Текст книги "Король и Шут. Как в старой сказке"

78. Захаров

Ириша. А я еще помню, Горшок был очень недоволен новым басистом по имени Колбаса, который, как и ожидалось, надолго у них не прижился.

Балу. Да, вскоре в группу пришел Серега Захаров. Впрочем, пусть он расскажет об этом сам.

Захаров. Однажды теплым летним вечером сидел я себе дома и занимался своими делами. И тут звонок от Славы Молчанова («Кипелов»): «Привет-привет. Как дела? Когда на дачу поедем?» – и все такое. Я говорю: «Фиг знает, ближе к выходным посмотрим». И он говорит: «Серень, такая тема, там Гриша Лепс ищет басиста, потом Анастасии Стоцкой тоже нужен басист, и в «Король и Шут» нужен басист, хорошо владеющий медиаторной игрой». Я говорю: «Ну, здорово. К Стоцкой идти смысла нет – попса, да и музыканты у таких артистов каждые полгода меняются; у Лепса наш общий друг играет, я никогда никого не подсиживал и не собираюсь; а вот “Король и Шут” – очень интересно». Слава сказал: «Да, Серег, мне кажется, это твоя тема», – и дал телефон Яши, чтобы я ему позвонил.

Я такой человек, что буду играть в группе, если меня устраивает музыкальный материал, я не ремесленник, то есть это для меня не работа! Я все дома отслушал и понял, что очень необычно, интересно, много отличных мелодий, драйв, манера исполнения. До этого-то я слышал только общеизвестные хиты.

Сергей Захаров. Фото И. Михайловича

Позвонил Яше, он сказал снять четыре песни. Среди них был «Проклятый старый дом». Впоследствии я перенес некоторые элементы басовой партии Балу в низкий регистр, потому что у меня была низкая струна си, в то время, когда родилась эта прекрасная песня, пятиструнных гитар почти не было, и остальное по усмотрению.

Тем, что я снял по своему усмотрению, оказался альбом «Я Алкоголик Анархист» – сольный трибьют-альбом Михаила Горшенева группе «Бригадный подряд», записанный в благотворительных целях для поддержки музыканта Николая Михайлова. На прослушивании Яша очень удивился, потому что этот альбом он не записывал и не знал партий: гитару писал Реник, а бас писал Вагон, бас-гитарист группы «Кукрыниксы». На концертах они играли только одну песню – «Жизнь». Димон Вагон потом очень долго смеялся над этим казусом.

В общем, я все подготовил, взял шестиструнную бас-гитару (другой не было на тот момент) и поехал на вокзал на ночной поезд. Ранним утром вышел на перрон, вдохнул питерского воздуха, постоял, попил чайку, наблюдая за бегущими на работу людьми, и поехал на канал Грибоедова, где была репетиционная точка или, как в Москве говорят, репбаза.

Спрятал гитару и пошел гулять по Невскому под мелким дождиком, так как встреча была запланирована то ли на двенадцать, то ли на час дня.

Около одиннадцати утра я вернулся и залег на старый диван, стоявший рядом с дверью. Через некоторое время прибежал запыхавшийся Паша, звукорежиссер группы. Мне показалось, удивился тому, что я бесцеремонно лежал на маленьком диванчике, куда мои длинные ноги не помещались. Еще через некоторое время подошли Яша с Поручиком, и мы стали настраивать гитары. После репетиции ребята попросили меня записать на студии в Москве песню «Маска», после чего Горшок должен был принять решение. Ближе к вечеру на спортивном велосипеде подъехал Горшок, и мы сели поговорить. Разговаривали, как будто были уже знакомы, – это часто происходит с хорошими людьми, так же было и при знакомстве с Балу через несколько лет. Ничего не напрягало, я сразу понял, что для Горшка хорошо играющие музыканты – это не главное. Для него очень важно, чтобы человеку было интересно творчество группы и чтобы он не был, как бы помягче выразиться, сукой, что ли.

Я был на даче, когда мне позвонили и сказали, что всех все устраивает, нужно разучивать программу и ехать в Питер на репетиции. Я выпил вкуснейшего травяного чаю и отправился в Москву.

79. Red Elvises, 2007–2011

Балу. Прошел год…

Ириша. Я всегда очень дружила с Олей и Мишей, исключительно тепло относилась к ним и чувствовала, как они любят друг друга. Мое общение с группой примерно совпало с моментом появления Оли в жизни Миши, и я видела, как она помогает ему и поддерживает. К слову, музыканты группы Олю изначально недолюбливали, помню, как я убедила Якова, с которым тесно общалась, что если ему важен Горшок, то он должен принять и Олю.

Я много раз выручала их из разных ситуаций, будь то найти врача ребенку, который заболел, пока группа на гастролях, или одолжить деньги на покупку квартиры, или утешить плачущую невесту на их свадьбе.

Помню смешную историю: мы с Сашей подарили Олиной дочке Насте Фёрби, такую японскую игрушку говорящую. Она в какой-то момент сломалась и перестала говорить. Оля по-просила меня купить Фёрби точно такой же расцветки, потому что сказала Насте, что у Фёрби ангина, и ее положили в больницу. Я нашла в Интернете точно такую же, заказала и привезла в Питер. Но когда мы открыли коробку, оказалось, что, несмотря на такую же расцветку, новая Фёрби была в два раза больше! Мы долго думали, как объяснить ребенку, почему во время лечения ангины Фёрби превратили в страшного мутанта, кажется, Миша советовал какие-то сценарии, но ребенок разобрался во всем сам лучше нас. «Она выздоровела и выросла», – с восторгом решила Настя.

Мы с Сашей прилетали в Питер по делам в апреле 2007-го и заехали к Оле посмотреть новую квартиру (группа была на гастролях). Она жаловалась, что Миша снова развязал. Помню, мы страшно расстроились. А в мае Оля позвонила в слезах: Мише было плохо, приезжала скорая, Оля просила помочь с больницей. Оказалось, на гастролях происходит полный кошмар. Горшку бы лечиться надо, но при таком количестве концертов это просто нереально.

Балу. И я говорил с Горшком. Не знаю, как на самом деле, но на словах он действительно хотел лечиться. Он сорвался, и ему это ни фига не нравилось!

Ириша. Да, и я предложила: «Может быть, Мишу нужно чем-то отвлечь. Давай я с ним поговорю». А он до этого, начиная с 2004 года, еще жаловался, что у него стресс, потому что Князь не дает ему стихов для песен. Причем не то чтобы не пишет, а просто не дает, как будто бы, с его слов, он с ума сошел. Теперь-то мы знаем, что это не совсем так и что там была за ситуация. А тогда Горшок очень переживал и пытался доказать Князю, что он прав. Причем делал это не прямо, а какими-то ему одному понятными путями. И вот мы с Горшком созвонились. Он снова за свое: Князь ему ничего не дает или дает, но очень трудно. И Горшок мне говорит: «Давай мы с тобой попробуем найти какие-то переводы или тексты, например, По, Гумилева, Лавкрафта. Потому что у меня музыка есть, а текстов нет. Я уже и фанатские тексты смотрел, но это не то».

Нельзя сказать, что он хотел избавиться от Князя, – никогда он такого не хотел. Просто хотел показать Князю, что нельзя так и что он может быть самодостаточным.

И мы начали искать эти тексты и разбирать, я ему нашла текст «Вестник».

И много всякого было. Горшок сетовал, что все эти тексты сложные, многословные, и он начинает «звучать как БГ». Вот у Князя, мол, тексты простые, может, возможно что-то изменить. И мы пару месяцев общались с ним и обсуждали это все, пока были перерывы между гастролями. Но при этом там все время были какие-то жесткие гастроли. Сначала вот, я помню, в Калуге его просто бросили.

Балу. О, я помню этот случай! Это меня реально взбесило. Оказалось, Яха, который замещал на гастролях директора, оставил пропавшего Горшка в Калуге и уехал на три дня на рыбалку, где не было сотовой связи. А потом у группы был концерт в Израиле, и они решили зависнуть там на неделю, отдохнуть, – прекрасно зная, что у Горшка там местные знакомые героинщики.

Ириша. Я нашла Горшку обратный билет сразу после концертов и даже предложила Батогову заплатить разницу в цене, потому что этот билет был дороже. Только чтобы Горшок улетел. Но нет, ни фига.

Балу. Когда я понял после очередного разговора с Олей, что Батогов спустит это дело на тормозах, стал звонить Яхе с серьезным намерением уговорить его вообще отменить эту поездку. А он мне в ответ: «Нет, нас ждут наши фанаты, и мы не можем их предать, подвести и не приехать». Я настолько опух от этого «предать» в словах Яхи, что до сих пор трясет, как вспомню. «А Горшку, – говорю, – ты тоже так сказал? Этими же словами?» «Ну да, конечно», – отвечает. Вот клянусь вам, когда я играл в группе, он таким не был. Хотя это я со своими старыми мерками… Когда я играл в группе, мы были один за всех и все за одного. Я был очень зол. А больше всего на себя, потому что нахожусь далеко и помочь могу только словами.

Ириша. И в итоге они поехали в Израиль. На неделю. И Горшок там исчез, а потом у него что-то случилось с рукой, и он с повязкой ходил. И после этого у меня появилась идея, что ему от всего этого нужно на время уехать.

Балу. Хотя бы чтобы пролечиться.

Ириша. И я говорю: «Давайте вы приедете к нам, поживете на океане». Параллельно я нашла группу Red Elvises, написала им, мол, я представляю Горшка, давайте вместе запишем музыку. Я с ними была слегка знакома. В 1997 году я делала гастроли «ДДТ», и они приходили на концерт. А потом я делала гастроли «Ленинграда» в 2002 или, наверное, в 2003 году, и они тоже приходили в гости. Горшок хорошо знал и уважал эту группу, потому что видел голливудский фильм «Шестиструнный самурай». Элвисы согласились, и мы стали присылать им болванки. Мы успели сделать несколько рыб, но слова Игорь (вокалист Red Elvises) успел написать только к одной песне, «Don’t crucify me». Они тоже очень много гастролируют по Америке и Европе, практически без остановок. На остальные рыбы текст позже написал Боцман.

Балу. Кстати, а вот и неиспользованные рыбы.

✔ Рыбы для работы с Red Elvises

https://balu.kroogi.com/ru/download/3210896-Mihail-Gorshenev-Ryby-dlya-raboty-s-Red-E.html

Ириша. Идея была такая: берем эти рыбы, Игорь пишет стихи на английском, и мы записываем англоязычный альбом.

Балу. А скрытая идея была в том, что вся эта суета, во-первых, отвлечет Горшка от героина, а во-вторых, все это будет происходить там, где он его и достать не сможет.

Ириша. И поэтому мы решили, это неважно, что готова только одна песня. Сделаем хотя бы это, и заодно Горшок посмотрит, как здесь и что. И ты прав, весь этот приезд был для того, чтобы отвлечь его от наркотиков. И вот мы сняли виллу в Лос-Анджелесе, поехали туда и записали эту песню. А также свозили детей в Диснейленд, Universal Studios и т. д. Песню «Don’t crucify me», с разрешения Горшка, Red Elvises потом использовали у себя на диске Drinking with Jesus, только переделали и перепели немножко. А у нас осталась запись, где Горшок ее полностью сам поет, но, правда, с акцентом.

Балу. Вот она. Последняя в списке.

Ириша. Горшку все это очень понравилось. И записываться в Лос-Анджелесе, и вообще. Потом он уже на гастролях в России после каждого «Лесника» ее пел.

Князь и Горшок на фестивале «Добролет». 20 марта 2004 года. Фото А. Федечко

Балу. Частично.

Ириша. Также Миша увидел, что мог бы тут зарабатывать какие-то деньги, но нужно много работать. Он сходил на концерт Red Elvises, увидел востребованную группу, пусть и не суперзвезд, у них билеты были по двадцать долларов, и посмотрел, как они живут.

Балу. А живут они неплохо, по российским меркам.

Ириша. Да, если нормальная группа со своей fan base, то можно здесь нормально жить. На Горшка почему-то произвело впечатление, что они постоянно ездят в Таиланд отдыхать. Но при этом нужно много работать.

Балу. Кстати, Горшок тут даже не бухал особо, вспомнилось мне вдруг.

Ириша. Да-да. Вот можно по ссылке посмотреть фотки, какой он от нас приехал, улыбчивый и веселый. Это он сразу от нас поехал на «Крылья-2007».

✔ «Крылья», 2007

https://balu.kroogi.com/ru/content/3239373-Korol-i-shut-Krylya-2007.html

Ириша. И все время, пока он был здесь, он был очень зол на группу.

Балу. Ну, не все время… Хотя нет, все.

Ириша. Он был зол на Князя, потому что тот не дает ему стихи. Дико зол был на Якова, потому что у того из-за денег едет крыша, из-за того, что тот фигово записал гитару в «Тени клоуна» и все такое.

Балу. Еще он Яху очень весело высаживал на измену, говорил «мое болото», то есть про всех своих музыкантов, оставшихся в России. То требовал у Яхи с формулировкой «для нового альбома» прислать какие-то треки, то велел ему же повесить на сайте рекламу концерта с Red Elvises, где он будет петь. Короче, веселился.

Ириша. И когда мы уже все это записали и пришла пора уезжать, он долго думал, а потом сказал: «Да, я решил записывать этот альбом, но мне нужно подтянуть английский и с акцентом что-то сделать, а в остальном порядок, мне все очень нравится, это же родина панк-рока. Может, я приеду сюда на время, подальше от наркотиков, альбомы записывать и лечиться, а в Россию буду ездить в туры, концерты играть».

Балу. Он отдавал себе отчет, что сделать перерыв в наркотиках – это еще не значит вылечиться, если вообще это возможно…

Ириша. И мы договорились, что будем продолжать так же писать песни, пересылать по Интернету, а он попробует раскрутить песню, которую мы записали. Ну и возьмет себе учителя по английскому, само собой.

Балу. Горшок был готов сотрудничать не только с Red Elvises, он хотел попробовать записаться и с какой-нибудь другой американской панк-бандой, допустим, известной. Главное, как он говорил, подальше от «болота». И вообще под конец очень проникся и даже совершенно неожиданно отвел меня в сторону и сказал: «Шура, это зашибись, что мы сделали, и я вижу, сколько это все стоит, все билеты, вилла, студия, деньги музыкантам и прочее, и я хочу тоже что-то хорошее сделать». Меня это тогда почему-то очень тронуло.

Ириша. Да, и в конце он подошел ко мне и сказал: «Этот альбом будет принадлежать нам с тобой пополам, я тебе отдаю половину всех прав». Но я, если честно, и не хотела заниматься продюсированием какого-либо альбома, задача у нас была другая – сделать все, чтобы он остался в живых. И он еще так странно посмотрел, я помню, – то есть для него было неожиданно, что кто-то о нем волнуется, а не просто хочет заработать. Еще мы надарили Мише и потом еще присылали ему концертные футболки, которые он носил последние годы, особенно часто – белую «Misfits» с длинными рукавами и черными костями по всей длине.

Балу. Но тем не менее мы договорились продолжать, потому что настроен Горшок был серьезно. Ну, про альбом серьезно. А про то, чтобы приехать, лечиться и писать песни – так, фифти-фифти. У Горшка не было иллюзий: если он захочет заниматься музыкой здесь, то ему прежде всего надо будет отказаться от наркотиков. Он у меня все выспрашивал, как тут что, а я ему: «Да все нормально. Если хочешь завязать и нормально заняться музыкой, то лучшего места не придумаешь. Но есть такой момент: в России ты звезда, а тут тебя узнавать не будут».

Ириша. Тем не менее он несколько раз звонил, расспрашивал. Кстати, во время той поездки он все время говорил о том, что мечтает сделать театральную постановку, музыку для которой напишут он и его брат Леша. Оставил мне Лешины демки и свои. И вот немного позднее, в 2008 году, он наконец договорился о театральной постановке в Москве («Тодд»), поэтому все планы насчет альбома на английском были отложены на неопределенный срок. Впрочем, с Лешей, Аркадиным и другими мы беседовали уже позже, а с 2008 по 2011 год я была занята своими делами и за ситуацией в группе особо не следила.

Балу. Да, в России у него появилось то, о чем он яростно мечтал: мюзикл «Тодд». Об этом мне позже многое рассказали Леша Горшенев, автор части музыки «Тодда», а также Валера Аркадин, известный гитарист, занимавшийся в «Тодде» записью гитар, сведением, саунд-продюсированием, оркестровыми аранжировками и также поучаствовавший в написании музыки. Кстати, Горшок звал его гитаристом в группу.

Ириша. Какое-то общение с группой было, но дела особо не обсуждали, больше общались на личные темы. Да, еще в 2008 году приезжал в гости Реник, погостил у Маши, потом у нас. Он жаловался, что скучает по сцене, и не прочь вернуться, но в «Король и Шут» не зовут, а в «Кукрыниксы» он и сам не хочет, мол, Леша разжирел, как можно быть рок-звездой с таким весом. Но потом, года через три, у него все с «Королем и Шутом» сложилось, помню, он с гордостью писал, что его взяли обратно и что Горшок даже пообещал ему роль Судьи в спектакле. Примерно в то же время, в 2011 году, мы узнали, что из группы ушел Князь.

80. Князь, уход из группы

Балу. Объясни мне такую вещь. Как так получилось, что лучшие друзья каким-то нелепым образом вдруг оказались по разные стороны условных баррикад?

Князь. Нельзя сказать, что так было всегда. Нельзя сказать, что нас растащили по разным углам, ведь обычно, когда мы ссорились с Горшком, все вокруг – все музыканты, все пацаны – пытались нас тут же помирить. Раньше ты вон тоже все время талдычил, мол, офигели бодаться, мы делаем общее дело! Все видели в этом серьезную проблему, и если у нас с Горшком начинались глобальные разногласия, то все сразу старались вмешаться. И это было правильно, потому что таким образом мы разгребали очень много существующих у нас проблем. Но в какой-то момент ситуация стала выходить из-под контроля.

Балу. Ну хорошо. Но ведь раньше это были творческие разногласия! Акцентирую слово творческие! Это неприятно, конечно, но совершенно нормально для двух лидеров в одном коллективе. Мне и нашим читателям все же интересно, как ситуация смогла дойти до точки, в которой вы перестали понимать друг друга?

Князь. Все наши с Горшком разногласия по поводу творчества и количества песен в альбомах «КиШа» пришли к развязке в период 2004 –2005 годов. Мы с ним очень сильно разошлись во взглядах в альбоме «Бунт на корабле». Когда альбом был сделан (в общем, как некий эксперимент с заранее понятным финалом), основная масса публики не была в восторге. Как следствие – сильный спад в сборах. Ситуация осложнялась тем, что этим альбомом нужно было срочно рассчитаться с одной из столичных компаний, ибо он был продан вместе с предыдущим год назад. Горшок тогда сказал весьма специфическую фразу, с которой я никак не хотел соглашаться: «Зачем нам делать что-то культовое, если на торги сие уже не выставишь. Лучше замутить некоммерческий треш, всем окончательно доказать, что мы – не попса, а на следующий год уже делать что-то концептуальное в классическом нашем стиле». Я же в этом видел некий размен. Я был не против экспериментов в творчестве, но публику разочаровывать – себе дороже. Я знал, что любителей жесткого «КиШа» немало, но обидно было обделять тех, кто любил наш мелодизм, нашу лирику и наш фолк. Я понимал амбиции Михи очень хорошо, но мне жалко было терять год или два на работу, которая не приносит былого кайфа. Как следствие, после «Бунта на корабле» я записал свой первый сольный альбом – «Любовь негодяя».

Балу. Насчет «Бунта на корабле» я думаю так. Ты пишешь хорошие вещи, только если у тебя на сердце легко и светло. Ты такая птица, светлая и непосредственная. Как ты мог написать что-то для «Бунта» шедевральное, если изначально Горшок хотел тебя отодвинуть как композитора, и ты писал чуть не через силу? И эти творческие разногласия постепенно переросли в личностные, я правильно понимаю?

Князь. Ну, творческие отношения между людьми не могут строиться без личностных. Так что личное было всегда. Я с Горшком сперва подружился, а потом мы сошлись на почве творчества.

Нам было интересно общаться, «копаться друг у друга в голове», как ты это называешь, прикалываться, валять дурака и панковать. И в те времена между нами ничего не стояло – вообще ничего. Я не подозревал тогда, что одного из нас двоих ждет очень непростой путь – отторжения себя прежнего ради неких панковских идей. Но это была его жизнь. Уход из дома не был приколом. Болтаться по друзьям в целях пропитания и ночлега – все это не прикол. Он начал постигать улицу, сошелся с парнями из группы «Вибратор» и стал своим пацанам внушать, что для настоящего «тамтамовского» взлета они не слишком подготовлены, что надо быть крутыми. Честно скажу, я это воспринял не очень хорошо. Он выбрал панк-тусовку и стал говорить, что в сравнении с новыми знакомыми, уличными ребятами, его коллеги и друзья не слишком закалены для всевозможных жизненных передряг и не смогут соответствовать тому стилю, в котором мы собираемся играть. Но данный путь был нужен только ему. Скажу честно: я верил ему, хоть и не был до конца согласен. Я знал, что большая сцена нас ждет вне зависимости от того, пройдет группа школу улицы и «Тамтама» или нет. Я ни в коем случае не жалею о том, что было и как мы становились супергруппой. Это наша история. Я лишь утверждаю, что путь, выбранный Горшком, не был единственно возможным.

Про самого главного врага в нашей жизни говорить сложно. Им был героин! Это очень личный момент, который, конечно же, является общеизвестным фактом, так как зачастую Миха сам ничего не скрывал. Но говорить, что это никак не влияло на нашу дружбу и работу, было бы крайне неправильно. Как говорится, из песни слова не выкинешь. Только описывать все «прелести», с которыми из-за этой дряни нам пришлось столкнуться, большого желания нет. Наркотики – большое горе для всех, в чью жизнь они когда-либо приходили. К сожалению, именно этот враг дальше по жизни воздвигал между нами стены, через которые нам становилось все сложнее пробиваться друг к другу.

Князь. Фотосессия в Центральном парке культуры и отдыха, 1998 год. Фото М. Лаписа

Когда я уходил из группы, многие фанаты писали в Интернете: «Князь, как же ты бросил Горшка?». Но я никого не бросал. Что такое бросить человека? Это прекратить с ним любое общение, возненавидеть его или просто уйти. Похоронить его для себя. Конечно же, я его для себя не хоронил, мне нужно было просто от него отдохнуть, потому что общаться и работать с ним для меня стало совершенно невозможно. И как бы цинично и не по-товарищески это ни звучало, мне нужно было выкинуть его из своей головы, потому что, пока он там сидел, я постепенно терял интерес к любимому делу. Старый добрый «Король и Шут» уже не существовал, и это нужно было признать.

И на смену веселым бесшабашным панкам, скоморохам, шутам, актерам в идеологию «КиШа» стала вживляться тема, которую вносил Миха, злясь на меня, ломая старые устои. Тема такая: проанархический матриархат, смерть русскому року, Махно – миротворец, кто не врубается в панк-рок, тот дебил и т. д. И, как многие замечали, вещалось это все с неистовой агрессией. Словно человек в самом деле устал от людской тупости. Тогда я понял, что происходит на самом деле. Наркотики и алкоголь лишали его ума и закрепляли в его душе негативное отношение к обществу. Я не боролся с Горшком по жизни – ни в коем случае! Я боролся по жизни исключительно с той заразой, которая сидела в нем и с годами брала над ним верх. Миха, которого я знал, любил и уважал, становился слабее. Естественно, он отказывался это признавать, и неадекватное состояние – пьяное или под веществами – стало доминирующим. Я это видел, и мой лимит доверия, уважения, терпения таял. Что хочу подчеркнуть: не нужно думать, что этими словами я даю человеку исчерпывающую характеристику. Нет. Я всего лишь говорю о том, что видел и чувствовал. Я говорю о том, что являлось очень важным звеном в развитии наших с ним отношений, – исключительно по моему мнению. Я говорю о своей личной трагедии, о том, как я терял связь с другом.

В конечном итоге мы дошли до того, что перестали друг другу доверять. Я перестал верить в лучшие намерения Горшка, мне стало казаться, что он преследует только интересы своего эго. А он то же самое думал обо мне.

После того как я покинул группу, мы два года вообще не общались. А потом и во мне, и в нем стало просыпаться желание поделиться друг с другом успехами и проблемами. Мы стали изредка созваниваться. Первым позвонил я. Потом позвонил он. Правда, я понял, что он по-прежнему очень зациклен на тех же проблемах, что и раньше. Мне даже показалось, что проблем стало больше. Театр поглощал его полностью, и я надеялся, что это пойдет ему на пользу. Он все еще был в объятиях нашего Шута, и Шут давал ему силы. Хотя Миха и заменил его на знак распятой анархии. Шут всегда нас оберегал, создавал определенного рода вакуум. И Миха продолжал в этом вакууме находиться. Мне же, из-за сложившихся обстоятельств, пришлось из-под этого купола вылезти и пройти серьезную школу нового становления, что позволило по-новому смотреть на многие вещи. На фестивале «Окна открой!», где мы случайно повстречались, меня охватило неимоверное чувство жалости. Ловить себя на этом было ужасно неприятно. Прежде я никогда не испытывал к нему подобного чувства. Выглядел он ужасно. Очень поседел, лицо в морщинах, а в глазах такая неподъемная усталость, что у меня внутри все сжалось. Люди, которые его окружали, должны были хоть что-то предпринять, но я никого не осуждаю. Я был вдрабадан пьян, но суть происходящего меня вмиг отрезвила. Мы обнялись, и тогда мне показалось, что обнялись мы с ним в последний раз….

Балу. Грин зеленый, как же так?! Как дошло до такого? Когда я уходил из группы, вы объявили монархию! И я думал, это значит, что если уж всех и нахер, то, по крайней мере, вы хоть друг за друга будете держаться.

Князь. Я просто хотел, чтобы у коллектива были лидеры, которые управляют. Пишут песни и направляют команду, а музыканты помогают делать новые хиты и во всем поддерживают то, что касается творчества. Одна из главных проблем состояла в наличии двух лидеров: мы не могли договориться между собой, кому сколько музыки писать в альбоме и по прочим творческим и идеологическим темам.

Была ли у нас конкуренция? Скорее да, чем нет. Со стороны она выглядела очень забавно. Не знаю, что думают другие, но я остаюсь при мнении, что вопросы главенства навязывал именно Горшок, потому что именно ему хотелось быть всегда и во всем первым. У меня таких целей не было. Однажды мы катались по Сибири, и в поезде я нарезался так, что начал шалить. В вагоне-ресторане нашел собеседника из глубокой провинции, для которого встретить «КиШ» было сродни встрече с Буддой. У него было много вопросов, и в кульминации беседы я начал угнетать попсу и рассказывать, как мы ее не любим. В этот момент мы курили в тамбуре, и, чтобы придать своим словам весомость, я наотмашь разметелил дверное стекло между вагонами. Удар получился нелепым, и тамбур окрасился кровью. Два сухожилия и три артерии были разрезаны, и мой собеседник в ужасе убежал. Проводница сделала то же самое, но успела дать мне полотенце. Началась паника, меня на скорой срочно доставили в областную больницу Новосибирска. Благодаря нашему тур-менеджеру и моему другу Дмитрию Боброву помочь мне был вызван один из лучших специалистов города, который меня зашил и спас все пальцы. Информация о безумной выходке Князя потрясла всех, особенно Горшка. Он, кажется, решил, что нельзя допустить, чтобы в глазах окружающих Князь был более безумен и более безжалостен к себе, чем он. На следующий день я с гипсом на руке вместе с группой заселился в гостиницу в Ангарске. Со мной в номере жил Егорыч – мой друг, техник группы «Король и Шут», нынешний техник и бэк-вокалист группы «КняZz». Он сообщил, что в номере напротив Горшок выпил в одно жало литр «Бехеровки» и громит номер. Я пошел его утихомирить. Впервые в жизни мои слова на остекленевшего Горшка не оказали никакого действия, и он упорно продолжал, как будто мне назло. Он уничтожил в номере все зеркала, стекла дверей и сервантов. Чудом остались целы окна и телевизор. Он босиком ходил по стеклам, размазывая кровь по коврам. Не будь гипса, я бы мог начать с ним бороться, как это иногда бывало, – придушить его стальным зажимом, чтобы спесь из него вышла. Но с гипсом я мог лишь говорить. Когда я понял, что все бесполезно, попросил Егорыча помочь. Егорыч – паренек крепкий, применил борцовские приемы, посопротивлялся Михе и слегка измотал его. Наутро с горем пополам мы улетели в Питер. Мне позвонила Михина жена, жаловалась, что весь день доставала стекла у него из ступней. Но его история не получила такого резонанса, как моя. Он очень по этому поводу злился. Притом что мне вообще хотелось, чтобы никакой моей истории в принципе не было. Это был один из самых глупых поступков в моей жизни. Ради того, чтобы произвести впечатление на совершенно левого человека, я чуть не лишился руки и возможности рисовать и играть на гитаре. К слову, это стало серьезным отрезвляющим моментом, и когда по синеве мне хотелось повторить что-либо подобное, я сразу вспоминал свой роковой выпендреж.

Князь и Балу на фестивале «Окна открой!», 2003 год. Фото А. Федечко

Князь. 30 мая 1998 года. Фото А. Гусевой

Князь, 28 мая 1999 года. Фото А. Гусевой

Балу. Если честно, я никогда не понимал ваших соревнований за первенство, а дележка песен выглядела со стороны полной нелепостью. Ты действительно добивался творческого превосходства, компенсируя этим медийное превосходство Горшка? Или ты таким образом пытался достигнуть какой-то гармонии в ваших отношениях?

Князь. Действительно, превосходство одного из нас над другим плохо влияло на наши отношения. Горшок считал, что если я буду делать в «КиШе» все, что захочу, то репертуар начнет состоять из песен типа «Голые коки» и «Сосиска». Думал он так потому, что я любил делать песни-шутки и песни-пародии и развлекать коллег и друзей. Я любил шуточный материал, но основной стиль «КиШа» для меня, как и для него, был в безоговорочном приоритете. Он хотел быть панком, а я – свободным художником.

В свою очередь, я считал, что Горшку нельзя было давать полной власти над группой, иначе мы бы потеряли над ним контроль: он бы сказал, что без него мы – никто, и как он захочет жить, так и будет, – торчать столько, сколько сочтет нужным. Когда он трезвел, с ним, разумеется, можно было разговаривать и строить планы на будущее, но потом он снова всех расстраивал. Я начал создавать ему конкуренцию, чтобы он не мог закрепить в себе абсолютного монарха. Мои хиты становились не менее популярными, чем те песни, музыку к которым писал он: «Со скалы», по оценкам «Нашего Радио», вообще поставила рекорд. Я начал настаивать, чтобы в альбомы «КиШа» попадало до семи песен моего полного авторства и с моим исполнением, – чтобы на концертах периодически брать инициативу на себя. Когда он превращался в овощ и начинал передвигаться по сцене, как зомби, я делал вид, что у меня жизненной энергии – хоть отбавляй, и скакал вокруг него, отвлекая внимание зрителей. Так что «добрые люди» начинали подсказывать Горшку, что Князь скоро перетянет все внимание на себя и станет круче. Горшок тут же начинал меня грузить всякой фигней о том, что в панке должно быть все по-другому, – и сам себя брал в руки, чтобы соперничать. Таким образом я одновременно выполнял две полезные миссии: не давал Горшку погрязнуть в героиновом превосходстве над окружающими и создавал свой собственный песенный материал, который, как я понимал, в любом случае пойдет со мной по жизни. Когда я ушел из группы, нашлись люди, которые стали говорить, что все что было написано в «КиШе», принадлежит «КиШу» и должно там оставаться. Я на это ответил очень просто: «Забудьте об этом. Кто, по-вашему, будет петь мои “Куклу колдуна”, “Со скалы”, “Ром”, “Гимн Шута” и другие песни, если Горшок на них никогда не претендовал?» Ну а музыкантам или чьим-то женам я свое творческое достояние дарить и вовсе не собирался.