – величиной с две двуспальные кровати, на которой с трудом умещались три музыканта и один певец. Прямо перед дверью на другом конце зала, вырезанное в стене продолговатое по горизонту окошко, которое чаще зовут амбразурой. Через нее в зал подавались блюда и напитки. Не заходя в зал налево, прямо вела лестница на второй этаж. Там располагался бар. Небольшие журнальные столики перед двумя массивными, кожаными диванами вдоль стен и бильярдный стол посередине, занимающий половину помещения. В баре, за стойкой стояла длинноногая девица, а за ее спиной до потолка витрина с неимоверным количеством бутылок, самого различного размера, форм и цвета жидкостей в них.

Сценка в зале была действительно очень мала, что на ней мог петь только один певец, но зато какой он был? Молодой парень из Азербайджана, голос не повернется назвать его Айзером, почти мальчик, имел такой несравненный, изумительно чистый и ясный голос и пел так проникновенно, что у посетителей не понимающих азербайджанского языка невольно влажнели глаза. Он бы в миг заткнул за пояс известных старперов, не сходящих с экранов телевизоров и открывающих рты под фанеру. Когда юноша начинал петь и его голос вылетал через раскрытые двери на улицу, прохожие останавливались и затаив дыхание слушали, поражаясь тем, что прежде не слышали ничего подобного, а после окончания песни спрашивали – кто это? Ни разу не слышал, и ни разу не показали по ящику.

В общем-то захудалый то ли ресторанчик, то ли столовая или забегаловка – процветал. Мест в зале и баре никогда не хватало и все благодаря этому, не сравненному голосу одаренного юноши.

За амбразурой зала ресторана старшей по кухне стала молдаванка Клавдия. После прекращения деятельности муниципальных торговых точек, ей представилось выбирать. Обитая на площади уже несколько лет Клавдия сумела приобрести авторитет честной, порядочной и добросовестной работницы. Свой выбор она остановила на ресторане. Она готовила сама, помогала другим, определяла количество и ассортимент блюд. Хозяин заведения не нарадовался на свою шеф-повариху. Дела шли отлично. И Клавдия была довольна. Теплое помещение, любимая работа, уважение окружающих и приличная, не растрачиваемая зарплата. Оставалась проблема с жильем, но не это ее терзало. Заноза сидела в душе и в сердце. Она сама себе не могла признаться, что терзало ее и мучило сильнее всего – одиночество. Она хотела жить для кого-то, для мужчины конечно, но его не было, а заводить роман без любви, с законным мужем – это она даже в мыслях не допускала. И возвращаться на родину было не к кому. Жилье она нашла и довольно быстро. Устроилась к Маше. Ласковое и теплое, деревенское имя Маша, явно не подходило к шестидесятилетней бабище. Страшная, грубая, наглая, настоящая Кабаниха. И похожа она была на свинью. Огромный, всегда чавкающий рот, злющий взгляд, голос простуженной вороны – деспот в юбке. Даже участковый – капитан Зуев – сам наглый, как танк – побаивался этой злой старухи. Но у нее была трехкомнатная квартира на десятом этаже нового дома, и она была москвичкой. Другим, нормальным москвичам было обидно и стыдно за то, что существуют такие коренные. А у этого злобного существа совести и прочих атрибутов порядочного человека не было, вероятно с рождения. Единственной отрадой у этого животного был здоровенный кот. Не кот, а котяра, такой же наглый, как хозяйка, весом десять килограммов. По ночам, а только по ночам Маша и разрешала своим жиличкам находиться в квартире, этот кошачий ганстер ходил по грудям и лицам, вповалку, на полу лежащим женщинам. Сама хозяйка требовала оплаты за ночлег за месяц вперед и за слово поперек – орала благим матом и выкидывала вещи на площадку. Пользоваться ванной можно было не более пяти минут, а входящую вечером любую жиличку встречала всегда одним вопросом, сверля поросячьими глазками.

– Что сегодня принесла?

Клавдия таскала этой ведьме, уже после одиннадцати вечера, то котлеты, тот шашлык, то люля-кебаб и различные салаты. Но она все равно была не довольна. Быстро сполоснувшись в ванной, Клавдия устраивалась где-нибудь в уголке, чтоб утром, в пять часов снова уйти на работу. Однажды у нее получился выходной. Она хотела выспаться, но эта гнида-Маша, не пустила ее в квартиру.

– Нечего делать в квартире, надоели как собаки, отдохнуть не дадут.

И долго еще что-то каркала.

Клавдия спустилась вниз и пошла куда глаза глядят. Оказалась у кино-театра. Купила билет, а кино не показывают – нет зрителей. Потом, все таки, нашлись две пары молодых людей и кино началось. Клавдия устроилась по удобней в кресле и уснула. Проснулась от яркого света. Кино кончилось.

Весь бизнес ресторана, его популярность и посещаемость на прямую зависела от молодого азербайджанского Робертино Лоретти. Слух об одаренном пареньке с берегов Каспия разнесся по ближайшим районам, а потом и много дальше. Может кто из специалистов, профессионалов заметили певца, но он пропал, исчез, как будто его и не было. Посетители, приходившие послушать, увидеть чудо-певца, не видя своего кумира, ходить перестали и по вечерам в зале стало пусто. Изредка заходили азербайджанцы. Посидят, поговорят, вспомнят Робертино и какая от них прибыль, если они не пили алкогольных напитков. Ресторан потерял популярность, посетителей и естественно прибыль. Конкуренты уже строили более шикарные заведения с живой музыкой и богатым оформлением интерьера. Упала прибыль, упали зарплаты, а Клавдия не любила мало зарабатывать.

Меньше чем в одном квартале от метро, прямо с центральной улицы с интенсивным движением находился ресторан «Лотос». Назвать его рестораном можно было с большой натяжкой, скорее какая-то забегаловка с тесным залом и духотой внутри. А вот порядки работы, хозяин, собственник-айзер, завел просто драконовские. На входной двери постоянно висело объявление из которого следовало, что срочно требуются официантки и повара. И принимали всегда и не отказывали. Айзер-паразит обещал зарплату и не маленькую, но всегда забывал предупредить, что первые три дня у него считаются испытательным сроком и не оплачиваются. Местные москвичи редко клевали, интересовались подобными заведениями, не доверяя Айзерам, как цыганам. И если бы хозяин вздумал охмурить коренного москвича, то мог легко поплатиться за обман. А вновь приходящий гастарбайтер, да еще не опытный, не знал что будет три дня по двенадцать, четырнадцать часов работать бесплатно. А условия работы были просто ужасны. Кухня, где готовились блюда для посетителей, располагалась на восьми квадратных метров, четыре из которых занимала плита. Низкие потолки, отсутствие вентиляции, превращали кухню в парилку с запахами жареной и скворчащей на сковородах и в кастрюлях пищи. Окон для дневного освещения вообще не было. Повара, их было трое, если не смотрели на часы, не могли определить, что сейчас на улице – яркий солнечный день или кромешная осенняя ночь. Тусклый свет, лампочки большой мощности не выдерживали и быстро перегорали, постоянный пар, как туман, закрывал пол помещения, опуская потолок еще ниже. Относительная влажность от постоянного испарения жидкости составляла не меньше девяносто пяти процентов при температуре плюс шестьдесят. Когда это было возможно, а на кухне это редкость, повара выбегали, через два коридора во двор, на улицу. Глаза вылезали из орбит от ядовитых, горячих паров, тело насквозь мокрое от пота, халат, надетый на голое тело, прилипал к спине, к ногам и груди, не давая вздохнуть полной грудью. Здоровый человек такой ад не выдерживал более трех, четырех дней и уходил. Вот только тогда Айзер-сволочь и начинал говорить об испытательных трех днях без оплаты.

Зная уже о надувательствах гадов-айзеров, Клавдия соблазнилась хорошей оплатой и вышла на работу поваром в «Лотос». Женщины всегда выносливее мужчин, а Клавдия была из стального теста. Она выдержала десять дней, и потеряла при этом двенадцать килограмм в весе. Вообще-то она была склонна к полноте, но после «Лотоса», ее сдувал с тротуара сильный ветер, а ее обычные шестьдесят два килограмма превратились в бараньи сорок семь. Но Айзер-тварь заплатил таки за все десять дней. Когда он начал конючить про три испытательных дня и собирался заплатить за семь, Клавдия сказала.

– Ты мрась и поддонок, сейчас ты мне заплатишь за все десять дней, а то я не возьму ничего, но навещу тебя еще раз и тогда ты заплатишь за сто дней.

И она так на него посмотрела, что он быстро отсчитал за все десять отработанных дней и сунул ей в руки. Клавдия умела постоять за себя, хотя угрожая Айзеру-ублюдку она на половину блефовала. На самом деле она была доверчивой, снисходительной и очень доброй к хорошим людям, особенно нуждающимся и обездоленным. Глядя на инвалидов, она так остро чувствовала их боль, что ее глаза наполнялись слезами, а свои мытарства уже не казались такими обидными и не справедливыми.

Весной в Москву приехала большая семья из Южной Кореи. Глава семьи – мужчина средних лет, его жена, две дочери, младшей было уже пятнадцать, его теща и зять старшей дочери. Достаточно обеспеченные корейцы решили организовать свой ресторанный бизнес. Обосновались они на упомянутой площади у метро и железнодорожной станции. Многолюдный транспортный узел, универсальный рынок, рестораны и магазины, ларьки, палатки, рабочие с близ лежащих строек, проезжающие покупатели и все хотят что-то купить, съесть или взять с собой. На этой площади бывало было много строителей-китайцев, вьетнамцев, таджиков и других национальностей, проживающих в близлежащих общежитиях, предпочитающих азиатскую кухню. На эту аудиторию и рассчитывали вновь приезжие бизнесмены. Не далеко от площади семья сняла квартиру, а под ресторан арендовали помещение у Ромы. Они организовали ресторан с чисто азиатской, корейско-вьетнамской и китайской кухней. В меню отсутствовали традиционные русские, украинские или иные блюда средней части России. Хлеба, как сами рестораторы, так и посетители, почти не ели. На сутки работы в ресторане использовали всего четыре, пять батонов белого и вообще не использовали хлеб из ржаной муки. Вместо этого посетители кушали рис, приготовленный по корейской технологии, похожей на приготовление мамалыги на Украине или в Молдавии. Из первых блюд, как правило, предлагался овощной суп из брюквы на мясном, чаще всего на бараньем бульоне. Вторые блюда, закуски и салаты были исключительно экзотического вида и вкуса, большинство из которых готовились из морепродуктов, которые корейцы, через своих соплеменников, доставали на центральном рынке или их привозили из Кореи с пассажирами или проводницами, приезжающими в Москву. Клавдия стала работать у них на кухне. По своей инициативе она попыталась готовить традиционные молдавские или русские блюда, но кореец-хозяин объяснил ей, что ресторан корейский и научил ее готовить все по-корейски. Она быстро освоила мудреные рецепты, только хозяин сам пробовал и добавлял сильно перченые, не известно как приготовленные соусы и салаты. Первые несколько месяцев кореец получал приличную прибыль и дела у него шли хорошо. Он даже подумывал о расширении своего бизнеса. Однако, посетителей становилось все меньше и меньше, со стройки уехало много китайцев-строителей и зал ресторана, особенно по понедельникам почти пустовал. Корейцы решили сократить работу на два дня, а потом и на три дня в неделю. У Клавдии появились не запланированные, не нужные ей выходные. Она по-прежнему жила, точнее ночевала, у противной Маши и выходные становились хуже рабочих дней. Она опять обратилась к Роме и тот быстро организовал новый торговый столик, прямо у выхода из подземного перехода – из метро. Клавдия облачилась в белый халат, надела на свои богатые черные волосы шапочку и встала за прилавок, на первые три дня недели, пока не работал ресторан корейцев.

Подземный переход и одновременно выход и вход в метро, представлял собой полноводную, нескончаемую реку с четырьмя рукавами. По утрам река втекала по всем каналам в подземку, а вечером наоборот выбрасывала из подземелья разнообразную людскую массу. Но и днем, чуть обмелев, поток пассажиров туда и обратно не прекращался ни на минуту. По утрам, в шесть часов, толпа сгущалась у дверей, а в часы пик, текла полноводно в город и многие часто покупали, жевали или пили. Стояли молодые парни, дожидающиеся своих подружек. Рекламщики продавали или раздавали даром печатные брошюры, газеты и листовки. Вездесущие бабки и женщины торгующие чем попало, которых гоняла милиция, бомжи, собирающие пустые бутылки и банки из под пива, попрошайки инвалиды и ими претворяющиеся. Из подземки перехода доносились душераздирающие, фальшивые звуки самодеятельных музыкантов и певцов. Сновали туда и сюда цыганки в длинных юбках и на углу у магазина сидели на корточках, как голуби – айзеры.

Клавдия стояла у своего прилавка и наблюдала всю разнообразную, пеструю картину московской площади. К ней подошел Алик, поздоровался, взял с глубины витрины грушу, прижал к ней маленький сверток из фольги и положил грушу на место, так, что фольги не стало видно, а Клавдии сказал.

– Сейчас подойдет человек, купит у тебя вот эту грушу и возьмет бумажку.

У парапета перехода трое молодых парней пили пиво, посасывая из бутылок. Один из них поставил бутылку на парапет и подошел к Клавдии. Взял грушу, под которой лежал пакетик. Зажал его мизинцем и безымянным пальцем прижал к ладони, а грушу положил на весы. Потом, не дожидаясь пока Клавдия скажет стоимость, подал ей одну денежную купюру, взял грушу и пошел вниз, в переход. Пока Клавдия убирала деньги, парни, пившие пиво, тоже поставили свои, не допитые бутылки, двинулись вниз и пропали в толпе. К оставленным бутылкам бодро подошел старик, слил остатки пива в одну, выпил, спрятал бутылки в сумку и тоже ушел.

Клавдия догадалась – это, наверно, наркотики. Точно такой же пакетик она недавно подобрала. Она поднималась в бар на второй этаж, когда ее обогнал парень, быстро бросил в угол, за ведро, и тут же за ним побежал другой – похоже милиционер в штатском. На обратном пути Клавдия заглянула за ведро и подобрала то, что бросил первый. Развернула и нашла несколько мелких горошин серого цвета. Оглядевшись, она выбросила и то и другое в разные стороны.

– Наркотики – решила она. Связываться с криминалом Клавдия не собиралась ни за какие деньги. Чуть позже она ушла от Ромы с этой точки и ресторан корейцев тоже вскоре закрылся.

Уже шестой год моталась она по московской площади у метро, как цветок в мутном потоке, среди гастарбайтеров и москвичей самого различного качества и достоинств. Зарабатывая и отвозя деньги в Кишинев, она все отдавала детям и мужу, но долго жить среди своих уже не могла. У каждого близкого ей человека были свои заботы. Дочери имели семьи, детей, постоянно куда-то спешили, делали свои повседневные дела, а она была уже инородным телом. Муж, окончательно спившийся, жил одним днем, одним желанием – забыться. Его уже ничего не интересовало, и на бывшую теперь жену и родных детей он смотрел как на источник денег для водки. Клавдии было жаль его, но помочь избавиться ему от водочной зависимости не могла. Он стал для нее чужим, посторонним. Деньги она отдавала сразу все, а в пустой квартире было так тошно, что уткнувшись в подушку, она долго плакала и скорее хотела уехать снова в Москву. Там были знакомые продавщицы, их хозяева, у которых для нее всегда была работа, а значит и деньги. Она пользовалась уважением и тех и других. Ее звали на работу, зная ее честность, трудолюбие и порядочность.

Клавдия хорошо зарабатывала, но не раз задумывалась, правильно ли тратит деньги, может пора подумать о себе. Не надо забывать, что она женщина, еще не старая и вполне привлекательная. Она обижалась на свою судьбу, и в тайне от самой себя мечтала иметь своего, родного, близкого мужчину. Хорошего, доброго, чтоб свалить на него груз ответственности за себя, спрятаться у него на плече, уткнуться носом в его волосатую грудь и уснуть спокойно, без слез – как за каменной стеной. С ним ничего не будет страшно, больно, холодно, обидно. А в том, что с ним она добьется благополучия не сомневалась ни капли. В минуты жутких душевных мук, ей приходили в голову мысли вообще уйти из жизни и разом прекратить муки сердца. Но каким-то двенадцатым, ничем не объяснимым, предвидением чувствовала – будет и на моей улице праздник.

Весной с Украины в Москву приехала Людмила. Крупная, большая женщина с необъятными бедрами и коровьими вымянеми вместо грудей. С собой она привезла двух своих несовершеннолетних дочерей, первой из которых уже исполнилось шестнадцать, а второй недавно пятнадцать. Про таких, как Людмила обычно говорят – Баба-конь. В здоровом, то есть большом и толстом, теле – здоровый дух. Крупным людям обычно бог дает и соответствующий фигуре характер – самоуверенность, наглость, упрямство и связанное с этим, отсутствие моральных принципов и презрение к мелким и слабым. Людмила когда-то жила в Сибири, там вышла замуж за украинца и переехала с ним на его родину. Но жизнь на Украине не заладилась, в слух о богатой и денежной Москве, быстро разлетелся по всему бывшему Советскому союзу. Властная Людмила прогнала мужа, не сумевшего обеспечить ее и дочерей и отправилась в Москву, уж если не покорять, так точно заработать. В этом она была абсолютно убеждена. Так уж случилось, что Людмила со своими девочками оказалась на площади у метро, уже давно облюбованной Клавдией. Молдаванка, который год работала, торговала, стряпала, убиралась, жила и существовала – случайно встретилась с вновь прибывшей, большой и толстой украинкой. Они разговорились и Клавдия откровенно рассказала ей о себе, о работе на площади. Людмила тоже коротко поведала с кем приехала и зачем.

– Я приехала заработать денег, потом на Украине построить дом, завести хозяйство. Приехали мы с мужем из Сибири, деньги вроде были, но потом обесценились и строиться стало не на что. Муж у меня тюфяк, но двух бабцов я ему родила. Вот с ними и приехала. Хорошие девки, упитанные и молоденькие. На таких можно заработать. Пусть привыкают, хватит жить на маминой шее. Вот приодену их и пусть зарабатывают свеженьким передком. Я хочу организовать свой бизнес. Чем тут вокруг люди торгуют?