Текст книги "Сны Черного Короля"

6

Я почти помнил, как ушел Потапов. «Почти» – потому что не спал до шести утра, обдумывая с разных сторон дальнейшие действия. Уже ближе к семи – думаю, что к семи (именно в это время за стенкой начинает гавкать соседская шавка, просясь у хозяев на улицу), так вот, ближе к семи, когда в сознание вкрался удивительный сон, в котором я гулял с Алёнкой по парку, раздалось, словно из репродуктора, потаповское «ну, я пошел!», – отчего силой пришлось разлепить глаза и проводить сантехника до дверей.

Мы распрощались, молча посмотрев друг на друга.

Вспомнив, я подал сантехнику гаечный ключ. Потапов сунул его во внутренний карман и сказал, что позвонит, «если чего».

Я включил электрочайник, собравшись после чаепития отправиться на вокзал – но, ожидая, прилег и снова заснул…

Звонок в дверь разрушил мой второй сон ровно в двенадцать.

За дверью стояло два человека.

Первым был Хлестаков. Вторым – он находился чуть сбоку (в глазок казалось, что нервничал) – средних, скорее пожилых лет мужчина – с ленинскими лысиной и бородкой, а также с дипломатом в руке.

Я открыл дверь и впустил обоих.

Впрочем, Хлестаков тоже нервничал. В коридоре как-то несуразно тряс мне руку, постоянно поглядывая при этом на незнакомца.

– Кто это? – настороженно спросил я.

– Это?… Елисей Маркович. Он…

– Психиатр, – спокойно договорил незнакомец. – Часто друзья и родственники больных стараются не произносить вслух мою профессию. Не думаю, что это правильно. К тому же и вы ведь совсем не больной, да?

Растерявшись, я не нашел слов для ответа, однако сообразил указать Елисею Марковичу на тапки.

Тот с какой-то странной, возможно даже одобрительной улыбкой глянул на Хлестакова, украдкой ему кивнув.

– За запах простите, – находясь все еще в состоянии легкого оцепенения, обронил я.

– А может быть, хватит?! – взорвался вдруг Хлестаков. – Этот твой запах у меня вот уже где.

И он начал движенье рукой (в попытке, по-видимому, обозначить только что названное «где»), но Елисей Маркович вовремя придержал его за рукав.

– Ну-ну, – тихо сказал он.

Олег, как показалось, немного смутился.

– Елисей Маркович хотел бы с тобой поговорить. Он… я… мне…

С этими словами он указал Елисею Марковичу на дверь, что вела в комнату, сам же попробовал выскользнуть во входную. Я не дал.

– Олег…

– Потом. Правда…

Дверь за ним все же закрылась, и, постояв несколько секунд в коридоре, я чисто машинально отправился на кухню, где включил чайник, после чего поплелся в гостиную…

Елисей Маркович сидел за столом и разглядывал меня невозмутимо ясными глазами. Я стоял сейчас почти в центре комнаты и чувствовал, как пауза неприлично затягивается.

– Н-да… – внезапно изрек собеседник. – Мир, который мы видим, ведь по сути является артефактом. Порождением, если хотите, неких обобщающих информацию нейронов. Неспособных, обратите внимание, реагировать на неподтвержденные сигналы. Но зато очень даже способных реагировать на сигналы ложные, при условии, что те сделают контуры объектов четче. Глядя, например, на плитку на стене, мы видим большое количество квадратиков, а отнюдь не один гигантский квадрат, включающий в себя множество других. Так нам значительно легче… Вот часто и люди. Гораздо проще считать этот мир враждебным и агрессивным. Комфортнее и безопаснее замкнуться в себе, а не сотрудничать с другими. Бездействовать, а не брать на себя определенные обязательства…

И он замолчал, а я понял, что справиться с продолжением дискуссии в подобном ключе будет нелегко.

– Может быть, кофе? – не найдя лучшего, спросил я.

– Не откажусь, – радостно отреагировал Елисей Маркович. – Только, если можно, без кофеина.

– Без кофеина?

– Да-да, мой друг. И вам, к слову сказать, настоятельно рекомендую.

– А разве бывает кофе без кофеина? – поинтересовался, желая обратить дело в шутку, я. – Зачем же тогда пить кофе? По-моему, кофе и отсутствие кофеина – нонсенс. Вещи несовместимые и, следовательно, не могущие вместе существовать.

– Ну почему же «несовместимые» и «не могущие вместе существовать»? Мария стала матерью Христа, оставаясь девственницей. Тоже, так сказать, в некотором роде нонсенс.

Замолчав, он посмотрел с выражением, неподдающимся никакому описанию, отчего я тут же многое понял и зашелся громким истерическим смехом.

– Что вызвало у вас такую реакцию? – лицо Елисея Марковича (а смешило в данную минуту больше оно) мигом приобрело какой-то профессиональный оттенок.

– Знаете, – сдавливая новые раскаты, вытолкнул я, – у меня ведь было предчувствие, что именно так все и закончится. Что вы… я… Вам случайно так никогда не казалось?

Однако психиатр предпочел соблюдать серьезность.

– Видите ли, пациент и врач всегда в какой-то мере ищут друг друга. Но если для врача эти поиски вполне осознаваемы и… э… мотивационно объяснены, то для пациента ситуация менее определена с самого начала. Причем как часто показывает практика: чем менее ситуация определена, тем тяжелее уровень расстройства. Так что для вас ваше предчувствие – еще не такой плохой знак.

– По-вашему, я псих?

– Я бы не стал это утверждать. Далеко не всегда отклонения от среднестатистического поведения свидетельствуют о наличии болезни. Кто-то, например, говорит, что мир внезапно покрыла серая пелена, считает, что сам он стал похожим на бездушный твердый предмет, и лишь из-за этого небольшого межличностного рассогласования мы начинаем исследовать у человека мочу и выискивать аномалии в графиках электрической активности мозга.

– Зачем же вы тогда пришли?

– Поговорить. Олег сообщил, у вас неприятности.

– Что он вам сообщил?

– Немногое. Конечно, он привел кое-какие подробности, но я бы хотел обо всем услышать от вас.

– И по этим подробностям вы установили, что у меня съехала крыша?

– Я бы не стал так говорить. Возможно, у вас и присутствует некоторая декомпенсация невропатической личности. Но и это, так сказать, только предварительный диагноз.

– Что у меня?

– Декомпенсация невропатической личности. Если перевести данное на русский язык, то получится примерно такое. Жил-был человек легко ранимый, но с нормальной психикой. А потом что-то выбило его из колеи, и стал он допускать не совсем понятные поступки, решения. Потерял, так сказать, равновесие. Декомпенсиро-вался. И значит, хоть на несколько дней, но нужно дать ему отдохнуть, избавить от насущных проблем, помочь прийти в себя.

В этот момент я услышал щелчок чайника на кухне и поторопился уйти.

Когда вернулся – уже с подносом, на котором стояли две маленькие чашки, емкость с кипятком, банка кофе (не знаю, с кофеином или без) и все остальное, – доктор все так же сосредоточенно сидел за столом, о чем-то, рискну предположить, размышляя. Поставив поднос, я присел на диван.

– Жизнь… кхе… часто уподобляют путешествию в неизвестное, – начал вдруг Елисей Маркович (выбрав, на мое удивление, достаточно странный тон). Нечто среднее между тоном еще неповзрослевшего, но уже считающего себя таковым ребенка и тоном нестрогого и уважаемого всеми учителя. – Такое путешествие вызывает страшное любопытство и беспокойство! И вовсе не удивительно, что человек старается потщательнее подготовиться к нему. Просматривает карты и путеводители, подробно изучает маршрут, рисует возможные преграды и сложности в своем воображении… Но вот путешествие начинается, и вскоре происходит первый конфликт. Понимаете? «Созданного на основе вспомогательных средств и собственной фантазии с актуальной действительностью». Аналогичным образом обстоит дело и с жизнью. Бог мой, будущее – всегда ужасное беспокойство! Но также и любопытство. На основе данных, полученных от окружения и обогащенных собственной фантазией, создается его образ: образ, который, увы, чаще всего с миром реальным не совпадает, и видим мы в итоге вовсе не то, что хотим.

– Я понял, – чуть грубовато вырвалось у меня (до сих пор не верилось в реальность происходящего), – о чем вы хотели поговорить со мной?

– А с чего бы вам хотелось начать?

– Мне? – я подошел к столу, взял свою чашку и вновь вернулся на диван. – А мне все равно. Это ведь вам требуется установить точный диагноз. Так что валяйте, расспрашивайте.

– Хорошо, – спокойно произнес доктор (впрочем, тут же отчего-то замялся). – М-мм-м, э… перед началом беседы хотелось бы вас кое о чем попросить. Вы не против?

– Не против.

– Сядьте, пожалуйста, как и я, на стул. Или давайте поменяемся местами.

– Зачем?

– Вы сидите сейчас на диване, я на стуле. Стул выше, и мне приходится смотреть на вас сверху вниз. Мне и, думаю, вам это неприятно.

– Да бросьте, доктор. Такие-то мелочи…

– Ну зачем же… В нашей профессии в принципе не может быть мелочей. Человеческая психика по своему существу соразмерна всей нашей Вселенной. Этого одного, на мой взгляд, достаточно, чтобы не относиться к человеку с апломбом.

Он чуть-чуть помолчал, затем, после того как я пересел на стул, заговорил снова:

– Истина, к моему вящему сожалению, такова, что мы, психиатры, в отличие от врачей других специальностей пребываем в несравнимо более сложном положении. Ведь объектом наших исследований является довольно темная, до сих пор толком не познанная область психических нарушений, патогенез которых, не побоюсь этого слова, еще неизвестен. Увы! Наши психиатрические знания слишком бедны и опираются более на гипотезы, нежели на прочные научные основания. А потому ключевым методом нашего лечения служит… простая беседа. И главное тут – суметь правильным образом выстроить ее. Расположить, что называется, пациента к себе так, чтобы тот сам почувствовал в себе желание стать откровенным. Конечно, выверенных схем и правил здесь нет. Однако существуют общие приемы, значительно упрощающие установления нужного контакта…

– Ну, и как же вы намерены вести беседу со мной?

– Терпение, мой друг. Долгая трудовая жизнь научила меня многому, и в первую очередь – не торопиться… Большинству моих пациентов, по причине не только их состояния, но также и по не совсем типичному строю души, и так не всегда удается сосредоточиться. Поэтому беседу желательно начинать с самых простых тем. Например, о месте работы. Кстати, кем вы работаете?

– Я?… Представителем известной канадской фирмы.

– О, интересно! Обязательно, как только мы приведем вас в порядок, задам вам один… мм… приватный вопрос, который меня страсть как волнует. Не возражаете?

– Какой?

– Я ведь сказал – когда мы приведем вас в порядок.

– Может, хватит валять дурака?! – я наконец не сдержался. – Во-первых, я и так в полном порядке. А во-вторых, какой, к черту, вопрос? Что вас может интересовать в моей специальности?! Держу пари, это и есть какая-нибудь ваша очередная ловушка по установлению, как вы недавно выразились, контакта. Убежден: вы просто пытаетесь втереться в доверие, показав в данном случае, что верите мне и вполне серьезно отнеслись к тому, что я сказал.

– Почти угадали, – произнес Елисей Маркович с лукавой улыбкой. – «Почти» – потому что действительно верю и не вижу ничего фантастического или зазорного в выбранной вами специальности. Более того, нахожу ее интересной и требующей большого объема профессиональных умений и навыков, владеть которыми под силу далеко не всем. И если вам, например, по каким-то соображениям вдруг кажется, что в последнее время вы, в отличие, скажем, от большинства других, занятых чем-либо, не очень ладно справляетесь со своей работой, то причина этого – только ваше нынешнее состояние. В остальном же мы с вами – причем, говоря «мы», я в значительной степени расширяю это понятие, – в остальном мы с вами не отличаемся ничем. И мое крошечное превосходство в настоящую минуту лишь в том, что по роду своей деятельности я обладаю некоторыми профессиональными знаниями, которые рад использовать на ваше благо.

– Какими знаниями?! – (я уже почти что кричал). – Про какое благо вы говорите! Что вы можете дать мне?!

– Я попробую показать здоровые стороны вашей личности, на которые следует опереться в борьбе с душевным недугом. Но вначале, раз уж вы согласились, я бы хотел услышать, что все-таки с вами произошло.

– Душевным недугом… – проворчал я.

Самое смешное – хотя какое тут, к дьяволу, смешное! – я абсолютно не знал, как нужно себя вести. Говорить или нет? Послать этого мозгоправа на все четыре стороны или, притворившись, что успокоился, продолжить беседу? С одной стороны, я не в психушке, и указать товарищу на дверь – дело моего личного выбора. А с другой… с другой, и я это чувствовал, вернее, сталкивался не раз: избавиться от человека, который уверен, что способен оказать помощь, – занятие не менее сложное, чем избавление от того самого представителя известной канадской фирмы, вдруг приобретшего сведения, что у тебя завелись деньги. Да и что я теряю, в конце-то концов?

– Похищена девушка, – стараясь по возможности не волноваться, произнес я. – Есть подозрения, что причастна к этому знаменитая писательница Компот…

И тут вдруг почувствовал, что говорить дальше уже не могу.

– Пожалуйста, продолжайте, у вас хорошо получается, – с доверительно-сладкой улыбкой протянул доктор.

– Вы так думаете? Что именно, по-вашему, у меня получается хорошо?

– Ваш рассказ… Удачно очерчено смысловое ядро. С первых слов достаточно точно вскрыта суть происшествия… Итак, похищена девушка. Близкая вам девушка, я понимаю?

Я кивнул.

– Вы уверены, что она именно похищена?

– Доктор, вы в своем уме?

– Называйте меня, пожалуйста, Елисей Маркович. Раскрепоститесь, так будет проще. Я, наверное, не совсем удачно выразился, виноват. Мне хотелось спросить, по каким признакам вы пришли к такому убеждению.

– Признакам? По-моему, когда человека похищают, выводы напрашиваются сами собой. Или я ошибаюсь?

– Мой дорогой друг. Наше воображение так часто способно окрашивать реальность в те тона, какие сама по себе она не имеет, а наиболее распространенные человеческие ошибки заключаются как раз не в ложных ощущениях, а в ложном суждении. Только и всего. Например, вы плывете на лодке по реке и смотрите на весло, которое, погруженное в воду, кажется сломанным. Ощущение-то верно. Но судить на этом основании, что все действительно так, – глупо и ошибочно. Или вот…

С этими словами он открыл дипломат и показал мне картинку.

– Что вы видите здесь?

– Вазу, – сказал я, подумав.

– Вы уверены?

– Да.

– А я вот, например, вижу два человеческих профиля! Все дело, кхе-кхе, в фоне, вы понимаете? Хорошая, кстати, иллюстрация, как при определенных условиях одни и те же стимулы приводят к различным ощущениям, и наоборот.

– Ничего не слышал глупее! Алёнка не ваза и не весло, и в ее похищении я не сомневаюсь.

– Значит, девушку звали Алёна? – А Олег вам не говорил? Доктор слегка покраснел. – Простите. Не хотел вас обидеть. – …

– Ну хорошо, давайте продолжим… Алёну похитили. Но почему вы сразу не сообщили в милицию?

– Потому что… – начал нетвердо я, пару секунд поколебался и выложил про встречу в парке с Власоглавом и поджег своей квартиры.

– Очень интересно! Скажите, а кто такой Власоглав?

– Вы в самом деле не знаете? Известный питерский журналист, сейчас по телевидению и в газетах эта тема только и обсуждается.

– Какая? О вашей с ним встрече?

– Нет, – произнес я, недоверчиво глядя на доктора. – О его убийстве.

– Так его убили?

– Да.

– Кто, вы?

– Нет. Я ведь уже рассказал: я его только ударил, так выпало, камнем… по голове. А убили его другие люди.

– А какие, вы, конечно, не знаете?

– Доктор…

– Елисей Маркович.

– Елисей Маркович, вы правда не смотрите телевизор и не читаете газет?

– Не только не читаю и не смотрю, и вам от всей души не советую! К сожалению, со скорбью это нужно признать, российские СМИ сегодня – лишь орудие агрессивной рекламы, а также гремучая смесь лжи, обмана, искажений действительности и невообразимых фальсификаций.

– Достаточно резкая оценка. Так уж реклама и ложь?

– Возможно, – (Елисей Маркович посмотрел с тихой, благонравной улыбкой), – во мне и говорит сейчас ворчливая старость. Мы, старики, всегда видим прошлое в чуть более светлых тонах. Но в основном, к несчастью, – да. Впрочем, нельзя не отметить: отдельные положительные моменты там тоже присутствуют.

– Какие же?

– Сериалы, например.

Не выдержав, я рассмеялся:

– Доктор, вы смотрите сериалы?! Не представляю вас сидящим по вечерам в тапочках перед телевизором и истекающим слезами при виде страданий очередного Дона Альберто.

– Я не смотрю. А рассуждения мои носят скорее профессиональный характер. И характер этот проявляется в первую очередь в том, что требует признать: несмотря на общее низкое качество данных проектов, многие из них действительно имеют право на существование, так как выполняют неоценимо полезные для человека функции.

– Какие, мне интересно?

– Помимо основной – позволять человеку проживать в параллель со своей еще одну, причем несравнимо более яркую, жизнь, сериалы… э… ну как бы вам получше это объяснить… не дают человеку возможности останавливаться.

– Останавливаться? Это как?

– Видите ли, – лицо доктора вмиг стало серьезным и сосредоточенным. – Что бы человек ни делал – отдыхал, выполнял конкретный производственный процесс, смотрел телевизор, общался с друзьями и знакомыми – в нем, то есть в человеке, непременно должна поддерживаться убежденность, что занятие это преследует вполне определенную цель. Наличие цели, или, верней сказать, убежденности – одно из главных условий для нормального функционирования нашей психики. Так уж она устроена. «Show must go one», вы слышали когда-нибудь такую песню?

– Группа «Queen»?

– Совершенно верно. Так вот, шоу должно неминуемо продолжаться. Ибо, как только исчезает цель…

– Убежденность?

– Ну или так. Как только исчезает убежденность, человек начинает… задумываться.

– Да? И что же тут страшного?

Посмотрев с трагическим видом на меня, доктор по-лошадиному грустно вздохнул:

– Не стоит скрывать. Любому из нас в этой жизни рано или поздно суждено быть непоправимо несчастным. Без всякого основания и вины оказаться в пограничной ситуации ужаса, беспросветности и отчаяния. Испытать на себе действия определенных душевных катаклизмов. И происходит это всякий раз, как только теряется цель…

– Убежденность?

– …именно, вы поверьте, тогда, избрав для мощной вероломной атаки эти непростые моменты, все, что клубилось у человека, ожидая исхода, внутри, вырывается вдруг наружу, принимая форму самых разнообразных вопросов. Вопросов, ответов на которые на самом-то деле нет. Но – комична, трагична и трогательна наша судьба – не желающий упорно это отсутствие замечать, человек продолжает искать и допытываться. Выяснять, почему это случилось именно с ним, как и когда, уходит с головой в рассуждения о своем подлинном месте в мире, проводит целые часы, а то и дни в бесплодных поисках основного и единственного смысла того, что его окружает. Тысячи бесконечных «почему» и «зачем» обрушиваются на его бедную психику, только усиливая ощущение трагизма личного существования. Как контрмера на это в психике возникает ярко выраженный депрессивный аффект… Понимаете, наша нервная система, если допустимо прибегнуть к аналогии, может быть уподоблена очень чувствительной фотопластинке. Фотопластинке, требующей особой, я повторяю, особой бдительности в обращении: она больше всякой другой боится «засвета» или «передержки».

Доктор явно увлекся, забыв в своем лекционном азарте не только о моих «проблемах», но, кажется, и вообще обо мне; однако сказать, что это как-то расстроило – было б преувеличением.

– Хорошо, а сериалы тут при чем?

– Человек должен меньше задумываться. Как глубокомысленно заметил великий Гессе: «люди рождены для того, чтобы жить, а не для того, чтобы думать». Понятно, занять человека в рабочее время – это задачу небезуспешно решает правительство. Но как грамотно заполнить досуг? Вот и получается: пусть люди «Санта-Барбару» лучше, например, смотрят, тогда и нам, психиатрам, меньше хлопот.

– Замечательная жизнь. А дозвольте поинтересоваться: о будущем своем или о прошлом (тоже так, «например») можно подумывать иногда?

Глаза Елисея Марковича ласково улыбнулись.

– Учитывая ваше нынешнее состояние, я бы такие рекомендации давать не осмелился. Только и исключительно настоящее, мой дорогой!

Мне захотелось снова вспылить – от слов «нынешнее состояние», однако на память пришел некий сюжет, которым мелькнуло искушение поделиться.

– Рассказать вам одну историю? – спросил я.

– Любопытно-любопытно! – засиял, как молодой месяц, доктор.

– Это как раз – на тему будущего, прошлого и настоящего.

Еще чуть-чуть помолчав (вспоминая детали), я – показалось, спокойно – заговорил:

– Так, в общем-то, получилось. Во дворе моего дома – ну, того, в котором я жил еще до пожара – по вечерам каждой пятницы, субботы, чуть реже и воскресенья собирается молодежь… Нет, в целом это вполне нормальные люди. Молодые парни, девчонки. Они весело шутят, по-своему обсуждают насущные бытовые проблемы, дурачась, раскованно каламбурят и даже периодически скандируют: «Россия, Россия!» и «Зенит – чемпион!». Конечно, случается, пьют. Бывает, немного немотивированно матерятся. Делают «пи-пи» и «а-а», или же, зеленея, неожиданно отпрыгивают в сторону, потому что процесс переваривания пищи вдруг не пошел. Потом снова пьют, снова едят. При этом – не в обиду им будет сказано – не помнят или не хотят помнить не только о том, что было лет сто или двести, к примеру, назад, но даже, наверно, и о том, что происходило на нашей планете относительно недавно… Прошлое, будущее – создается впечатление, это не имеет для них какой-то особой цены. Все упирается в миг. В тот, помните? Который между прошлым и будущим. Вот за него-то они и предпочитают покрепче держаться. И ведь, самое главное, наверное, счастливы…

– Вот видите, – произнес доктор с какой-то неопределенной улыбкой. – Вы сами ответили на свой же вопрос. Хотя частично и исказили мои выводы. Впрочем, мы отвлеклись. Что же произошло с вами дальше?

Я налил новую порцию кофе и после некоторого раздумья продолжил рассказ. Когда он закончился, доктор принял вид действительного «врача-психиатра», сосредоточенно и строго посмотрев в мою сторону.

– Я вас очень внимательно выслушал и теперь бы хотел… кхе… э… высказать свою точку зрения относительно того, что произошло с вами. Не возражаете?

Я сказал нет.

– Так вот… Как вы воспримите такие мои слова, что всего этого, к сожалению, НЕ БЫЛО?

– Что-о-о?