Текст книги "Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник)"

Глава XI. Путники в беде

Действительно, при этом кратком затишье до них донеслись крики – они звучали с дороги: кричавший, видимо, находился невдалеке от расщелины, где нашел убежище тарантас.

Это походило на безнадежный призыв путника, попавшего в беду.

Михаил Строгов насторожился, вслушиваясь. Ямщик тоже слушал, но качал головой, словно ему казалось немыслимым откликнуться на этот зов.

– Путники зовут на помощь! – воскликнула Надя.

– На нас пусть не рассчитывают! – буркнул ямщик.

– Это еще почему? – возмутился Михаил. – Разве мы не должны сделать для них то же, что они бы сделали в подобном случае для нас?

– Но вы же не станете рисковать экипажем и лошадьми!..

– Я пойду пешком, – заявил Строгов.

– Я пойду с тобой, брат, – сказала юная ливонка.

– Нет, останься, Надя. С тобой побудет ямщик. Я не хочу оставлять его одного…

– Хорошо, – ответила Надя.

– Что бы ни случилось, не выходи из этого укрытия!

– Ты найдешь меня здесь.

Михаил Строгов пожал руку своей спутнице и, обойдя выступ склона, исчез в темноте.

– Твой брат делает большую ошибку, – сказал ямщик.

– Он прав, – возразила Надя просто.

Тем временем Михаил Строгов быстро шел вперед по дороге. Он очень спешил на помощь тем, кто издавал столь отчаянные крики, но его подстегивало и нетерпеливое желание узнать, кто такие эти путешественники, которым гроза не помешала отправиться в горы. Ведь он не сомневался, что это те самые, чья телега все время опережала его тарантас.

Дождь перестал, но ураган еще усилился. Крики, приносимые порывами ветра, становились все отчетливее. С того места, где Михаил оставил Надю, уже нельзя было ничего разглядеть. Дорога петляла, и вспышки молнии озаряли только выступ склона, заслоняющий ее извив. Шквалы, с разгона врезаясь в горный массив, образовывали бешеные завихрения, сквозь которые трудно пробиться, – это требовало от Строгова при всей его незаурядной силе огромного напряжения.

Вскоре стало очевидно, что путники, чьи крики он слышал, уже совсем близко. Хотя увидеть их Михаил еще не мог, то ли потому, что буря отшвырнула их в сторону от тракта, то ли из-за темноты, но их слова он теперь различал явственно.

И вот что он, к некоторому своему удивлению, услышал:

– Тупица! Ты вернешься или нет?

– Дай только добраться до ближайшей станции! Я уж позабочусь, чтобы тебя отодрали кнутом!

– Ты меня слышишь, чертов кучер? Эй! Где ты там?

– Вот, значит, как в этой стране возят пассажиров!

– А эта развалина, которую они называют телегой!

– Эй! Трижды скотина! Удрал! Ему, похоже, плевать, что он бросил нас посреди дороги!

– Так поступить со мной! С аккредитованным репортером! С англичанином! Я пожалуюсь в канцелярию посольства, добьюсь, чтобы его повесили!

Было очевидно, что говоривший так разъярен не на шутку. Однако Михаилу Строгову вдруг почудилось, что второй собеседник воспринимает происходящее и собственную участь по-другому. Тому порукой были неожиданный посреди подобной сцены взрыв хохота и последовавшие за ним слова:

– Ладно же! Нет, решительно, это сущая умора!

– Вы осмеливаетесь смеяться? – отозвался весьма едкий голос гражданина Соединенного Королевства.

– Да, дорогой собрат, разумеется! И от всей души, притом это лучшее, что я могу сделать! Советую вам поступать также! Право слово, смешнее быть не может, такого никто не видал!

В то же мгновение сильнейший удар грома наполнил ущелье несусветным грохотом, а горное эхо многократно умножило этот без того ужасающий звук. Но потом, когда заглох последний громовый раскат, веселый голос послышался снова:

– Да, невероятная потеха! Вот уж воистину такое никогда бы не произошло во Франции!

– Ив Англии! – откликнулся британец.

Тут Михаил Строгов при ярком свете молнии увидел посреди дороги, шагах в двадцати, двух путешественников, сидевших рядом на задней скамейке странной повозки, похоже, глубоко завязнувшей в какой-то колее.

Он подошел к ним, причем один продолжал смеяться, а другой сердито бурчать. Теперь Михаил их узнал: это были те два газетчика, что плыли с ним на «Кавказе» всю дорогу от Нижнего Новгорода до Перми.

– Эй! Здравствуйте, сударь! – закричал француз. – Весьма рад вас видеть в подобных обстоятельствах! Позвольте представить вам моего близкого врага – господина Блаунта!

Английский репортер отвесил поклон и, вероятно, собирался, в свою очередь, согласно канонам учтивости представить своего коллегу Альсида Жоливе, но Михаил Строгов остановил его:

– В этом нет надобности, господа: мы с вами знакомы. Нам уже довелось плыть вместе по Волге.

– А!.. Хорошо! Прекрасно! Итак, господин…?

– Николай Корпанов, купец из Иркутска, – ответил Михаил Строгов. – Может быть, вы поведаете мне, какое приключение, столь прискорбное в глазах одного и забавное для другого, случилось с вами обоими?

– Посудите сами, господин Корпанов! – отвечал Альсид Жоливе. – Только представьте: наш возница умчался вместе с передком своей адской повозки, бросив нас посреди дороги в отломанной задней половине этого нелепого экипажа! На двоих нам осталась худшая половина телеги и ни кучера, ни лошадей! Не правда ли, это абсолютно, непомерно смешно?

– Здесь нет ровным счетом ничего смешного! – отрезал англичанин.

– Да полно, коллега! Вы совершенно не умеете смотреть на вещи с положительной стороны!

– А как нам теперь продолжать путь, позвольте вас спросить? – проворчал Гарри Блаунт.

– Нет ничего проще! – отвечал Альсид Жоливе. – Вы впрягаетесь в то, что осталось от нашей кареты, я берусь за поводья, словно настоящий ямщик, называю вас моим голубком, и вы пускаетесь рысью, как подобает почтовому коню!

– Господин Жоливе, – процедил англичанин, – эта шутка переходит все границы, и я…

– Не беспокойтесь, коллега. Когда вы запыхаетесь, мы поменяемся местами, и если я не покачу вас вперед с адским ветерком, вы будете вправе обзывать меня сопящей улиткой и полудохлой черепахой!

Альсид Жоливе болтал так добродушно, что Михаил Строгов не смог удержаться от улыбки.

– Господа, – сказал он, – есть способ получше. Мы сейчас на самом перевале Уральского хребта, это значит, что дальше нам останется только спускаться вниз по горному склону. Мой экипаж там, за пятьсот шагов отсюда. Я одолжу вам одну из своих лошадей, ее можно запрячь в то, что осталось от вашей телеги, и если не произойдет какой-нибудь аварии, завтра мы все вместе прибудем в Екатеринбург.

– Господин Корпанов, – вскричал Альсид Жоливе, – вот предложение, исходящее от великодушного сердца!

– Должен прибавить, сударь, – отвечал Строгов, – что если я не предлагаю вам места в моем тарантасе, то лишь по одной причине: там их всего два, и эти места занимаем мы с сестрой.

– Сударь, тут не о чем говорить! – засмеялся Альсид Жоливе. – Мы с коллегой, с вашей лошадью и остатком своей полутелеги доскачем до самого края света!

– Мы принимаем ваше любезное предложение, сударь, – заключил Гарри Блаунт. – Что до этого ямщика!..

– О, уверяю вас, с ним такое не впервые стряслось! – сказал Михаил Строгов.

– Но тогда почему он не вернулся? Ведь этот несчастный паршивец прекрасно знает, что мы остались на дороге!

– Он-то? Да он понятия об этом не имеет!

– Как? Этот славный малый не знает, что его телега раскололась надвое?

– Именно так. Он с самым чистым сердцем доставит первую половину в Екатеринбург!

– Говорил же я вам, коллега, что весь этот случай – чистая умора! – восхитился Альсид Жоливе.

– Итак, господа, если вы хотите следовать за мной, – продолжал Михаил Строгов, – пойдемте к моему экипажу, а затем…

– Но как быть с телегой? – напомнил англичанин.

– Да не бойтесь, мой дорогой Блаунт, она не упорхнет! – закричал Альсид Жоливе. – Она так плотно вросла в землю, что если ее здесь оставят, к будущей весне она выпустит листочки!

– Идемте же, господа, – поторопил Михаил Строгов, – и вытащим сюда тарантас.

Француз и англичанин встали с задней скамейки, ставшей теперь заодно и передней, и пошли вслед за Михаилом.

На ходу Альсид Жоливе по своему обыкновению продолжал благодушно болтать – видно, никакие невзгоды не могли испортить ему настроение.

– Право же, господин Корпанов, – сказал он Михаилу Строгову, – вы нас выручаете из знатной переделки!

– Сударь, – возразил тот, – я делаю только то, что всякий сделал бы на моем месте. Если бы путники не помогали друг другу, осталось бы только перегородить все дороги!

– Долг платежом красен, сударь. Если вы далеко заедете в этих степях, возможно, мы еще встретимся, и тогда…

Хотя Альсид Жоливе не задавал Строгову прямого вопроса о том, куда он направляется, но тот, не желая вызвать подозрение, что он скрытничает, тотчас отозвался:

– Я еду в Омск, господа.

– А мы с господином Блаунтом, – продолжал Альсид Жоливе, – катим куда глаза глядят. Туда, где попадем еще, может, на какой-нибудь бал, а если и нет, новость ту или другую уж наверняка поймаем.

– В областях, охваченных нашествием? – спросил Михаил Строгов чуть торопливее, чем следовало.

– Именно так, господин Корпанов. Да, вас мы там вряд ли встретим!

– Ваша правда, господа, – ответил Строгов. – Я не большой охотник до ружейной стрельбы, не хочу, чтобы меня пырнули пикой, и вообще при своем мирном нраве не лезу туда, где дерутся.

– Это огорчительно, сударь, весьма огорчительно. Нет, в самом деле, мы можем только сожалеть, что расстанемся с вами так скоро! Но когда мы покинем Екатеринбург, может быть, наша счастливая звезда пожелает, чтобы мы еще немного, хоть несколько дней, попутешествовали вместе?

– Значит, и выдержите путь в Омск? – поинтересовался Строгов, на миг призадумавшись.

– Да мы сами ничего пока об этом не знаем, – ответил Альсид Жоливе, – но наверняка двинемся прямиком в Ишим, а когда окажемся там, будем действовать по обстоятельствам.

– Что ж, господа, – сказал Михаил Строгов, – до Ишима мы доедем сообща.

Он, разумеется, предпочел бы путешествовать один, но если попытаться отделаться от попутчиков, это может показаться подозрительным. К тому же, если Альсид Жоливе и его собрат намерены задержаться в Ишиме, не сразу ехать в Омск, отчего не проделать этот отрезок пути вместе с ними, это ведь не сулит осложнений?

– Хорошо, договорились, – произнес он. – Едем вместе.

И помолчав, самым равнодушным тоном спросил:

– У вас есть мало-мальски надежные сведения о том, где сейчас могут находиться захватчики?

– Черт возьми, сударь, нам известно только то, о чем говорили в Перми, – ответил Альсид Жоливе. – Войска Феофар-хана наводнили всю Семипалатинскую губернию и вот уже несколько дней продвигаются форсированным маршем вниз по течению Иртыша. Так что вам надо спешить, если хотите попасть в Омск раньше них.

– Да, верно, – отозвался Михаил Строгов.

– Поговаривали еще, будто полковнику Огарову удалось посредством переодевания изменить свою наружность и перейти границу, а теперь он не замедлит присоединиться к предводителю азиатов в самом центре восставшего края.

– Но как такие вещи становятся известны? – спросил Строгов, которого эти новости, более или менее правдоподобные, касались напрямую.

– Э, также, как достоянием молвы становится все, – ответил Альсид Жоливе. – Это носится в воздухе.

– И у вас есть серьезные основания думать, что полковник Огаров в Сибири?

– Я даже слышал, что он наверняка выбрал дорогу из Казани в Екатеринбург.

– А, так вы это знали, господин Жоливе? – сказал Гарри Блаунт, выведенный из своего немого оцепенения фразой французского репортера.

– Знал, – усмехнулся Альсид Жоливе.

– А о том, что он, по всей вероятности, переоделся цыганом, вы тоже проведали? – продолжал Гарри Блаунт.

– Цыганом?! – вскрикнул Строгов, это у него вырвалось невольно: он вспомнил двух цыган в Нижнем Новгороде, плавание на «Кавказе», высадку в Казани…

– Я знал достаточно, чтобы написать об этом моей кузине, – с улыбкой заметил Альсид Жоливе.

– Видно, в Казани вы времени даром не теряли! – сухо обронил англичанин.

– Воистину так, дорогой коллега. Пока «Кавказ» загружался всем необходимым, я поступал по примеру «Кавказа»!

Михаил Строгов больше не слушал ехидных реплик Гарри Блаунта и Альсида Жоливе, которые продолжали препираться между собой. Ондумал отой цыганской труппе, о старом цыгане, лица которого не смог разглядеть, о странной женщине, что была с ним, о пристальном настораживающем взгляде, который она бросила на него. Строгов пытался мысленно сопоставить все детали этой встречи, как вдруг невдалеке послышался выстрел.

– Ах! Господа, вперед! – закричал Михаил.

«Смотри-ка! Для почтенного торговца, готового бежать от ружейной пальбы, он что-то слишком резво мчится туда, где ее слышит!» – сказал себе Альсид Жоливе.

И вместе с Гарри Блаунтом, который тоже был не из тех, кто плетется в хвосте, он устремился следом за Строговым.

Минуты не прошло, как все трое уже подбегали к выступу скалы, за которым у поворота дороги был спрятан тарантас.

Группа сосен, подожженных молнией, все еще пылала. Дорога была пустынна. Но Михаил Строгов не мог ошибиться: выстрел был, и прозвучал он именно отсюда.

Внезапно послышался грозный рев, и тут же за каменной стенкой раздался еще один выстрел.

– Медведь! – закричал Строгов, мгновенно узнав этот рев, которого он бы ни с чем не перепутал. – Надя! Надя!

И, рванув из-за пояса тесак, Михаил в два огромных прыжка обогнул горный отрог, за которым девушка обещала ждать его.

Сосны, пожираемые огнем от основания стволов до крон, образовали гигантский факел, который ярко освещал эту сцену.

В тот миг, когда Михаил Строгов поравнялся с тарантасом, он увидел прямо перед собой огромный черный силуэт. Это был медведь весьма крупных размеров. Буря выгнала его из лесных чащ, покрывающих склоны Уральских гор, и он в поисках убежища пришел к этой расселине, где наверняка было его привычное логово, которое теперь заняла Надя.

Обе пристяжные, напуганные появлением гигантского зверя, порвали поводья и бросились бежать, а ямщик, испугавшись за своих лошадей, думать забыл, что оставляет девушку один на один с медведем, и кинулся за ними вдогонку.

Храбрая Надя не потеряла самообладания. Когда зверь, заметивший ее не сразу, напал на оставшегося в упряжке коренника, девушка вышла из расселины, где она пряталась, подбежала к экипажу, схватила один из револьверов Строгова и, смело шагнув к медведю, выстрелила в упор.

Легко раненный в плечо, зверь повернулся кдевушке, которая поначалу попробовала убегать от него, кружась вокруг тарантаса, между тем как лошадь пыталась порвать упряжь. Но ведь если потеряешь лошадей в горах, их уж не найти, поездке конец. Сообразив это, Надя повернулась к медведю и в то самое мгновение, когда лапы зверя должны были обрушиться на нее, с поразительным хладнокровием выстрелила вторично.

Это и был второй выстрел, который только что грянул в двух шагах от Михаила Строгова. Но он уже был рядом. Прыжок – и он оказался между медведем и девушкой. Одно-единственное движение руки сверху вниз, и гигантский зверь рухнул наземь бездыханный с брюхом, пропоротым от горла до паха. То был отменный образчик знаменитого удара сибирских зверобоев, рассчитанный на то, чтобы не попортить медвежью шкуру, за которую можно получить хорошие деньги.

– Ты не ранена, сестра? – Михаил бросился к девушке.

– Нет, брат, – ответила Надя.

Тут подоспели и два журналиста.

Альсид Жоливе обхватил коренника за шею, а весил он, надо думать, основательно, коль скоро емуудалось удержать животное. При этом и француз, и его собрат по перу yen ели увидеть стремительный маневр Михаила Строгова.

– Черт возьми! – вскричал Альсид Жоливе. – Для простого негоцианта вы изумительно орудуете тесаком, господин Корпанов!

– Даже более чем изумительно, – обронил Гарри Блаунт.

– Нам здесь, в Сибири, приходится учиться всему понемножку, господа, – объяснил Михаил Строгов.

Тут Альсид Жоливе глянул на молодого человека повнимательней.

Сейчас, при ярком свете, с окровавленным тесаком в руке, с самым решительным видом попирая стопой поверженного медведя, он являл собой картину, на которую стоило посмотреть.

«А верзила-то внушительный!» – сказал себе журналист.

Затем он почтительно, со шляпой в руке приблизился и приветствовал барышню.

Надя ответила легким поклоном.

Тогда Альсид Жоливе повернулся к своему спутнику:

– Сестра не уступит брату! Будь я медведем, не стал бы связываться с этой опасной и очаровательной парочкой!

Гарри Блаунт, прямой, как пика, снял шляпу, но держался на некоторой дистанции. Свойственная ему чопорность особенно бросалась в глаза на фоне сугубой непринужденности собрата.

Тут появился и ямщик, которому удалось-таки изловить своих лошадок. Прежде всего он с большим сожалением оглядел распростертого на земле великолепного зверя, которого придется оставить на растерзание хищным птицам, потом занялся ремонтом упряжи.

Михаил Строгов объяснил ему, в какое положение попали два путешественника, и предложил свой план уступить им одну из трех лошадей.

– Как тебе угодно, – проворчал ямщик. – Только это получатся уже два экипажа вместо одного…

– Хорошо, мой друг, – вмешался Альсид Жоливе, поняв намек. – Тебе и заплатят вдвое.

– Но, мои голубочки! – рявкнул ямщик.

Надя уже уселась в тарантас, а Михаил Строгов и его спутники последовали за ним пешком.

Было три часа ночи. Буря к тому времени начала затихать, шквалы обрушивалась на дорогу уже с меньшей яростью, двигаться вперед становилось все легче.

При первых лучах зари тарантас поравнялся с остатками телеги, колеса которой успели основательно, по самую ступицу, завязнуть в грязи. Было совершенно очевидно, что лошадке придется здорово поднатужиться, чтобы вытащить их оттуда.

Одну из пристяжных выпрягли из тарантаса и с помощью веревок привязали к останкам телеги. Оба журналиста уселись на единственную скамью этого оригинального экипажа, и обе упряжки двинулись в путь. Впрочем, коль скоро им оставалось лишь спускаться по склонам Уральских гор, это особых трудностей не сулило.

Через шесть часов два экипажа прибыли в Екатеринбург, они так и ехали друг за дружкой, и никакой неприятный инцидент не омрачил заключительного этапа их поездки.

Первым, кого узрели журналисты на пороге почтовой станции, был их ямщик, казалось, ожидавший их.

Сей почтенный русский имел физиономию в высшей степени добродушную. Безо всякого смущения, сияя улыбкой, он поспешил навстречу своим седокам и, протянув руку, потребовал обещанные чаевые.

Приверженность к истине велит нам не утаить и того, что гнев Гарри Блаунта явил пример истинно британской мощи. Если бы ямщик не успел благоразумно отпрянуть, ему пришлось бы получить «на водку» удар кулака, посланный прямо в его физиономию согласно всем правилам бокса.

Альсид Жоливе, свидетель этой сцены, корчился от хохота, может быть даже, он в жизни так не смеялся.

– Но у него тоже есть свои резоны, у этого бедняги! – кричал француз. – Мой дорогой собрат, заметьте: он в своем праве! Чем он виноват, если мы не нашли средства последовать за ним?

Тут он вытащил из кармана несколько копеек и протянул их ямщику со словами:

– Держи, друг! Если ты и не заработал их, то не по своей вине!

Этим он только усугубил раздражение Гарри Блаунта, который собрался было обрушиться на станционного смотрителя и подать на него в суд.

– Судебный процесс в России?! – закричал Альсид Жоливе. – Но, коллега, если здешний порядок вещей не претерпел существенных изменений, вы не доживете до окончания юридической волокиты! Неужели вы не слышали о том, какая история приключилась с одной русской кормилицей, которая хотела взыскать с родителей своего выкормыша плату за двенадцать месяцев кормления грудью?

– Ничего об этом не слышал, – ответил Гарри Блаунт.

– А, так вы, следовательно, не знаете и того, кем стал этот выкормыш, когда был изречен вердикт, согласно которому он выиграл дело?

– И кем же он стал? Уж просветите, будьте так любезны!

– Гусарским полковником в гвардии!

При этом сообщении все покатились со смеху.

Альсид Жоливе, вдохновленный успехом своей реплики, достал из кармана тетрадку и, ухмыляясь, вписал туда следующее замечание, достойное того, чтобы войти в толковый словарь Московского царства:

«Телега – русский экипаж, четырехколесный при отправлении, но к месту назначения прибывающий двухколесным!»

Глава XII. Провокация

Екатеринбург, если смотреть с географической точки зрения, – азиатский город, поскольку он расположен по ту сторону Уральских гор, на их самых восточных склонах. Тем не менее он принадлежит к Пермской губернии, следовательно, причисляется к одной из больших областей европейской России. Такое административное вторжение, по-видимому, должно иметь какие-то основания. Это как если бы русские челюсти вцепились в кусок Сибири да так и не разжались.

Ни у Михаила Строгова, ни у двоих иностранных репортеров не должно было возникнуть трудностей с подыскиванием средств передвижения в таком значительном городе, основанном еще в 1723 году. В Екатеринбурге был воздвигнут первый во всей империи Монетный двор, здесь сконцентрированы главные службы управления шахт. Таким образом, этот город являет собой важный промышленный центр края, изобилующего металлургическими фабриками и прочими разработками, в том числе здесь добывают золото и платину.

В описываемую эпоху население Екатеринбурга весьма увеличилось. Сибиряки и приезжие из европейской России во множестве нахлынули сюда, спасаясь от грозящего им нашествия. Они бежали из областей, уже захваченных ордами Феофар-хана, и особенно из киргизских степей, что простираются от юго-западного берега Иртыша до границ Туркестана.

Таким образом, если транспортные средства, на которых можно добраться до Екатеринбурга, стали редкостью, то в городе, напротив, скопилось множество тех, на которых можно было отсюда выехать. При создавшихся обстоятельствах и впрямь мало находилось желающих пуститься наудачу по сибирским дорогам.

Из этого следует, что Гарри Блаунту и Альсиду Жоливе не стоило большого труда заменить достославную полутелегу, которую они худо-бедно дотащили в Екатеринбург, целой телегой. Что до Михаила Строгова, принадлежащий ему тарантас не слишком пострадал от поездки через Урал. Оставалось только запрячь в него тройку добрых коней и скакать дальше по Иркутскому тракту.

Эта дорога сулила довольно ощутимые тяготы до самой Тюмени и даже до Ново-Заимской: на этом отрезке она тянется по довольно причудливой пересеченной местности, недаром именно здесь берут свое начало первые горы Уральской гряды. Зато дальше, за Ново-Заимской, простирается бескрайняя степь на тысячу семьсот верст (1815 километров) вплоть до окрестностей Красноярска.

Как известно, оба газетчика направлялись в Ишим, то есть их цель находилась в шестистах тридцати верстах от Екатеринбурга. Там они должны были навести справки о происходящем, а уж потом пуститься колесить по захваченному ордами региону, то ли вдвоем, то ли порознь, повинуясь своему охотничьему инстинкту, который наведет их на тот или иной след.

Однако эта самая дорога, ведущая из Екатеринбурга в Ишим, шла затем к Иркутску, так что Михаил Строгов мог продолжать свой путь только по ней. Однако он, не гонясь за новостями и, напротив, желая по возможности избегать местности, опустошенной захватчиками, был полон решимости нигде не задерживаться.

Поэтому он сказал своим новоявленным попутчикам:

– Господа, я бы с большим удовольствием проехал часть пути вместе с вами, но должен предупредить, что я очень спешу в Омск. Там нас с сестрой ждет наша матушка. А кто знает, успеем ли мы добраться до города прежде, чем туда ворвется ханское воинство! Поэтомуя не собираюсь задерживаться на станциях дольше, нежели это необходимо, чтобы сменить лошадей. Я буду ехать днем и ночью!

– Мы намерены действовать так же, – промолвил Гарри Блаунт.

– Идет, – кивнул Строгов. – Но если так, не теряйте ни секунды. Наймите или купите повозку, которая…

– Которая, – перебил Альсид Жоливе, – соблаговолит прибыть в Ишим не своей передней частью, а в полном составе.

Спустя полчаса проворный француз нашел, впрочем, без труда, тарантас, примерно такой же, как у Михаила Строгова, и они с коллегой тотчас уселись в него.

Михаил и Надя расположились в своем экипаже, и в полдень обе упряжки вместе покинули Екатеринбург.

Наконец-то Надя добралась до Сибири, передней – долгая дорога, ведущая в Иркутск! Какие мысли это должно было вызвать у юной ливонки? Три резвых лошадки везли ее по этой земле изгнания, где ее отец был осужден жить, может быть, долго, в такой дали от родного края! Но она едва замечала эти степи, что разворачивались у нее перед глазами, вмиг исчезая, как только ее взглядулетал за горизонт, в ту даль, где ей мерещилось родное лицо изгнанника! Она ни вочто не всматривалась, проносясь со скоростью пятнадцать верст в час по западной Сибири, по местности, столь отличной от Сибири восточной. В самом деле: здесь мало возделанных полей, почва бедна, по крайней мере, если иметь в виду поверхность, ведь ее недра, напротив, изобилуют железом, медью, платиной и золотом. Поэтому промышленные предприятия здесь видишь повсюду, а сельскохозяйственные поселения редки. Где взять руки, чтобы обрабатывать землю, засевать нивы, собирать урожай, когда выгоднее взбалтывать почву взрывами или кайлом? Здесь крестьянина сменяет рудокоп. Кирка орудует повсюду, а штыковой лопаты нигде не сыскать.

И все же порой мысли Нади, покинув далекие окрестности озера Байкал, возвращались к той ситуации, которую она в настоящий момент переживала. Образ отца слегка затуманивался, и она видела перед собой своего великодушного спутника, сначала в поезде, идущем во Владимир, где волей провидения им довелось впервые увидеть друг друга. Она вспоминала его предупредительность при первой встрече, его приход в нижегородский полицейский участок, простоту и сердечность его обращения с ней, когда он назвал ее сестрой, его заботливость во время плавания по Волге и, наконец, все то, что он сделал в ту страшную грозовую ночь, спасая ей жизнь и рискуя своей!

Итак, Надя думала о Михаиле. Она благодарила Бога за то, что послал ей в пути такого отважного покровителя, великодушного и скромного друга.

Рядом с ним, под его охраной она чувствовала себя в безопасности. Настоящий брат, и тот не мог бы быть лучше! Ее больше не пугали никакие препятствия, она теперь не сомневалась, что достигнет цели.

Что до Михаила Строгова, он мало говорил, но много думал. Со своей стороны он тоже благодарил Бога за встречу с Надей и в то же время за такое средство маскировки своей подлинной личности и доброго дела, которое ему предстояло исполнить. Спокойное бесстрашие этой девушки не могло не импонировать его отважной душе. Ей бы следовало быть ему настоящей сестрой, разве не жаль, что это не так? Он испытывал к своей прекрасной и героической спутнице такое уважение, такую восхищенную приязнь! Он чувствовал, что в ее груди бьется одно из тех редких и чистых сердец, на которые можно положиться.

И все же с тех пор, как Строгов ступил на сибирскую землю, его подстерегали реальные опасности. Если те два журналиста не ошибались, если Иван Огаров вправду перешел границу, Михаилу надо было действовать чрезвычайно осторожно. Обстоятельства изменились, ведь теперь в сибирских губерниях наверняка кишатханские шпионы. Если его инкогнито разоблачено, если стало известно, что он царский посланец, под угрозой его миссия и, вероятно, сама жизнь! Теперь Строгов чувствовал, что бремя ответственности все тяжелее давит на его плечи.

Вот какое настроение царило в первом экипаже, но что творилось в это время во втором? Да ничего мало-мальски примечательного. Альсид Жоливе сыпал фразами, Гарри Блаунт отвечал отрывистыми междометиями. Каждый смотрел на вещи по-своему и делал заметки, посвященные тем или иным путевым впечатлениям, впрочем, почти одинаковым, поскольку эпизоды первых дней их поездки по западной Сибири не блистали особым разнообразием.

На каждой станции журналисты выходили из своего экипажа и присоединялись к Михаилу Строгову. Надя выходила из тарантаса лишь в том случае, если на почтовой станции предполагалась какая-либо трапеза. Когда же надо было позавтракать или пообедать, она садилась за стол со всеми, но держалась очень замкнуто, почти не участвуя в общем разговоре.

Альсид Жоливе неустанно оказывал юной ливонке знаки внимания, впрочем, никогда не выходя за рамки безукоризненной почтительности. Он находил девушку очаровательной. Его восхищала та молчаливая энергия, что исходила от нее наперекор всем тяготам столь изнурительно жесткого путешествия.

Эти вынужденные задержки доставляли Михаилу Строгову довольно сомнительное удовольствие. Поэтому на каждой станции он только и делал, что поторапливал отъезд, докучал станционным смотрителям, подгонял ямщиков, чтобы поживей запрягали. Итак, наскоро перекусив – слишком наскоро, по мнению Гарри Блаунта, который был основательным, методичным едоком, – путники ехали дальше, причем журналисты тоже мчались с ветерком, как орлы, ведь платили они по-королевски или, как выражался Альсид Жоливе, «в манере русских орлов». (Русская золотая монета оценивается в пять рублей, рубль – денежная единица, равная ста копейкам, то есть трем франкам и девяноста двум сантимам).

Само собой разумеется, что Гарри Блаунт ничуть не пытался угодить девушке. Это была одна из тех немногих тем, на которые он не желал дискутировать со своим приятелем. Сей почтенный джентльмен не имел обыкновения заниматься двумя делами одновременно.

И вот однажды Альсид Жоливе спросил его, сколько лет может быть юной ливонке.

– Какой именно юной ливонке? – пресерьезно спросил тот, полуприкрыв глаза.

– Черт возьми, кому же, какие сестре Николая Корпанова?

– Это его сестра?

– Нет, его бабушка! – проворчал Альсид Жоливе, возмущенный таким безразличием. – Сколько вы ей дадите?

– Если бы я присутствовал при ее появлении на свет, я бы это знал! – сухо ответил Гарри Блаунт, всем своим видом показывая, что затронутая тема его нимало не интересует.

Местность, по которой в то время катили два тарантаса, была почти ненаселенной. Погода стояла хорошая, солнечная, но при некоторой облачности, и зной был не столь нестерпимым. Будь их экипажи устроены поудобнее, пассажирам вообще не на что было бы сетовать. Что до скорости, она была восхитительна, впрочем, русские почтовые берлины, как правило, отличаются быстрой ездой.

Но если край, что простирался вокруг, казался покинутым, эта его пустынность объяснялась нынешним тревожным положением. В полях почти не видно было тех сибирских крестьян, с бледными, суровыми лицами, которых одна известная путешественница очень метко сравнила с кастильцами, хотя последние более высокомерны. Там и сям виднелись деревни, уже покинутые жителями, – признак, явственно указывающий на то, что ханское воинство уже близко. Местные обитатели со своими стадами овец, с верблюдами и лошадьми ушли, пережидают напасть где-то среди северных равнин. Несколько кочевых киргизских племен, сохранивших верность властям империи, со своими шатрами тоже перебрались за Иртыш и за Обь, подальше от грабителей-захватчиков.