Текст книги "Твердь небесная"

Глава 10

Из Петербурга Александр Иосифович Казаринов и его патрон, сибирский купец Рвотов, нечаянно приехали в Москву прямо к самому началу восстания. Прибыли-то они в город свободно, а выбраться уже не смогли: повстанцы захватили вокзалы, и в результате все, кто был в столице проездом, будто в ловушку попались.

Путешествие их в Петербург вышло исключительно успешным. С помощью своего толкового и расторопного помощника, оказавшегося на все руки докой – и дипломатом, и переводчиком, и делопроизводителем, – Рвотов без труда заключил несколько выгодных договоров, сулящих ему значительную прибыль. Отправляясь впервые в такие дали дальние, Рвотов, натурально, переживал, тревожился: как там ему придется? не объегорят ли православного латиняне с лютеранами? а то пойдет по шерсть и ну вернется стриженным?! Но, в значительной степени благодаря Александру Иосифовичу, все сложилось удачно и счастливо.

Устроив дела, Рвотов решил еще погостить в Петербурге – пройтись по знаменитым церквам да монастырям. В результате эти три вполне праздных дня, что они провели в столице, единственно прогуливаясь по диковинному городу оказались для купца судьбоносными: именно поэтому они с Александром Иосифовичем не успели вовремя проехать через Москву.

Здесь Рвотов намеревался задержаться не более чем на день-два, разве поклониться святыням в Кремле да в Лавре, – заботы подгоняли его скорее возвращаться домой, – но вынужден был по известным причинам остаться на неопределенный срок. Чтобы время у него даром не пропало, он придумал и в Москве завести еще какие-нибудь выгодные дела, – уж если в Петербурге с иноземцами наладил, то в старушке Белокаменной со своими русскими сам бог велел.

Никаких знакомых Рвотов в Москве не имел. А биржа в эти дни не работала, как и все прочие учреждения. Как же ему было встретиться с кем-нибудь из собратьев-торговцев? Помог ему, естественно, его искусник-делопроизводитель. Александр Иосифович прежде никогда с торговыми и прочими людьми неблагородных званий знакомств не водил, – считал это ниже своего достоинства, – лишь по великой нужде, по превратности судьбы он временно оказался в услужении у купца! Узнав о ближайших намерениях Рвотова, Александр Иосифович подумал: а не порекомендовать ли патрону того самого Дрягалова – купца, его соседа по даче, с которым он случайно познакомился полтора года тому назад, благодаря, кстати, дочке, ее опасным связям, и с которым прошлой осенью его так иронично свела судьба в Маньчжурии. Почему бы нет? Если мир настолько тесен, усмехнулся Александр Иосифович, то от этой тесноты все равно никуда не денешься.

В планы Александра Иосифовича никак не входило быть в Москве кем-то узнанным. А уж тем более встретиться со свидетелями его маньчжурских похождений! Ведь для всех знакомых его более нет в живых! Поэтому он отнюдь не собирался представлять патрона Дрягалову лично. Он объяснил своему простоватому работодателю, что в культурном обществе, прежде чем наносить визит, у незнакомых пока между собою людей принято посылать визитную карточку. А уже получив положительный ответ, можно являться и собственною персоной.

В Петербурге Рвотов впервые в жизни заказал изготовить для него визитные карточки. Ему это посоветовал Александр Иосифович, объяснив, что в столице работу исполняют с несоизмеримо большим мастерством, нежели где-либо еще в России. И правда, карточки у Рвотова вышли чудо как хороши: цвета белого мрамора с розовыми прожилками. Когда ему принесли в гостиницу пахнущую свежею типографскою выделкой пачку, он немедленно разорвал облатку и стал перебирать карточки одну за одной, вчитываясь почти в каждую, как будто они не были все одинаковыми и на какой-нибудь могло быть написано что-то отличное от прочих. Рвотов сразу положил две дюжины карточек в портмоне, огромное, каким не всякий ридикюль бывает, и затем, когда они прогуливались по Петербургу, купец иногда подавал кому-нибудь свою карточку, там, где этого совершенно не требовалось – в гостинице, в ресторане, в кассах, – небрежно протягивая ее двумя пальцами – указательным и средним. На карточках было написано: «1-й гильдии купец Афанасий Игнатьевич Рвотов».

Александр Иосифович посоветовал Рвотову познакомиться с крупнейшим в Москве торговцем Дрягаловым, о котором-де он как-то краем уха слышал. Причем научил патрона не заявляться сразу самому, а отправить прежде записку – естественно! – с визитною карточкой. По словам Александра Иосифовича это и было настоящим поведением comm. И faut, – именно так подобает вести себя просвещенным, культурным, состоятельным гражданам! Лучшего аргумента для Ротова не требовалось. Узнав от своего ученого помощника, как приличествует поступать культурному, состоятельному гражданину, как это заведено в столице, он ровно так и сделал: отписал и послал все, что следовало. В тот же день к ним в гостиницу посыльный доставил ответ: Дрягалов просил сибирского гостя пожаловать к нему в главный магазин на Мясницкую.

Отправив Рвотова по делам, Александр Иосифович, оставшийся наконец без пригляда своего потешного начальствующего, решил использовать появившуюся свободную минуту с пользой для себя. Ему равно важно и интересно было узнать: помнят ли его еще в Москве? и если помнят, то насколько опасна для него эта память людская?

Но каким образом это можно было ему осуществить? Он не мог рискнуть даже домой заглянуть! даже хотя бы позвонить по телефону Екатерине Францевне! Показаться лично чревато быть узнанным швейцаром и прислугой. А телефонировать супруге, убежденной, что его нет в живых, – это значит произвести дома натуральный переполох и все равно, таким образом, выдать себя. Если ему и объявляться кому-то в Москве, подумал Александр Иосифович, то это должен быть человек не менее, нежели он самый, заинтересованный в сохранении его инкогнито.

Таким человеком, по мнению Александра Иосифовича, являлся старший сын купца Дрягалова – тот убогий калечный, бывший у него в некоторой зависимости, ловко самим господином Казариновым и надуманной. Мартимьяном, кажется, его величали, припомнил Александр Иосифович, имя-то какое! я б лакея с таким именем не нанял! Но как с ним свидеться, с этим Мартимьяном? заявиться домой? – московский адрес Дрягаловых Александр Иосифович узнал не далее как нынче утром, когда они с Рвотовым выясняли, куда именно им посылать человека с запиской и визитною карточкой, – но нет! вариант совершенно неподходящий! а вдруг там окажется младший сын Дрягалова – еще один участник манчьжурских событий и непосредственный свидетель деяний Александра Иосифовича! – и тогда, как говорится… лучше было бы ему не родиться!..

Размышления о старшем болящем сыне Дрягалова навели Александра Иосифовича на еще один незабываемый образ – Мартимьянова знакомца Сысоя, сослужившего ему прошлым летом одну деликатную службу. Этот-то уж совсем никак не может быть заинтересованным в моем разоблачении, ибо это и его разоблачение с каторгой одновременно, подумал Александр Иосифович и усмехнулся: неужели он дожил до того, что самым надежным в сложившихся обстоятельствах, единственным, кому он может довериться, человеком является убийца, душегуб, cave furem[34]34
  Остерегайтесь, вор (лат.).


[Закрыть], как в Древнем Риме написали бы ему на самом лбу?!

Мешкать было некогда – Александр Иосифович поспешил на Зацепу. Он забыл уже, как звали домовладельца, у которого квартировал Сысой, но, прекрасно зная Москву, мог найти любой дом, где когда-то бывал, и с закрытыми глазами.

По дороге, закутавшись чуть ни с головой в шубу, Александр Иосифович с любопытством разглядывал город, в котором не был уже больше года. От Большой Московской, где пожелал остановиться Рвотов, до Зацепы по прямой пути было не так много. Но через Москворецкий мост извозчик не поехал, сказав, что-де все одно солдаты не пропустят, а повез Александра Иосифовича до самого Новоспасского и уже там переехал в Замоскворечье по замерзшей и запорошенной Москве-реке.

По дороге никаких особых примет восстания Александр Иосифович не заметил: хотя откуда-то и доносились отдельные выстрелы, Гончары с Таганкой казались вообще не охваченными беспорядками, равно как и Кожевники, в которых кое-где попадались какие-то жалкие подобия баррикад, а вернее, просто раскиданный хлам, но повстанцев при этом хламе как будто не было. Впрочем, не было видно и полицейских, – а вот это свидетельствовало о чем-то происходящем, необыкновенном! Зато сама Зацепа оказалась перегороженною довольно основательно. И Александру Иосифовичу пришлось отпустить извозчика, не доезжая вокзала, и дальше идти самостоятельно. Здесь ему наконец впервые пришлось свидеться с повстанцами. Он смело направился к низкорослой баррикаде, составленной из кадок и досок, и на вопрос – кто такой и куда? – Александр Иосифович, изображая муки зубной боли, ответил, что идет к дантисту Зильбельтруду – такой действительно принимал на Зацепе. На шпиона господин Казаринов вроде бы похож не был, на черносотенца тоже. Его вообще по внешнему виду теперь нельзя было отнести ни к какому сословию, ни к какому состоянию, или, вернее, при желании, если подойти предвзято, в нем можно было разглядеть любое состояние и сословие – от дворянина до крестьянина, от интеллигента до приказчика. Но, расчувствовавшись немощью одинокого прохожего, повстанцы не стали особо доискиваться до него.

Александр Иосифович без труда разыскал дом, куда он приходил полтора года тому назад. Обыватели в доме, как пуганые вороны – куста, боялись всякого визитера, всякого стука в дверь, всякого шума под окнами. И Александру Иосифовичу не без труда удалось расположить к себе их и добиться, чтобы ему отворили и выслушали.

Узнав, что незваный гость ищет сапожника Сысоя, жильцы насторожились: тревожно переглянувшись, они с недоверием и опаской стали всматриваться в визитера. Но у Александра Иосифовича на такой случай был припасен ловкий прием: он с глуповатою улыбкой простака объявил, что еще в прошлом году одолжился у сапожника четырьмя целковыми с полтиною и вот теперь пришел возвратить долг. Обычно такие намерения принимаются противною стороной очень даже положительно. Напротив же, если заявить, что пришел получить с кого-то по долгам, то можно навлечь на себя недовольство не только должника – это само собою! – но и его окружения, предположим, соседей, как в данном случае. Узнав, с какими именно интересами явился незнакомец, обыватели в доме действительно отмякли.

Прежде всего, они посоветовали Александру Иосифовичу передать деньги им самим, потому что-де Сысоя нет и, скорее всего, никогда не будет уже здесь, а если появится его бывшая сожительница – жильцы побожились, – они все до последней копейки вернут ей. Пришлось Александру Иосифовичу отсчитать попечительным домовладельцам четыре с полтиною. Но то, что он узнал затем от них, с лихвой окупало его затраты. Он бы за такие сведения не пожалел и большего вознаграждения.

Получив деньги, домовладельцы стали наперебой рассказывать Александру Иосифовичу, как прошлой осенью к ним нагрянула полиция во главе с крупным чином, и их квартирант-сапожник был арестован. Его обвинили ни много ни мало, как в смертоубийстве! Оказывается, он еще летом убил сторожа на даче у известного миллионщика Дрягалова, – ограбить, верно, хотел! И после этого почти полгода спокойно жил здесь бок о бок с порядочными людьми, которые ни ухом ни рылом, как говорится, о том, что у них под крышей квартирует душегуб и головорез! Он так и остался бы нераспознанным, если бы не этот ухватистый, дотошный полицейский начальник – подумал, как все дело было, прикинул, смекнул да и взял молодца под цугундер.

Александру Иосифовичу самому смекалки было не занимать. Да и юридическое его образование кое-чего стоило. Он знал, что преступления, раскрытые спустя столь продолжительное время, раскрываются, как правило, случайно, а вернее сказать, попутно с еще каким-нибудь расследованием. Этот ухватистый полицейский чин, наверное, что-то распутывал, потрошил какое-то, может быть, смежное дело и вышел на сапожника. И хорошо еще, если только на него одного! – какая-то смутная догадка промелькнула в голове у Александра Иосифовича, нечто этакое невразумительное…

Изобразив неописуемый восторг от услышанного, он поинтересовался: а что же это за гений сыска такой? что за гроза, за бич божий для всех преступников и злодеев объявился, на наше счастье?

Домовладелец наморщил лоб, силясь, верно, что-то вспомнить. Затем, показывая, что ему пришла счастливая догадка, восторженно поднял вверх палец. И быстро зашлепал своими обрезанными сапогами куда-то в комнаты. Через минуту он вышел с бумажкой, поднес ее к самым очкам и торжественно прочитал: Рогожской части пристав Потиевский!

На обратном пути Александр Иосифович все прокручивал в уме обнаружившиеся сведения – и так и этак – и сопоставлял их с прежними, известными ему обстоятельствами. Зять его – пристав городской части – расследует преступление, совершенное аж в земстве! То есть действует никак не по долгу службы! А тогда из каких соображений? А соображение его очевидное: он самый – Александр Иосифович! Докопался-таки! Правда что: с зятем бранись – за скобу держись!

Но насколько, рассуждал Александр Иосифович, для него может быть опасным это разоблачение Сысоя и раскрытие совершенного проходимцем-сапожником убийства? Ведь тот о нем ровно ничего не знал – ни как зовут, ни где живет и служит. Разве что мог описать его внешность. Но все это не имеет ровно никакого значения, хотя бы он и близко знал Александра Иосифовича и описал бы его с мастерством Достоевского! – потому что сам Потиевский никогда не станет обнародовать факт участия своего тестя в этой истории: он слишком дорожит честью и покоем супруги, чтобы на весь свет выставить ее отца уголовным преступником! Совсем другое дело – маньчжурские происшествия! – о них не может не быть известно, помимо официальных лиц, еще и всем, кто знал Александра Иосифовича лично. Но в свете наступившей новой морали, когда пособничество неприятелю прогрессивной частью общества почитается вовсе не изменой родине, не преступлением, а формой борьбы с тиранией, то есть заслугой, а то и подвигом, при таких условиях Александру Иосифовичу не следует страшиться, по крайней мере, нравственной оценки своих действий. Нравственность – понятие отнюдь не абсолютное: то, что безнравственно у одних, другими может считаться вполне нравственным.

В гостиницу Александр Иосифович возвратился довольно поздно. Он думал, что купец в ожидании своего делопроизводителя там уже вконец извелся. Но, к совершенному его удивлению, оказалось, что Рвотов даже и не приходил еще – так рассказал коридорный.

По Москве, между тем, по-прежнему стреляли. К полуночи Александр Иосифович не на шутку встревожился, – о том, чтобы ему лечь спать, не было и речи! Самое, казалось, простое – телефонировать, хоть в магазин, хоть на дом к Дрягалову, – так телефон, как на грех, не работал! – повстанцы порвали по всей Москве провода, и телефонная связь в городе прекратилась.

На следующий день стало ясно, что Рвотова не оставили и ночевать в гостях, на что Александр Иосифович возлагал последнюю свою надежду, не возвратился купец ни к завтраку ни к обеду ни весточки никакой не прислал!

Еще бессонною ночью Александр Иосифович на всякий случай обдумал, как ему быть, если своего купца он больше никогда не увидит, что чрезвычайно осложнит исполнение самого смысла его существования – поездки в безвестное сельцо на Ша-хэ. Служба при Рвотове была для него надежным убежищем, прикрытием до поры до времени! Вот почему он и вынужден был держаться за этого неотесанного, едва грамотного мужика из медвежьего угла. И теперь ему нужно будет озаботиться поиском подобного же прикрытия и убежища, если, конечно, он – не дай бог! – такового лишится.

Александр Иосифович перебирал, кто именно может стать хотя бы на короткое время его сообщником, пособником. И не находил никого.

Вначале лишь усмешку у Александра Иосифовича вызвала мысль, что единственное на сегодняшний день сообщество, не являющееся для него неприятельским, – это те лица, для которых бумага с его портретом анфас, что так до сих пор и лежит у него в кармане, все равно как именной указ для государственных служащих, – случайный иркутский опыт это вполне подтвердил. И если в Иркутске он без особого труда сумел добиться от этих товарищей быть ему полезными, почему бы – при крайней необходимости – ему не воспользоваться таким опытом и здесь – в Москве? Кстати сказать, с их помощью, размышлял Александр Иосифович, ему будет проще всего выбраться за границу: эмигрировать, предположим, в ту же Германию, а там спокойно сесть на пароход и добраться до Циндао. Только на днях ему удалось незаметно подвести Рвотова к идее отправиться в ближайшее время в Китай. Он уже ликовал в душе оттого, что все вроде бы устраивается наилучшим образом. И вот теперь, кажется, выходит новая беда, и все его прежние замыслы рушатся.

Разумеется, Александр Иосифович не строил иллюзий по поводу возможной победы восстания: любой сколько-нибудь здравомыслящий человек не может не понимать, что бунт, при очевидном неравенстве сил, будет подавлен. Но самые бунтовщики-то никуда не денутся – они будут всегда! На баррикадах ли или в каких потайных, укромных убежищах, но всегда и неизменно эта активная, энергичная корпорация будет существовать и действовать! И, пожалуй, было бы неразумно, имея возможность выгадать какую-то пользу, находясь с детьми семьи трудовой в той или иной связи, не воспользоваться этим. Во всяком случае, в противоположную сторону ему хода нет категорически, ибо для той стороны Александр Иосифович государственный преступник. Да он и не желает туда возвращаться! Как бы ни было высоко прежнее его положение – и табельное, и в обществе, – но, по сути, он являлся слугой каких-то более высокопоставленных господ – сановников и генералов, – он был у них таким же нанятым работником, каковым теперь подвизался у Рвотова. А вот когда он доберется всеми правдами и, если потребуется, неправдами до принадлежащей ему мечты – Фаворского света, вот тогда он перестанет быть холопом, пусть и привилегированным! Тогда уж он сам свысока посмотрит на любых сановников! Он уж тогда покажет им, кого не оценила и потеряла Россия! Он еще напишет во всех главных английских газетах на первой странице аршинными буквами: князь Александр Казаринов дает раут в своем дворце в Лондоне! для всех русских вход без приглашений!..

Не возвратился Рвотов в этот день и к ужину. Александру Иосифовичу стало ясно, что больше он своего купца, скорее всего, уже не увидит. А значит, ему надо как-то приспосабливаться к новым обстоятельствам.

Должно быть, в Москву из Сибири уже возвратилась его соратница поневоле и мнимая дочка Елизавета, подумал Александр Иосифович, вот кого ему следует разыскать прежде всего! Но каким образом это сделать? Ходить по баррикадам и спрашивать: кто знает ее? Однако Александр Иосифович не забыл, что вся эта история с революционерками-гимназистками началась при участии того же торговца Дрягалова: вроде бы они впервые у него собрались на свою сходку. Но двоих тогда удалось отвести от опасного пути, а вот третья, кажется, с тех пор так по нему и пошла.

К самому Дрягалову Александр Иосифович обратиться, естественно, не мог – это было бы для него равносильно самоубийству. А вот встретиться с его старшим сыном, хотя это и опасно, все-таки возможно. К тому же этот Мартимьян в неоплатном долгу перед ним: угрожал ему, запугивал расправой с дочерью и так далее!

Невзирая на поздний час, Александр Иосифович немедленно отправился по известному ему адресу. Ехать в сторону Пресни извозчики, как один, отказывались: и не спрашивай! – отвечали, – хошь в Сукино болото, токмо не к Пресне! животная не пойдет – боится до смерти! Александру Иосифовичу едва удалось найти смельчака, согласившегося отвезти его к Кудринской за тройную плату. Извозчик пробирался по каким-то известным ему закоулкам, подворотням, – благо ворот теперь почти нигде не было – все пошло в баррикады, – в каком-то месте им все-таки не вышло миновать заграждения поперек улицы и пришлось уговаривать повстанцев пропустить их, – тут Александр Иосифович опять прикинулся болящим и произвел на дружинников должное впечатление, огласив адрес и фамилию известного доктора, который-де принимает в трех кварталах у них за спиной.

В пути Александр Иосифович велел извозчику привезти его в ближайший к Малой Никитской трактир. Почти все трактиры по Москве были закрыты. Но извозчик знал какой-то подвальчик вблизи Кудринской, продолжавший невзирая ни на что работать, – там, как оказалось, у него земляк половым служил. Туда он Александра Иосифовича и привез.

Вызвать Мартимьяна Александру Иосифовичу было несложно. Он послал к нему в Малую Никитскую того самого полового – земляка извозчика – с запиской. А записку он написал таким образом, чтобы, если она и попадет в руки к кому-то, кроме Мартимьяна, никто не сумел бы понять, от кого она пришла. Александр Иосифович верно рассудил, что вряд ли Мартимьян кому-то станет рассказывать об их разговоре позапрошлым летом на даче, – это никак не в его интересах, ибо, в результате, он, хотя и косвенно, оказывается замешанным в убийстве их кунцевского сторожа. Кстати, Александр Иосифович в своей записке намекнул на это обстоятельство, имея в виду дополнительно заинтересовать Мартимьяна явиться на встречу к нему.

Где-то час с небольшим спустя Мартимьян Дрягалов действительно появился. В сенях что-то загремело, загрохотало, и из-за грязной ситцевой занавески в залу въехал на коляске немощный посетитель. Коляску сзади толкал бывший с ним неразлучным его целитель – похожий на языческого кудесника старец.

Мартимьян растерянно огляделся. Пришлось Александру Иосифовичу сделать ему знак рукой, потому что и вправду узнать прежнего господина Казаринова в нынешнем его обличии было крайне сложно.

– Сколько лет, сколько зим… – с улыбкой произнес Александр Иосифович и этаким широким хозяйским жестом, подсмотренным им у Рвотова, пригласил Мартимьяна придвигаться к столу.

Мартимьян в обычной своей манере помрачнел, набычился. Он знал, что ничего доброго улыбка этого пройдохи ему не сулит.

– Викулыч, посиди поди где… – оглянулся он на кудесника.

Прежде всего Александр Иосифович справился о Рвотове: куда-де исчез сибирский купец, который третьего дня был приглашен старшим Дрягаловым в свой магазин на Мясницкую?

Мартимьян смутился. Было видно, как он растерянно выбирает, отвечать ему или нет, правду говорить или придумать чего на ходу. Но, верно, сообразив, что такому собеседнику не соврешь, – мигом раскусит! – решился все-таки говорить все, как на духу.

– Богу душу отдал купец этот… – проговорил Мартимьян и, поискав глазами по углам, перекрестился.

Как ни был готов Александр Иосифович к такой новости, но, услыхав ее подтверждение, потерялся. На мгновение, впрочем. Выслушав подробности, он спросил, где теперь покойный.

– Кажется, в Мясницком полицейском доме у Хитровки. В часовне, – ответил Мартимьян. – Теперь ведь не разберешь ничего, куда что…

Александр Иосифович подумал, что надо будет как-то отправить несчастного Рвотова сродникам, когда страсти в Москве поулягутся. Все-таки он купцу кое-чем обязан!

– Ну, хорошо, – перешел Александр Иосифович к делу, – вы, наверное, не забыли, что в прошлом году в вашем доме на собрании тайного общества присутствовали три молодые особы? Вы, помнится, были очень обеспокоены их появлением у вас.

Мартимьян утвердительно кивнул головой.

– Так вот, – продолжал Александр Иосифович, – для двух из них тот визит оказался, к счастью, всего лишь случайным развлечением. А третья с тех пор так и втянулась в эту противозаконную деятельность. Как ее звали-то… забыл… дочкина одноклассница по гимназии… Лиза?.. Да, Елизавета вроде бы…

Ответом ему был опять же утвердительный кивок.

– У меня к вам следующая просьба: помогите мне разыскать эту мадемуазель. Это мне крайне важно в связи с нашими с вами совместными обстоятельствами, – веско добавил Александр Иосифович. – Вы понимаете, о чем я говорю.

По совести сказать, Мартимьян не понял, о каких совместных их обстоятельствах идет речь, но уточнять не стал, ибо знал, что собеседник непременно приведет, если потребуется, соответствующие обстоятельства. Так не все ли равно…

– Так разыскать… – замялся Мартимьян, – оно ж вам сподручнее поди… Дочка-то нетто не знает?..

– Я с дочкой теперь в связи не состою… – тоже не без усилия ответил Александр Иосифович. – Она сама по себе. И потом, если бы была возможность как-то иначе найти эту… одноклассницу… – раздраженно произнес он, – я бы, поверьте, не стал вас беспокоить.

– Да я ничего… я это так… – принялся оправдываться Мартимьян. – Тут вот какое… обстоятельство, – старательно выговорил он словцо Александра Иосифовича, – другая-то подруга вашей дочки… Елена… она теперь невестка мне… Супружница братца моего Димитрия. Знаете? нет?

– Слышал, – на всякий случай соврал Александр Иосифович, борясь с чувствами: как бы ему не выдать чем удивления!

– Так эта третья… одноклассница, что вы спрашиваете, к нам заходила давеча… ну, с подружкой, значит, повидаться в смысле…

У Александра Иосифовича в голове уже лихорадочно прокручивались неожиданные новости, непредвиденные события, открывшиеся случайности и варианты их наилучшего использования или осуществления.

Они договорились, что Мартимьян, едва возвратится, немедленно узнает у невестки, как разыскать ее подругу Лизу, и сегодня же пошлет Александру Иосифовичу в Большую Московскую записку с человеком.

По мнению Александра Иосифовича, Лена не могла знать, где живет Лиза: у них же – социалистов – все законспирировано! они всё тщательно скрывают! Поэтому он научил Мартимьяна сказать невестке, будто ее подругу разыскивает купец из Сибири, у которого она в последнее время служила в учительницах, – он-де следом за ней приехал по делам в Москву и желает дополнительно Лизу отблагодарить за выдающиеся успехи, выказанные бывшею ее подопечной. Что-то в таком духе. Александр Иосифович полагал, что в итоге Лена как-то поспособствует найти подругу. Но вечером он получил от Мартимьяна записку, содержащую сведения, превосходящие самые оптимистичные его ожидания, – там был указан самый адрес, где теперь жила Лиза! Она снова, как и до отъезда в Сибирь, поселилась у Хаи Гиндиной. Но дело в том, что Хая-то с нынешнего лета числилась слушательницей женских курсов и вполне легально квартировала на Остоженке. Более того, она не избегала принимать у себя гостей, подчеркивая, таким образом, открытость своего существования. Поэтому, как только Лиза устроилась у Хаи, она немедленно сообщила Лене свой адрес.

На другой день ранним утром Александр Иосифович был у Зачатьевского монастыря. Он подгадал пораньше, чтобы не упустить Лизу. Подумал: лучше разбудить девушку, как бы ни было это невежливо, нежели вовсе прозевать ее и явиться, когда она уже отправится грудью прокладывать дорогу в царство свободы.

Лиза жила в доме, смотрящем окнами прямо на монастырскую стену. Весь дом спал беспробудным сном. Не открывали Александру Иосифовичу очень долго. Наконец к двери пришаркала какая-то старуха – может быть, владелица, – она сглуху все переспрашивала: как? как? как? – будто ворона каркала. Насилу сообразив, что спрашивают жильцов, она размеренно ушаркала восвояси. Через некоторое время, судя по относительно бодрой и легкой поступи, к двери подошел кто-то более молодой и восприимчивый. Александр Иосифович объяснил через створку, что он сибирский знакомый Елизаветы, которая, по его сведениям, должна здесь жить. Лизину фамилию он называть на всякий случай не стал – приобретенный революционный опыт подсказал Александру Иосифовичу, что в его же интересах этого делать при данных обстоятельствах не следует.

Заскрипели, зазвенели засовы и крючки, и дверь приоткрылась. Перед Александром Иосифовичем предстала красивая брюнетка в долгополом мягком халате. Мерцающий свет лампы в ее руке, играя по лицу и прегустым всклокоченным волосам красавицы и отсвечиваясь в огромных черных глазах, придавал ей дьявольскую соблазнительность, подчеркнутую и усиленную к тому же всею неубранною наружностью экзотичной чаровницы, свидетельствующей, что она сию секунду с постели. Прелестница пригласила Александра Иосифовича следовать за ней.

По каким-то темным закоулкам, протискиваясь среди шкапов и сундуков, они прошли в некий чулан или, скорее, кухню, отгороженную занавеской от более просторного помещения, бывшего, как можно было понять, спальней квартиранток. Девушка попросила Александра Иосифовича подождать здесь и скрылась за занавеской. Слышно было, как там она громким шепотом будила Лизу: «Вставай же! Лиза! К тебе пришли!» Вначале в ответ доносился лишь жалобный стон, свидетельствующий о том, что проснуться и подняться для кого-то теперь было лютою пыткой. Потом все-таки эта несчастная жертва раннего пробуждения зашевелилась, закопошилась и, на ощупь, не в силах открыть глаз, поплелась в прихожую к гостю.

Лиза сколько-то вглядывалась в раннего визитера, растирая ладошками то левый, то правый глаз, и… наконец узнала его! Весь сон ее мигом исчез!

– Александр Иосифович! Вы?! – вскрикнула она и подалась к нему.

Кажется, девушка готова была броситься в объятия к своему добрейшему знакомцу и спасителю, но удержалась в самый последний момент и лишь, как принято у социалисток, пожала Александру Иосифовичу руку.

– Ну как вы? Александр Иосифович! Вы были в Петербурге? – засыпала Лиза его вопросами. – Теперь вы куда?

Из-за занавески в это время послышалась какая-то возня. Можно было понять, что там кто-то поспешно одевается. Затем раздался несдержанный стук сапог по доскам, занавеска отлетела в сторону, и… перед Александром Иосифовичем предстал Владимир Мещерин!

Похоже, что и сам Мещерин потерялся. Он услышал, как Лиза назвала визитера по имени-отчеству, и, будто ужаленный, вскочил с постели. Но все-таки он до самого последнего мгновения, пока не увидел гостя воочию, не верил, что такое может быть. А увидев, остолбенел и онемел!

Александр Иосифович хоть и сам опешил, но сообразил все-таки отступить на полшага за Лизу, воспользовавшись заминкой Мещерина.

Этот ретирадный маневр Александра Иосифовича вывел Мещерина из секундного оцепенения. Он рванулся вперед. И невзирая на то, что Лиза оказалась между ним и господином Казариновым, обеими руками схватил Александра Иосифовича за воротник и принялся душить его.