Текст книги "Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство"

Московское государство XV–XVI вв

В 1487 г. император Фридрих III и князья Священной Римской империи, собравшиеся в Нюрнберг на рейхстаг, слушали с удивлением рассказы рыцаря-путешественника Николая Поппеля о далекой Московии. Император был сильно заинтересован делами Восточной Европы ввиду своей борьбы с широкой политикой польских Ягеллонов, и для него оказалось неожиданной новостью существование на Востоке сильного и независимого государства, возможного союзника, врага польско-литовского государства. Тот же Поппель явился в Москву в начале 1489 г. императорским послом с миссией вовлечь Московию в габсбургские интересы. Поппель должен был приманить великого князя московского проектом почетного свойства – браком дочери его с императорским племянником, баденским маркграфом Альбрехтом, и даже – присоединением Московии к составу Священной Римской империи путем пожалования великому князю королевского титула. Посол императора был удивлен, что подобные предложения не соблазнили восточного князя-варвара. Москва в своем ответе впала в тон неожиданный. «Мы, – было сказано Поппелю от имени великого князя Ивана Васильевича, – Божиею милостию, государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы; а просим Бога, чтобы нам дал Бог и нашим детем и до века в том быти, как есмя ныне государи на своей земле, а постановления, как есмя наперед сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим»[223]223
  Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Памятники дипломатических сношений с Империею Римскою (с 1488 по 1594 год). Т. I. СПб., 1851. Стб. 12.


[Закрыть]. А по поводу брака великокняжеской дочери посол московский грек Юрий Траханиот говорил в том же году во Франкфурте, что великому князю дочь отдать за маркграфа неприлично, потому что он многим землям государь великий и его прародители искони были в дружбе и братстве с прежними римскими царями, которые Рим отдали папе, а сами царствовали в Константинополе; в Москве признали бы подходящей партией только Максимилиана, сына и наследника императорского[224]224
  Там же. Стб. 17–18.


[Закрыть].

Все это было для западноевропейской дипломатии ново и странно. Перед западной дипломатией выступила новая политическая сила, с которой нельзя было не считаться в делах Восточной Европы, и притом выступала в сознании своих интересов и своей независимости.

Явление это было новинкой не только для имперского рейхстага и политики императора. Последние тридцать лет XV в. были временем коренной перестройки всего соотношения политических сил в Восточной Европе в пользу Московского государства, завершавшего долгую работу над государственным объединением Великороссии. Всего за шесть лет до первого приезда в Москву Поппеля она официально достигла политической независимости, стала из «улуса» ханов Золотой Орды суверенным государством. Восемь лет прошло с той поры, как подчинился ей Великий Новгород, и Москва выступила серьезной соучастницей в борьбе за господство на Балтийском море, союзницей Дании против засорения Балтийского пути с Запада на Восток владычеством шведов. Естественный враг польско-литовских Ягеллонов из-за соперничества в расширении владычества над областями этнографически и исторически русскими, великий князь московский был – в тылу – опасной сдержкой для смелой династической их политики, направленной на приобретение (за счет габсбургских притязаний) корон Чешской и Венгерской. В южных делах распад Золотой Орды и борьба Московского государства с татарами связывали его интересы с излюбленной мечтой западноевропейской дипломатии о возрождении наступления христианской Европы против мусульманского Востока – наступления, конечной целью которого должно было быть изгнание турок из Европы.

Рассказы о том, как Поппель «открыл» Московию, точно Америку какую-то, звучат несколько наивной риторикой. На Западе о Московии и ее быстрых успехах знали и без него: по связи дел московских с балтийским вопросом и с отношениями на Балканском полуострове и во всем Черноморье. Сюда, в преждевременной надежде на помощь, потянулись греки и балканские славяне, разочарованные в расчете на защиту от турок западной силой, и сам венецианский сенат еще в 1473 г. поддерживал московские мечты о византийском наследстве, пытаясь учесть значение русской силы в желанном наступлении на Восток для обеспечения интересов византийской торговли. Пусть Москве было еще не до участия в широких размахах европейской политики. Она еще строила свое государственное здание, еле заканчивала возведение капитальных его стен, замыкалась по возможности в себе для внутренней организации и укрепления. Но все-таки вторая половина XV в., последние его десятилетия, – крупный момент общеевропейского значения. На сцену европейских международных отношений выступила новая сила в лице Московского государства.

В сущности, тут исходный пункт моего изложения, которое ставит себе задачей анализ Московского государства, как оно слагалось в новый крупный политический организм при Иване и Василии третьих и царе Иване Грозном. Но для успешности такого анализа необходимы определенные исторические предпосылки. Вопросу об условиях перехода Северо-Восточной Руси от так называемого удельного распада и дробления к постепенному развитию все большего государственного объединения посвящены предыдущие главы. Но резюмировать еще раз свое представление о так называемом «возвышении Москвы», т. е. о происхождении великорусского государства с центром в Москве, мне необходимо по двум причинам. Во-первых, оно не во всем совпадает с характеристикой этого процесса, какую находим в нашей научно-исторической литературе, а во-вторых – процесс этот, конечно, не вполне завершен к 70–80-м гг. XV в., а развивается дальше, определяя своими характерными особенностями, какие сложились в предыдущем веке, многие черты внутренней жизни Московского государства XVI в.

Московское государство Ивана и Василия третьих обнимало всю Великороссию. Таков результат пресловутого «собирания земли» московскими Даниловичами. В нашей исторической литературе вопрос о «причине» этого их успеха ставится как вопрос о «причинах возвышения Москвы». Вся история Северо-Восточной Руси с этой точки зрения укладывается в двучленную хронологическую схему. Сперва ею овладевает процесс, который «дробил эту Русь на княжеские вотчины в потомстве Всеволода III». Потом «одной ветви этого потомства (московским Даниловичам) пришлось начать обратное дело, собирать эти дробившиеся части в нечто целое»[225]225
  Ключевский В. О. Курс русской истории. 2-е изд. М., 1908. Ч. II. С. 1.


[Закрыть]. Изучение происхождения Московского государства и обращается в своего рода биографию города Москвы. Маленький городок в юго-западном уголку Северо-Восточной Руси быстро крепнет благодаря выгодному географическому положению на «узловом пункте» этой части восточноевропейской равнины, на перекрестке нескольких больших дорог; причем по тогдашнему распределению населения в Северо-Восточной Руси [он] оказался центральным пунктом Великороссии и главной стоянкой на транзитных торговых путях. Через Москву протекали «два скрещивающихся движения» – переселенческое и торговое, усиливая и населенность московского края, и его доходность для местных владетельных князей. Младший среди князей Северо-Восточной Руси, князь московский, тем более крепко сидел на этом теплом месте, что не имел шансов добиться естественно, генеалогическим путем, старейшинства великого княжения. Это положение и выработало из московских Даниловичей князей-хозяев, скопидомов, и представителей «своеобразной политики, основанной не на родственных чувствах и воспоминаниях, а на искусном пользовании текущей минутой». Сосредоточив в своих руках «обильные материальные средства», беззастенчивые московские политики «умели добиться очень важных политических успехов»[226]226
  Там же. С. 6, 10, 11, 14.


[Закрыть]. Основная черта этих успехов – расширение территории путем «примыслов» и «собирания земли», покупки сел и целых волостей, приобретения разными сделками мелких княжений и городов с уездами, захватом чужого – военной силой и ханской милостью. Ключевский различает «пять главных способов, которыми пользовались московские князья для расширения своего княжества: это были скупка, захват вооруженный, захват дипломатический с помощью Орды, служебный договор с удельным князем и расселение из московских владений за Волгу»[227]227
  Там же. С. 18–19.


[Закрыть]. Все эти «способы», столь разнородные, рассматриваются гуртом с одной точки зрения – территориального роста Московского княжества, которое к концу княжения Темного переросло размерами любое из великих княжеств Северо-Восточной Руси. В литературной традиции нашей принято налегать на чисто материальный, хозяйственный смысл этого «собирания» – «с единственной целью добиться как можно больше власти и как можно больше денег», – как выразился Милюков[228]228
  Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1901. Ч. III: Национализм и общественное мнение. Вып. 1. С. 29.


[Закрыть]. Традиция частновладельческого, хозяйственного типа всей деятельности великих князей московских до сих пор определяет понимание процесса образования территории Московского государства.

Но, кажется, стоит внимательно присмотреться к подробностям этой общей картины, набрасываемой обычно широкими мазками, чтобы прийти в некоторое недоумение. Действительно ли, например, «пять способов», перечисляемых Ключевским, могли быть путями к одной и той же цели и вести к одному результату? Покупка деревень и сел, например, в пределах великого княжения Владимирского, где княжеская власть принадлежала с Калиты московскому князю, или в чужом княжестве– соизмерима ли с приобретением ханского ярлыка на чужое княжество и захват его силой? В каком смысле «служебный договор с удельным князем» вел к росту территории собственно Московского княжества? Если задуматься над такими вопросами, то само представление о том, что такое эта «территория», которая растет столь разнообразными путями, становится сбивчивым и противоречивым. Что такое эта «территория», если она частью состоит из сел купленных, а частью из княжений, где сидят князья, бившие челом в службу великого князя, определив договором условия своей зависимости? В чем же тут дело?

Главным источником, по которому историки изображают рост территории Московского государства – из владений князя московского путем примыслов разного рода – служат духовные грамоты московских Даниловичей, начиная с Ивана Калиты. Но территория, какую они могли считать себе подвластной, несомненно, не совпадает с той, какой распоряжаются они в этих духовных. Так, еще родоначальник московского владетельного дома Даниил Александрович утвердил свою княжескую власть в Переяславле, им владеют и братья Даниловичи, и их потомки. А только в духовной Василия Темного мы впервые встречаем завещательное распоряжение Переяславлем. Тут же впервые встречаем Кострому, хоть ею владел еще Калита. Нечто сходное наблюдаем относительно Углича, Белоозера и Галича, которые Дмитрий Донской называет «куплями» деда своего Калиты и наделяет ими сыновей, хотя все еще особо от раздела между наследниками собственно московских владений своих; а Калита, как и сыновья его, об этих городах не упоминал.

Уже эти наблюдения заставляют заключить, что не все, чем вообще владел Иван Калита и чем владели его потомки, было однородно по характеру владения, не все, чем московские князья так или иначе «овладевали», сливалось безразлично в одну «территорию московского княжества». Общая картина роста этой территории была более пестрой и сложной, чем ее нам рисуют наши ученые авторитеты. Владетельный князь Северо-Восточной Руси не всем, чем владел, распоряжался в духовной, не все было уделом вотчинным для него. Подтверждается такое наблюдение и духовными младших, удельных князей – для времен до Ивана III, т. е. до времени глубоких изменений во всем укладе междукняжеских отношений и княжого владельческого права вообще.

Для понимания Московского государства времен Ивана и Василия третьих весьма существенно отказаться от привычной нам мысли, будто оно выросло путем [от] механического нарастания территориальных размеров Московского княжества до захвата под власть Москвы всей Северо-Восточной Руси. Процесс был много сложнее, и подойти к определению его существенного характера мы, скорее всего, можем, поставив себе вопрос о причинах не «возвышения Москвы», а государственного объединения Великороссии в течение XIV–XV вв., т. е. вопрос более общий, в котором тот факт, что Москва стала центром этого объединения, явится важной частностью, но все-таки частностью. Напрасно наша историография подменила историю Великороссии историей Москвы. Первая шире второй и лучше выясняет возникновение Московского государства.

Раскинувшись на транзитных путях из Северной Европы в Азию, от Балтики в Поволжье и к Уралу, Великороссия в дотатарскую эпоху сложилась в две политические системы – Новгородскую и Ростово-Суздальскую. Эти две системы издревле тесно сплетены политическими и экономическими интересами, что в XIII в. выливается в характерное представление севернорусских летописей о единстве великокняжеской власти над обеими. Значение стола Велико-Новгородского выступает в перипетиях политической борьбы так называемого «удельного» времени столь существенным, что без него непрочно и неполно положение великих князей владимирских, а их политический титул часто звучит в летописных текстах так: великое княжение Владимирское и Великого Новгорода. До татарского погрома на севере держится, таким образом, некоторое политическое единство: несмотря на все нарастающие внутренние раздоры и укрепление отдельных областей Суздальщины за отдельными княжескими фамилиями, единство интересов борьбы с финнами и камскими болгарами, с одной стороны, и защита Новгорода, Пскова, Смоленска от западных врагов – с другой, поддерживают значение великих князей владимирских, сильное их влияние на эти западные пункты Великороссии, покорность им южных «украйн» – Мурома и Рязани. Татарское нашествие и образование Золотой Орды нанесли тяжкий удар этому укладу Суздальщины: засорились пути поволжского торга и восточной колонизации, а над Русью нависла чуждая и тяжкая власть ханов. Времена Ярослава Всеволодовича и Александра Невского – времена водворения татарского господства и усмирения попыток бунта в 50-х и 60-х гг. ХIII в. – характеризуются попытками отстоять и укрепить старые пути западной политики в борьбе за Новгород, Псков, Смоленск со шведами, ливонскими немцами и Литвой. Но великорусская жизнь придавлена с Востока, и центр ее все слабеет, теряя силу для обслуживания замирающих общих интересов. Вторая половина XIII в. – время быстрого политического распада Суздальщины. Но это в сущности краткий момент в истории Северо-Восточной Руси, да притом, так называемый «удельный распад» лишь в центральных областях старой Суздальщины, в землях Ростовской и Ярославской, достиг значительного развития, и то – пока Москва в первой половине XIV в. не стала быстро подбирать эти осколки старых, более крупных княжений. А тут же рядом уцелели и вновь сложились сравнительно более крупные политические единицы – местные великие княжения Тверское, Рязанское, Нижегородское. Общая историческая черта всех этих трех великих княжений в том, что они – каждое по-своему – стали наследниками основных задач старой суздальской политики. Отношения западные – к шведам, Ливонскому ордену и Литве, южные – к беспокойной от кочевников степной полосе, восточные – к восточно-финским племенам и Поволжью не стали менее напряженными от ослабления Владимиро-Суздальской Руси как целого, скорее, напротив, обострились и требовали от великорусского населения все большего напряжения сил для самозащиты. Тверь растет и крепнет в выпавших на ее долю сравнительно более крупных задачах внешней политики своей – в защите Новгорода и Пскова, борьбе с наступавшей Литвой, сложных политических и торговых отношениях к Новгороду, Пскову, Смоленску. Собственные местные интересы делали Тверь естественным центром всей этой западной политики русского северо-востока. Но сил ее не хватает. При князе Михаиле Ярославиче, на рубеже ХIII и XIV вв., сильно сказывается в Твери необходимость их укрепить и расширить, опершись на остальную Великороссию. Тверь делает ряд отчаянных попыток овладеть ею целиком, бросается на волости Новгородские, на Москву, на Нижний. Неудача этих попыток овладеть всем Владимирским великим княжением (в его полном объеме) для объединения в своих руках всех сил великорусских показала, что не Твери решить такую задачу. Ее слишком связывало и изнуряло то самое пограничное положение, которое определило и ее недолгий подъем. В то же время попытки Твери вступить на путь более широкой великокняжеской политики поддерживали и оживляли старую традицию политического единства Северо-Восточной Руси, а еще больше – выявляли живучую потребность в нем. Надорванная такими бесплодными усилиями Тверь с 20-х гг. XIV в. быстро слабеет, терзаемая внутренними раздорами и все растущим московским напором. Аналогично с судьбами Твери значение в истории русского северо-востока Рязани и Нижнего. Муромо-Рязанская земля, дробясь во внутренних кровавых смутах, попала в начале XIII в. в почти полную зависимость от князей владимирских. Но после распада Владимиро-Суздальского великого княжения и, особенно в XIV в., Рязанское княжество слагается в сильное великое княжение на важном водоразделе между бассейнами Оки и верхнего Дона; к югу тянувшие к Рязани населенные пункты спускались по рекам Дону и Воронежу, пока лес давал им прикрытие от опасной степной шири. Рязанская «украйна» жила тревожной, боевой жизнью, выработавшей в ее населении тот дерзкий, непокорный нрав, о котором любили говорить с укоризной московские книжники. Постоянная борьба шла на юге с татарскими разбойничьими шайками и на востоке с мордвой и мещерой. Как боевой форпост Великороссии на юге и юго-востоке, Рязанская земля опиралась в северо-западном тылу на свои связи с великорусским центром по течению Оки. Сюда жались городские центры беспокойной «украйны» – Переяславль-Рязанский, сменивший саму старую Рязань в значении центра всей области, Ростиславль, Зарайск, наконец, Коломна, ключ пути из Рязани на северо-запад, рано, в самом начале XIV в., отнятый у Рязани Москвой. Восточная «украйна» Великороссии сложилась из старых, собственно суздальских мест, с центром в Нижнем Новгороде, в серьезную политическую силу для борьбы с мордвой и поволжскими татарами и стала опорным пунктом для возрождавшейся с середины XIV в. восточной торговли и нового колонизационного движения великороссов на Восток. И Нижний, подобно Твери, скоро почуял недостаточность своей местной силы для того, чтобы удержаться на опасной боевой своей позиции, потянулся к великокняжеской власти над всей Великороссией и, после неудачи, стал искать у Москвы помощи и поддержки, а кончил переходом под ее власть. Задачи самообороны на три фронта, навязанные великорусскому северу его политико-географическим положением, требовали объединения всех его сил. На долю центра внутренних областей Великороссии, каким стала Москва, выпало разрешить эту задачу. Для Твери, Нижнего, Рязани из острого напряжения окраинной борьбы вытекала потребность опереться на великорусский центр, либо захватив его в свои руки, либо хоть расширяя свою территорию в тылу своих позиций. Эта тяга приводила к борьбе с Москвой, затем к исканиям опоры в ней и, наконец, к подчинению ее власти. Наиболее существенной чертой географического положения Москвы представляется мне это ее стратегическое значение центра организации боевых сил Великороссии и объединения ее западной, восточной и южной политики в одну систему самообороны на три фронта с опорой в мирном севере. Эта общая политико-географическая черта истории Москвы много существеннее остальных так называемых условий ее возвышения, которые больше касаются истории города и семьи княжеской, чем судеб политической силы, создавшей Московское государство. И черта эта тем более важна, что наглядно указывает связь всей политики Московского государства XVI в. с политическим положением Великороссии, как оно сложилось со времен Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского. «Стихийные», говоря языком Милюкова, в данном случае политико-географические условия великорусской жизни, создали то распределение сил на великорусской территории, какое привело к созданию Московского государства.

От этих общих условий обращусь к характеристике тех путей, какими Москва пришла к осуществлению своей объединительной роли.

Младший Александрович сидел в Москве, вотчинном княжеском городке, который до того не был «стольным», не был «княжением». Приобретение им Переяславля по благословению (чего не следует смешивать с передачей по завещанию, по духовной), [данного] «в свое место» князем Иваном Дмитриевичем, с согласия переяславских жителей и съезда князей, имело для него особое значение, т. к. Переяславль старый стольный город, где княжил когда-то его отец Александр Невский. Это не было «присоединением» к Москве, т. к. и Даниил, и его сыновья Юрий и Иван занимают Переяславль с обрядом «посажения на стол», вокняжения, ибо за них «яшася» переяславцы. В эпоху упадка великокняжеской власти при сыновьях и внуках Александра Невского тем, кто сидел на великом княжении Владимирском, приходилось часто видеть против себя всех младших князей в союзе с Новгородом Великим. И в этих коалициях для защиты местной независимости от объединительных тенденций великокняжеской власти – всегда налицо московский князь. В этих усобицах Даниил и Юрий округлили свое владение, захватив и удержав за собой Можайск и Коломну. На более широкую арену Московское княжество выступает, когда Михаил тверской предпринял ряд попыток захватить великокняжеское господство над всей Великороссией. Спор о всем наследии Александра Невского был естественен для того, кто владел Переяславлем, старшим родовым гнездом Александровичей, вотчиной старшего сына Невского Дмитрия. В борьбе Москвы с Тверью уже явственно выступает роль боярства великокняжеского, которое из Владимира потянулось в Тверь, а после неудач Михаила начинает отъезжать от Твери к Москве. Думается, что Сергеевич прав, видя в боярстве главных носителей объединительной тенденции в духе старой традиции великого княжения. Их, бояр великокняжеских, тяготил упадок центра, а сильную поддержку своим стремлениям они встретили в воззрениях митрополичьего двора, где как раз в эту эпоху идет любопытная работа над сводом в одно «общерусское» целое местных летописей. Борьба Москвы с Тверью сразу пошла за широкую задачу – восстановления единства политических сил Великороссии и политического главенства над ними. В этой борьбе опасным кажется Михаил тверской, и Нижний Новгород поддерживает Юрия Даниловича. При Калите Москва перетянула на свою сторону митрополичью кафедру, и выяснилось ее значение как единственно возможного центра для политики великокняжеского боярства. Новгород, митрополит и бояре помогли Ивану взять перевес над Тверью и в Орде у хана. Москва победила, закрепив за собой значение резиденции не только великого князя владимирского и всея Руси, но и всероссийского митрополита. В борьбе за митрополичий стол по смерти Максима, в 1305–1308 гг., Михаил тверской потерпел неудачу, и разрыв с митрополитом Петром, поставленным против его воли, дорого обошелся Твери: Москва использовала положение. Петр своим «неблагословением» – интердиктом – остановил поход Твери на Нижний. С тех пор политическое влияние церкви служит Москве на Руси, в Орде, в Западной Руси, в Константинополе. Не сила Москвы погубила Тверь, а одновременная борьба Михаила с Великим Новгородом, митрополией и Москвой. Юрий московский стал великим князем после гибели Михаила в 1318 г. И он сразу вступает в новую роль: берет в свои руки западную политику, осаждая Выборг в 1322 г., строя укрепление в «устье» Невы в 1323 г., смиряя Рязань, взимая дань татарскую на Твери силой. Таковы первые шаги московского возвышения, завершенные, когда Калита получает «княжение великое надо всею Русскою землею, якоже и праотець его великий князь Всеволод-Дмитрий Юрьевич». Так записал книжник-современник, подчеркивая, что дело шло о восстановлении великокняжеской власти времен Всеволода III Большое Гнездо. Надо ли говорить, что во всех этих событиях больше политики, чем хозяйства, и что мелкие «примыслы», какими в ту пору занимались московские князья, скупая села и волости, где удастся, не имели никакого политического значения для «возвышения Москвы»? Шло «собирание власти», а не «собирание земли», которое стало вторичным явлением, как еще увидим, средством реорганизации собственного управления в руках великого князя. И книжник-современник метко записал в двух формулах результаты московских успехов. Первое, что почуяли москвичи: «престаша татарове воевати Рускую землю», а внутри Калита «исправи… землю от татей». Рядом с усилением безопасности почуялось и другое для всей Великороссии: «наста насилование много, сиречь княжение великое… досталося князю великому Ивану Даниловичю».

Калита сосредоточивает в своих руках сбор дани татарской, в [течение] 14 лет [он] 6 раз ездит в Орду и вносит не только нормальный «выход» данный, но и сверхурочные «запросы царевы», не считая многих даров хану и его вельможам. Историки по этому поводу считают нужным объяснять источники богатства московских князей их доходами от торговых пошлин в Москве, на великом транзитном пути, их хозяйственностью и скопидомством. Летописцы представляли себе дело иначе, подчеркивая, как после каждой поездки Калиты в Орду возрастала его требовательность к Новгороду Великому – взимание себе «закамского серебра» (старинных даней новгородских, на которые еще Андрей Боголюбский руку поднимал) и «запросов царевых» с Великого Новгорода. Характерно, что в эту пору и жалованные грамоты новгородские пишутся от имени великого князя Ивана Даниловича и вместе Великого Новгорода, а не от одного господина Великого Новгорода. Возникавшие против Москвы движения усмиряются силой «всей низовской земли» и помощью татарской, а попытки сопротивления Новгорода парализовались, например, в Торжке тем, что «не восхотеша чернь» поддаться боярской политике Новгорода. Тверь покорна Ивану после изгнания Александра Михайловича. Но на западе, где этот тверской изгнанник десять лет сидел в Пскове «от литовской руки», все грознее подымается эта литовская сила, особенно уже по смерти Калиты и Гедимина в 1341 г., когда там развернул свою энергичную политику по захвату русских земель Ольгерд Гедиминович.

Политика московских князей уже во вторую четверть XIV в. не удельная, а великокняжеская. Ее основа – в гегемонии над всей Великороссией восстановленной великокняжеской власти; ее цель – в объединении распоряжения военными и финансовыми средствами для борьбы с внешними врагами и утверждения внешней и внутренней безопасности. С 40-х гг. XIV в. началась вековая борьба Москвы и Литвы за Смоленск и вообще западные области, раскинувшаяся от Орды до Новгорода, от Твери до Нижнего, т. к. литовская политика вела ее не только оружием, но еще больше дипломатическими связями и интригами, часто весьма опасными для Москвы. Брожение враждебных объединений местных сил Великороссии, в котором когда-то Москва деятельно участвовала, принимает новый характер, потому что ищет опоры и сосредоточения в союзе с великими князьями литовскими.

Дальнейшее строение политического здания, заложенного Иваном Калитой, – дело главным образом митрополита Алексея и Дмитрия Донского. Время митрополита Алексея в княжение слабого Ивана Ивановича и в малолетство Донского особенно любопытно потому, что этот просвещенный ученик митрополита грека Феогноста едва ли не первый вдохнул в политическую программу Москвы новый дух церковно-религиозной идеологии, защиты православия от латинства и мусульманского полумесяца, идеологии, так пышно расцветшей в XV–XVI вв. К тому же это был выходец из придворной служилой среды, заложивший свою традицию в московском дворце. Крестник Ивана Калиты, близкий человек Семена Ивановича, правитель при Иване и Дмитрии, митрополит Алексей, оформив патриаршей грамотой утверждение в Москве митрополичьей резиденции, тесно связал свою церковную политику – борьбу за единство митрополии – с московско-литовской борьбой за западные области, а соединяя в своем лице правителя церкви и регента великого княжения, закрепил за московской политикой поддержку церковного авторитета во всех ее внутренних и внешних интересах.

В 70-х гг. XIV в. видим крупные успехи московской политики в договорах Дмитрия Донского с Рязанью и Тверью, которые признали старейшинство над собой великого князя, а великое княжение его вотчиной. Нижний еще раньше, после тщетной попытки соперничества, признал свое подчиненное положение. Борьба за объединение далеко еще не закончена, но ее программа развернута во всю ширь в прямой связи с назревшими задачами внешней великорусской политики – борьбы с Литвой и татарами за национально-государственную независимость. Тяжкие испытания, какие пришлось пережить Северо-Восточной Руси в дни Василия Дмитриевича, были результатом первых шагов в борьбе с татарами. После Куликовской битвы, для которой Дмитрию далеко не удалось сосредоточить все великорусские силы, Москва пережила погром Тохтамыша, затем силу Едигея. Но эти неудачи лишь на время пошатнули преобладание Москвы. Василий Дмитриевич овладевает прямой властью над Нижним и всей юго-восточной «украйной». Рязанские и тверские отношения Москвы за исход XIV и первую половину ХV в. сильно осложнены усилением Великого княжества Литовского при Витовте. При Василии, его зяте, Москва и сама-то заметно подчиняется литовскому влиянию, не в силах помешать окончательному подчинению Смоленска Литве, уступает по временам литовскому влиянию в делах Пскова и Новгорода. С другой стороны, во времена Василия Дмитриевича внутри слагавшегося Московского государства уже чувствуется та напряженность всех отношений, которая выясняла неприспособленность внутреннего строя Северо-Восточной Руси, всей организации ее сил, тем неумолимым потребностям, какие вытекали из ее международного положения. Ослаблению внешней силы Москвы в конце княжения Василия Дмитриевича соответствовала шаткость внутренних устоев, приведшая при Василии Темном к тяжкому кризису. Этот кризис внутренних отношений повторился еще раз, в ослабленном виде, при Иване III и тогда только получил окончательное и принципиальное разрешение.

Смута в среде Даниловичей московских, кроваво-суетливая, общим своим характером и самыми эксцессами жестокости и предательства, которых так много в ее перипетиях, свидетельствовала о ничтожестве ее принципиальных основ, о разложении и полном распаде каких-либо обычно-правовых традиций. Твердых правовых оснований не было для разрешения возникших споров, исход борьбы должен был создать новые факты и новые принципы – на смену разлагавшемуся строю отношений. Так мало было предыдущим историческим развитием добыто твердых результатов для построения надежных основ власти московских государей. Оно лишь обострило внутренние противоречия, расшатало прежние навыки и традиции, довело антагонизмы до озлобления, аппетиты до грубого разгула. В годы разразившейся семейной смуты над московским обществом пролетела буря распада старого строя отношений и воззрений. Быстрая смена удач и падений, захваты и переделы владений, убийства, ослепления, кровавые казни и предательства, интриги не только князей и бояр, но и гостей-суконщиков и старцев-монахов, предававших своих князей одного другому, татарские симпатии и союзы Василия вызывали в обществе жгучее недоумение. Характерны договоры между разными князьями, каких так много было – и заключено и тотчас нарушено – в эту пору. В них все меньше черт закрепления старых прав и притязаний, основанных на старине и пошлине, а больше произвола в продаже своей помощи за большие захваты владений, стремления перекроить в свою пользу политическую карту Великороссии.