Текст книги "Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство"

Нашествие Тохтамыша, которому Олег указал броды на Оке, обведя его мимо своей границы, дало новое разорение: сперва от татар, на обратном их пути, потом «пуще татарские рати» от войск московских, перед которыми пришлось Олегу бежать с Рязани. Но в 1385 г. Олег захватил Коломну, разбил войска князя Владимира Андреевича, и только при посредничестве св. Сергия состоялось примирение, закрепленное браком Федора Ольговича с Софьей Дмитриевной, княжной московской. Татарские набеги повторялись в 1388, 1389, 1390, 1394 гг. В 90-х гг. Олег, оправившись, пытается предпринять наступательные действия к западу – против Литвы, пытаясь укрепить за собой волости соседние, но в 1398 г. Витовт жестоко расправился с его землей; пограничная борьба продолжалась, пока в 1402 г. Ольгович Родослав не был разбит и взят в плен у Любутска Лугвением-Семеном Ольгердовичем. Приходится Олегу действовать наступательно и на юг в Подонье, чтобы обеспечить волость свою от татарских шаек.

Этот перечень фактов характеризует беспокойную жизнь рязанской «украйны». Но вся энергия и предприимчивость Олега не дали прочных результатов. Рязань истощалась в борьбе, но без опоры в центральных великорусских силах не могла обеспечить себе спокойное развитие. Подобно Твери и Нижнему, она была лишь форпостом великорусской силы, не имея сил ни стать ее центром, ни укрепить твердо свои позиции самостоятельно.

По смерти Олега в 1402 г. идет процесс ослабления Рязани, подавления ее Москвой. Федор Ольгович возобновил с Москвой союз подчинения и признал вмешательство и опеку Василия Дмитриевича над своими отношениями к пронскому князю. Чуя за собой сильную опору, Иван Владимирович пронский в 1408 г. согнал Федора, объединил землю, даже разбил московские войска, пришедшие водворять порядок, но не удержался в захвате. Великое княжение остается в руках Ольгова потомства, но, несмотря на некоторые колебания между Москвой и Литвой в годы преобладания Витовта, под московской опекой. В эту пору как-то таинственно исчезает Пронское княжество. В договоре Василия Васильевича московского с Иваном Федоровичем рязанским упоминается пронский князь с братьею[123]123
  Собрание государственных грамот и договоров… Ч. 1. № 65. С. 144.


[Закрыть], а в 1483 г. Василий Иванович рязанский благословляет сына Пронском. По родословным, потомки пронских князей частью ушли в Литву, частью стали московскими княжатами-боярами.

Великий князь рязанский Иван Федорович, умирая в 1456 г., завещал свое великое княжение с восьмилетним сыном Василием на соблюдение Москве. Рязанские города приняли московских наместников. Но Иван III отпустил Василия Ивановича на Рязань, женив его на сестре своей Анне, и он 19 лет княжил подручником московским. Перед смертью он поделил землю между сыновьями Иваном и Федором, дав старшему Переяславль, Ростиславль и Пронск, а Рязань старую и треть Переяславля – младшему. Договор между братьями обеспечивал взаимное наследство в случае выморочности удела[124]124
  Там же. № 127–128.


[Закрыть]. Иван Васильевич умер раньше брата, передав стол пятилетнему сыну Ивану. Федор Васильевич умер в 1503 г., завещав свои волости, мимо племянника, великому князю московскому, и Иван III в своей духовной распоряжается этой долей Рязани. Политического значения это не имело, ибо в рязанском княжестве правит князь московский. Рязань уже присоединена к Москве, ибо в 1502 г. Иван III пишет в грамоте к княгине Агриппине, опекунше маленького великого князя: «Твоим людям служилым, боярам и детям боярским и сельским быти всем на моей службе», – и предписывает ей ряд мер по охране порядка и безопасности на южной границе. История Ивана Ивановича, последнего великого князя рязанского, кончившаяся его бегством в Литву и упразднением княжения на Рязани, – уже «крамола» князя-подручника.

Перебирая известия о княжествах Северо-Восточной Руси, я в предыдущем изложении намеренно обходил по возможности Москву, на которой пора, наконец, нам сосредоточить все внимание. Судьбы будущей столицы великорусского государства сложились своеобразно с первых ее шагов на историческом поприще. Но и тут тяжко сказывается состояние источников, которое так часто заставляет руки опустить перед задачами обследования деталей истории Рязани или Суздаля, Нижнего или Твери, Ростова или Ярославля. Известия дошли до нас в отрывках, часто смятых и, видимо, переделанных редакторами летописных сводов, из которых позднейшие нередко вдруг сообщают новые сведения, без возможности проверить, откуда они взялись. Как ни тщательно обследованы все известия о начальной истории Москвы, много тут неясного даже в общепринятых исторической литературой фактах. Приходится держаться самых общих линий там, где хотелось бы точных, конкретных сведений; успокаиваться на «впечатлении», где нужен бы научно обоснованный вывод. Прежде всего [вывод] о так называемом «начале Москвы» и особенно Московского княжества. На фоне общей картины положения Северо-Восточной Руси в XIII и XIV вв. выступает особенно ярко значительность небольшого этюда, посвященного «началу Москвы» С. Ф. Платоновым[125]125
  Платонов С. Ф. Статьи по русской истории. 2-е изд. (Сочинения. Т. 1). СПб., 1912. С. 76 и след.


[Закрыть]. Значение географического положения Москвы на перекрестке, откуда удобно держать путь на север к Ростову, на северо-восток – к Владимиру, на юг – к Чернигову, через Коломну – к Рязани, на запад – к Смоленску (так идут оттуда Ростиславичи и Юрьевичи в Суздальщину) и на северо-запад – к Великому Новгороду (так в Москве соединяются войска Всеволода Юрьевича с новгородской силой его сына Константина), – это значение Москвы прежде всего стратегическое. Оно выяснилось еще в дотатарскую эпоху, когда Москва – погранично-военный пункт великого княжества Владимирского. Именно, думается, поэтому Москва долго не имеет значения самостоятельного центра местной княжеской власти, оставаясь «городком» и «двором» великокняжеским. Недоразумение с известием Тверской летописи о закладке города Москвы в 1156 г. Юрием Долгоруким разъяснено С. Ф. Платоновым: Юрий тогда был уже на юге. Но С. Ф. Платонов не обратил внимания на то, что Тверская летопись вообще спешит в своей хронологии, так что его критика, верно вскрывая ошибку даты, не устраняет возможности, что сама запись факта найдена сводчиком в источнике, не лишенном значения. Во всяком случае, в 70-х гг. ХII в. существование укреплений в Москве выступает достаточно ясно в упоминаниях о ней [в] рассказе о смутах по смерти Андрея Боголюбского. И это стратегическое значение Москвы быстро растет в позднейшее время, определяя роль именно Москвы как политического центра, организующего боевую силу Великороссии, объединяя ее разрозненные элементы и восстановляя утраченное единство ее борьбы на три фронта – на восток, юг и запад. В обзоре истории севернорусских великих княжений я подчеркивал, как естественно вытекали из острого напряжения их окраинной борьбы с соседними врагами [их] попытки опереться на великорусский центр, либо захватив его в свои руки, либо расширяя свою территорию в тылу своих позиций. Эта тяга приводила к борьбе с Москвой, либо к поискам опоры в ней и, в конце концов, подчинению ее власти. Сравнительно с этой общей политико-географической чертой истории Москвы остальные так называемые условия возвышения ее представляются мне весьма и весьма второстепенными, т. е. производными из первой. Их относительное значение выяснится точнее при анализе самого хода московской истории.

Забелин, набрасывая широкими и сочными штрихами облик Москвы как типичного вотчинного города, нашел для этого удобный исходный пункт в старейших летописных упоминаниях о ней[126]126
  Забелин И. Е. История города Москвы. М., 1902. Ч. I. С. 1–5, 68–70.


[Закрыть]. Первое из них – в 1147 г. – повествует, как Юрий Долгорукий звал к себе в «Московь» черниговских князей, чествовал их тут «обедом сильным» и «дарами многими». Известия о 70-х гг. ХII в. сохранили название «Куцкова», или «Кучкова, рекше Москвы», связываемое с именем боярина Кучки и его рода Кучковичей, приятелей, а затем опасных врагов Андрея Боголюбского. Те же известия говорят о сожжении Глебом рязанским, пришедшим на «Московь», города всего и сел (вариант: Москвы всей и города), подсказывая историку-археологу образ укрепленного городка, окруженного княжими селами. Москва рисуется ему и позднее как «обширный вотчинников двор, стоявший среди деревень и слобод, которые почти все имели какое-либо служебное назначение в вотчинниковом хозяйстве, в потребностях его дома и домашнего обихода». «Первой основой Кремля, – говорит он, – а стало быть, всей Москвы, был княжий двор или, в самое древнее время, княжий стан с необходимыми хоромами или клетями на случай приезда».

Когда же и как сделался этот вотчинный городок стольным городом Москвой? Владимир Всеволодович в 1212 г. «затворялся в Москве» во время усобицы, но не княжил тут. О пресловутом «московском княжении» Михаила Ярославича Хоробрита ничего не знаем. Ведь с Москвой его связывает только одна запись о его кончине, сохранившаяся в двух редакциях позднейших сводов – Новгородского IV и Тверского, – где читаем об убиении в битве с Литвой Михаила московского; но погребен он был во Владимире, которым овладел, видимо, засевши сперва в Москве: иначе откуда взялся бы эпитет? Можно думать, что какое-то упоминание о Михаиле в Москве и было понято позднейшим редактором свода как указание, что он княжил в Москве, но едва ли это дает основание полагать, что Михаил получил Москву, когда в 1247 г. Святослав Всеволодович своих племянников «посади по городом, якоже… оурядил» брат его, князь великий Ярослав Всеволодович.

Возникновение особого княжества на Москве связано с младшим сыном Невского, Даниилом Александровичем. Александровичи по смерти отца остались – если откинуть опального Василия, о судьбе которого ничего не знаем, – втроем, при отчинном своем Переяславле, где князем сел Дмитрий. Его братья, Андрей и Даниил, были еще малолетними, и вопрос об их княжом наделении мог возникнуть лишь позднее, и [то] как оно произошло – вопрос до крайности темный. Андрея князем городецким называет только Никоновская летопись, [причем] в текстах, где старшие своды этого прилагательного не имеют. Но известий о связи Андрея с Городцом у нас только два: в 1282 г. он через Городец едет в Орду обычной дорогой, как, например, возвращался из Орды его брат, в Городце и умерший; а в 1304 г., когда он умер, его «везше», похоронили в Городце, в церкви св. Михаила, а бояре его со знаменитым Акинфом во главе отъехали в Тверь. Не сомневаюсь, что Андрей Александрович владел Городцом, но не вижу повода говорить о выделенном ему княжестве Городецком; Городцом, как и Костромой, он владел, будучи князем великим, и не освоил их в опричную вотчину, т. к. единственный достоверный его сын, Борис, умер в Костроме раньше отца. По-видимому, Городец, как и Москва при Александре Невском, были великокняжескими городками, не в версту его вотчинному Переяславлю, пошедшему в старшую линию Ярославичей (Дмитрий – Иван). При братьях Дмитрии и Андрее младший Даниил сидит в Москве, приобретя самостоятельное значение с 1283 г. в их борьбе.

Это время последней агонии значения великих князей владимирских, когда борьба за великое княжение принимает определенно характер борьбы обособившихся местных сил против умиравшего за старое объединение центра. Москва – вместе с Великим Новгородом и Тверью – против Дмитрия за Андрея, пока Андрей не укрепился на великом княжении. Далее – в раздоре Андрея, видимо, пытавшегося собрать «отчину» Невского, с Иваном переяславским – Москва с Тверью снова на стороне местного отчича, против великого князя. В 1295 г. на съезде во Владимире Даниил московский, Михаил тверской и «переяславци с единого с ними» против великого князя Андрея и его сторонников – Федора Ростиславича ярославского и Константина ростовского. «И мало не бысть межи има кровопролития», но посредничество епископов уладило раздор. Однако в том же году попытка Андрея идти на Переяславль остановлена московскими и тверскими войсками. Новый съезд (в 1301 г.) у Дмитрова «смирил» князей ненадолго.

В 1302 г. умер Иван Дмитриевич переяславский. Выморочным княжеством, овладеть которым великий князь Андрей и раньше стремился, теперь ему представился случай распорядиться; он и занял Переяславль своими наместниками. Но Иван ранее «благослови в свое место» Даниила; переяславцы его приняли, наместники Андрея бежали перед Данииловыми, видимо, не будучи в состоянии держаться во враждебном городе, и «того же лета, на зиму, Данило князь Олександровичь седе в Переяславли»[127]127
  Летопись по Лаврентиевскому списку. 3-е изд. СПб., 1897. С. 462.


[Закрыть]. Едва ли кто в Переяславле думал, что это так называемое присоединение или примысел Переяславля к Москве, вотчине князя Даниила.

С Даниила началась и борьба Москвы против Рязани: в 1301 г. он ходил на Рязань ратью, бился у Переяславля-Рязанского и «некакою хитростью ял» и в Москву привел рязанского князя Константина Романовича[128]128
  Там же.


[Закрыть]. Иловайский, за ним Ключевский относят к этой войне захват Коломны – устья Москвы. Карамзин, за ним Платонов ставят этот захват в связь с политикой Юрия Даниловича.

В марте 1303 г. Даниил умер. Из его пяти сыновей (а по родословцам еще двух) только двое – Юрий и Иван – имели самостоятельное значение. Остальные – Борис, Александр, Афанасий – упоминаются лишь при братьях. Даниловичам делиться было еще нечем, и они держатся цельным семейным гнездом. Внутренние отношения их нам, впрочем, вовсе почти неизвестны; в летописных сводах остались лишь бледные намеки на внутренние бури, потрясшие Москву в первом десятилетии XIV в.; едва ли случайно они сглажены в позднейших московских сводах. На Москве сел Юрий, и «переславци яшася… за князя Юрья и не пустиша его на погребение отне». Великий князь Андрей был в Орде, и до его возвращения Юрий успел сделать еще захват: напал на Смоленские волости, изымал князя Святослава Глебовича и привел его в Москву. Святослав Глебович, племянник Федора Ростиславича, который из можайских князей стал князем ярославским, и был постоянным союзником великого князя Андрея. Быть может, захват Можайска стоял в связи с этими отношениями; о дальнейшей судьбе Святослава известий у нас нет, а Можайск остался за Москвой. По возвращении Андрея из Орды (с послами и ярлыками ханскими) был съезд всех князей в Переяславле; тут, при участии митрополита Максима, князья «чли грамоты, царевы ярлыки», и «князь Юрий прия любовь и взя себе Переяславль». Укрепившись на занятой позиции, Юрий, по смерти дяди Андрея, в 1304 г., начинает упорную борьбу с Тверью, исторически крайне многозначительную, ибо в ней впервые выступает выпукло политическая роль церкви и боярства; а исход ее – в решении в пользу Москвы основного вопроса о центре всей великорусской истории следующих столетий.

Были ли у Юрия основания добиваться великого княжения? Утвердившись в Переяславле, родовом гнезде потомков Александра Невского, Даниловичи могли питать притязание на наследие Невского. В житии Михаила тверского сохранилось упоминание, что митрополит Максим уговаривал Юрия не поднимать в Орде спора с Михаилом о великом княжении, беря на себя и на мать Михаила великую княгиню Оксинью поруку за Михаила, что он даст Юрию «чего восхощешь изо отчины вашея». Быть может, можно заключить о ближайшем стремлении Юрия по тому, что он поспешил занять Кострому, послав туда брата Бориса. Но отчиной для потомков Александра Невского был и Владимир, а с ним связан был и вопрос о столе великокняжеском. Выступление Даниловичей московских против Твери с такой точки зрения представляется вероятным понять как борьбу за наследие Александра Ярославича Невского. Другой момент этого выступления аналогичен участию Даниила в борьбе против великих князей Дмитрия и Андрея, силившихся возродить значение великокняжеской власти над местными князьями. В роли князя, пытавшегося осуществить это возрождение, выступает теперь, как мы видели в истории Твери, Михаил Ярославич.

В момент смерти великого князя Андрея Александровича боярство великокняжеского двора осталось без князя: ведь у Андрея не осталось пережившего его сына. И бояре эти с Акинфом во главе бросились в Тверь: тут, казалось, в данную пору был наиболее сильный центр русского севера. И из Твери немедля исходит ряд попыток усиления общей власти над главными пунктами этого севера. Михаил уехал в Орду, а бояре занимают Кострому, выводя оттуда пленником в Тверь Юрьева брата Бориса; силой посылают они наместников в Новгород: «Новгородци же их не прияша, но идоша в Торжек» – блюсти его от тверского захвата; пришлось помириться с новгородцами «до приезда князей». Опасность грозила и Переяславлю: сюда поспешил Иван Данилович – «и седе на княжении»[129]129
  Полное собрание русских летописей. СПб., 1856. Т. VII. С. 184.


[Закрыть]. Ему удалось отбить нападение Акинфа с тверичами, причем сам Акинф и много тверичей пало в бою. Такая энергия тверского правительства должна была встревожить все местные силы.

Роль боярина Акинфа – прямое указание на то, что сама программа такой политики пришла в Тверь из Владимира с великокняжескими боярами, которых тяготил все нараставший упадок центра. В самом же Владимире оживление подобных тенденций естественно связать с переносом сюда в 1300 г. митрополичьей резиденции Максимом, митрополитом киевским и всея Руси. Переведя владимирского епископа, всего пять лет перед тем им же поставленного, в Ростов, Максим водворился во Владимире и влиянием своим поддерживал политику Акинфа, унимая Юрия от соперничества с Михаилом. Но обстоятельства как бы сами толкали Юрия на расширение своих притязаний. Тверская великокняжеская политика встретила немало сопротивления. Новгород отбился, переяславцы стали за своих отчичей, в Костроме водворение тверской власти сопровождалось «вечем» на бояр, из коих двое были убиты. По-видимому, великокняжескими боярами была сделана попытка захватить и Нижний: тут черные люди избили бояр, которых Никоновская летопись называет «княже Андреевыми Александровичя», т. е. партией Акинфа[130]130
  Там же. СПб., 1885. Т. X. С. 176.


[Закрыть]. Эта общая оппозиция великокняжеской политике Твери, конечно, служила хорошей опорой для Даниловичей. Но в Орде на этот раз одолел Михаил, вернулся с ярлыком на великое княжение «и посажен бысть на столе великого княжениа в Володимери блаженным приснопаметным митрополитом Киевским и всея Руси Максимом»[131]131
  Там же. СПб., 1851. Т. V. С. 208; Т. VII. С. 189.


[Закрыть].

Значительность этого момента в истории русского севера ясна. Ведь борьба, как, кажется, видно даже по нашим отрывочным и сбитым сведениям, пошла сразу же за широкую задачу – восстановления единства политических сил и политического главенства. Степень, а быть может, и источник сознательности этой программы указаны в исследовании А. А. Шахматова (об общерусских летописных сводах) воссозданием представления о первом общерусском своде, доведенном, по всей вероятности, до 1305 г., т. е. до смерти митрополита Максима[132]132
  Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV и XV веков // Журнал Министерства народного просвещения. 1900. Кн. 11. Отд. 2. С. 135–148 (Гл. III).


[Закрыть]. А. А. Шахматов полагает, что эта первая попытка составить общерусский свод должна быть приписана митрополиту Петру. Важнее кажется мне то, что сложилась она в митрополичьем дворе владимирском и, вероятно, в связи с тенденциями великокняжеской политики этого двора, какую наблюдаем в начале XIV в. Их традиция в позднейшее время не менее ярко живет в тверской письменности, чем в московской, хотя и играет там печальную роль воспоминаний о несбывшихся мечтах. Заняв великое княжение, Михаил ходил к Москве «на князя на Юрья» Даниловича и на его братью и взял с ними мир[133]133
  Полное собрание русских летописей. СПб., 1913. Т. XVIII. С. 86.


[Закрыть].

Так закончилась первая вспышка борьбы Москвы с Тверью. Юрий сосредоточился на делах рязанских: пленника отцовского, Константина, он велел убить, ездил в Рязань, – но все эти дела его помянуты мимоходом в наших сводах, как точно не указано и время захвата Коломны. Не знаем ничего и о смуте этих лет в земле Рязанской, приведшей в 1308 г. к гибели в Орде Константинова сына Василия и к переходу великого княжества Рязанского в руки пронских князей. Коломна осталась за Москвой. Михаил в это время с трудом устанавливает свои отношения с Новгородом: к этим годам (1305–1308) относится целых шесть договорных грамот между ними. В 1308 г. Михаил ходил на Москву – есть известие, что Юрий с Михаилом бились «о княженье Новгородьское»[134]134
  Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. М., 1855. Отд. I. № 45.


[Закрыть]. Раздоры с Михаилом, действительно, снова толкнули Новгород к Юрию московскому. Затем Москва перетягивает на свою сторону митрополичью кафедру, а с помощью этих двух сил получает перевес влияния в Орде и, утвердив свое преобладание над Тверью, выясняется как единственно возможный великорусский центр для боярства. В этом смысл второго периода борьбы Москвы с Тверью.

В 1305 г. умер митрополит Максим. В судьбах митрополичьей кафедры этот момент не вполне ясен в источниках, отразивших борьбу партийных воззрений и тенденций. На поставление в преемники Максиму явился из северной Руси в Константинополь игумен Геронтий, захвативший ризницу митрополичью и поехавший в сопровождении «сановников церковных» митрополичьей кафедры. Житие св. Петра, составленное митрополитом Киприяном, сообщая это, представляет Геронтия действующим самочинно, и только намеком, что никто Геронтию не возбранял, поддерживает соображение Голубинского, что отъезд Геронтия не мог состояться без согласия великого князя, т. е. Михаила тверского. Надо принять точку зрения Голубинского, что Геронтий был великокняжеским кандидатом[135]135
  Голубинский Е. Е. История Русской церкви. М., 1900. Т. II. Первая половина тома. С. 99–101.


[Закрыть]. Но князь галицкий Юрий Львович, женатый на сестре Михаила Ярославича, «не хотя высокоумия Геронтьева», поднял дело о выделении Юго-Западной Руси в особую митрополию и послал в Константинополь одного из своих игуменов, Петра. Патриарх разрешил дело так, что поставил Петра на русскую митрополию (в июне 1306 г.). Михаил Ярославич принял Петра враждебно; против нового митрополита стало и близкое к великому князю духовенство с епископом тверским Андреем во главе. Столкновение разыгралось на принципиальной основе. Шли споры о «поставлении на мзде» и о степенях родства, при которых разрешается вступление в брак. В Переяславле в 1310 г. происходил собор, созванный патриаршим клириком для расследования обвинений против Петра, при участии многих князей и вельмож, собор бурный, на котором «в мале не безместно чьто бысть», так что Петр с трудом «вопль уставил», подражая словам Христа: «вонзи нож свой в ножьницу»[136]136
  Пресняков А. Е. Образование великорусского государства. Очерки по истории XIII–XV столетий. Петроград, 1918. С. 123.


[Закрыть]. Собор, точнее патриарший посол, оправдал митрополита. Но князь Михаил апеллировал в Константинополь, а епископ Андрей послал туда нарочного, монаха Акиндина, узнать воззрения греческой церкви о «мзде» за поставление. На Петра возводили обвинения в разрешении ее взимания и в излишнем либерализме разрешений на брак. Патриарх решил вызвать на суд Петра, поручая великому князю даже силой прислать его, чтобы по разбору дела дать русской церкви «уставление закона» по спорным вопросам. Как формально завершено дело, не знаем. Но фактически одолел Петр. Оба епископа, выступавшие на Переяславском соборе – Симон ростовский и Андрей тверской – покинули кафедры, Симон в 1311 г., Андрей в 1315 г. Разрыв с митрополией дорого обошелся Твери. Вскоре после Переяславского собора, в 1311 г., разыгралась история, о которой я уже упоминал. Михаил Ярославич послал свои войска на Юрия московского и на Нижний Новгород; но во Владимире митрополит остановил поход своим «неблагословением» – первое известие о духовном интердикте как политическом орудии на Руси. Оно поразило княжича тверского Дмитрия, который был при отцовском войске, а ранее в Переяславле заменял отца, уехавшего в Орду: между собором и последовавшим разрывом между князьями можно предположить прямую связь. С той поры Петр тянет к Москве, сумевшей использовать ссору митрополита с Тверью.

В то же время возобновились столкновения Михаила с Новгородом. В 1312 г. он смиряет новгородцев обычным приемом «экономической отсидки»[137]137
  См.: Русская энциклопедия. СПб., 1911. Т. I. С. 362.


[Закрыть] и вынуждает у них крупную контрибуцию. А через год умер царь Тохта, воцарился Узбек, и настал момент пересмотра ордынских отношений. Великий князь и митрополит поспешили в Орду. Петр сумел получить особливое «слово царево», ярлык с более сложным содержанием, чем позднейшие (какие знаем): тут рядом с гарантией обычных льгот – от дани и повинностей ханских, от власти и вымогательств чиновников татарских – видим ханскую гарантию церковного имущества вообще, неприкосновенности земельных имуществ церкви, светской и духовной власти митрополита. Острие этих «слов царевых» могло быть направлено только против великокняжеской власти, и сами выражения ярлыка целиком взяты из русских жалованных грамот [скорее всего, данный ярлык не является подлинным историческим документом. – Ред.]. Митрополит Петр, видимо, в милости ханской сумел найти опору против великого князя Михаила. Но и Михаил получил ярлык на великое княжение и возвращался с ханскими послами и войском татарским. В его отсутствие поднялся Великий Новгород против наместников великокняжеских; Юрий Данилович прислал князя Федора ржевского, который захватил этих наместников, посадил «за сторожею» на владычнем дворе и пошел с новгородцами против Дмитрия Михайловича тверского. Без боя состоялся мир «на всеи воли новгородской», и по зову новгородцев князь Юрий «приеха» в Новгород «тои же зимы» с братом своим Афанасием и седе «на стол»[138]138
  Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку. СПб., 1888. С. 315.


[Закрыть]. Через несколько месяцев получил он зов в Орду и уехал, оставив брата в Новгороде. Почти два года пробыл Юрий в Орде и достиг многого. Но пока вернулся Михаил и двинулся на Новгород «со всею силою низовскою и с татары», разбил новгородцев, заставил их выдать князя Федора ржевского и согласиться на огромный выкуп в 50 тысяч гривен серебра, выдать себе все оружие и коней, а князя Афанасия Даниловича и бояр новгородских взял «в заклад». Крутой князь не искал примирения с новгородцами, а теснил людей продажами «сколько кого станет», и довел их скоро до нового восстания, для которого они, заново укрепив город, собрали всю волость свою – псковичей и ладожан, рушан и корелу, ижеру и вожан. На этот раз князю Михаилу пришлось отступить, «не успев ничтоже». А новгородцы пока вели усиленные хлопоты в Орде. В первый раз послали они послов хану «сами о себе», мимо князей. Тверичи перехватили этих послов, и князь Михаил заставил их помириться на том, что им «не въступатися ни по комь» – держаться нейтрально между ним и Юрием[139]139
  Полное собрание русских летописей. Т. VII. С. 187–188.


[Закрыть]. За уплату в четыре срока 12 тысяч гривен новгородцы получили мир, восстановление торга и старых грамот (три договора 1317–1318 гг.)[140]140
  Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. М., 1813. Ч. 1. № 12–14.


[Закрыть].

Однако эти успехи Михаила были последними. Из Орды шел на великое княжение Юрий, шурин хана по сестре его Кончаке-Агафьи, с послами Кавгадыем и Астрабеком. Теперь «вся сила Низовская» и татары были на Михаила. Ему пришлось «сступиться» великого княжения, новгородцы теперь пристали к Юрию, как и князья суздальские. Но 22 декабря 1318 г. в 40 верстах от Твери, у села Бортенева, Михаилу удалось разбить Юрия, тем более что татары Кавгадыевы не вступали в бой, да и была их, видимо, небольшая дружина. Юрий с немногими людьми бежал в Новгород, брат его Борис, жена его Кончака (в крещении Агафья), много бояр попали в тверской плен. Юрию удалось поднять новгородцев и псковичей, но Кавгадый помирился с Михаилом, с честью был принят в Твери и, вероятно, не без его давления князья и Новгород договорились «яко итти обема в Орду», а «послом новгородьским и новгородцам ездити сквозь Михайлову волость без пакости». Поездка Юрия в Орду была обставлена – по совету, как полагали современники, Кавгадыя – по-великокняжески. С ним поехали «князи вси низовские и бояре с городов и от Новгорода». Михаил же послал вперед сына Константина, а сам занялся устройством дел и составлением духовной. Проволочка вызвала вторичную посылку за ним из Орды, облегчила Юрию и Кавгадыю подготовку гнева ханского и гибели Михаила. 22 сентября 1318 г. Михаил казнен по приказу хана и по приговору князей ордынских.

За Юрием осталось великое княжение; ему выданы Константин Михайлович, бояре и слуги тверские. Заключив «докончание» с Дмитрием Михайловичем тверским, Юрий [как] великий князь владимирский и новгородский вступает сразу в свою новую роль. В Великом Новгороде он посадил брата Афанасия и, сам туда наезжая, берет на себя защиту Новгорода от шведов (осада Выборга, 1322 г.; постройка городка на Ореховом острове в «устье» Невы, 1323 г.), ходил с новгородцами на Заволочье усмирять устюжан с их беспокойными «князьями». Дал Юрий почувствовать свою руку и Рязани походом на князя Ивана Ярославича: в следующих годах видели мы рязанских князей в подчиненном союзе с Москвой. Тверских князей Юрий заставил выплатить себе 2 тысячи рублей «выхода» татарского, – из-за этого вспыхнул новый раздор, когда Александр Михайлович врасплох напал на Юрия и «пограбил» у него это «серебро», а Дмитрий Михайлович принес в Орде жалобу на захват «выхода» тверского. Дело кончилось вызовом Юрия на ханский суд и гибелью в Орде от руки Дмитрия Грозные Очи, казненного за такое самоуправство. Это дело пошатнуло ордынские фонды Москвы. Великое княжение досталось в 1326 г. Александру Михайловичу тверскому.

Но тот же год принес Москве закрепление ее связей с митрополией. Иван Данилович, переживший всех братьев и единый вотчич московских владений, заложил 4 августа каменный храм Успения Пресвятой Богородицы, а в декабре храм этот принял гроб «святителя», не замедлившего прославиться чудесами и ставшего святым патроном Москвы. Прошло тринадцать лет с его кончины, и преемник его по митрополии Феогност провел с благословения константинопольского патриарха его канонизацию. Есть известие, что по соглашению с Калитой св. Петр «воименова на митрополию» некоего архимандрита Феодора, но дело мудрено было провести, раз Иван Данилович не был великим князем, и в преемники Петру был поставлен грек Феогност. К его приезду на Русь дела тут, однако, изменились, и Иван его встретил уже как князь великий. Разыгралось в Твери дело избиения Шевкаловых татар, сгубившее великое княжение Александра. Мне уже приходилось упоминать о противоречии, какое находим в источниках относительно судьбы великокняжеского достоинства в этот момент. Один из них представляет дело так, что хан разделил великое княжение между Иваном Даниловичем московским и Александром Васильевичем суздальским: «князю Ивану Даниловичю Новъгород и Кострому, половина княжениа; а Суждальскому князю Александру Васильевичю дал Володимер и Поволжье»[141]141
  Новгородская летопись… С. 437.


[Закрыть]. Нет основания так понимать, что Александр получил великое княжение. В том же тексте, как и во всех других, великим князем с 1328 г. называется Иван Данилович, который после смерти Александра в 1332 г. получил «княжение великое надо всею Русьскою землею, якоже и праотець его великий Всеволод Дмитрий Юрьевичь»[142]142
  Там же.


[Закрыть].

В двух разных формулах отложилось впечатление современников от вокняжения Ивана у наших летописцев: «и бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле», и «наста насилование много, сиречь княжение великое Московское досталося князю великому Ивану Даниловичю»[143]143
  Полное собрание русских летописей. Т. Х. С. 196; СПб., 1897. Т. XI. С. 128.


[Закрыть]. Первое поясняется указанием, что «престаша татарове воевати Рускую землю» и что Калита «исправи… землю от татей»; второе говорит о гнете власти московской на соседние земли и княжения. А историко-политический смысл момента хорошо выразил Никоновский свод: «прииде (Иван Данилович) от царя Азбяка из Орды с пожалованием и с великою честию на великое княжение Володимерское, и седе на великом княжении на Москве, а стол Володимерь и иныя многиа княжениа царь Азбяк даде ему к Москве»[144]144
  Там же. Т. Х. С. 195–196; Новгородская летопись… С. 431.


[Закрыть]. Прочно установил Калита свои отношения к Орде – частыми поездками к хану (1326, 1328, 1331, 1334, 1336, 1339, 1340 гг.), стоившими крайне дорого. Эти ордынские отношения – сильная опора его княжения; они устраняют взаимные интриги князей перед ханом и вмешательство татар в дела Руси. Закрепить их можно было, однако, лишь ликвидировав тверской вопрос. Перед татарской силой, разгромившей Тверскую землю, Александр Михайлович бежал во Псков; хан велел русским князьям его искать, а псковичи не выдавали. Смирять их кровопролитьем было делом более чем рискованным в смысле впечатления на русское общество и подручных князей. Ивану удалось снова использовать влияние церкви; митрополит Феогност, уступая его и других князей просьбам, наложил отлучение и запрещение на Александра и на Псков. Александр ушел в Литву к Гедимину, но через полтора года вернулся и около десяти лет сидел в Пскове князем «от Литовской руки», отстаивая самостоятельность Пскова: так, он хлопотал перед митрополитом Феогностом о поставлении особого архиепископа для Пскова. В Твери же княжил Константин «тихо и мирно», в полном смирении перед великим князем московским. Но хлопоты 1335–1337 гг. в Орде дали Александру возможность вернуться на свою отчину. Это грозило новой борьбой. Наши своды подчеркивают, что Александр не «канчивал» с Калитой. Всколыхнулись младшие князья – суздальские, ростовские, недовольные засильем Москвы. С Новгородом у Калиты отношения были крайне натянутые. Нуждаясь в крупных средствах для поддержки влияния и веса своего в Орде, он все круче налегал на богатый Новгород. Его требовательность росла с каждой поездкой к хану. До нас не дошло договорных грамот Калиты с Новгородом, зато дошли жалованные грамоты новгородские, данные от великого князя Ивана и от властей новгородских вместе. С 1329 г. занял он стол новгородский, с 1332 г. начинаются его наступления на вольность новгородскую, требования то «закамского серебра», то «запроса царева» сверх обычного «выхода». Как князь великий, не как воюющая сторона, учинял он «через крестное целование» репрессии против Новгорода захватом Торжка и Бежецкого Верха, посылал рать «за Двину, на Волок», в доходные волости новгородские.