Текст книги "Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник)"

Глава XXVII
в которой Паспарту со скоростью двадцать миль в час проходит курс истории мормонов

За ночь с пятого на шестое декабря поезд, двигаясь в юго-восточном направлении, прошел около пятидесяти миль, после чего повернул на северо-восток и устремился к Большому Соленому озеру.

Около девяти часов утра Паспарту вышел на площадку вагона подышать свежим воздухом. Было морозно, небо покрывали серые тучи, но снег прекратился. Солнечный диск, восходя в тумане, казался больше обычного. Он смахивал на гигантскую золотую монету, и Паспарту занялся было подсчетом его стоимости в фунтах стерлингов, но тут внезапное появление довольно странной фигуры отвлекло нашего героя от сего глубокомысленного занятия.

Этот тип сел в поезд на станции Элко. Он был долговяз, смугл, с черными усами, в черных чулках, черной шелковой шляпе, черном жилете и черных панталонах, на нем были белый галстук и лайковые перчатки. Похоже, из духовных лиц. Он прошел по вагонам из конца в конец поезда, с помощью облаток для запечатывания писем расклеивая на дверях каждого вагона объявления, писанные от руки.

Паспарту подошел к одному из них и прочел: «Досточтимый «старец» Уильям Хитч, мормон-миссионер, пользуясь тем, что оказался в поезде № 48, между одиннадцатью часами и полуднем прочтет в вагоне № 117 проповедь, посвященную мормонизму. Он приглашает на нее всех джентльменов, испытывающих потребность приобщиться к познанию таинств религии „святых последних дней“».

– Конечно, надо пойти, – сказал себе Паспарту, знавший о мормонах только одно: их общежитие основано на многоженстве.

Новость быстро распространилась по вагонам. Пассажиров в поезде было человек сто. Из них более тридцати, заинтересовавшись обещанной проповедью, к одиннадцати часам собрались в 117-м вагоне и уселись на скамейки. Паспарту расположился в первом ряду прихожан. Что до его хозяина и Фикса, ни тот, ни другой не сочли нужным побеспокоить себя ради такой оказии.

В назначенный час «старец» Уильям Хитч встал и раздраженно, будто ожидая, что ему станут перечить и заранее этим возмущенный, закричал:

– Говорю вам, что Джо Смит – мученик и брат его Хайрем – мученик! А гонения правительства Штатов, которое ополчилось на пророков, сделают мучеником и Бригхэма Янга. Кто осмелится утверждать противное?!

Возразить миссионеру, чья экзальтация странно противоречила невозмутимому от природы выражению его лица, никто не рискнул. Его гнев наверняка объяснялся тем, что община мормонов в настоящее время подвергалась тяжким испытаниям. Власти Соединенных Штатов прилагали немалые усилия, чтобы образумить этих неукротимых фанатиков. Так, Бригхэм Янг был заключен в тюрьму как смутьян и многоженец, а затем штат Юта захватили и подчинили федеральным законам. С этого времени ученики пророка удвоили свои усилия: они готовили мятеж, но пока ограничивались обличительными речами, направленными против конгресса.

Как видим, «старец» Уильям Хитч в своем прозелитизме[5]5
  Стремление распространить свою веру.


[Закрыть] зашел так далеко, что даже железную дорогу использовал в этих целях.

И вот он принялся, украшая свою речь бурной жестикуляцией и завываниями, повествовать о движении мормонов, начав с библейских времен. Собравшиеся услышали историю о том, «как в Израиле пророк из колена Иосифова провозгласил постулаты новой религии и завещал их проповедь своему сыну Морому, как спустя столетия эту бесценную книгу, начертанную египетскими письменами, перевел Джозеф Смит-младший, фермер из штата Вермонт, явленный миру в 1825 году как пророк, носитель мистического знания, и наконец, как небесный вестник, представший пред ним в светозарном лесу, передал ему повеления Господни».

Когда дело дошло до этих чудес, кое-кто из слушателей покинул вагон, найдя ретроспекции[6]6
  Обозрения того, что было в прошлом.


[Закрыть] миссионера не слишком интересными, но Уильям Хитч продолжил свой рассказ. Он поведал о том, «как Смит-юниор привлек к исполнению миссии своего отца, братьев и нескольких учеников и вместе с ними основал религию Святых последних дней, признанную затем не только в Америке, но и в Англии, Германии и Скандинавии, которая ныне насчитывает среди своих приверженцев и ремесленников, и многих людей свободных профессий. Они потом организовали колонию в Огайо, воздвигли храм, что обошлось в двести тысяч долларов, и построили в Киркленде свой город, а также Уильям Хитч поведал о том, как Смит стал предприимчивым банкиром и получил от простого человека, чьим занятием была демонстрация мумий, папирус, собственноручно исписанный Авраамом и другими египетскими знаменитостями».

Повествование вышло несколько длинноватым, и ряды слушателей вновь поредели, так что аудиторию миссионера составляли теперь человек двадцать, не более.

Но «старец», презрев это обстоятельство, пустился в детальное описание банкротства, постигшего Джо Смита в 1837 году, когда разоренные акционеры вымазали избранника Господа дегтем и вываляли в перьях, однако тот «спустя несколько лет вновь объявился, как никогда исполненный достоинств и еще более заслуженно почитаемый, чтобы возглавить трехтысячную процветающую общину в Индепенденсе, в штате Миссури, но затем, преследуемый злобой неверных, был вынужден бежать на Дальний Запад».

В вагоне к этому моменту все еще оставался десяток слушателей, в том числе и наш славный Паспарту. Он внимал «старцу», развесив уши, благодаря чему узнал, как «после долгих гонений Смит объявился в Иллинойсе и в 1839 году основал на берегах Миссисипи град Наву-Благолепный с населением до двадцати пяти тысяч душ, сам же стал его мэром, верховным судьей и главнокомандующим, а в 1843-м выставил свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов, но в конце концов его заманили в ловушку в Карфагене, он был брошен в темницу и убит бандой неизвестных в масках…». Когда повествователь добрался до трагического финала, ему внимал один-единственный слушатель, и «старец», глядя в лицо Паспарту (ибо это был он), завораживая его пылкой речью, возвестил, что через два года после убийства Смита его преемник, боговдохновленный пророк Бригхэм Янг, покинул град Наву и обосновался на берегах Соленого озера; здесь, на великолепной земле, среди плодородныхдолин Юты, что раскинулись на пути переселенцев, стремящихся в Калифорнию, он основал новую общину, которая благодаря обычаям мормонского многоженства неимоверно разрослась.

– Вот почему, – заявил Уильям Хитч, – конгресс обуяла зависть к нам! Да, именно поэтому войска Соединенных Штатов топчут поля Юты, а нашего вождя, пророка Брайама Юнга, разнузданно поправ справедливость, бросили в тюрьму! Но неужели мы уступим насилию? Никогда! Изгнанные из Вермонта, из Иллинойса и Огайо, вытесненные из Юты и Миссури, мы еще найдем где-нибудь тот вольный край, где раскинем наши шатры! А вы, мой верный ученик? – тут «старец» устремил свирепый взор на своего единственного слушателя. – Увижу ли и ваш шатер под сенью нашего стяга?

– Нет! – вскричал храбрый Паспарту и пустился наутек, предоставив этому одержимому проповедовать в пустыне.

Пока он вещал, поезд шел на хорошей скорости и около половины первого достиг северо-западной оконечности Соленого озера. Отсюда взгляду открывается вид на огромное водное пространство, названное также Мертвым морем, в которое впадает американский Иордан. Озеро бесподобно, его обрамляют живописные дикие утесы, на их широких основаниях поблескивает белый соляной налет, до самой водной глади. Это пространство встарь было еще обширнее, но берега, со временем становясь круче от наносов, наступали на озеро, так что его поверхность несколько сузилась, а глубина возросла.

Соленое озеро имеет около семидесяти миль в длину и тридцать пять в ширину и расположено на высоте трех тысяч восьмисот футов над уровнем моря. Этим оно отличается от Битумного озера, глубина которого больше на тысячу двести футов, к тому же первое – более соленое и содержит в воде до четверти твердых веществ от общей массы. Удельный вес здешней воды – 1170, тогда как для дистиллированной он равен 1000. Поэтому рыба здесь не живет. Если ее и заносит сюда из Иордана, Вебера и других рек, она быстро погибает. Но россказни о том, будто плотность воды в озере такова, что человек не может в него погрузиться, – неправда.

Сельская местность в прибрежных районах великолепно возделана: мормоны знают толк в земледелии. Куда ни глянь – ранчо, загоны для домашнего скота, поля ячменя, кукурузы, сорго, пышные луга, повсюду изгороди из шиповника, зарослей акации и молочая – так выглядел бы этот край через шесть месяцев, но в описываемое время года земля скрывалась под тонким слоем запорошившего ее снега.

В два часа дня поезд остановился на станции Огден, и пассажиры с него сошли. Отправление ожидалось только в четыре часа, так что у мистера Фогга, миссис Ауды и их спутников было время съездить в «Город святых» по коротенькому ответвлению, ведущему туда из Огдена. Двухчасов вполне достаточно для осмотра этого типичного американского города: как таковой он построен по единому стандарту Штатов – в виде гигантской шахматной доски, расчерченной длинными холодными линиями и подавляющей, как выразился Виктор Гюго, «унылой мрачностью прямыхуглов». Основатель «Города святых» не смог преодолеть характерного англо-саксонского стремления к примитивной симметрии. В этой удивительной стране, жители которой явно не доросли до ее установлений, все делается напрямую и «сплеча»: города, дома, глупости.

Итак, в три часа путешественники разгуливали по улицам города, который простирается от берега Иорданадо первых отрогов Уосатчскихгор. Как им показалось, церквей в городе то ли очень мало, то ли нет вовсе. Однако монументальные здания имелись: дом пророка, здание суда и арсенал. Здешние дома были построены из голубоватого кирпича, с верандами и галереями, среди садов, обрамленных пальмами, акациями и цератониями, а весь город обнесен стеной, сложенной в 1853 году из глины и камня. На главной улице, где находился рынок, высилось несколько украшенных флагами гостиниц, в том числе «Отель Соленого озера».

Город не показался мистеру Фоггу и его спутникам особенно людным. Улицы были почти пустынны, впрочем, за исключением той части города, где находился храм. Путешественники попали туда лишь после того, как миновали несколько кварталов, окруженных палисадами. Женщины встречались им довольно часто, их многочисленность объясняется оригинальным составом мормонской семьи. Однако не следует думать, что все мормоны – многоженцы. Они вольны поступать как захотят, но следует отметить, что жительницы штата Юта больше всего на свете стремятся выйти замуж, ибо мормонское небо согласно местным верованиям не дарует загробного блаженства одиноким, если они женского пола. Эти несчастные создания не выглядели ни счастливыми, ни довольными. Некоторые из них – наверняка те, кто побогаче, – носили черные шелковые жакеты, свободные в талии и с капюшонами, или покрывали головы подчеркнуто скромными шалями. На прочих были платья исключительно из ситца.

Паспарту, будучи убежденным холостяком, с некоторым испугом взирал на этих мормонок, призванных совместнымиусилиями группы из нескольких жен ублаготворять одного мормона. Впрочем, здравый смысл подсказывал ему, что их супруг достоин еще большего сожаления. Француза ужасала мысль о такой участи: провести стадо из стольких дам через все превратности земного существования, пригнать их в мормонский рай, но и там на веки вечные остаться в их обществе, отныне пребывая заодно и в компании достославного Смита, чья персона будет украшать своим присутствием это место неземного блаженства. Нет, Паспарту отнюдь не ощущал призвания к подобной миссии, а между тем ему уже казалось – хотя здесь он, быть может, заблуждался, – что во взглядах, которые жительницы Грейт-Лейк-Сити бросали на него, сквозила настораживающая заинтересованность.

К счастью, его пребыванию в «Городе святых» не суждено было слишком затянуться. В четыре часа без нескольких минут путешественники вернулись на вокзал и заняли свои места в вагоне поезда. Раздался свисток, колеса локомотива, чуток пробуксовав, потянули состав по рельсам, поезд начал помаленьку набирать скорость, но тут послышались крики:

– Стойте! Подождите!

Поезд, который тронулся, так не остановишь. Джентльмен, издававший эти вопли, по всей видимости, опоздал. Он мчался со всех ног. На его счастье, бег не замедляли ни двери, ни барьеры – на этом вокзале их не было. Мормон ринулся на пути, успел вскочить на подножку последнего вагона, ввалился внутрь и, задыхаясь, рухнул на одну из скамей.

Паспарту, с волнением наблюдавший за этой погоней, достойной гимнаста, стал приглядываться к опоздавшему пассажиру. Когда же он вдобавок узнал, что к столь поспешному бегству этого гражданина Юты побудила семейная сцена, парня охватило жгучее любопытство. Поэтому, едва мормон отдышался, Паспарту набрался смелости, чтобы учтиво осведомиться, сколько у того жен: дескать, судя по тому, как бедняга удирал, можно предположить, что их как минимум двадцать.

– Одна, сударь! – мормон воздел руки к небу. – Одна, но я сыт по горло!

Глава XXVIII
где Паспарту тщетно взывает к разуму своих спутников

Отъехав от Большого Соленого озера и станции Огден, поезд в течение часа шел на север к Вебер-ривер; с момента отбытия из Сан-Франциско он покрыл уже около девятисот миль. Затем дорога вновь повернула к востоку, и состав двинулся через Уосатчские горы, где опасность крушения заметно возрастала. Проложить железную дорогу между этим горным массивом и собственно Скалистыми горами, вполне заслуживающими такого названия, – задача, стоившая американским инженерам наиболыиихусилий. На этом участке каждая миля железнодорожного пути обошлась правительству Штатов в сорок восемь тысяч долларов – изрядный перерасход, если сравнить с шестнадцатью тысячами, каких требовала прокладка аналогичного рельсового пути в равнинной местности. Но инженеры, как уже было сказано, не боролись с природой – они старались перехитрить ее, обходя препятствия. Поэтому пассажирам на всем пути к побережью встретился всего один туннель длиной четырнадцать тысяч футов.

Именно у Соленого озера железная дорога забирается особенно высоко в горы. Оттуда она, описав сильно вытянутую дугу, спускается в долину Биттер-крик, чтобы затем подняться вновь до водораздела между Атлантическим и Тихим океанами. В этом горном районе протекает очень много речек. Поезд то и дело проезжал по мостам через Мадди, Грин-ривер и другие. Паспарту изнывал от нетерпения, которое лишь усиливалось по мере приближения к цели. Да и Фикс, в свою очередь, хотел, чтобы эта слишком пересеченная местность поскорее осталась позади. Он боялся задержек, несчастных случаев, ему больше, чем самому Филеасу Фогту, не терпелось вступить на землю Британии!

В десять часов вечера поезд остановился было у станции Форт-Бриджер, но почти тотчас покатил снова, чтобы, пройдя еще двадцать миль, оказаться на территории штата Вайоминг – в прошлом Дакоты. Дорога все время шла по долине реки Биттер, одной из тех водных артерий, что образуют бассейн Колорадо.

Назавтра, то есть 7 декабря, была сделана пятнадцатиминутная остановка на станции Грин-ривер. Ночью прошел снег, довольно обильный, но пополам с дождем, такчто он почти тотчас растаял и не мог помешать движению поезда. И все же Паспарту не переставал тревожиться из-за скверной погоды, ведь если колеса завязнут в сугробах, весь замысел путешествия пойдет насмарку.

«И чего ради хозяину вздумалось затеять этот вояж зимой? – роптал он про себя. – Мог бы, кажется, дождаться благоприятного времени года, тогда бы у него и шансов побольше было, разве не так?»

Но между тем как честный малый только и делал, что озабоченно посматривал на небо и тревожился, не холодает ли, миссис Ауда испытывала куда более острый страх совсем подругой причине.

Дело в том, что на остановке у Грин-ривер, когда некоторые пассажиры, выйдя из поезда, прогуливались по платформе в ожидании отправления поезда, молодая женщина, глядя в окно, узнала среди них полковника Стэмпа Дабл-ю Проктора, того самого американца, который на митинге в Сан-Франциско так грубо повел себя по отношению к Филеасу Фоггу. Опасаясь быть узнанной, миссис Ауда, увидев его, откинулась назад, подальше от окна.

Такое стечение обстоятельств поразило молодую женщину не на шутку. Она успела привязаться к тому, кто, как бы холодно ни держался, что ни день давал ей все новые доказательства самой безоглядной преданности. Вне всякого сомнения, она не отдавала себе отчета, насколько глубока ее симпатия к спасителю. Она все еще называла ее благодарностью, не замечая, что это чувство стало чем-то большим. Вот почему у нее сжалось сердце, когда она узнала грубияна, у которого мистер Фогг рано или поздно намеревался потребовать удовлетворения. По всей видимости, полковник Проктор чисто случайно оказался в том же поезде, что и они, но так или иначе, он был здесь. Теперь задача состояла в том, чтобы любой ценой помешать Филеасу Фоггу заметить своего противника.

Но вот поезд тронулся, и миссис Ауда, пользуясь моментом, когда мистер Фогг задремал, сообщила Фиксу и Паспарту о сложившейся ситуации.

– Значит, этот Проктор в поезде! – воскликнул Фикс. – Но успокойтесь, мадам: прежде чем схлестнуться с Фоггом… с мистером Фоггом, он будет иметь дело со мной! Я считаю, что во всей этой истории самое тяжкое оскорбление было нанесено именно мне!

– И к тому же, – вмешался Паспарту, – каким бы там полковником он ни был, я им займусь.

– Господин Фикс, – возразила миссис Ауда, – мистер Фогг никому не позволит сводить счеты вместо него. Как истинный мужчина, он намерен отыскать обидчика, и сам говорил, что готов для этого вернуться в Америку. А значит, если он увидит полковника Проктора, мы не сможем помешать поединку, и тогда возможны печальные последствия. Следовательно, надо сделать так, чтобы он его не заметил.

– Вы правы, мадам, – согласился Фикс. – Поединок может все погубить. Мистер Фогг, будь он хоть победителем, хоть побежденным, задержится, и…

– И, – подхватил Паспарту, – это обеспечит выигрыш джентльменам из Реформ-клуба. Но ведь мы через четыре дня уже будем в Нью-Йорке! Так вот, если мой хозяин не будет выходить из вагона в эти четыре дня, можно надеяться, что он не столкнется с этим проклятым американцем, пропади он пропадом! Ну, да мы сумеем не допустить беды…

На этом разговор оборвался. Мистер Фогг, проснувшись, стал смотреть на проплывающий ландшафт сквозь запорошенное снегом оконное стекло. Но позже, выбрав момент, когда ни его господин, ни миссис Ауда не могли их услышать, Паспарту спросил полицейского инспектора:

– Вы и вправду готовы драться за него?

– Я все сделаю, чтобы доставить его в Европу живым! – сказал Фикс просто. В его голосе слышалась непреклонная решимость.

Паспарту почувствовал какую-то холодную дрожь, пробежавшую по спине, но его доверие к своему хозяину не поколебалось ни на йоту.

Но найдется ли средство, чтобыудержать мистера Фогга в этом купе, предотвратив тем самым его встречу с полковником? Впрочем, особых трудностей здесь быть не должно, учитывая, что этот джентльмен столь малоподвижен и нелюбопытен по натуре. Как бы то ни было, инспектор полиции, похоже, нашел верный способ. Спустя несколько минут он сказал Филеасу Фоггу:

– Как долго тянутся, сударь, эти часы, которые проходят в поездке по железной дороге!

– Ваша правда, – отвечал джентльмен. – Но все же они проходят.

– На борту пакетботов, – продолжал инспектор, – вы обычно коротали время за вистом, не так ли?

– Да, – сказал Филеас Фогг, – но здесь это было бы трудно. У меня нет ни карт, ни партнеров.

– О, мы найдем, где купить карты. В вагонах американских поездов торгуют всем на свете. Что до партнеров, если мадам случайно…

– Разумеется, сударь, – с живостью откликнулась молодая женщина. – Вист мне знаком. Это составная часть английского воспитания.

– Я тоже льщу себя надеждой, что в висте кое-что смыслю, – продолжал Фикс. – Итак, сыграем втроем – с «выходящим».

– Как вам угодно, сударь, – отвечал Филеас Фогг, радуясь, что даже в поезде сможет вернуться к любимой игре.

Паспарту был послан на поиски проводника и вскоре вернулся с двумя полными колодами карт, фишками, жетонами и маленькой столешницей, обтянутой сукном. Оказалось все, что нужно. Игра началась.

В вист миссис Ауда играла недурно, даже заслужила от сурового Филеаса Фогга несколько похвал. Что до инспектора, он оказался первоклассным игроком, достойным противником джентльмена.

«Теперь, – сказал себе Паспарту, – мы его удержим. Никуда он не денется!»

В одиннадцать утра поезд достиг водораздела между бассейнами двух океанов. Он пролегает по Бриджерскому перевалу на высоте семи тысяч пятисот двадцати четырех английских футов над уровнем моря, это одна из самых высоко расположенных точек местности, по которой проходит железная дорога, пересекающая Скалистые горы. Примерно в двух сотнях миль от перевала взгляду путешественников, наконец, открылись бескрайние равнины, что простираются до самого Атлантического океана и словно специально созданы природой для строительства железной дороги.

Теперь пассажиры уже могли видеть первые речки, текущие по горным склонам Атлантического бассейна, впадавшие в Норт-Платт-ривер или в ее притоки. На севере и на востоке весь горизонт заслоняла северная оконечность Скалистых гор – гигантский полукруг, увенчанный пиком Ларами. Между этими горами и железной дорогой расстилались обширные, щедро орошаемые долины. Справа от рельсового пути гряда за грядой громоздились первые отроги горного массива, который, загибаясь к югу, доходил до истоков реки Арканзас – одного из самых многоводных притоков Миссури.

В половине первого перед глазами пассажиров промелькнул форт Халлек, господствующий над этой местностью. Еще несколько часов – и Скалистые горы остались позади. Таким образом, можно было надеяться, что трудный отрезок пути обошелся без крушений и поломок. Да и снегопад прекратился. Погода стала сухой и студеной. Вспархивали, уносясь вдаль, большие птицы, вспугнутые локомотивом. Ни один крупный хищник, медведь или волк, в поле зрения не появлялся. Вокруг простиралась пустыня, нагая, безбрежная.

После завтрака, с удобством сервированного прямо в вагоне, мистер Фогг с партнерами уселись было за свой нескончаемый вист, как вдруг раздалось несколько оглушительных свистков. Поезд остановился.

Открыв дверь вагона, Паспарту высунулся наружу, но не обнаружил ничего, что объясняло бы остановку. Никакой станции в пределах видимости не было.

На мгновение миссис Ауда и Фикс испугались, как бы мистеру Фоггу не вздумалось выйти из вагона. Но джентльмен ограничился тем, что сказал слуге:

– Ступайте же, посмотрите, что там такое.

Паспарту опрометью ринулся исполнять приказание. Между тем человек сорок пассажиров уже покинули свои места и также высыпали из вагона. Среди них был и полковник Стэмп Дабл-ю Проктор.

Красный сигнал семафора – вотчто преграждало путь. Машинист и кондуктор, также сошедшие с поезда, оживленно препирались о чем-то с путевым обходчиком, которого начальник ближней станции Медисин-Боу выслал навстречу. Пассажиры, подойдя к ним, тоже ввязались в спор. В их числе оказался и упомянутый выше полковник Проктор, выделяющийся своим зычным голосом и повелительными жестами.

Приблизившись, Паспарту услышал, как путевой обходчик говорил:

– Нет! Проехать никак невозможно! Мост в Медисин-Боу расшатан, он не выдержит тяжести поезда.

Висячий мост, о котором шла речь, был перекинут через поток в одной миле от того места, где остановился поезд. По словам путевого обходчика, мост грозил рухнуть: некоторые из тросов, поддерживавших полотно, порвались, выехать на него сейчас было бы немыслимым риском. Итак, обходчик не преувеличивал, утверждая, что проезда нет. К тому же надо заметить, американцы обычно беспечны. Там, где даже они вспоминают об осторожности, не последовать их примеру – чистое безумие.

Паспарту, не смея отправиться к мистеру Фоггу с таким сообщением, продолжал слушать спорщиков, стиснув зубы, окаменев, как статуя.

– Ах, черт побери! – кричал полковник Проктор. – Уж не следует ли нам зазимовать здесь, пустить корни в снегу? Воображаю!

– Полковник, – обратился к нему кондуктор, – на станцию Омаха отправлена телеграмма с просьбой выслать встречный поезд. Но маловероятно, что он придет в Медисин-Боу раньше шести.

– В шесть часов! – простонал Паспарту.

– Само собой, – подтвердил кондуктор. – Впрочем, нам и самим потребуется столько же времени, чтобы добраться до станции пешком.

– Пешком?! – в один голос закричали пассажиры.

– Это сколько же надо пройти? – спросил кто-то.

– До реки миль двенадцать, – сказал кондуктор. – А станция на том берегу.

– Двенадцать миль топать по снегу! – взревел Стэмп Дабл-ю Проктор.

Тут он обрушил лавину проклятий на железнодорожную компанию, лично на кондуктора, и взбешенный Паспарту был уже готов присоединить свой голос к этому монологу, составив с полковником дуэт. Вот оно, непреодолимое материальное препятствие, и на сей раз все банкноты его господина бессильны!

Вдобавок и остальные пассажиры были весьма раздосадованы непредвиденной задержкой, а еще больше тем, что их вынуждают миль пятнадцать тащиться пешком по заснеженной равнине. Поднялся всеобщий галдеж, столь громкие выкрики и ругань наверняка привлекли бы внимание Филеаса Фогга, не будь джентльмен поглощен игрой.

Тем не менее Паспарту осознал, что должен известить хозяина о случившемся, и, повесив нос, уже направился к вагону, когда машинист поезда, истый янки по фамилии Форстер, вдруг возвысил голос:

– Господа! Может, у нас и есть способ проехать!

– По мосту? – переспросил какой-то пассажир.

– По мосту.

– На нашем поезде? – оживился полковник.

– На нашем поезде.

Паспарту замер на месте, ловя каждое слово машиниста.

– Да ведь мост того гляди рухнет! – опять завел свое кондуктор.

– Неважно, – отвечал Форстер. – Мне сдается, что, если разогнать поезд до предельной скорости, есть шанс проскочить.

– А, дьявол! – пробормотал Паспарту.

Однако некоторой части пассажиров это предложение понравилось, особенно полковнику Проктору. Он, горячая голова, счел подобный замысел абсолютно выполнимым. И даже напомнил, что у некоторых инженеров возникала идея «безмостовой» переправы через реки: пускать прочно подогнанные негнущиеся поезда на максимальной скорости и так далее… В конечном счете дело обернулось так, что все заинтересованные лица встали на сторону машиниста.

– У нас пятьдесят шансов из ста, что прорвемся, – сказал один.

– Шестьдесят, – заявил второй.

– Восемьдесят, нет, девяносто!

Паспарту, хоть и готовый на все, только бы скорее переправиться через Медисин-крик, был ошеломлен. Затея казалась ему все-таки слишком «американской».

«Ктому же, – сообразил он вдруг, – можно сделать куда проще, а этим людям даже невдомек!..»

– Сударь, – он обратился к одному из собравшихся, – способ, предлагаемый машинистом, кажется мне немного рискованным, а между тем…

– Восемьдесят шансов! – оборвал пассажир и повернулся к нему спиной.

– Я знаю, – продолжал Паспарту, обращаясь к другому джентльмену, – но если поразмыслить…

– Не о чем тут размышлять! – закричал и этот американец, пожимая плечами. – Что болтать без пользы? Машинист ясно сказал: прорвемся!

– Конечно, – не унимался Паспарту, – прорвемся, но, может, благоразумнее было бы…

– Что? Благоразумнее?! – завопил полковник Проктор, которого это слово, случайно коснувшись его слуха, заставило подскочить. – На предельной скорости, вам говорят! На предельной скорости!

– Я знаю… Я понимаю… – бормотал Паспарту, которому никак не давали договорить. – Однако было бы если не благоразумнее, раз это слово вас так раздражает, то, по крайней мере, естественнее…

– А? Что? Вот пристал! Да чего ему надо с этим его «естественнее»? – заорали со всех сторон.

Бедный малый уж и не знал, выслушает ли его наконец хоть кто-нибудь.

– А вы часом не трусите? – рявкнул полковник Проктор.

– Я трушу? – закричал Паспарту. – Что ж, ладно! Я вам всем покажу, что француз может быть не трусливее такого американца, как вы!

– В вагоны! В вагоны! – надрывался кондуктор.

– Да! В вагоны! – подхватил Паспарту. – И немедленно! Но никто не помешает мне считать, что было бы естественнее, если бы мы, пассажиры, сперва пешком перешли через мост, а уж потом – поезд!

Но этого разумного замечания никто не услышал, ни одна душа не пожелала признать его правоту.

Путешественники снова разошлись по вагонам. Паспарту уселся на свое место, ни слова не проронив о том, что только что произошло. Игроки же были всецело поглощены вистом.

Локомотив издал пронзительный свисток. Машинист дал задний ход, отведя состав на добрую милю, подобно спортсмену, который хочет получше разогнаться перед прыжком.

Раздался новый свисток, и поезд опять двинулся вперед, мчась все быстрее; скорость стала чудовищной, теперь слышался только надсадный вой локомотива, поршни которого делали двадцать ходов в секунду, колесные оси дымились, несмотря на обильную смазку. Громоздкий состав, несущийся со скоростью ста миль в час, можно сказать, летел, едва касаясь рельс. Его тяжесть, пожираемая скоростью, как бы таяла.

И он таки перемахнул через реку! Промелькнул, точно молния. Смотрящие из окон никакого моста даже не увидели. Состав будто перепрыгнул с одного берега на другой, и машинисту удалось остановить разогнавшийся паровоз только в пяти милях за станцией.

Но едва поезд оставил реку позади, как мост, вконец разболтанный, с грохотом обрушился в быстрые воды Медисин.