Текст книги "Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство"

У Тохтамыша уже в 1393 г. началась борьба с Тамерланом, ему было не до вмешательства в дела русского улуса, не до разрыва с Москвой. Василий [Кирдяпа], вероятно, смирился перед великим князем. Но брат его Семен нашел опору в местных татарских силах бывшей земли Болгарской, новый центр которой – Казань – начинает упоминаться теперь. Отсюда приходил он под Нижний в 1399 г. с царевичем Ентяком: татары взяли и разграбили Нижний, но бежали перед приходом рати великокняжеской, и Семен с ними. Рать великого князя (с братом его Юрием) пошла за ними, повоевала землю татарскую, взяла Болгары Великие, Жукотин, Казань, Кременчуг. Искать Семена великий князь в 1401 г. послал воевод в Мордовскую землю, и тут захвачены его семья и бояре. Семен прислал просить «опасу» и в Москве примирился с великим князем, отослан в Вятку, где и умер в 1401 г. Но и этим дело не кончилось. С великим трудом устанавливались новые отношения отчичей суздальско-нижегородских. Они нашли заступника в Кирилле Белозерском, который особым посланием печаловался великому князю о пожаловании их и прекращении «смущения великого»[181]181
  Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. СПб., 1841. Т. 1. С. 21–22.


[Закрыть]. Один из сыновей Кирдяпы, Юрий Васильевич, получил, судя по родословным, Шую, и от него идут князья Шуйские. В дни смуты при Василии Темном шуйские Юрьевичи сделали попытку восстановить для себя княжество Суздальское. Сохранился их договор с Дмитрием Шемякой, где определена самостоятельность их дедины и отчины – Суздаля, Новгорода, Городца и Вятки[182]182
  Собрание государственных грамот и договоров… Ч. 1. № 62.


[Закрыть]. Этот договор представляет трудности в вопросе – какой разуметь тут Новгород. Вопреки прежнему мнению, я склонен признать Новгород Великий, т. к. договор был заключен, видимо, в 1445–1446 гг., когда Юрьевичи бежали в Новгород и боронили его от немцев. Борисовичи еще настойчивее защищали свою дедину с помощью князей болгарских, жукотинских и мордовских, словно возродив времена Олега Гореславича черниговского, наводившего поганых на русскую землю. В 1411 г. они разбили рать московскую (Петра Дмитриевича), ярославскую, ростовскую и суздальскую (Васильевичей) у села Лыскова, сделали набег с татарами на Владимир (в 1412 г.), добыли от Зелени-Салтана ярлык на великое княжество Нижегородское, и хотя Зелени-Салтан погиб в том же году, а его преемник помирился с великим князем Василием, ходили на Нижний (в 1414 г.), засели в нем с двоюродными братьями Иваном Васильевичем и Василием Семеновичем, но в 1416 г. поехали с челобитьем в Москву, через два года снова бежали, а один из внуков Кирдяпы – Александр Брюхатый, женатый с 1418 г. на дочери великого князя Василия Василисе, получил великое княжество Нижегородское от руки тестя. В том же году он и умер, но сын его Семен или другой кто из того же княжого гнезда, может быть, считался великим князем нижегородским, т. к. только в последней духовной Василий Дмитриевич благословил сына «своими примыслы, Новым городом Нижним со всем», а в предыдущей, где уже фигурирует великое княжество Владимирское как вотчина Василия, о Нижнем сказано условно: «оже ми даст Бог Новъгород Нижний и яз и Новым городом Нижним благословляю сына своего князя Василья со всем»[183]183
  Там же. № 41 и 42.


[Закрыть]. Впрочем, не вижу препятствий датировать эту грамоту 1418 г., когда в Нижнем сидел Александр Иванович [Брюхатый] (Иван Васильевич умер в 1417 г.).

Рязанские и тверские отношения Москвы за это время тесно переплетаются с крупным кризисом в общем строе отношений Восточной Европы, который связан с политикой Витовта и ордынскими делами после падения Тохтамыша. В 1393–1395 гг. разыгралась борьба Тохтамыша с Тамерланом, кончившаяся бегством Тохтамыша. С 1392 г. утверждается власть Витовта в Великом княжестве Литовском, и он, по следам Ольгерда, развивает широкую восточную политику, направленную к утверждению литовского господства над Русью. Жаль, что мы не знаем переговоров его с Василием Дмитриевичем, когда тот, бежав из Орды и пробираясь окольными путями домой, виделся с Витовтом и уговорился с ним о женитьбе своей на Софье Витовтовне. Трудно отрешиться от мысли, что уговор этот имел определенное политическое содержание, скорее всего по отношению к татарам, успешная борьба с которыми Литвы не могла не производить впечатления на московских политиков. Литовское влияние в Москве, начало которому положено значением Ольгердовичей при Дмитрии Донском, чрезвычайно сильно в 90-х гг. XIV в. Брак великого князя Василия с Софьей Витовтовной состоялся в 1390 г., как только Витовт добился уступок от Ягайла. И Москва, занятая нижегородскими делами, не только спокойно смотрит на захват Смоленска и Любутска (на Оке), но поддерживает политику Витовта. В Смоленск к нему приезжают великий князь Василий и митрополит Киприан, посол московский «отводит» от Любутска рязанского Олега, который пришел было на выручку, а Витовт карает рязанского князя разорением его земель, после чего в Коломне Василий принимает и чествует многой честью своего тестя. Новый захват Смоленска Юрием Святославичем с помощью Олега кончился в 1404 г. его бегством в Москву, где великий князь «не приа его, не хотя изменити Витовту»[184]184
  Полное собрание русских летописей. СПб., 1913. Т. XVIII. С. 150.


[Закрыть]. Витовт окончательно занял Смоленск, а Юрий, узнав, что Витовт «посла на его взыскание», бежал из Москвы, боясь выдачи.

Сходно отношение Москвы и Литвы в делах новгородских. Мы видели, что Москва многого достигла в подчинении Новгорода при Донском и в начале правления Василия. В начале 90-х гг. новое столкновение. Новгородцы настаивали на распространении порядка, по которому суд великого князя производился не иначе, как в Новгороде, [и] на суд митрополичий, и еще в 1385 г. составили о том утвержденную грамоту, скрепив ее крестоцелованием. В 1391 г. митрополит Киприан потребовал ее уничтожения, а в 1392 г. великий князь послал рать на Новгород, требуя «черного бора», княжчины и восстановления московского суда митрополита. Рать разорила Торжок, Волок, Вологду, и взятые руководители сопротивления казнены четвертованием в Москве. Новгородцы ответили набегом на волости великого князя, но смирились-таки и взяли мир на всей воле великого князя. В эти годы крепнут в Новгороде связи с Литвой. Еще в 1389 г. принял он Симеона Ольгердовича, которого Ягайло «поставил опекальником мужам и людям Великого Новгорода». В 1393 г. вождем новгородцев против Москвы видим литовского князя Романа. Но с 1395 г. Василий действует против Новгорода в согласии с Витовтом. С Коломенского съезда оба великих князя «прислаша свои послы с одиного к Новугороду и повелеша им разорвати мир с немцами». Известен ответ новгородцев, отстаивавших самостоятельность своей политики: «нам, господине княже» великий Василий Дмитриевич, с тобою свой мир, а с великим князем Витовтом ин, и с «немцы ин»[185]185
  Там же. СПб., 1897. Т. XI. С. 168.


[Закрыть]. В то же время митрополиту Киприану они снова отказали в суде. Результатом был разрыв Новгорода с обоими великими князьями. В 1397 г. Василий посылает воевод в Заволочье, требуя от всей Двинской земли, чтобы она «задалась» за него, и обещая оборону от Новгорода. Двиняне целовали ему крест, а он отнял у Новгорода еще Волок, Торжок, Бежецкий Верх, Вологду, послав в Новгород крестную грамоту. Попытка завязать переговоры через владыку Иоанна не удалась, и новгородцы пошли (в 1398 г.) на Двину, где хозяйничали московские воеводы – князь Федор Ростовский и др. Рать их сурово наказала Двинскую измену, захватила московских воевод и добилась мира с Москвой «по старине». В Новгород поехал налаживать мир Андрей Дмитриевич. Эта неудача Москвы, видимо, связана с делами Витовта, который в 1398 г. внес в свой договор с немцами условие, что отступается от Пскова в пользу Ордена, но за то получил обещание рыцарей помочь ему в подчинении Новгорода, а к новгородцам послал такую «взметную грамоту»: обещались вы мне, «что было вам за мене нятися, а мне было вам князем великым быти, а вас мне было вборонити, а вы за мене [не] нялеся»[186]186
  Hoвгородская летопись по Синодальному харатейному списку. СПб., 1888. С. 388.


[Закрыть]. Общий ход всех этих событий трудно понять без предположения, что на съезде в Коломне состоялось соглашение двух великих князей о разделе новгородских владений, но на деле оборвалось, как только выяснилось, что Витовт не в состоянии направить всей силы на Новгород. Пока он налаживал отношения с Орденом, новгородцы успели вернуть себе Двину, помирились Москвой, приняли князя Андрея; в 1399 г. Василий прислал в Псков Ивана Всеволодича холмского, а Витовт с ним «разверз мир». Но Витовт был связан южными, татарскими, делами. К нему бежал разбитый Тамерланом Тохтамыш, осев с двором своим под Киевом. В Орде его заменил подручник Тамерлана, Темир-Кутлуй, начавший набеги на Южную Русь, добиваясь выдачи Тохтамыша. Витовт в 1398 г. ходил в степи за татарами и, видимо, звал Василия на общую борьбу с Ордой (его посол ездил в Москву), но Москва уклонилась, а повела свою политику в Новгороде и Пскове. Московские летописи приписывают Витовту план восстановить Тохтамыша в Орде с тем, чтобы он посадил его в Москве на всей Русской земле. Если такие замыслы существовали, то они разбились о поражение Витовта Едигеем у реки Ворсклы.

Это поражение сильно пошатнуло положение Витовта. Первые десятилетия XV в. заняты попытками вернуть себе прежнее влияние на севере, но теперь Москва стоит против него, настойчиво подавляя шатание Новгорода между Москвой и Литвой, беря на себя оборону и Пскова. Но в Твери, отчасти и Рязани, борьба с влиянием Витовта трудна: в значении и силе великого князя литовского местные князья находят опору против московского засилья. С другой стороны, возрождение Орды под сильной властью победителя – Едигея – связывает Москву, держит ее начеку. Эти десятилетия полны бурной и пестрой смены событий, свидетельствовавших о все нараставшей сложности международного положения Москвы. Зато и Витовт связан внутренней борьбой (с притязаниями Польши, с соперником – Свидригайлом), а Едигей – смутами в Орде из-за ханского престола. Великий князь Василий укрепляет свою и митрополичью власть в Новгороде, защищая его от Витовта, держит его, как и Псков, своими наместниками, но в то же время продолжает наступления на Заволочье (1401–1402 гг., 1417 г.), которые, впрочем, отбиты, не без урона для Москвы. Но на энергичную борьбу с Витовтом у нее нет сил и решимости. В смоленском деле, как мы видели, Василий всецело уступает Литве. Но псковские отношения довели дело до разрыва. В 1406 г. москвичи воюют Литовскую землю, но ни этот поход, ни походы 1407, 1408 гг. не приводят даже к пробе боевых сил. Москва держалась оборонительно, а у Витовта после Ворсклы зашаталась почва под ногами: собранную в 90-х гг. XIV в. власть над местными князьями, с устранением многих из них, приходилось поддерживать с трудом. В 1408 г., во время размирья с Москвой, отъехал к Василию из Брянска Свидригайло Ольгердович, а с ним князья звенигородские, путивльский, перемышльский, хотетовский и многие бояре черниговские, брянские и стародубские. Как прежде, во времена Ольгерда, ненадежность собственных русских сил в борьбе с Москвой парализовала наступательную энергию Витовта. С обеих сторон в игре были слишком крупные интересы, а соотношение сил слишком неуверенно, чтобы резко рисковать. Особенно на Новгород должен был оглядываться с тревогой великий князь Василий. В 1407 г. туда вернулся Лугвений-Семен Ольгердович, получив в кормление прежние пригороды, и до 1412 г. служил Новгороду, а, уехав, затем свел и наместников своих. Но в самом Новгороде тогда же (с 1408 г.) сидит брат великого князя московского Константин. Витовт тщетно пытался взять в свои руки распоряжение новгородской силой для войны с Орденом. Новгородцы упорно отвечали, что «как-де с Литовцами мирны, так есмя и с немци мирны», и принимали к себе не только князей из Литвы и Москвы, но и Юрьевичей смоленских. За то Ягайло, Витовт и Лугвений и «вскинуша грамоты взметные к Новугороду». Но сила Литвы и немцев встречала отпор Пскова и Новгорода, поддерживаемого Москвой, хотя и ее наступления, как и бессилие энергично вмешаться в западные отношения, то и дело толкали Новгород и Псков на попытки мирного сближения и союза с Литвой.

Это бессилие сказалось ярко в деле отъезда Свидригайла. Его в Москве приняли особливо: великий князь дал ему Владимир, Переяславль, Волок, Юрьев и др., но, пробыв не более года, Свидригайло уехал обратно, убедившись, что Москву на западную борьбу не подымешь. Также двойственно, полно колебаний было положение Твери. До 1406 г. Иван Михайлович со всеми тверскими князьями идет с Москвой против Витовта. Но с этого года, почуяв себя подручниками Василия, тверские князья отказались помогать ему; Иван Михайлович перешел к союзу с Витовтом, рать тверская служила литовскому великому князю против Ордена, и, до кончины Ивана, Тверь в стороне Витовта, не Василия.

Тяжко и напряженно было положение великого князя московского между Витовтом и Едигеем. Этот правитель Орды в 1408 г. пришел на Русь большой ратью, осадил Москву, отряды татарские разорили Переяславль, Юрьев, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верею, Нижний Новгород, Городец, и ушел Едигей от Москвы, взяв с нее окуп в 3 тысячи рублей только потому, что надо было спешить в Орду, где поднялась новая замятня. А на восточной «украйне» шла почти без перерыва борьба с прикамскими и волжскими татарами и мордвой, осложненная смутами из-за нижегородско-суздальского наследства. В 1412 г. Василию, который при Булат-Темире не бывал в Орде, пришлось ехать к Джелал-Эддину (Зелени-Салтану), чтобы перекупить его милость себе от нижегородских вотчичей, и вернулся он с ярлыком преемника Зелени-Салтана, Керимбердея. При таких напряженных отношениях понятна нерешительная политика Василия, его осторожность относительно Витовта и Новгорода. В 20-х гг. XV в. между Москвой и Витовтом восстанавливаются мирные отношения, а на знаменитом Трокском съезде 1430 г., когда подготовлялась неудавшаяся коронация Витовта, видим при нем великого князя московского вместе с митрополитом Фотием.

Времена Василия Дмитриевича – тяжкая година неустойчивых, изнурительно-напряженных отношений, выяснившая неприспособленность политического строя Северо-Восточной Руси для решения задач, вытекавших из ее международного положения. Ослаблению ее внешней силы соответствует в ту же пору шатость внутренних устоев – симптомы того внутреннего кризиса, который довелось Москве пережить при Василии Васильевиче и который окончательное разрешение получил только при Иване III. Сила власти великокняжеской при Калите, Семене и Донском покоилась на одиначестве князей-вотчичей московских и на союзе с митрополией всея Руси. Оба эти устоя пережили в XV в. тяжкое испытание.

Дальнейшие события разыгрываются на фоне этого кризиса, им в значительной мере обусловлены. Поэтому обращусь теперь к рассмотрению его основных черт.

Русская митрополия стала серьезной политической силой со времени Калиты и достигла вершины этого значения при Алексее. Трудно сомневаться, что канонизация Петра была таким же политическим актом Феогноста, как позднее – в 1448 г. – канонизация Алексея митрополитом Ионой. Эти канонизации освящали традицию митрополии, ставшей московской не по резиденции только, но и по духу и тенденциям: патронат митрополитов Москвы переносится ими в сферы сверхчеловеческие, в область ходатайств перед престолом всевышнего. На [примере] деятельности митрополита Алексея мы видели, как его церковно-политическое значение получало для Москвы значение не только в отношениях междукняжеских, но и в делах международных, в Константинополе и в делах литовско-русских. Удержать в целости эту опору московской политики было делом слишком важным для великих князей московских. И митрополит Алексей с великим князем Дмитрием Ивановичем озабочены были сохранением московского характера митрополии. Путь к тому был предуказан: кафедру надо передать по Алексее – лицу той же дворцовой среды, из коей вышел и он. Митрополит намечал св. Сергия. Святитель из служилой среды, участник политики митрополита-политика, лично близкий великокняжескому дому, брат великокняжеского духовника, влиятельный по личной жизни духовной силой и авторитетом старчества – казался наилучшим кандидатом; но Сергий уклонился, находя, что дело «выше его меры», и остался [в своей обители] св. Троицы.

У великого князя был другой кандидат, более приспособленный для светской и публичной стороны в деятельности митрополита – архимандрит дворцового Спасского монастыря Михаил, известный под именем Митяя или Мити (быть может, по мирскому его имени). Этот видный красавец, речистый, знаток премудрости книжной, толкуя ее силу не только духовными, но и житейскими притчами, премудрый в делах и суждениях, поражая огромной памятью, стоял на пороге большой церковно-политической карьеры. При великом князе Митяй был печатником-канцлером, стоял в центре дворцовой среды, «бысть отец духовный всем боярам старейшим», когда еще священником великий князь перевел его из Коломны в Москву. Дмитрий с трудом уговорил Митяя постричься и сделал его архимандритом, пролагая ему путь к митрополии. Могло казаться, что Митяю предстояло стать вторым Алексеем, хотя у нас нет основания для оценки его личности как будущего государственного деятеля. Важен был основной вопрос – о своем человеке на митрополичьей кафедре. А тут встретились препятствия.

С одной стороны, в широких кругах духовенства Митяй, видимо, смущал своей не весьма духовной фигурой, усвоив вельможный блеск боярского быта и властного поведения. С другой – у временщика кандидата в митрополиты был готовый соперник: в Киеве сидел Киприан, поставленный в митрополиты киевские и литовские именно в удовлетворение жалоб Ольгерда на подчинение церковного управления Алексея московской политике; притом Киприан добился соборного постановления, назначавшего его на всю русскую митрополию после Алексея. Узнав о кончине митрополита, Киприан поспешил в Москву, предупредив письмом Сергия. Но в Москве его не приняли, а схватили, утаив его приезд от москвичей, и выслали вон. Да и нельзя было его принять: ставленник Литвы, враг Алексея, добивавшийся его низложения, казался заведомым врагом. Так началась церковная смута.

Киприан разразился посланием к тому же Сергию, где изрекал отлучение на причастных к его «иманию и запиранию, и бещестию, и хулению», и поспешил в Константинополь. Но сюда было отправлено из Москвы посольство, еще при жизни митрополита Алексея, и патриарх Макарий дал грамоту, которой определил не принимать на Восточную Русь Киприана (чье поставление при жизни Алексея заподозрено в неканоничности), и передал ту церков[ную область] в управление архимандриту Михаилу и вызывал его на поставление в Константинополь. Великий князь и снарядил соответствующее посольство с Митяем к патриарху. Но Митяй поднял вопрос о своем поставлении в епископы и митрополиты в Москве собором русских епископов. Какие могли у него быть к тому личные или церковно-политические мотивы – не знаем. Но мысль встретила сочувствие великого князя и его бояр. Однако протест Дионисия, епископа суздальского, расстроил дело и обнаружил недовольство епископской среды против управления церковью лицом, не имевшим епископского сана. Что протест Дионисия не был единичным, показывает свидетельство, что и Сергий «не вверился» Митяю, и жалобы на Митяя за суровое «смирение и наказание» духовных лиц. Дионисий завязал и сношения с Константинополем, как видно из грамоты патриарха Нила, возводившей его в архиепископы с зовом приехать[187]187
  Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1: Памятники XI–XV в. (Русская историческая библиотека. Т. VI). 2-е изд. СПб., 1908. № 23.


[Закрыть]. Великий князь велел его взять «за сторожи», но освободил под поручительство Сергия; а Дионисий выдал поручителя – уехал из Суздаля на Нижний и Волгой к патриарху. Не вижу прямых оснований видеть за поведением Дионисия происки князей суздальских. Дело было создано церковными раздорами, и местные князья могли разве помочь Дионисию снарядиться в путь; но сочувствующие ему были и в Москве. Вслед за Дионисием поехал и Митяй, но в дороге скоропостижно помер, а в Москве, естественно, возникли слухи, что не своей он смертью умер, т. к. многие не хотели видеть его на кафедре. Его свита, людная, как целый «полк велик зело», решила заменить его архимандритом Переяславского Горицкого монастыря Пименом и составила грамоту на его имя к патриарху от великого князя. Патриарх Нил его и поставил. Дорого обошлось это дело – и «Русский долг» по хартиям от имени великого князя пришлось московским князьям разверстывать, точно дань татарскую, между собой. Укрыть двусмысленность дела, как справедливо указал Голубинский, было трудно, раз в Константинополе находились и Киприан, и Дионисий. Что первый оспаривал права Пимена, знаем и из соборного деяния о поставлении Пимена митрополитом «киевским и великия Руси». И великий князь решил Пимена не принимать, а послал за Киприаном, который и водворился в Москве в мае 1381 г., а в декабре приехал Пимен, [был] схвачен в Коломне и сослан в Чухлому. Впрочем, патриарх Нил стал за Пимена, а в Киприане Дмитрий не нашел желанного сотрудника, и через 16 месяцев он выслан из Москвы, уступив место призванному Пимену. Наконец, в 1383 г. вернулся архиепископ Дионисий, и, по-видимому, с его приездом возобновилось разбирательство константинопольских похождений Пимена. Великий князь летом 1384 г. послал Дионисия в Константинополь, «правления ради митрополии русския», и Дионисий представил патриарху обвинения на Пимена от великого князя, домогаясь его смещения и своего поставления. Собор решил послать на Русь двух греческих митрополитов разобрать дело, и если к тому придет, Пимена низложить, а поставить Дионисия. Но на обратном пути Дионисий в Киеве захвачен князем Владимиром Ольгердовичем и у него в заточении умер через год, что еще больше укрепляло мысль, что Киприан слуга Литвы, а Москве недруг. Тогда Пимен из Новгорода, где [он] был, добиваясь своего суда, ушел в Константинополь (по патриаршей грамоте, он пробирался через Южную Русь переодетым), а патриарх вызвал туда и Киприана. Это было в 1385 г., а только через три года спор разрешился в пользу Киприана, признанного митрополитом «всея Руси» с низложением Пимена. Но и Пимен поехал на Русь – «не на Киев убо, но на Москву только», т. к. в Киеве был Киприан, т. е. он представил дело так, что кончилось оно разделением митрополии, и был принят великим князем: ведь и посланный в Константинополь от великого князя архимандрит Федор сперва настаивал на низложении Пимена, а когда выяснилось, что выигрывает Киприан, стал на сторону того же Пимена, быть может, по инструкции из Москвы. Через год Пимен поехал в Константинополь, торжественно провожаемый всем освященным собором до Рязани, добиваться реабилитации. Современник, описавший эту поездку, говорит, что Пимен поехал «без совета» и против воли великого князя. Вероятно, Дмитрию санкция Константинополя казалась не очень важной, а поездка – грозящей возобновлением смут. Пимен не вернулся, а умер в Халкидоне в сентябре 1389 г. После его отъезда еще в мае умер великий князь Дмитрий, а новое правительство приняло Киприана; его привез в Москву прежний противник, архиепископ ростовский Федор. 17 лет (1390–1406 гг.) занимал Киприан кафедру.

Вся эта смута церковная лишила великих князей московских опоры в митрополичьей власти на [ту] тяжкую пору, какую в истории Москвы представляют 80-е гг. XIV в. А ее исход был очевидным поражением их в политике церковной. Пришлось упустить из рук влияние на кафедру, помириться с разрывом в традиции, было сложившейся при митрополите Алексее. Как бы мы ни смотрели, с иных точек зрения, на то подчинение управления русской митрополией и всей системы русских церковных отношений, которое типично для времен митрополита Алексея, для великого княжения московского оно было крайне важно, придавая церкви русской в значительной мере характер государственной церкви московской.

Киприан был в Москве чужой, стоял вне ее традиций и симпатий. Болгарин, сделавший редкую карьеру в Византии, Киприан достиг митрополии, став на сторону Витовта в вопросе о москвофильских тенденциях русской митрополии. И утвердившись на кафедре, он вел свою церковную политику, отнюдь не отождествляя интересов митрополии с интересами великого княжества Московского или Литовского. Водворившись в Москве, Киприан рядом решительных шагов укрепляет церковную власть свою в духе независимости митрополии. Его отношение к традициям митрополита Алексея видно на его столкновениях с епископами, ставленниками Алексея. Характерно не ясное по существу дело тверского епископа Евфимия Висленя. Поставленный в 1374 г. Алексеем, епископ «наипаче нелюбие имяше» с великим князем Михаилом, который его «не восхоте» и в 1387 г. заставил покинуть кафедру. В 1390 г. дело это разбирает Киприан не в Москве, а в Твери, на соборе при участии боярской думы тверской, и по просьбе Михаила «отставиша от епискупства Евфимия», и «даде» Киприан великому князю Михаилу Александровичу своего протодиакона Арсения. Епископом Алексеева поставления был Дионисий суздальский, которому в епархию митрополит [Алексей] вернул отнятые у его предшественника Нижний и Городец. Они остались за его преемником Ефросином, заручившимся даже патриаршей грамотой на их воссоединение с суздальской епархией. Киприан добился от патриарших апокрисиариев, прибывших на Русь, возвращения городов себе, и в этом деле видим эпизод отказа Дионисиева ученика Евфимия, основавшего Спасо-Евфимиевский монастырь, признавать его митрополитом. В деле Нижнего Новгорода и Городца Киприан действует с поддержкой великого князя, но это лишь совпадение интересов митрополичьей и великокняжеской власти – не есть еще служение последней со стороны первой.

Такое же совпадение в делах новгородских; спор о суде митрополичьем Киприан ставит на церковно-иерархическую почву, перенося его к патриарху в Константинополь. Туда ездили послы новгородские, оттуда идут грамоты в Новгород, подтверждающие отлучение, наложенное на Новгород Киприаном, с увещанием покориться митрополиту[188]188
  Там же. Приложения. № 37 и 38.


[Закрыть]. Опираясь на патриарха, Киприан держит «за сторожи» владыку Иоанна с согласия великого князя, но Василий Дмитриевич, помирившись с Новгородом, вынудил у митрополита возврат Иоанну свободы и кафедры. Так Киприан своего в Новгороде и не добился.

Характерным представляется в деятельности Киприана, что он последовательно выдерживает зависимость русской церкви от Константинополя, вопреки настроению московского дворца. По-видимому, в связи с переносом новгородского дела в Константинополь стоит протест Василия Дмитриевича, что «мы-де имеем церковь, а царя не имеем и знать не хотим», и упрек ему за «пренебрежение» патриархом – в грамоте патриарха от 1393 г.[189]189
  Там же. Приложения. № 40. Стб. 270, 272.


[Закрыть] Киприан использовал свое влияние, чтобы помогать императору Мануилу и патриарху деньгами в трудную годину борьбы с турками. Ведя свою, митрополичью, политику, Киприан добился от великого князя новой гарантии самостоятельности светских владений своей кафедры. Разумею [уставную] грамоту, по существу – жалованную, но по форме – созданную великим князем и митрополитом совместно, когда они «сед», «управили» это дело. Положение митрополичьих владений, по этой грамоте, близко к положению княжого удела. Полный иммунитет юрисдикции, сбор оброка на дань татарскую, когда «выход» идет со всего великого княжения, и вообще уравнение митрополичьих людей с великокняжескими в повинностях, сместный суд, запрет боярам и слугам великого князя приобретать вотчины в митрополичьих владениях, военная служба с митрополичьим воеводой, когда князь великий сам сядет на коня, запрет слуг великого князя и его «данных» людей ставить в попы и дьяконы – таковы главные черты грамоты. Характерно для Киприана, с другой стороны, его деятельное участие в делах западнорусской церкви, при наилучших отношениях к Ягайле и Витовту. Он входит в их виды на унию, пишет о том патриарху, предлагая собрать собор в пределах Западной Руси, и получает ответ, что, и время теперь такому делу не благоприятствует, и Россия – не место для собора, который должен бы быть не поместным, а вселенским. Близость к властям польско-литовским позволяет Киприану пытаться подчинить себе галицкую митрополию и вмешиваться в дела митрополии влахийской, в чем он, однако, не встретил сочувствия Константинополя. Можно сказать, что Киприан стремился быть митрополитом не московским, а всея Руси, и отстоять, опираясь на Константинополь, самостоятельность своей церковно-политической деятельности. Не лишено, думается, вероятия и предположение, что его влияние в Москве, вместе с влиянием Софьи Витовтовны, поддерживало ту зависимость московской политики от политики Витовта, которая так ярко сказалась в событиях 90-х гг. XIV в. Но не будучи орудием первой, Киприан не стал и орудием второй.

При трудности осуществить свою цель – иметь митрополита на всей своей воле – Василий Дмитриевич по смерти Киприана в 1406 г. решил противопоставить кандидату Витовта Феодосию, епископу полоцкому, ходатайство о присылке митрополита из Константинополя – по избранию патриарха и царя, по старой пошлине. Голубинский полагает, что иначе Василий не мог поступить, не имея кандидата, на котором лежало бы благословение Киприана, каким от своих предшественников заручились Алексей и Митяй[190]190
  Голубинский Е. Е. История Русской церкви. М., 1900. Т. II. Первая половина тома. С. 357–358.


[Закрыть]. В 1408 г. был поставлен грек Фотий и прибыл в Москву в 1410 г. Его тут ждала борьба за вотчины митрополичьи и доходы, захваченные и самим великим князем, и его боярами, и с расхищением достояния кафедры ее же слугами. С последними митрополит расправился сурово, так что многие от него в Литву сбежали, великого князя образумливал требовательными посланиями и добился возврата утраченных имений по крайней мере от князей и бояр государевых. Но настояния, чтобы его сын духовный пришел к нему со словами: «согреших, прости мя, и имаши, о отче, во всем благопослушна и покорена мене; елика в законе и в церкви христовей пошлины зле растленны бывшаа испълню и исправлю… даная и утверженаа исперва от прародителей моихь, и яже по многих летех отставленнаа», – не могли стать основой для тесного сближения митрополичьей кафедры с двором великокняжеским. Однако дела митрополии литовской постепенно укрепили московские связи и интересы Фотия. С его поставлением обострились тенденции западнорусской церкви к обособлению. Витовт гневался на то, что доходы церковные уходят в Москву, прогнал из Киева наместника Фотиева и его чиновников, конфисковал и роздал своим панам митрополичьи вотчины, и когда Фотий сам приехал, велел его схватить и ограбить, а в Константинополь не пропустил. Видимо, Витовт встретил сочувствие в западнорусских епископах, тяготившихся московской властью, и во всяком случае, встретил их покорную исполнительность в отречении от Фотия, [и в] избрании болгарина Цамблака, Киприанова племянника, помимо отказа от патриарха, несмотря на отлучения от Фотия и патриарха (1419 г.). Только по смерти Цамблака (его посмертную биографию в качестве инока Григория у Яцимирского не нахожу убедительной)[191]191
  Яцимирский А. И. Григорий Цамблак: Очерк его жизни, административной и книжной деятельности. СПб., 1904. Гл. IV.


[Закрыть], Фотий помирился с Витовтом, восстановил единство митрополии, даже вернул к ней и галицкую епархию. В 1420, 1421, 1430 гг. он ездит в Литву, использовав новое сближение Василия Дмитриевича с Витовтом, которому, вероятно, и способствовал.