Текст книги "Король и Шут. Как в старой сказке"

Андрей Князев и Агата Нигровская. Фото А. Нигровской

Балу. Я правильно понимаю, что все-таки в какой-то момент ты просто забил на поиски баланса в ваших отношениях? Если на тот момент у вас существовала пресловутая монархия, то Горшок, не видя возражений с твоей стороны, вообразил себя единственным монархом, собрав свиту и вассалов под свои знамена? Или я упрощаю?

Князь. Все гораздо сложнее. Как помнишь, он не всегда мог ясно и понятно выражать свои мысли. Но если бы ты мог послушать его версию, наверняка там бы тоже нашлись свои, возможно, объективные соображения. Как известно, по-своему правым может быть каждый, но истина одна. Монархия, не монархия – странно, что эти понятия вообще употребляются при разборе жизни внутри музыкального коллектива. Я поговорил с некоторыми музыкантами и понял, что с ними меня вообще ничего больше не связывало. Так складывалась ситуация в последний год совместной работы.

Впервые за нашу историю я решил поменять тактику и не только прекратил с Горшком спорить, но и начал во многом уступать, кроме жизненно важных для меня вещей. Тактика успеха не имела. Он по синему делу кому-то похвастался, что я во всем признал его правоту. Так и не понял, что я просто забил и переключился на собственное творчество.

Балу. И все-таки, несмотря ни на что, я помню совершенно другого Горшка, который безумно куражился, был охренительно веселым собутыльником, пусть с ним и надо было держать ухо востро.

Князь. Умения покуражиться и весело побухать у него было не отнять. Боюсь, что ради этого он и жил. Ему надо было бы иметь несколько жизней, как у кошки, чтобы можно было менять изношенные угаром тела. О том, каким он был веселым парнем, знают все. Не знаю ни одного рокера, который плохо бы о нем отзывался. Горшок – это Горшок, и этим все сказано. Но в нашей внутренней системе порою все было гораздо сложнее. Наверное, выходит, как в фильме про Высоцкого: вместо всеми любимого творческого героя, идеала, глубокого и многогранного, людям показали зависимого наркомана. Мы оба были и ангелами, и чертями, и шутами. Мы подпитывали друг друга и стимулировали. В наши с ним отношения стали совать нос все кому не лень: давать нам характеристики, рассуждать, кто кого достоин или не достоин. Но только знать, что там реально между нами, никому дано не было. Я и сейчас к высказываниям насчет Горшка очень ревностно отношусь, если честно. Сам часто говорю про него – или злюсь, или ставлю в пример. Я считаю, что наша с ним работа продолжается. Он снится мне. Мы общаемся. Я пытаюсь его вытащить, вернуть к жизни, сыграть с ним концерт, и всегда очень рад, что он снова пришел. А в моем телефоне по сей день его номер в записной книжке. Наша с ним встреча – это судьба. А в судьбу мы верили оба.

Князь. Фотосессия в Центральном парке культуры и отдыха, 1998 год. Фото М. Лаписа

Балу. Как это все грустно. Однажды, когда Миха сорвался и заторчал, мне пришлось обойти все притоны у нас в районе, благо район мой родной, я всех знаю и меня все знают. И я предупредил всех барыг: если кто Горшку продаст героин, я мгновенно пойду и заложу его в ментовку. А если не буду знать, кто продал, то заложу троих или пятерых наугад. Если мне не открывали, я срезал звонки, выбивал двери, короче, навел шороху. В итоге Горшок заявился ко мне, и у нас с ним был большой скандал, чуть до драки не дошло. Но на следующий день он вернулся в семью. Хотя очень тяжело ему было. Я понимаю, что не от всех в то время можно было ждать таких поступков. Но ты же был его друг! Неужели там никого вокруг не было? Кто-то ведь должен был дать ему по башке и остановить! Больше всего я хренел от того, что Яха и другие музыканты вообще часто отрицали, что Горшок опять употребляет героин, не хотели этого признавать. Почему никто ничего не делал?

Князь. Незадолго до моего ухода из «КиШа» у меня появился товарищ Вахтанг Махарадзе, с которым мы нашли общий язык по многим аспектам жизни и работы. Мы начали активно сотрудничать, и я предложил ему стать моим агентом, поскольку жизненная ситуация не позволяла мне одинаково эффективно заниматься и творчеством, и урегулированием текущих дел, которые стали расти в «КиШе» как снежный ком. Мы обмозговали ситуацию с Михиной проблемой и решили, что неплохо было бы его подтянуть к нашим спортивным занятиям. Вахтанг ездил с нами на гастроли в качестве помощника директора и не понаслышке знал о том, что происходит с Горшком во время туров. Мы начали проводить культурную программу – приглашать Горшка на футбол (мы тогда активно играли), на пейнтбол. В пейнтбол он очень любил играть – у него просыпался какой-то детский азарт. На какое-то время можно было забыть, что у Горшка проблема с наркотиками, все негативное в такие моменты забывалось, потому что у него были детские игривые глаза, он бегал как угорелый и всех отстреливал. Потом у нас появилась традиция по вечерам ездить в сауну и бассейн, мы и туда стали звать Горшка – он приезжал со своей супругой. То есть мы хотели его приобщить. Периодически получалось, но потом как-то все затухло. Я решил, что дело тут нечисто, но не придал этому особого значения. Я же помню, как один раз Горшок подшился на год. И это был совершенно другой человек, у него появились планы на будущее, ему захотелось себя попробовать в других направлениях, например, в театре или кино, он стал вести какие-то переговоры. Я решил, что именно в этом он будет искать возможность дать бой своим старым привычкам. Он же еще до «Тодда» ходил на какие-то пробы, он там понравился, но ему не понравился сценарий. К сожалению, и в этом был очень неприятный момент, в гримерке я начал слышать фразочки типа: «Горшок, какой ты панк, если не пьешь!» Не от большого ума люди это говорили, конечно. Я пил коньяк, отворачиваясь от него, чтобы не искушать, но он все равно это сек. Сейчас я не пью вообще и понимаю, как это непросто, – особенно для человека, которому нравилось бухать. Горшок держался, но ему постоянно приходилось видеть пьяную группу. Вероятно, он с нетерпением ждал момента, когда срок подшивки закончится. Не знаю почему, но, когда Горшок подшивался, все начинали ядрено квасить. Вероятно, народ подсознательно отыгрывался за предыдущие пьяные и обдолбанные выходки Горшка.

Подводя итоги последних лет жизни Горшка, скажу следующее. Миха, как бы этого ни отрицал, очень зависел от публики. Он сильно менялся, когда попадал в социум. Сразу входил в образ. Во всех последних интервью выглядел он ужасно, но люди как будто ничего не замечали. Подростки верили всему, что он говорит. По жизни он был своего рода Дон Кихот, поскольку борьба с ветряными мельницами забирала колоссальную часть его энергии. Внешних врагов у него не было. Враги были внутри. Когда становишься знаменитостью и многие люди от тебя зависят, ты превращаешься в заложника, пленника своего ремесла. Человек погибал у всех на глазах, но никто не мог на этот процесс повлиять. И Горшок – далеко не единственный, кто сегодня выходит на сцену, имея в голове мысли о своих страшных болезнях, на лечение которых не хватает либо денег, либо времени, либо желания, либо поддержки близких. Друзья, вглядитесь в своих кумиров! Спасайте тех, кто уходит у вас на глазах! Не думайте, что раз он знаменит, то за ним зорко следят и денег на лечение у него полно. Бывает ровно наоборот: многие приносят себя в жертву толпе и в окружении гигантского количества людей становятся крайне одинокими. Будьте внимательны и старайтесь понять, когда человеку хлопать, а когда – скорую вызывать.

Свой уход в сорок лет Миха пророчил еще в пятнадцатилетнем возрасте. Он хотел выстроить свою жизнь как миссию, в конце которой – самопожертвование. Я искренне сожалею, что образ жизни исказил истинный его посыл.

81. Захаров. Продолжение

Балу. Серега, расскажи, как обстояли дела с алкоголем на гастролях, Горшок же подшивался вроде.

Захаров. По-разному. Однажды даже мы все, включая Мишу, подписали бумагу о сухом законе, то есть если кто выпьет, то будет серьезно финансово оштрафован. И подписать-то подписали, но все музыканты и техники стали думать, как же выпивать. Горшок мне сказал: «Серег, для меня важно, чтобы они в гостиницах не бегали пьяными и не шумели, чтобы я их не слышал и спокойно спал, понятно ведь, что они выпивать будут». И на самом деле в первой же поездке ребята выпивали подпольно, но Миха-то видел по лицам и чувствовал запах алкоголя. В какой-то момент он подошел и сказал, это было в аэропорту: «Серег, а зачем мы подписывали бумагу? Вот только что прошел Поручик и от него несет коньяком, другие накуренные, кто-то под коксом». Помню, еще Реник как-то прочел длинную речь о том, что техники не должны перед Михой пить, а потом напился пива и поехал к нему «по делам», типа по Ренику не заметно.

Балу. И я, да и читатели, от имени которых я задаю эти неприятные вопросы, мы не понимаем, а на хрена вы подписывали тогда эту бумажку? И вообще, я понимаю, что ребята уже не могли не пить на гастролях, это не хорошо или плохо, это факт. Но можно же как-то сидеть в номере и не высовываться. По себе скажу, я, когда завязал, почувствовал на себе, что наличие бутылки рядом и в сотой доле не провоцирует так сорваться, как наличие кого-то, кто бухает и веселится рядом. Неужели непонятно было, что если у всех проблемы с этим, то у Горшка это уже БОЛЬШИЕ проблемы и не только с этим, и что если он сорвется, то будет гораздо хуже?

Захаров. Да там не только в алкоголе дело. Вот такая история была: Яша, Поручик и Паша обожрались разных непонятных некачественных запрещенных вещей, и им несколько дней было плохо. Панические атаки, трясучка и полный набор всех прелестей. В Казани на концерте Яша попросил все соло сыграть Каспера, так как у него руки были ватные, и он не мог ничего сыграть, а у Пора в Чебоксарах на середине песни вылетели палочки из рук, а он сидел и глазами медленно хлопал. Горшок был просто в непонятке, а Поручик подходил ко мне и спрашивал: «Серега, это же навсегда останутся такие психопаникоприходы, пойдем выпьем водки, я подснимусь». После водки его ненадолго отпускало, и так было несколько дней. По приезде в Питер я отвез Яшу домой по его просьбе. Он чего-то боялся и попросил помощи. Я вызвал наших врачей из «Бехтерева», к нему домой приехала бригада с аппаратурой, сделали ЭКГ, которая была очень плохой, поставили капельницу и вливали в него феназепам ампулу за ампулой. Яша очень просил меня не уходить, пока врачи его не вырубят.

Балу. Бедняга. Вроде опытный в таких делах человек. Но давай на такие вещи не отвлекаться. То есть Горшок оказался в такой компании практически один. Скажу тебе прямо, для меня это дикая ситуация, когда группа – это не семья, и ты не можешь рассчитывать на помощь друзей. Хотя я только в одной группе и играл. Серега, ладно из тех, кто остался, никто не мог поддержать Горшка, когда он был в завязке, но меня бесит, что, когда он сорвался и ему явно нужно было лечение, все делали вид, что все хорошо! Я узнавал, как дела, через знакомых, через пресс-секретаря, и все твердили, как все прекрасно.

Захаров. Кстати, Миха очень переживал уход Князя, так как остался один на один с этими ребятами. Он часто о нем вспоминал, причем в свойственной Горшку манере: жутко обижался на Князя, что тот его бросил с «этим болотом» и ему даже поговорить не с кем. Он хотел Аркадина взять гитаристом просто потому, что тот мог с ним разговаривать и глаза не прятать. Но у того много проектов разных – «НАИВ», The Matrixx, Самойлов и так далее.

Балу. Ну а ты чего? Тот же Валера Аркадин мне рассказывал, что Горшок после ухода Князя из всей группы вообще только с тобой мог нормально общаться. Ты, долбить твой лысый череп, куда смотрел?

Захаров. Ну, я-то ему не друг детства, как вы с Князем, не могу его за шкирку взять и мозг развернуть на сто восемьдесят градусов. Но я пытался что-то делать, благо опыт имею. По сути, только я что-то и делал. Нашел всех врачей и возил его по ним. Тур «Театр демона» был тяжелым, Миха, казалось, был в вечном угаре, иногда только были трезвые просветы. Я постоянно созванивался с Борисом Шотовичем, это главврач «Бехтерева», он помогал Мишке выбираться из загулов и вообще поддерживал. А я понимал, что Миха переживает из-за передряг и интриг в группе и из-за того, что Андрюха не захотел участвовать в «Тодде», и вообще он переживал за все. Хотя и было ими принято решение (как мне Миха объяснил), что Андрей ездит со своим проектом, мы занимаемся «Тоддом», а концерты «КиШ» играем вместе, предварительно договорившись о датах.

Однажды перед приездом в Барнаул Миха уволил Яшу, который в поезде нажрался и предъявил Горшку, что если тот и дальше будет петь выпивши, то он уходит из группы. Миха тоже был выпивши, но при этих словах как будто на него ведро холодной воды вылили, и он сказал матом: «Уебывай, уходи прям сейчас». Яша побледнел, позеленел, и все потихоньку куда-то исчезли. Приехав в Барнаул, все заселились по разным этажам и занимались своими делами, я кого-то выловил, спросил, как Миха и кто его видел. В ответ я услышал, что Миха закрылся и никого не пускает к себе. Я узнал, в каком он номере, постучался, сказал, что это я, он открыл мне и сразу же закрыл опять на замок. Мы сели на диван, у него в руках был сценарий «Тодда», и он мне сказал, что не получается запомнить все, был большой объем текста. Я говорю: «Миха, не переживай, все получится, а сейчас, может, нарколога вызвать?» Он спросил: «Думаешь, не справлюсь сам?» Я ответил: «Думаю, что нет». Он согласился. Я связался с организатором, и он дал мне несколько номеров клиник, я по себе знаю, что сразу лучше будет, так как сам прибегал к капельнице во время туров и дома, опыт-то имеется. И, кстати, по опыту могу сказать, что спиться окончательно человеку помогает часто именно окружение. Семья, друзья, или, как в нашем случае, работа. Я говорил Горшку, мол, давай займемся твоим здоровьем и на полгода прекратим гастрольную деятельность, приостановим «Тодда». Тебе уже всерьез надо озаботиться здоровьем. Он сказал: «А что же они будут кушать?» Он переживал за своих музыкантов, а им все по барабану было. У них вечная тема: «Надо ездить по гастролям, потому что мы не можем предать своих фанатов». И хоть лечь в клинику его не удалось уговорить, но он тогда согласился, что надо лечить голову и сердце. У Михи в тот момент была уже энцефалопатия головного мозга.

82. Настя Рогожникова

Балу. Привет, расскажи об уходе Князя из группы и вообще о том времени, Ты ведь тогда работала с ребятами, да?

Настя. Саш, да, в те времена я была пресс-секретарем группы.

Балу. Прекрасно. Какая обстановка была в группе?

Настя. Отличная! Все было хорошо, и ничего не предвещало. И расстались они довольно мирно.

Балу. Работая над книгой, я наткнулся на довольно странные интервью Горшка на тему ухода Князя. Например, про то, что «Князь – не основатель группы».

Настя. Да, помню это интервью, вот конкретно про «Князь – не основатель группы».

Балу. Что же случилось? Это ведь не соответствует реальности, не мог же он на самом деле в последние годы такое думать?

Настя. Я вот помню, что Миша был очень обижен, просто очень. Он никак не ожидал, что Князь может уйти из группы. Помню, как я пыталась все сгладить.

Балу. Вот и мне странно все это.

Михаил Горшенев и Анастасия Рогожникова, 2013 год. Фото А. Рогожниковой

Настя. Я думаю, может, Князь начал первый что-то нелицеприятное для Мишки в интервью говорить?

Балу. Да нет, не видно. Князь был более чем сдержан в своих интервью, никакого негатива я в них не обнаружил.

Настя. Мне кажется, Саш, на Мишку имели влияние очень много людей, особенно если он находился под действием алкоголя. Многим Мишка нужен был именно в таком – нетрезвом – состоянии. Им легче было манипулировать в собственных целях. Когда Мишка был трезвый и в ясном уме, у него было невероятное количество энергии! И он никому спуску не давал.

Балу. Да и вообще, трезвым он был намного более избирателен в общении.

Настя. Да, точно. Вообще он был потрясающий человек, чуткий, добрый и отзывчивый. И совершенно невероятный композитор, а последние его работы произвели на меня просто неизгладимое впечатление.

83. Татьяна Ивановна. Продолжение

Татьяна Ивановна. Миша по чесноку жил, научила на свою голову: «Надо быть порядочным, Миша!» А потом: «Как не стыдно, как не стыдно!» А кому должно быть стыдно? У него своя позиция, он все правильно делает. Ну ты знаешь, о ком я говорю.

Балу. О ком?

Татьяна Ивановна. Ну, кто ушел-то из ансамбля? Князь.

Балу. Так что, Мишка говорил: «Как он мог уйти?»

Татьяна Ивановна. Да.

Балу. Так он же сам его до этого довел.

Татьяна Ивановна. Так это Мишу надо знать! Мало ли, что он там… он же Лев, Миша, по гороскопу, он же Лев.

Фото Г. Таирова

Балу. И что, он переживал сильно?

Татьяна Ивановна. Ну да, конечно.

Балу. Даже вам жаловался?

Татьяна Ивановна. Да. Мне – так в первую очередь. Львы, они такие, любят, чтоб их опекали и говорили, что они сильные.

Балу. Да-да, точно! Было у него такое.

Татьяна Ивановна. Ну, фишка такая. Если кто-то его ругал, да еще при ком-то – это все, это сразу черная полоса наступала для того человека, который это делал. На самом деле фанаты Мишку совсем не знают. Какой Миша в жизни, никто не знает. Он добрейший ребенок, ласковый, ласковучий.

Балу. Согласен.

Татьяна Ивановна. Он так приласкается, что уже и злиться невозможно.

Балу. В последний год трудно концерты давались?

Татьяна Ивановна. Да, сидит, допустим, никакой – не пьяный, не наколотый, просто никакой, больной до безобразия. Говорит: «Надо ехать». Я говорю, мол, Миша, ну не съездите один раз. «Ты что, мама, там такие надо будет выплачивать неустойки». Ну, давай. На сцене, говорю, сдохнешь, ну, талантливые люди, они так и… Удивительно, что не на сцене это произошло. Много чего можно рассказать про Мишу, веселая жизнь у него была. Он как хотел, так и жил.

Балу. А в театре?

Татьяна Ивановна. Из роли он не мог выйти. Приезжал, стоял в комнате с этой бритвой и репетировал на мне. Я говорю: «Не надо на мне». Он говорит: «Мама, надо вот так сделать». Я говорю: «Отодвинься подальше». И ночью я ему массаж делала, потому что он не спал уже. Сидела и заплетала сорок косичек ему на голове.

Балу. Ну, у него не только роль, еще был миллион планов.

Татьяна Ивановна. Да, мы с ним перед гастролями в последний раз учили «Гамлета».

Балу. Получалось?

Татьяна Ивановна. Когда у Мишки что не получалось?

Балу. А с Запашными?

Татьяна Ивановна. Да, представляешь, он мне рассказывал, что они говорят, пить с тиграми нельзя – раздерут в клочья! «Вот, – говорит, – не знаю, мам».

Планы были, он не мог без планов, одно что-то сделает, и уже другое надо. Скучно не было, я всегда жила как на пороховой бочке. Еще когда его в первый раз положили, врач сказал, проживет два года. А прожил десять лет. Сколько надо, столько и прожил. Если бы он остался, ему надо было бы на сто восемьдесят градусов все поменять – все подштанники, исподнее…

Для него как по сердцу бритвой было, когда отношения не складываются. Вот он сидит и плачет, я на него смотрю. «Чего ты плачешь?» Ну, он при маме-то мог поплакать, он как я, я при людях никогда не заплачу, а сама посижу в комнатке, порыдаю тут. Я говорила: «Мишка, на дне побывал? Давай отталкивайся и начинай все сначала».

84. Леша Горшенев. Продолжение

Балу. Он очень увлечен был спектаклем?

Леша. Он в этой роли Суини Тодда погряз. Он и при людях, и вообще, как бы по жизни, мне кажется, залез в эту роль и абсолютно выходить не хотел. И еще у него такая тенденция пошла в последнее время – резко изменил мнение о Петербурге, и меня это немножко в шок вогнало.

Балу. Как так?

Леша. Ну, в смысле того, что раньше Питер был любимым городом, а потом, в конце… Наверное, это потому, что он очень много времени прожил в Москве, на репетициях «Тодда», и с этим городом уже больше сжился. Для него Москва стала гораздо ближе. Он стал говорить: «Да в лес этот Питер, здесь одна погода и никакого развития! Нужно в Москву валить!» Вот это меня шокировало. Скорее всего, он в дальнейшем жил бы в Москве, если бы живой был.

Балу. Ну и хорошо! Лишь бы живой был…

Леша. Это понятно! Я думаю, что «Тодд» его поначалу как бы подзарядил, а под конец как бы и поднагнул. Чем дальше, тем больше «Тодд» сжирал его времени и, главное, сил. Больше, чем музыка в группе. Я это заметил.

Балу. Я тоже не совсем понял. Поначалу Горшок весь загорелся: все силы – в театр! Бросил все наркотики, все дела, а потом вдруг такое ощущение, что «Тодд» же из него все силы и высосал. Что он уже не знал, куда деваться, и бросить все хотел.

Леша. Да так оно и было. Видишь, я думаю, что вот он это дело сделал, и все! И не нужно было лезть дальше, понимаешь? А он еще полез в историю с братьями этими, циркачами. По поводу перерождения человека в тигра. Для него это стало уже идеей фикс. С «Тодда» началась уже тема, как будто бы он преображается из Михаила Юрьевича в какого-то героя, – для него это было мегаважно, хотя, в принципе, сколько я видео ни смотрел, я серьезных актерских способностей в Мише так и не увидел. Но у него было мегажелание, наваждение. Вот он и нашел братьев Запашных, или они его нашли и предложили из человека превратиться в тигра. И еще одна тема: когда я с ним последний раз виделся, он мне пытался доказать, что он будет участвовать в «Гамлете». И, естественно, с оглушительным успехом. Я начал листать книжку на столе, из которой он с мамой какие-то моменты заучивал, и посматривать на Мишу. Состояние его разума было не в лучшем виде. Уже тогда я понял – это нереально. Потому как это очень серьезное произведение, и одних Мишиных фантазий для этого всего не хватит. Ты понял, о чем я?

Алексей и Михаил Горшеневы в ДС «Юбилейный». 17 октября 2008 года. Фото А. Федечко

Балу. Я понял, да. А в «Тодд» же не только Мишку, но и тебя приглашали?

Леша. Да, но потом я понял, что двух таких персонажей, как я и Миша, им просто не пережевать. Если одного Мишу можно было как-то удерживать всеми правдами и неправдами, следить за ним, ходить за ним… то два таких перца могли уже что-нибудь выкинуть из разряда «мама анархия». Продюсер в этом отношении немножко побаивался. Меня он воспринимал как довесок – голоса похожие, да и актерами мы были никакими. Нужно было внедрять в нас азы актерского мастерства, постоянно репетировать с нами, ломать обычные стереотипы о сути театра и быть начеку. Мне самому это было не очень нужно, хотя и интересно. Мишка же, напротив, рвался побыстрее начать тренировки. Помню его безумные и умиленные глаза: «Когда мы начнем демидовские этюды опять отрабатывать?» Смешно прямо!

Балу. Но как композитора тебя использовали. Ты много написал?

Леша. Я написал, по-моему, шесть или семь композиций. Почти все песни в конце и «Мой Бог», и «Добрые люди» из первой части. Продюсеры нам дали либретто, и Миша попросил: «Слушай, давай замутим чего-нибудь? Помоги мне!» И мы решили сделать так: он с начала начинает гнать музыку, а я с конца. Ну, чтобы встретиться в центре.

Балу. Я даже не знал, что ты шесть штук написал – так много! Я думал, там, одну-две. Почему широкая публика этого не знает? Ну, то есть мне даже в голову не пришло посмотреть…

Леша. Ну потому что, когда я делал музыку, я подписывал контракт. Композитор там был один – «Король и Шут» было написано. Зачем еще это растягивать, зачем куча авторов? Один это написал, а второй – то? Просто «Король и Шут». Раскрученный бренд. Точка! У меня в РАО это сделано: на пластинке – все права защищены, если посмотришь с другой стороны, то увидишь.

Балу. Понятненько…

Леша. Чтобы было в голове у зрителя: «Король и Шут» – и все!

Балу. Нормальный продюсерский ход. А вот еще я слышал, мне, по-моему, сам Горшок рассказывал, что он хотел с этим «Тоддом» закончить и вместо себя поставить тебя. Было такое?

Леша. Он все время об этом говорил, но дело в том, что ни мне, ни кому-либо другому это не нужно было. Я вообще этого касаться не хотел. Но ему нужно было закончить, чтобы перейти уже к этому тигру.

Балу. А у него разве контракта не было? Он что, мог все бросить и уйти к тигру?

Леша. Да, по-моему, даже если и был контракт, в данной ситуации ему нужно было просто подобрать замену – и он ее искал. Поэтому он меня туда все и втаскивал, а мне это было как-то ни к чему.

Балу. Ты имеешь в виду, что ему «Тодд» уже наскучил, что он новое что-то нашел?

Леша. Не могу тебе сказать точно, но думаю, что, возможно, и так. Он уже «съел» все что хотел в этом проекте, и ему стало мало. Я конкретно не могу знать, но то, что он собирался оттуда сливаться, это да. Он хотел уже с братьями Запашными устроить перерождение человека в тигра.

Балу. Где он их вообще нашел?

Леша. Я не знаю, где он их нашел… Купил абонемент, наверное, в цирк. Шучу.

Балу. А ты его часто в последний год видел?

Леша. Да нет, на самом деле, я вообще его в последние годы не так часто видел. Это всегда были какие-то несерьезные разговоры, так, болтовня, «Как сам?», и все такое. На родительских днях рождения обязательно пересекались, на моем, на его. На днях рождения малышей. Да мы ж на гастролях все время были – что я, что он… Надеялся на «Нашествии» его увидеть, но поставили нас в разные дни. Так что последняя у меня встреча с ним произошла именно в маминой квартире, где я листал несостоявшуюся в его жизни роль Гамлета.