Текст книги "Твердь небесная"

Глава 7

При японском батальоне, что занял деревню и взял в плен отважных путешественников с их бесценным грузом, находился какой-то крупный чин – полковник – из штаба армии генерала Оку. Освобожденных из-под стражи подполковника Годара, Паскаля и Диму немедленно представили этому офицеру. Иностранные наблюдатели были ему нисколько не в диковину – их немало находилось и при японской армии. Изредка случалось даже, что наблюдатели волею разных обстоятельств оказывались на противной стороне фронта. Ни русские, ни японцы в таких случаях их обычно не задерживали. Поэтому и теперь японский полковник, лишь удостоверившись в исправности бумаг французов, велел их отпустить. Единственное он попросил прежде Годара дать честное слово, что они не передадут никаких сведений о расположении и численности японских войск русскому командованию. Подполковник слово дал.

Получив от доброхотных японцев еще и лошадей на всех – конфискованных теми, впрочем, у китайских крестьян, – Годар повел своих подначальных к северу, к расположению русской армии. Никаких идей, как бы вызволить оставшихся в плену спутников, у него пока не было. Подполковник единственно рассчитывал, что если русские начали большое наступление, то появятся они и здесь. И тогда уже можно будет каким-то образом позаботиться о пленниках.

Где-то неподалеку на востоке, значительно ближе, чем вчера вечером, грохотали пушки и раздавались взрывы снарядов – там, судя по всему, кипело сражение.

Часа через два пути они вдруг встретили группу русских солдат – человек тридцать – сорок, – бредущих со стороны, откуда раздавался грохот боя. Причем люди все были до крайности растерянны, обескураженны: они боязливо озирались кругом, а завидев трех всадников, частью бросились наутек, частью приготовились к обороне, как-то неумело, неловко сгрудившись в кучу. Но, поняв, что это не вражеский разъезд и вообще не японцы, а скорее свои, странные солдаты несколько приободрились, осмелели.

Старшим в этой удивительной команде был молодой унтер по фамилии Овсяненко. Он рассказал, что их полк час назад был рассеян превосходными силами японцев. И теперь его остатки, те, что не были перебиты и не попали в плен – ротами, взводами, – разбрелись во все стороны.

Годар решительно объявил унтеру и всем нижним чинам, что они поступают под его команду. Хотя на подполковнике и был полувоенный мундир без знаков различия, выглядел он очень импозантно: его красные рейтузы и зеркальные голенища производили впечатление, как если бы на плечах блестели генеральские погоны. Прекословить или хотя бы усомниться в его полномочиях никто не посмел.

Велев солдатам ожидать их здесь и пока укрыться в гаоляне, Годар погнал коня в сторону, откуда, по словам унтера, отходили остатки русского полка.

Паскаль сразу понял, что задумал лихой старик, когда так безоговорочно объявил русским о своем начальствовании над ними.

– Дедушка, но ты же давал слово японцам!.. – весело, будто в предвкушении упоительного приключения, прокричал Паскаль, едва поспевая за предводителем.

– Я дал слово не доводить до русского командования никаких сведений о них! – также стараясь перекричать топот коней, отвечал подполковник Годар. – Но не воевать лично против японцев я никому не обещал!

– Ну тогда я горжусь тобою! – в полном восторге выкрикнул Паскаль.

Подполковник только рукой махнул в ответ, показывая, как сейчас ему не до комплиментов.

Скоро им повстречалась еще одна группа русских – даже более многочисленная, чем первая, – во главе с раненым офицером, представившимся поручиком Леденецким. Хотя он и был ранен легко, подполковник велел Паскалю отдать поручику коня, а самому пешком отправляться вести людей к месту сбора. Годар так позаботился об офицере, прежде всего, потому, что, по его замыслу, скоро от него потребуется быть насколько возможно бодрым и способным управляться в бою. Отправив пополнение, Годар вдвоем с Димой продолжил свой путь.

Не прошло и часа, как он собрал еще сотни полторы русских. Таким образом у подполковника под началом набралось налицо две роты. К тому же при одной из отступавших групп оказался пулемет. К сожалению, им не встретилось больше ни одного обер-офицера. Но продолжать поиски было уже некогда. Годар поспешил со своим отрядом к деревне, в которой, может быть, еще ждали помощи их товарищи.

Время подходило уже к вечеру. Но это было Годару как раз на руку: с его малыми силами предпринимать что-либо при свете дня не имело никакого смысла. Пока же не стемнело, он с Леденецким и с Димой произвел пешую рекогносцировку, распорядившись солдатам теперь отдыхать, а унтеру Овсяненке тем временем тщательно проверить у всех оружие.

Прежде всего, Годару нужно было осмыслить самую японскую диспозицию: для чего вообще здесь, на северном берегу реки, появился неприятель, в то время как, безусловно очевидно, русские начали большое наступление и сами восточнее перебираются на ту сторону? При таких условиях японцам разумно было бы не выдвигаться вперед, к тому же столь невеликими силами, а прочно держать на своем берегу линию обороны, причем соблюдать эту линию насколько возможно прямой, чтобы не позволить противнику взять в клещи какой-то выступ, а при удачном его охвате и получить возможность прорыва. Но не случайно же сюда забрел японский батальон? Рек случайно не преодолевают! Значит, ему была поставлена какая-то важная цель. Несомненно, японское командование имело в виду исполнить какие-то намерения при этом.

Подполковник вполне был осведомлен о стратегии японского главного штаба, позаимствованной у пруссаков, – решительный обход противника с фланга. Японцы за эту войну уже неоднократно показывали себя верными последователями своих европейских учителей. Скорее всего, рассудил Годар, и здесь подготавливается именно такой маневр.

Верстах в десяти восточнее японцы завязали крепкий встречный бой. До того крепкий, что разбили русский полк. Но преследовать его, как рассказал Леденецкий, они не стали. Таким образом, лишь демонстрируя контрнаступление, японцы, по всей видимости, хотят привлечь, насколько возможно, большие силы противника. И все выстраивается вполне логично: русские, обеспокоенные этой демонстрацией, бросят туда резервы, и тогда уже здесь, западнее, японцы обойдут их с фланга. Над русской армией нависнет угроза катастрофы, и ей не наступать будет впору, а поспешно ретироваться. Если еще японцы позволят это сделать. Выходит, батальон, занявший ночью деревню, является авангардом, имеющим целью подготовить плацдарм, на который затем легко переправятся значительные японские силы.

Годар с Леденецким и Димой подобрались к деревне, насколько позволяла густота кустарника – саженей за двести. Подполковник сразу обратил внимание, что деревня выглядит какой-то подозрительно неживой, словно вымершей. Во всяком случае, снаружи стены не было ни души, а над крышами фанз – ни дымка. Но это подполковника нисколько не смутило, потому что он хорошо знал манеру японцев всегда таиться, где бы они ни находились. А внимательно всмотревшись на стену в бинокль, он различил в некоторых бойницах маленькие японские фуражки, напоминающие шапочки парижских рассыльных. Значит, японцы не только не ушли из деревни, – они зорко наблюдали кругом, очевидно, опасаясь появления противника.

– Эх, полбатарейки бы, – прошептал Леденецкий. – Три минуты, и весь батальон у богини Аматэрасу.

– А наши друзья у Христа, – добавил Годар.

– Верно… – досадуя, согласился поручик. Он хоть и знал об этом, у него совсем вылетело из головы: в деревне же в плену находятся соотечественники!

Подполковнику, в общем-то, все уже было ясно. Он представил, что произойдет, если ночью они отважатся на штурм. Это будет резня вслепую, всех со всеми. Но японцев больше раза в полтора-два. Хотя ночью это незаметно. Зато у атакующей стороны бесспорное преимущество – неожиданность. Это уравнивает противников. К тому же подначальные его русские не знают, сколько именно японцев в деревне. Пусть думают, что немного. Неприятель же вполне может посчитать, что раз его атакуют на выгодных позициях, значит, непременно превосходными силами. Кто же будет бросаться на крепость меньшим числом? – эта здравая мысль не может не прийти в голову обороняющимся. И в этом, несомненно, большое преимущество атакующих.

До наступления темноты оставался разве час. Годар хотел до этого времени успеть еще взглянуть на деревню с обратной стороны – от реки. Поэтому разведчикам пришлось поторопиться. Чтобы остаться незамеченными, им нужно было забрать покруче, и крюк у них выходил версты в две.

Наконец Годар увидел японскую позицию сзади. От реки деревня отстояла, наверное, на целую версту. Но не деревня заинтересовала теперь старого военного: на той стороне реки что-то копошились японцы – несколько десятков. Очевидно, это была понтонная рота, Годар разглядел в бинокль – они строили переправу. Для малых сил переправы не строят. Значит, здесь ожидается переход крупных сил неприятеля. Все выходило в точности, как и предполагал подполковник.

Выбрав место, откуда переправу наиболее удобно было обстреливать и в то же время в наименьшей степени терпеть ответного огня, подполковник послал Диму скорее привести сюда пулеметную команду. А тем временем он изложил Леденецкому план их действий.

Пытаться совершенно овладеть деревней, уничтожив или изгнав при этом неприятеля – ночью! меньшими силами! – было, по мнению Годара, почти безнадежною авантюрой. Поэтому действовать он решился следующим образом: малыми силами демонстрируя приступ с севера и с востока, ворваться главным ударным отрядом в деревню с запада. Причем группе этой не только не должно быть вменено искать схваток с неприятелем, напротив – по возможности избегать их. У нее цель единственная – во что бы то ни стало добраться до арестантской, где содержатся пленные, освободить их и немедленно отходить. Этот отряд подполковник намерен был возглавлять лично. На юге, со стороны реки, Годар не планировал вообще неприятеля как-то тревожить, оставляя, таким образом, ему свободу отступать. Это было бы совершенным успехом дела. На что, впрочем, подполковник отнюдь не рассчитывал. Но если, паче всякого чаяния, такая неожиданность и случится – может быть, японцам покажется, что их атакует полк! – то особенной-то свободы они не найдут и в собственном тылу, – именно здесь, южнее деревни, их будет караулить русский пулемет. Пулеметчики же должны твердо знать, что кто бы ни появился в пространстве между деревней и рекой – это не свои, и по ним можно смело открывать огонь.

Вот такую диспозицию представил подполковник Годар своему молодому русскому товарищу по оружию. Леденецкий нашел ее блестящею и единственно возможною. Он только предостерег начальника лично участвовать в приступе и вызвался самостоятельно возглавить ударный отряд. Но подполковник категорически не согласился: он сказал, что возглавлять отряд должен только тот, кто точно знает, где именно содержатся пленные, иначе может возникнуть какая-либо заминка, и тогда предприятие неминуемо обернется гибелью всех – и отряда, и пленных.

Уже взошла луна, когда Дима привел пулеметчиков с их громоздким «максимом». Годар объяснил солдатам, что, в сущности, они совершенно вольны в своих действиях: если заметят людей справа, отходящих от деревни к реке, значит, это японцы, и патронов можно не жалеть; если же покажутся люди слева, от реки, то это, безусловно, японцы, и тут уже не то что патронов – себя не жалей! – бей в упор! до последнего!

Возвратившись на исходную, подполковник разделил все свое войско на три группы: он поручил Леденецкому и Овсяненке не более чем по взводу и велел им быстро и бесшумно занимать позиции с востока и с севера, насколько возможно близко к стене, но не предпринимать никаких действий, прежде чем деревня окончательно не переполошится; всех же остальных – а это набрался отряд в сто двадцать человек – Годар лично повел на западную сторону.

Стена вокруг деревни была невысока – чуть выше человеческого роста, – и перемахнуть ее солдатам ничего не стоило. Подполковник, Паскаль, Дима и весь отряд ползком подобрались к стене саженей за тридцать. Дальше ползти не было смысла: их бы уже и в темноте разглядел со стены часовой или, по крайней мере, услышал бы подозрительный шорох. Заранее узнав у Димы, как звучит по-русски команда «avant!», – а все время, сколько ползли, Годар про себя старательно повторял перевод, – он наконец крикнул: вперед! – первым вскочил и бросился к стене. Рота молча, без «ура», рванулась за командиром. Со стены почти сразу начали стрелять. Но совсем нечасто. Видимо, часовых японцы выставили немного.

Годаровский отряд мигом перемахнул через стену. С той стороны никого не оказалось, – часовые, подняв тревогу, естественно, разбежались. Но деревня разом ожила: отовсюду послышались похожие на лисий лай крики японских командиров, удары чего-то обо что-то, топот бегущих солдат, началась и стрельба, хотя противника японцы пока еще не видели и стреляли, очевидно, в смятении или чтобы еще более усилить тревогу. К тому же палили-то больше в воздух: японцы опасались в темноте стрелять по каким-то едва различимым движущимся целям – это могли быть и свои.

И тут-то блестяще сработал план подполковника Годара. Отряды Леденецкого и Овсяненки, демонстрируя атаку, открыли стрельбу, прицеливаясь по кромке стены. А нескольким их солдатам удалось прокрасться к самой деревне и зашвырнуть через стену гранаты. Японцы, натурально, решили, что их атакуют со всех сторон, и значительная часть из них бросилась к северной и восточной стенам. Таким образом ворвавшаяся в деревню рота Годара была избавлена от противостояния с превосходными силами неприятеля и относительно беспрепятственно могла теперь продвигаться к своей цели.

Годар запомнил давеча, что сарай, где они содержались под арестом и где, если ничего не случилось, так и томятся их товарищи, сарай этот находился вблизи ворот. Ворота же были в южной стене, и, естественно, именно туда, как к самому уязвимому при атаке месту, теперь устремилась большая часть японского гарнизона.

Но Годар со своею ротой опередил японцев. Он нашел сарай запертым и без охраны. Солдаты по его приказу мигом сбили замок, и подполковник первым ступил внутрь. За ним с зажженными факелами в сарай вошли Паскаль и Дима и тотчас едва не полетели с ног – на дорогих освободителей набросились с объятиями Мещерин и Самородов. Но Дима не столько обнимал друзей, сколько сопротивлялся их объятиям. Наконец, освободившись от них, он подскочил к стоящей чуть поодаль Леночке и, как вкопанный, остановился в трех вершках от нее, страстно дыша девушке в самое лицо и словно не зная, как бы теперь обойтись с ней.

– Ну уж поцелуй, чего там, – подсказал сыну Дрягалов.

Но исполнить отцово наставление Дима не успел, Годар в это время выкрикнул: уходим! – и все кинулись к двери.

– Подождите! – воскликнул Мещерин, выбежав на улицу. – А наш груз?! Все здесь! Казаринов еще не сбежал!

Подполковник Годар только теперь вспомнил о сокровищах. И даже растерялся как-то, что появилась вдруг еще и эта забота. За целые сутки ему ни разу не случилось о них подумать!

Но никто не знал, где именно господин Казаринов сложил тюки. Мещерин, однако, догадался, что, скорее всего, где-нибудь за той фанзой, в которой они прошлой ночью нашли самого уполномоченного дамского комитета о раненых.

– Скорее сюда! – закричал Мещерин. – Там за фанзой! во дворе!

Но немедленно проверить – что там во дворе? – у них не вышло. В это время из-за угла ближайшей фанзы выбежали японцы, с полроты всех.

Годар немедля скомандовал атаковать неприятеля. И единственно с наганом в руке первым бросился навстречу японцам.

– В штыки! – во весь голос перевел команду старшего Мещерин и поспешил вслед за подполковником.

Грянуло могучее «ура!», так что деревня вздрогнула. Русских было вдвое больше, и минуты не прошло, как японский отряд весь лежал переколотый.

И тут откуда-то снаружи, из-за стен, тоже раздалось «ура!», не такое, может быть, зычное, как в деревне, но не оставляющее сомнений – русские пошли на приступ со всех сторон! Верно, Леденецкий и Овсяненко услыхали боевой клич своих и решили поддержать их атакой. Годар поспешил выйти всем отрядом к противоположной северной стене, чтобы ударом неприятелю в тыл облегчить им наступление. Путь туда через всю деревню был не ближний. По дороге ему встречались разрозненные мелкие группы японцев, которые, если не успевали убежать или спрятаться от русских, тут же и истреблялись. Но когда подполковник вывел все-таки свою роту к цели, он обнаружил, что японцев там ни души, а через стену уже прыгают солдаты Овсяненки.

В это время где-то за деревней, со стороны реки, неистово, захлебываясь, забил пулемет.

Годару стало все ясно: японцы оставили деревню – они побежали и попали под огонь пулемета, выставленного им давеча со стороны реки; виктория была совершенная! – он меньшими силами разбил неприятельский батальон и взял большое и важное в стратегическом отношении село, сам же почти не понеся потерь! К тому же отряд его еще и пополнился: оказалось, что казаки из конвоя господина Казаринова, все живые и здоровые, благополучно пережили плен и разыгравшийся ночной бой в одном из сараев.

Ну уж теперь победителям ничего не мешало спокойно пойти проверить, на месте ли тюки с драгоценностями. Годар только распорядился Леденецкому и Овсяненке выставить посты по стенам и у ворот и тщательно осмотреть каждый закоулок в деревне – не затаились ли где японцы? – и вместе со старою своею командой осмотрел наконец фанзу, где прошлою ночью они захватили Казаринова, а потом и сами угодили в плен.

У китайцев за каждою фанзой непременно был устроен небольшой, исключительно ухоженный дворик, огороженный обычно плетеною изгородью и с аккуратным, крытым гаоляном, навесом. Точно таким же был и дворик, куда Мещерин привел Годара, Дрягалова и прочих. Он не ошибся. Прежде всего в дворике в свете факелов им блеснули три пары глаз знакомых верблюдов, – тех самых, что Мещерин с Самородовым по указанию Казаринова купили несколько дней назад, – они жались друг к дружке, напуганные недавним побоищем с перестрелкой. Тут же во дворе были привязаны еще два коня, оставленные, видимо, японцами. Самородов поспешил осветить навес, – все шесть тюков стояли на месте.

– Ты посмотри: не вспороты ли они? – подсказал Мещерин другу. – За целый-то день он мог успеть вынуть хотя бы мешки с камнями…

– Нет! Все цело! – ответил Самородов, внимательно осмотрев тюки. – При японцах ему этим заниматься было никак некстати. А увезти, как есть, вместе с чаем, не успел – так стремительно наш выдающийся полководец захватил село, – весело сказал он, оглядываясь на Годара. – Ну, давайте вспорем один, чтобы убедиться?..

Какое-то время все, как завороженные, смотрели на красные от света факелов тюки и думали, наверное, приблизительно одно и то же: неужели все закончилось?

Отрывистый женский вскрик заставил всех вздрогнуть, выйти из оцепенения. Все разом оглянулись на Леночку. И тут же на миг снова оцепенели от того, что предстало их взору: какой-то человек, обхватив девушку рукой сзади за плечи, волок ее в темный угол двора, туда, где стояли лошади. Человек этот приподнял голову, и все узнали господина Казаринова. Пока победители зачарованно взирали на выстраданную добычу, он подкрался к ним откуда-то из мрака.

Дима кинулся было к невесте, Самородов тоже сделал шаг вперед, но Казаринов приставил девушке наган к голове и крикнул:

– Всем стоять! Застрелю! Мне терять нечего!

Все замерли.

– Оружие на землю! – продолжал командовать Александр Иосифович. – Если посмеете загасить факелы, я сейчас стреляю!

Как и прошлою ночью в фанзе, все, у кого в руках было оружие, побросали его.

– Вы за сокровищами?! – воскликнул подполковник Годар, в сердцах швырнув свой наган к самым ногам Казаринова. – Так забирайте их! Отпустите только девушку. Я обещаю, мы не будем препятствовать вам забрать все, что пожелаете, и уехать прочь!

Но у Александра Иосифовича был свой расчет. Леночку он отпускать теперь не намеревался ни при каких обстоятельствах.

– Эй, вы! двое! – прикрикнул он на Мещерина с Самородовым. – Мародеры! Доставайте камни! Живо!

Мещерин оглянулся на Годара. Подполковник и без перевода понял, о чем идет речь, и утвердительно кивнул головой.

Друзьям хорошо было известно, где именно зашиты мешки с камнями, – сами же их туда только недавно упрятали. Они вспороли тюки – все камни оказались на месте.

Александр Иосифович велел им связать мешки попарно и навьючить на одну из лошадей. Когда это было исполнено, он, пятясь задом, подвел Леночку к коновязи, подхватил девушку и без труда закинул ее лошади на шею, так что она руками свесилась с одной стороны, ногами – с другой. И сам тотчас вскочил в седло.

Ускакал Казаринов не сразу. Он еще погарцевал какое-то время по двору на хорошо отдохнувшем и пока не почувствовавшем на себе немалый груз коне.

– Прощайте! Охотники за сокровищами! – насмешливо, с издевкой, произнес он. – Глупцы! Ничтожества! Дома сидели бы! Куда вам! Старички! – ехидно добавил Александр Иосифович, очевидно, с намерением уесть Годара и Дрягалова. – Впрочем, там в тюках еще полно золота! На миллионы франков! Оно ваше! Помните мое великодушие!

Все, как сговорившись, отвечали ему единственно презрительным молчанием.

Не дождавшись ни от кого ни полслова, Казаринов злобно пришпорил коня.

– Не вздумайте меня преследовать! – выкрикнул он напоследок. – Красавице тогда несдобровать! – И, выехав со двора, погнал коня к южным воротам.

Увидев, куда направился Александр Иосифович, подполковник Годар в ужасе схватился за голову и с отчаянием в голосе воскликнул:

– Мой бог! Там же пулемет! Солдаты ничего не знают! Они примут его за японца!

В тот же миг Дима бросился к оставшемуся во дворе коню и, подобрав по пути годаровский наган, вскочил верхом и припустил вслед за Казариновым.

– Дима! Там пулемет! Берегись! – крикнул ему Паскаль.

– Без девки не возвращайся! – гордясь удалью сына, добавил Дрягалов, не знавший ничего о пулемете и не понимавший по-французски.

Спустя какие-то секунды со стороны реки действительно ударила пулеметная очередь. Она была недолгой и больше не повторялась.

Когда Дима выскочил из ворот, он при лунном свете увидел саженях в ста впереди спину Александра Иосифовича. Тяжелый топот перегруженного коня господина Казаринова разносился, кажется, по всему пространству между деревней и рекой и еще отдавался эхом от стены. Догнать такого наездника ничего не стоило, но Дима опасался, что этот низкий человек причинит какой-то вред любимой Леночке, если он и правда его нагонит. Поэтому он решил пока ехать за ним следом, но не приближаться. Александр Иосифович держал путь не к реке – оказаться у японцев ему теперь, с четырьмя мешками драгоценных камней, было вовсе не интересно, – а левее, вдоль реки, видимо, там он рассчитывал выбраться как-то на мукденскую дорогу.

Но тут откуда-то спереди хлестанула пулеметная очередь, и тяжело скачущий конь господина Казаринова рухнул на землю. Дима не стал дожидаться, пока дадут очередь еще и по нему, – он спрыгнул с коня, взял его под уздцы и, пригнувшись, побежал вперед.

Через полторы сотни шагов он услышал страшный хрип умирающего животного и тотчас увидел бьющегося в агонии коня. Вблизи от него лежал, не подавая признаков жизни, и сам ловкий беглец. И тут же рядом, свернувшись клубочком, тонюсенько скулила Леночка.

Дима подхватил ее, как пушинку, и поставил на ноги. Но отпустить ее не решался – так и держал за талию, прижав к себе.

– Цела? – коротко спросил он.

– Кажется, все в порядке. – Леночка перестала плакать. – Ушиблась только немного.

– Это ничего… отпустит…

Дима не отводил взгляда от ее глаз и дышал девушке в самое лицо так страстно, что Леночка даже и оробела: ей так и представилось сразу, какими теперь мыслями одержим молодой человек. Она невольно уперлась ладонями ему в грудь, попыталась чуточку отстранить его от себя, но юный богатырь еще крепче прижал ее к себе, так что у девушки хрустнули косточки, и веско сказал ей:

– Не вырывайся… Все… кончилася твоя вольная…

Леночке показалось, что силы ее совершенно оставляют.

Она обмякла и сама прижалась лицом к груди молодого человека. Дима сбросил с плеч бекешу и бережно, будто какое хрупкое изделие, уложил на нее Леночку.

После того, как Александр Иосифович разбойничьи похитил и увез Леночку и Дима ускакал вслед за ними, а пулеметчики огнем подтвердили, что они добросовестно исполняют приказание командира, Годар отправил к ним Леденецкого с новым приказом: деревню на прицеле больше не держать, потому что японцев там нет, а русские не могут выйти из ворот, не рискуют быть обстрелянными своими, и сосредоточить наблюдение и огонь, если потребуется, на переправе через реку: японцы вполне могут еще попытаться возвратить деревню. Но довести быстро этот новый приказ до пулеметной команды Леденецкий не мог: напрямик к ним не подойдешь, а в обход идти – ничего себе крюк! – долго.

Все в деревне с нетерпением и беспокойством ждали возвращения Леденецкого. А тем временем за стеной вдруг раздалось этакое замедленное, ленивое топанье копыт. И через минуту в ворота спокойно, будто возвращался с прогулки, вошел Дима. Он вел под уздцы коня, – на нем сидела Леночка, и свисали по бокам шесть тугих мешков.

Дима помог Леночке спуститься на землю, подвел ее к отцу и сказал:

– Вот, батюшка… жена моя… Благословите нас.

Дрягалов усмехнулся в бороду, помедлил и перекрестил Диму и Леночку по-поповски – обоих одним знамением.

– Господи, благослови, – произнес он торжественно. И тут же с притворною строгостью выговорил сыну: – Епитимья тебе, проказник! До самой Москвы. До венца.

С Леночкой же старый дамский угодник был куда ласковее. Он взял ее за плечи, поцеловал в лобик и сказал:

– Милости прошу к нам в семью, красавица. Будь мне дочкой.

Все присутствующие – и Мещерин с Самородовым, и подполковник с внуком, и кое-кто из казаков и солдат – наблюдали эту сцену с умилением.

Едва рассвело, подполковник Годар отправился разведать, что там происходит на неприятельской стороне. Но прежде чем спуститься к реке, он в сопровождении Димы осмотрел место, где господин Казаринов попал под пулеметный огонь. Они нашли там издохшего коня Александра Иосифовича, но самого уполномоченного не было. Исчез! Дима тогда, ночью, даже не подумал, что Казаринов может быть только раненным или вовсе невредимым, – он нисколько не сомневался, что тот лежит убитый наповал! Впрочем, Годара это уже нисколько не волновало: жив Казаринов или нет? – даже малого значения не имело для него. Годара сейчас заботил единственно неприятель и его возможные действия.

Пулеметной команде он распорядился передислоцироваться – занять позицию ближе к реке и теперь держать на мушке противоположный берег. На удивление на том берегу сегодня не только не было видно пионеров, но и понтон, который они начали было вчера строить, исчез – его, очевидно, разобрали или, что вероятнее, сплавили в темноте.

Но то, что Годар разглядел в бинокль на той стороне, по-настоящему потрясло его: в двух-трех верстах от реки было довольно оживленное движение большой массы людей, может быть, и бригады. Трудно было сразу понять – что эти силы? – готовятся ли наступать или отходят? Но судя по тому, что японцы не продолжили строить и даже не сохранили недостроенной переправы, наступать они не собирались.

Непонятно, рассуждал Годар, почему они до сих пор деревню, из которой их выбили русские, не смели артиллерийским огнем? Неужели у такой-то силищи нет ни одной батареи? Скорее всего, они просто опасаются вступить в артиллерийскую дуэль, потому что обычно японцы такие дуэли не выигрывали. Но дуэли-то, собственно, никакой бы и не было! Потому что отсюда отвечать нечем. Разве винтовочными пачками двух неполных рот. Но в том-то и дело: японцы, видимо, считают, что сюда подошел, по меньшей мере, русский полк с приличною артиллерией. Вот и боятся раскрыть свои пушки.

Пока Годар рассуждал таким образом, к нему прискакал одвуконь Мещерин и доложил, что в версте к северо-востоку от деревни показалась группа всадников, – они рассматривают их в бинокль, но приближаться, по всей видимости, опасаются, полагая, что здесь японцы. Годар немедленно вскочил на коня.

Обогнув деревню, они действительно увидели в версте с дюжину людей верхами.

– Казаки! – определил Мещерин, когда они подъехали поближе.

Удивительный мундир Годара мог смутить гостей, но Мещерин еще издали стал размахивать своею мохнатою шапкой, и казаки поняли, что эти двое, во весь опор скачущие к ним, не враги.

Выяснилось, что это была разведка бригады Дембовского, стоящей на правом русском фланге. Годар велел им срочно скакать в штаб и передать, что противник у этой деревни попытался ночью совершить обход, но был отбит и, кажется, вообще отступает. Но, на всякий случай, сказал подполковник, хорошо бы сюда выдвинуть хотя бы два батальона пехоты, непременно с сильною артиллерией.

Подкрепление к Годару подошло только во второй половине дня, когда на той стороне реки неприятеля вообще уже не было видно. Оказывается, из штаба Дембовского сведения, сообщенные каким-то французским наблюдателем, поступили прежде в штаб Западного отряда генерала Бильдерлинга, а оттуда – в Мукден. И только уже сам Куропаткин распорядился послать в указанное место полк, два дивизиона кавалерии и две батареи. Он, по правде сказать, довольно скептически отнесся к полученному сообщению, резонно полагая, что, при общем и пока довольно неплохо развивающемся наступлении русских, японцы вряд ли начнут обходной маневр, тем более на таком значительном удалении от фронта, – им самим невыгодно так растягивать силы. Но поскольку русский главнокомандующий больше мора в своем стане страшился возможного обхода неприятелем его флангов, он не поскупился выделить целую бригаду из резервов прикрыть и это дальнее направление.

Но получилось, что марш этой бригады, которая, будь она брошена в наступление, могла бы значительно усилить натиск на фронте, получилось, что поспешный марш ее оказался холостым выстрелом, пустою растратой сил: передислоцировавшись, бригада теперь противостояла… пустоте, никому. Годар заметил, как полковник – командующий бригадой, – внимательно оглядев пространство за рекой, посмотрел на него с недоверием и даже с каким-то сожалением. И если бы не десятки убитых японцев, оставшихся в самой деревне и в поле за воротами, Годару было бы вообще никак не оправдаться за свое тревожное донесение.