Текст книги "Земной рай. трилогия"

– Всем подряд. Вон в том большом здании со ступеньками все на свете продают, там внутри все горит и блестит. Деньги большие там крутятся. Во в той облезлой двухъэтажке ресторанчик с баром, а еще просто торговые палатки, точки. Стоят бабенки с Украины и продают, что им хозяева-айзеры привезут утром. Мелочь всякая, овощи, фрукты. Эти только раскручиваются. Купи-продай – называются. Утром оптом покупают, а днем в розницу продают. Если хочешь завести торговлю здесь, тебе не обойтись без Ромы.

– А кто он такой и почему без него нельзя?

– Азербайджанец, давно на этой площади командует. Вот этот большой, не его магазин, остальное все ему принадлежит, он все контролирует. Все вот эти лотки, палатки, даже вон те бабки с семечками и сигаретами его, точнее ему платят, за то, что стоят. Иначе прогонит, у него все здесь куплено. Тебе надо к нему обратиться.

– А как он на счет баб?

– Не знаю, но так нормальный мужик, да, да, видела, как он ущипнул бабенку за задницу.

– Это хорошо. Ты где сама обитаешь?

– Живу что ли?

– И живешь где и работаешь? Живу вон там в большом доме, а работаю поваром в ресторане.

– Готовить умеешь?

– Всю жизнь на кухне торчу и люблю возиться с тестом.

– Как найти твоего Рому?

– Где сейчас не знаю, но ты походи поспрашивай, кто-нибудь и скажет где он.

Клавдия ушла на кухню в ресторан, а Людмила стала искать Рому.

Неизвестно чем пленила Людмила Рому, но он дал ей добро на заведение своего бизнеса. Толи ее полнокровные формы, то ли ее девочки участвовали в организации предпринимательства мамочки, но Людмила добилась большего чем разрешения торговать. Пленила его Людмила или нет, Рома действовал в своих интересах – это без сомнения. Рома сдал ей в аренду двенадцатиметровую комнату, которая была просто завалена всяким хламом, определил ее бизнес – изготовление и реализация пирожков и даже первый денежный оброк положил уплатить через месяц.

Кто хочет тот добьется, кто ищет тот всегда найдет. Кто хочет стать бизнесменом – станет, если у него на это есть соответствующие черты в характере – уверенность в успехе, настойчивость, наглость, способность рискнуть, не разборчивость в средствах для достижения цели, отсутствие устаревших моральных ценностей, таких как честность и благородство. Все это у Людмилы было в полной мере от природы. С помощью Ромы, своих и доченькиных прелестей, обещание благодарностей, уже через две недели у Людмилы все было готово к началу производства – выпечки пирожков. Оказывается, изготовление и выпечка пирожков очень выгодное дело. Прибыль в сто процентов не предел. Рома об этом прекрасно знал и предложил Людмиле этим и заняться. У него был свой интерес. Он сдал в аренду не используемую, отапливаемую площадь, а с бизнеса Людмилы договорился получать свой процент – не плохо иметь доход, практически ничего не делая. Людмила наняла двух женщин для выпечки пирожков, закупила электромясорубку, баки, кастрюли, противни и продукты и процесс пошел. Две женщины лепили пирожки, с различной начинкой и пекли их в подсолнечном масле. Третья работница продавала выпечку на улице. С шести утра до восьми вечера две кулинарки изготавливали триста пятьдесят, четыреста пирожков – не более. Работали почти не останавливаясь, но больше все равно не успевали. А огненные, только из кипящего масла – улетали у продавщицы, как горячие пирожки. Очередь стояла постоянно, в часы наибольшего потока пассажиров. Она бы продала и тысячу, даже три тысячи штук, но могли изготовить только четыреста. Покупка автомата и прочего современного технологического оборудования требовало и денег и увеличения производственной площади и много чего другого. Такой возможности не имелось даже у Ромы. Как увеличить количество изготовленных пирожков? Набрать работниц, но в помещении и так тесно, еще одну повариху взять можно, но это все. Самое главное – увеличить производительность.

Людмила нашла Клавдию и предложила.

– Приходи ко мне делать пирожки, хорошо буду платить и чем больше будет пирожков, тем больше зарплата. И Клавдия согласилась. После «Лотоса» она временно работала в ресторане, но ее это не устраивало.

Помещение, где пеклись пироги – пекарня, находилась на втором этаже. Справа была еще одна дверь – задний, запасной выход из бара. Обычно она была наглухо закрыта, но ею иногда пользовались сотрудники и бара и ресторана и пекарни. Пекарня – двенадцать квадратных метров, с одним окошком, три простых деревянных стола. На одном у окна стояла электроплита и на ней противень с горячим, кипящем маслом. Два стола сдвинуты, покрыты клеенкой и на них лепились пирожки. В помещении работали три женщины вместе с Клавдией. Гастарбайтеры с Украины и из Таджикистана – Галя и Хафиза. На улице пирожками торговала продавщица – местная женщина из подмосковья – Люба. Женщины ближайших магазинов, палаток, ларьков общались друг с другом. Однажды Галя рассказала им анекдот.

– Сидит лягушка на листе лилии, а мимо летит стрекоза и говорит.

– Какая ты красивая, зеленая и с пупырышками. А лягушка отвечает.

– Сейчас я болею, а вообще-то я розовая и пушистая.

Вот с тех пор Галю и стали звать – Розовая и пушистая. Лет сорока, с гаком, худая, как вешалка или вобла, страшная как сто чертей и шлюха, пробы ставить негде. Как она умудрялась хамутать мужиков, неизвестно, но частенько спала не одна. Один отнесся к ней с уважением – она сама потом рассказывала.

– Пригласил домой, при свечах выпили немного вина и он отнес меня на руках в постель. Потом оприходовал один раз и уснул, а я как дура потом лежала, только подразнил. Встала, допила, что осталось на столе и потихоньку сбежала. Вышла, с расстройства купила чекушку и всю выпила.

Хафиза – то ли узбечка, то ли таджичка, с плоским, как лопата лицом, желтокоричневого цвета, когда пила чай, обязательно садилась на корточки и кружку ставил на пол. Постоянно жевала какую-то зеленую массу, растительного происхождения. Как-то она предложила попробовать Клавдии. Та жевала, жевала, ничего не почувствовала и не ощутила. Потом только тщательно полоскала рот. Люба жила в подмосковье и на работу ездила на электричке. Приезжала к половине девятого, раньше все равно пирожки еще не были готовы. Набирала в большую кастрюлю, эту кастрюлю вставляла в еще большую и получалось вроде термоса. Пирожки долго не остывали. Тащила все это на улицу и продавала. Что б веселей работалось и торговалось Галя с Любой, как правило, раздавливали с утра пополам чекушку и шли по своим местам. Потом, по мере необходимости или желания, в зависимости от погоды и настроения, они повторяли эту процедуру от двух до четырех раз. Если случалась отвратительная погода и настроение хуже некуда, они выпивали по две чекушки на брата, и если при этом цепляли мужиков, то обе оставались ночевать в баре. Открывали дверь с черного входа, тащили мужиков на кожаные диваны и снова пили, но уже без ограничения.

Розовая и пушистая пекла пироги, Хафиза готовила начинку, а Клавдия делала, лепила пирожки. К пяти часам утра она приходила первой. Открывала дверь пекарни, перешагивая через мешки с мукой, сахаром, кастрюли и ящики – замешивала тесто, включала плиту и готовила чай для всех. К восьми приходила Розовая и пушистая и Хафиза, потом Люба. Все вместе пили чай со вчерашними, разогретыми пирогами, которые заботливо подогревала Клавдия.

Если раньше без Клавдии женщины успевали изготовить и продать четыреста пирогов, то с Клавдией их количество увеличилось почти в три раза. Во первых она приходила очень рано, тесто успевало подняться к восьми часам, а лепила пирожки она как автомат. Людмила стала платить Клавдии в два раза больше, чем остальным. Ко всему прочему женщины умудрялись не по много воровать у Людмилы. Готовились неучтенные пироги. Записывали в тетрадь, что отправили Любе сто пирогов, а на самом деле – их было сто двадцать. Деньги за «лишние» делили между собой. Условия труда были не многим лучше, чем в «Лотосе». Вытяжной вентиляции, конечно, не было, а по просьбе женщин в форточку был вставлен вентилятор, от которого был некоторый эффект, но вся пекарня была наполнена сизым дымом сгорающего масла, горелого теста по краям противня и кучей жгучих запахов лука и мяса. Одежда пропитанная насквозь не вымывалась после первой стирки, а бродячие собаки ходили за поварихами в надежде получить что-нибудь.

Клавдия по-прежнему жила у Маши, но ей это надоело до невозможности, до рака мозгов – как она говорила. Но подходящего жилья пока не предвиделось.

По площади медленно ходила пожилая женщина, старушка, вся седая, с клюшкой в руке. Она обходила по очереди торговые точки, палатки, магазины и рестораны и задавала один и тот же вопрос.

– Кому-нибудь нужно жилье в наем?

Таких бабок можно встретить на любой московской площади у метро. Известно, что на одну пенсию не разгуляешься, вот поэтому чуть ли не все пенсионеры, ну а одинокие в квартирах, так точно все, сдают в наем комнаты. Если пенсионер или пенсионерка имеет однокомнатную квартиру, но в комнате два окна, то даже восемнадцать метров перегораживают пополам и получается двухкомнатная квартира. В одной девятиметровке бабка или дед живет сам, а другую сдает. Ну а если квартира двух или трехкомнатная, то сам бог велел сдавать в наем одну или две комнаты. Чем с успехом пользуются подавляющее большинство престарелых москвичей. Так что предложение бабки не удивляло никого. Но когда разговор доходил до конкретики, тут у желающих снять комнату отвисала челюсть. Бабка выдвигала практически не выполнимые требования. Когда кто-то из гастарбайтеров проявлял интерес, бабка осматривала претендентку, мужчин отвергала не разговаривая, как вещь со всех сторон и если за внешность в уме ставила больше тройки предлагала поговорить. И начинала диалог.

– Мне нужна привлекательная женщина не старше сорока пяти лет. Что б не пила, не курила и не гуляла. Что б была чистоплотной, аккуратной и спокойной. Две претендентки, с которыми бабушка удосужилась поговорить, не сговариваясь сразу ответили вопросом.

– А дышать мне бабка ты разрешишь?

Для нее все становилось ясно и она шла дальше. Она уже дважды обошла площадь, поговорила с добрым десятком женщин, но ничего подходящего не нашла.

– Ну вон еще у той с пирожками спрошу и пойду домой – решила старушка. Она купила у Любы пару пирогов, положила в пакет и спросила.

– У вас нет знакомых, желающих снять комнату?

– Полно, а какая комната?

– Комната хорошая, а кто хочет снять? —

И она опять начала перечислять качества и достоинства претендентки. Люба слушала, слушала, ей даже надоело.

– Слушай бабка, не ищи что ты хочешь. Среди нас таких не бывает. Мы пьем, курим и … – Тут Люба загнула прямым текстом, который по ящику заменяют пи… пи…

Бабка уже отошла, передвигая клюку, когда Люба вспомнила.

– Стой бабушка, ковыляй сюда.

Когда бабушка подошла, Люба продолжила.

– Как я забыла – есть у нас одна, единственная, наверно, на всю площадь. Зовут ее Клавдия, она молдаванка. Все как вы хотели и возраст, облик и поведение.

– Ладно, устала я уже. Передай ей вот эту записку. Здесь только адрес. Пусть зайдет, как освободится, если ей нужно жилье.

Люба передала Клавдии записку с адресом и сказала.

– Сходи, посмотри, хуже твоей подлой Маши не будет.

И Клавдия пошла. Поднялась на четвертый этаж и позвонила. Дверь, без предупреждения, открыл мужчина, не молодой, но и не старый, с проницательным взглядом и уверенными движениями. Клавдия сделала шаг назад. Она уже решила, что ошиблась, но заинтересовалась и окинула взглядом, открывшего дверь, мужчину. В один миг, только мысли так могут скакать, она определила – он хороший. Бывает помимо воли человека – может или понравится, или нет. И это не зависит ни от чего. Как стрела Амура – или попала в сердце или пролетела мимо. И он и она, не сговариваясь, не осознавая, стали соединены невидимой нитью. Он стоял в проеме открытой двери, держась за ручку. С явным интересом смотрел на Клавдию. В белой рубашке, рукава закатаны до локтей, обнажая руки. Клавдия сразу отметила очень красивые, настоящие, не безобразно большие и не интеллигентные, но крепкие и уверенные. Широкие ладони, одна на ручке, вторая на косяке – лежали спокойно.

– Слушаю вас, девушка, чем могу быть полезен?

Ей польстило, что он назвал ее девушкой, но в голосе не было иронии и не похоже на обычную вежливость.

Так бывает, что между двумя людьми проскакивает как молния искра и соединяет их души. Хотят они этого или не хотят, а взаимная симпатия возникает. Не сказав друг другу и двух слов, мужчина и женщина приобрели устойчивую, положительную и желанную связь.

Клавдия немного растерялась, пода ему записку и сказа.

– Вот, бабушка передала мне через подругу вот этот адрес и просила зайти. Я не ошиблась?

Мужчина улыбнулся.

– Нет, не ошиблись, проходите, пожалуйста в комнату.

Он узнал в записке каракули своей матушки и в этот раз на нее не рассердился. Новая, вошедшая женщина ему была симпатична.

– Мама – не громко крикнул мужчина в глубину квартиры, к тебе в гости пришла девушка.

– К нам сын, к нам, нас двое в квартире. Клавдия за мужчиной вошла в большую светлую и почти пустую комнату.

– Коля, ступай на кухню и приготовь нам всем кофе. – И обращаясь к Клавдии.

– Садитесь, будем знакомиться. Разденьтесь сначала. Меня зовут Татьяна Сергеевна, я мама вон того, что на кухне, оболтуса – его зовут Николай.

Она помола Клавдии снять пальто, пошла его повесить и постоянно говорила.

– Мы живем вдвоем в этой двушке, Коля мой единственный сын, а папа наш, уже год прошел как умер, царство ему небесное. Как вас зовут и как вы очутились в Москве, я вижу, что вы не москвичка.

Клавдия решила сразу рассказать все, что б потом не было стыдно.

– Я из Молдовы, из города Кишинев, там у меня дети и муж.

Далее без утайки, совершенно откровенно она рассказала, что у нее есть муж, который сильно пьет, что они уже много лет не живут вместе, что растила троих детей одна и что они уже все взрослые, что в Москве на заработках уже шесть лет. Рассказала и успокоилась.

– Пусть все будет по честному, без недосказанного.

– У Коли тоже была семья, но жена погибла в автомобильной катастрофе, а дети тоже выросли и разлетелись. Остались мы с сыном одни. Я уже старая, больная, делать ничего не могу и нам нужна помощница по дому. Поживи у нас несколько дней, если тебе понравится, то останешься. Платить нам ничего не надо, но поможешь убраться, приготовишь поесть, когда будешь свободна. Я, к сожалению, ничего уже делать не могу – повторилась она.

Втроем они пили кофе с печеньем и беседовали. Мать с сыном остались довольны Клавдией, а они ей тоже очень понравились. В Николая она, кажется, влюбилась, до конца не сознавая этого.

Во время вечерней беседы Сергей неоднократно бросал на Клавдию красноречивые взгляды, которые заметила его мама и понимала Клавдия. Так бывает, что люди влюбляются вот так, ни с того, ни с сего, не зависимо от своей воли или рассудка.

Клавдия по-прежнему работала у хохлушки на пирожках. Но теперь у нее появилась другая забота, приятная. До поселения у Татьяны Сергеевны, она с тоской и неохотой возвращалась на ночлег к негодяйке Маше, подолгу без нужды задерживалась и не торопилась нести пирожки В этот же вечер, собрав свои не многочисленные пожитки Клавдия перешла жить к Николаю и его матери. Они по– доброму усадили ее за стол кушать вместе с собой и стали подробно расспрашивать. Точнее расспрашивала только старушка, а ее сын только изредка что-нибудь уточнял или не обидно исправлял. Клавдия, немного волнуясь, путая слова и падежи, откровенно поведала о своей прошлой и настоящей жизни. Их разговор затянулся до позднего вечера. Татьяна Сергеевна изредка прерывала рассказ Клавдии и рассказывала о своей молодости, непременно хваля своего Сереженьку. Уже около двенадцати, она постелила ей постель в маленькой комнате и предложила не торопясь принять ванну. Клавдия долго нежилась в горячей ванне с ароматной добавкой, которую влила Татьяна Сергеевна. Потом потихоньку вышла и не тревожа мать с сыном прошла в свою комнату и легла.

Теперь она брала с работы сахар, масло, муку и все, что могла унести. Сама пекла пирожки на свежем масле для Сережи, не признаваясь себе в том, что он ей мил, очень мил и приятен. Сережа тоже стеснялся при общении, но ждал ее возвращения с работы. Обоим было ясно, что они влюбились. Он не выдержал первым. Лежа с газетой на диване, он вытянул руку не давая Клавдии пройти. Она зарделась, как девочка и остановилась, касаясь ногой его руки. Потом, не сознавая, повинуясь нахлынувшему чувству, тихо сказала.

– Сережа, я тебя люблю.

И убежала в свою комнату. Сергей просиял, вошел к ней, закрыл дверь и больше они не расставались.

Через год, после тяжелой и продолжительной болезни, Татьяна Сергеевна скончалась. Николай и Клавдия поженились и у них родилась девочка. И назвали они ее Леночкой. К шестнадцати годам, девочка превратилась в прекрасную Елену с огромными зелеными глазами и как у мамы, черными как смоль волнистыми кудрями. Клавдия и Николай жили долго в полном достатке, в любви, в равновесии сами с собой и с окружающим миром. Иногда он говорил ей.

– Как мне повезло, что ты встретилась мне на пути.

– Нет – отвечала Клавдия. – Это мне выпало счастье, за все мои страдания, быть с тобой. Нам обоим улыбнулось чудо.

Она прижималась к мужу, тянулась к его уху и громко и озорно кричала.

– Красавец, золотой мой мальчик!

Отодвигалась от него, лукаво, весело и беззаботно смеялась.

Да, бывает, случаются чудеса на белом свете – но редко.

О книгах

Или как Игнат Савельев сам себе послал черную метку

На Новый год дочь подарила Игнату Савельеву, по его просьбе, ноутбук. Первое время он возился с ним все свободное время. Но знаний, а самое главное – опыта было настолько мало, считай ничего, что сразу возникло множество трудностей. Но довольно быстро научился набирать текст. Вспомнил про свое давнее увлечение – писать о себе и об окружающих. Достал свои старые тетради, с напечатанными рассказами, на древней – теперь уже пишущей машинке и рукописные, которые сам печатал и писал очень давно – не один десяток лет назад. Объединяя напечатанное и рукописное стал набирать на компьютере. Но кроме набора, в чем он достаточно поднаторел ранее, необходимо было еще текст, в первую очередь сохранить. Не успев во время щелкнуть где нужно, у него пропало триста страниц. Расстройство было жуткое. Не спал всю следующую ночь. Отсылал ноутбук в Москву, просил знакомых найти потерянное, но все оказалось напрасным. Месячный труд пропал, будто его и не было. С трудом пережил и начал снова все набирать. По пути исправлял и переделывал текст и содержание. Пропажа пошла на пользу и стал появляться опыт общения с компьютером. Несколько раз обращался к специалисту и получал помощь. Наконец первая книга, которую Савельев назвал «Бочка», по центральному рассказу, наибольшему по объему, была готова. Перевел текст на флешь-карту и собирался печатать тираж. Удовольствие оказалось дорогим для него. После пары месяцев сомнений – решился. В типографии было отпечатано пятьдесят экземпляров. Расплатился и получил весь тираж. От книжки, красиво оформленной, замечательно напечатанной, не одну неделю сиял, летая днем и ночью и задевая прохожих белыми крыльями. В этом восторге Игнат не одинок. Даже признанные корифеи, выпустившие ранее много книг и получившие мировое признание, при выходе новой книги радуются, как дети. Такова психология пишущей братии. Он думал, что положительные эмоции не пройдут никогда. Название «Бочка» не совсем соответствует ее содержанию. По существу это описание всей его жизни, с восьмилетнего возраста и до тризны, простого, обыкновенного, совершенно не примечательного «Героя советского времени». Игнат продал по себестоимости примерно треть тиража и раздарил столько же, остальные оставил для потомков, на хранение и на всякий пожарный случай. Ее художественную ценность сам оценил, набравшись наглости, на три с минусом, а историческое значение жизни и быта героя – был убежден на четверку, но эта четверка проявится в будущем, как исторический документ, рожденный современником и участником эпизодов того времени.

– Лично для меня психологической прибыли хватит до конца моих дней.

Думал Савельев.

Поскольку жизнь и деятельность обыкновенного гражданина-товарища советского союза в настоящее время мало кого интересует, решил Игнат попробовать написать детектив. Задумка была простой, как три копейки, как до него писалось множество раз. Продолжают плодиться и показываются по телевидению каждый день детективы, похожие один на другой, как два маковых зернышка. Решил и он влиться в общий поток, но начав работать над книгой увлекся, не столько детективщиной, сколько описанием сегодняшней жизнедеятельности и быта опять же простого, обыкновенного, рядом живущего россиянина. Еще не начав писать, решил назвать детектив «Черная метка», вспомнив пиратскую привычку.

Абсолютное беззаконие в стране президент назвал – «правовым нигилизмом». Этот самый «лизм» замененный поклонением зеленому баксу, евру или рублю подвиг всех россиян, от мала до велика, во всех областях жизнедеятельности пренебрегать не только государственными законами, но и неписанными правилами, испокон веков почитаемыми людьми. Честь, совесть, благородство, соблюдение божьих заповедей – не убей, не укради, поделись с ближним. Все это стало пережитком. Сейчас позорно быть честным, а обман, мошенничество, предательство – норма жизни – не вызывает ни отторжения, ни сочувствия. Каждый сам за себя. Это понимание еще отчетливее проявилось при нанесении на бумагу чьего-либо портрета. К этим портретам Савельев старался относиться щадящее. Не затронул их еще более негативные черты характера, поступки и помыслы. Только одного персонажа ему было не жаль и потому его описал «во всей красе.»

В поле зрения попали люди, ставшие прототипами детектива: директор оздоровительного комплекса с женой, деревенский мужик, работающий мясником, женщина с двумя детьми, торгующая из своей квартиры паленой водкой, сторож, кочегары, кладовщица, бухгалтер и гастарбайтеры; милиционеры – низкие и высокие чины, судья, представители бизнеса, адвокаты, действующие служители МВД, переквалифицирующиеся в охранников и детективов, торговцы наркотиками, бизнесмены, выросшие из воров и откровенные бандиты. Если отбросить последних – все эти люди нормальные, обычные, числящиеся в законопослушных гражданах современной России.

Решив написать о коррупции и взяточниках, невольно копнул жизнь и быт простых. И оказалось, что посылает черную метку всем, кто его окружает, в том числе и себе. Ведь он от них ничем не отличается и будь на их месте поступал бы также. Но Савельев вряд ли оказался бы на их месте, потому что другой и у него уже нет времени. Он пробовал торговать отравленным, паленым алкоголем и один раз получил взятку – больше не давали. А все равно ему стало противно.

Закончил Савельев «Черную метку», дорисовав из головы портреты незнакомых ему персонажей и придумал незамысловатый, детективный сюжет. Все детективы похожи, за исключением признанных авторитетов и он был абсолютно не оригинален. Если своего «Героя…» Игнат оценил на три и четыре, то «Черная…» претендовала только на твердую двойку, а вот портреты, сфотографированные с конкретных людей отображены, без ложной скромности, правдиво и красноречиво, что бы там кто не говорил. Все люди, с кого он рисовал портреты узнали себя и… возмутились и обозлились. А собственно из-за чего? В их дела не влезал, никогда, никого, ни о чем не спрашивал, в холодильники, машины, карманы и сберкнижки не заглядывал. Игнату этого было не нужно. То, о чем он писал – знали все. И только ленивые или слабо одаренные всем на свете не видели или не хотели видеть то, что было перенесено на бумагу. Цели, опорочить кого-нибудь из них, у него не было, да и быть не могло. Не было мотива, а без него, как известно, и лягушка не квакнет. Мотив движущая сила любого действия, поступка или высказывания. Савельев написал правду, утрированно, с приправой перцем и горчицей, что б оттенить, выделить из общей массы. Ведь так ведут себя все, и он в том числе. Психологию и реакцию своих прототипов Игнат недооценил. Считал, оценивал со своей колокольни, а она оказалась другой, не такой как у них. Если бы про него написали всю правду с хреном – он бы не обиделся. Огорчился бы может быть, но и обязательно постарался бы сделать выводы. Ну а если бы была ложь, то тем более не обиделся бы и не стал искать виновных или отвечать. Какой-то червячок, что он обидит людей, сидел где-то в подсознании, но должным образом не оценил и поплатился. Черную метку прислали ему некоторые прототипы персонажей, которым удалось прочитать детектив. А он распространял его очень аккуратно. Двум, лучшим прототипам – героям книги – директору и его жене, подарил с мольбой о прощении. Просил не принимать близко к сердцу, не относиться серьезно к утрированной правде, приправленной горчицей и хреном. Надеялся на понимание, иначе бы не дарил, но ошибся. Не простили – обида осталась. А зря. По московской и соседним с ней областям наверно тысяча оздоровительных комплексов и в каждом есть директор и есть его жена и они обязательно вели бы себя точно, как в «Черной метке». Просто поведение – производная от устройства жизни, от общественного уклада, от пронизавшего общество нигилизма. Второй экземпляр подарил другу. Он, прочитав его сказал.

– Люди, те о ком ты писал, тебе никогда не простят.

Его слова стали пророческими. Третий, четвертый и пятый экземпляр подарил родственникам. По разным городам ушло еще несколько штук и все. В комплекс не должно было попасть ни одного экземпляра, кроме первого. Директор прочел книгу, обиделся, но стойко перенес почти реальную критику. Через пару месяцев его душевная рана почти затянулась. Но дальше Игнат Савельев совершил вторую, уже роковую ошибку.

В поселке жил мужчина и работал на одной из своих работ мясником. С ним он был в хороших, добрососедских отношениях. В гости не ходил, но дружелюбно раскланивался, иногда помогали друг другу по хозяйству. Вполне разумный, ответственный, как потом оказалось не совсем, мясник – прототип героя внушал доверие. Игнат дал ему прочитать детектив и взял с него слово, что прочитает сам, никому больше не покажет и вернет. Он обещал. Однако обещание свое не сдержал. Дал почитать жене. Жена – соседке и пошло —поехало. И стал детектив гулять по поселку. Савельев встретил мясника, стал корить его за распространение и попросил вернуть книгу. Но он уже был сильно обозлен, накрученный женой или соседкой и едва не ударил его лопатой, оказавшейся у него в руках в этот момент. Книгу не вернул и она с течением времени стала распространяться все шире и шире. Соседка, жены мясника оказалась прототипом кладовщицы в лагере. О ней и было-то в детективе сказано всего буквально несколько слов, что она – «…отпрашивалась у добрейшего Ивана Леонидовича, почти каждую неделю и он ей никогда не отказывал». Эта фразы оказалось для нее очень обидной и возмущения ее не было предела.

Эта кладовщица – грузная женщина прожила на белом свете почти шестьдесят лет. Она была безумно ленива. Могла часами сидеть на широких ягодицах и ничего не делать. Жила на первом этаже и под окном имела земельный участок, величиной с небольшую комнату, но обработать его не могла – лень родилась раньше ее. Сама же постоянно ходила к соседке-подружке попросить то лука, то картошки, а возвращать обратно, то что брала, даже не собиралась. Считала, что все должны делиться тем, что имеют. Лет восемь тому назад

Она начала работать в лагере, еще при прежнем директоре, на кухне – посудомойкой. Из-за нехватки кадров – пошла на повышение. Ее поставили кладовщицей. Сначала она долго боялась – ее образование было, мягко говоря, не блестящим, но потом ее все таки уговорили и с тех пор она, уже лет пять, «начальник». Начальником она себя назначила сама, но удавалось ей командовать только двумя безропотными узбеками-гастарбайтерами. Приказывала принести ей в каморку ведро воды или еще что-нибудь и начальственно с вызывающим достоинством выхаживала следом за узбеком, выставив вперед большой живот. Она пыталась покомандовать одним из кочегаров, но получила решительный отпор. Он ее просто, по-русски, послал по известному адресу. Однажды она разговаривала по телефону со своей третьей дочерью и та говорила ей.

– Мама, ты почему занимаешь деньги у своих подчиненных?

До этого она просила взаймы у кочегара, а он ей отказал. Назвав его козлом, она ушла ни с чем. Вот и рассказала об этом дочери. Вообще то она нарожала за свою жизнь троих дочерей, но из-за природной лени никогда не жила хорошо, а все время едва сводила концы с концами. Мужья ее все сбегали, пожив с ней недолго. Вот и сдавала в детские дома своих первенцев. Но для детей это оказалось лучшим решением. Дожив до совершеннолетия обе получили положенное по закону жилье. А вместе с жильем старшая дочь впитала и гены матери. Тоже родила дочь и тоже сдала в приют. Но время идет своим чередом. И внучка тоже получила от государства комнату в общежитии. Одновременно со внучкой росла и последняя дочка кладовщицы. И на выросла, вышла замуж и уехала из поселка, мыкаясь с мужем по съемным комнатам, одной из которых временно стала комната то ли сестры то ли племянницы, покуда из последней их не прогнали. Теперь кладовщица-начальница стала регулярно перезваниваться с дочерьми и внучками и приглашать их в гости к себе, для чего и отпрашивалась, фактически доводя до сведения безотказного директора.

– Ко мне дети приезжают – безапелляционно заявляла она. А дети жили в соседнем городе, за десять километров от поселка, куда регулярно, пять раз в день, ходил рейсовый автобус.

Зарабатывала Талызина не плохо по меркам лагеря и поселка. Оклад кладовщицы, не большой, но больше чем у сторожа, плюс летом, как кастелянше доплата процентов пятьдесят от оклада, да еще она четыре раза в месяц подменяла сторожа и забирала половину его заработка. А после дежурства за сторожа, заявляла, фактически доводя до сведения директора, я после дежурства иду домой, хотя у нее был рабочий день, как у кладовщицы. Наглость второе счастье. В общем зарабатывала она по любым меркам, вполне прилично. Однако денег ей никогда не хватало и она постоянно занимала у всех, кто еще давал. Потому, что возвращала долги неохотно и всегда с большими опозданиями. Почему ей никогда не хватало денег – трудно сказать. Может потому, что хозяйкой была никакой, а поесть любила много и вкусно. Если колбаса, так непременно дорогая, сырокопченая и не меньше чем триста граммов за один присест. Здоровый мужик столько не съест, сколько она употребляла за один прием. Слабость поесть как следует – это ее личное дело, пусть ест на здоровье – это не недостаток, а последних у нее было множество. Но самым крупным, беспощадным, иссиня-черным ее тараканом была ее зависть, не мотивированная обида на всех и вся. Смертельная, долгоиграющая, не понятная никому, злость, приправленная откровенным хамством и наглостью. На кого она надолго обижалась – недоумевали – почему? Из-за чего? Но Талызина прекращала общение и переставала здороваться. Однажды она попросила зятя подружки подвести ее по пути на работу. Водитель согласился. Однако сворачивать в сторону, там было еще метров пятьсот наотрез отказался.