Текст книги "Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство"

Борьба центростремительных и центробежных сил и интересов одинакова по всей Руси и дает сходные результаты, хотя и с решительными отличиями по условиям. Борьба старейшинства (единства распоряжения силами и средствами страны) и вотчинной «опричины» (стремление к независимости и полноте местной власти в формах землевладельческо-вотчинного владения) и их синтез – в территориальной власти патримониальной монархии – наполняет политическую историю и киевской, и удельной Руси, но, по мере «распада», арена ее развития быстро сужается. С падением Киева идет возвышение силы и влияния окраинных областей, живущих местными интересами. На юге Галицко-Волынское княжество, потеряв связи с северо-востоком, изнемогает в борьбе за объединение юго-запада. На северо-западе белорусские области постепенно сплачиваются с землями литовскими в Великое княжество Литовское. Черниговщина рассыпается в XIII в. на вотчинные атомы, частью стянутые к Брянску, затем к Смоленску, чтобы войти, наконец, в политическую систему Литовскую. В этих областях исторический процесс быстро мельчает, и более широкие отношения возрождаются лишь в постепенном внутреннем росте народной культурной особности, слагающейся в культурно-исторические типы украинской и белорусской народностей.

Иначе сложились судьбы севера. Тут также идет процесс распада, дробления, но развивается он позднее, чем на юге. До татарского нашествия политический быт северной Руси держит форму строя двух систем: системы Новгородской и Ростово-Суздальской. Господин Великий Новгород с обширными волостями и великое княжение Владимирское во главе Суздальщины тесно связаны между собой. Раскинувшись на транзитных путях из Северной Европы в Азию, от Балтики в Поволжье и к Уралу, они тесно сплетены историческими судьбами и в пору дотатарскую, и позднее, в XIII в., когда и высший политический титул севера отливается летописными текстами в формулу великого княжения Владимирского и Великого Новгорода, а занятие стола новгородского так тесно связано с положением великого княжения Владимирского, что приобретение одного без другого расшатывает, а утверждение на обоих укрепляет всю его позицию.

Несмотря на сильные внутренние раздоры, Ростово-Суздальская система сохраняет единство до гибели Юрия Всеволодовича на [р.] Сити. Падение Киева, замкнутость Галицко-Волынского княжества в делах южных обеспечивают князьям владимирским свободу от соперников в Новгороде, сильное влияние на Смоленск, покорность князей муромских и рязанских. Во внутреннем строе Суздальщина хранит старые формы – братство князей под старейшинством одного из них, их одиначество в делах внешних, в борьбе с финнами и болгарами или в поддержке преобладания над Новгородом. Сильное развитие боярства в духе отношений, какие в ту же пору наблюдаем, например, в Галиче, сломлено Всеволодом Юрьевичем, чтобы снова сказаться позднее, в ходе событий XIV–XV вв. В сущности, только хмара татарской силы, нависшая над русским северо-востоком, окончательно сломила эту старую жизнь Суздальщины, усилив и ускорив процесс ее внутреннего распада. Засорились пути поволжского торга, остановилось на столетие колонизационное движение и боевое наступление великорусской народности на восток.

В этом процессе вотчинного распада характерно вырождение княжого владения до уровня привилегированного землевладения, если только те или другие княжества (как Переяславль, Углич, Юрьев-Польский) не перейдут рано в руки более сильные, великокняжеские. Так, и Стародубье, и Белозерье быстро рассыпались на вотчинные атомы, приближая свое княжое владение к типу землевладения так называемых княжат позднейшего времени. Обычно-правовая основа этого вотчинного дробления столь же стара, как сама история князей Рюрикова рода: это крайнее развитие тех начал семейно-вотчинного княжого владения, с которыми встречаемся на первых же страницах русской истории, освобожденных от ограничения политической потребностью объединения сил, создавшей на время реальное значение «одиначества» и «старейшинства». Чистый, если можно так выразиться, тип вотчинного княжения, не входящего в большие политические комплексы или, по меньшей мере, слабо и внешне с ними связанного, можно искать, прежде всего, среди этих княжений в те недолгие промежутки, когда распались уже [более крупные] княжения, коих они часть составляли, но не совершилось еще их подчинение растущей Москве. Для большинства [из н]их такого промежутка вовсе нет, для многих – нет источников со сведениями об их судьбе и состоянии. А вотчинные княжения под московской властью – уже осложненное новыми условиями явление, черта скорее социального, чем политического быта Северо-Восточной Руси. Это положение вопроса крайне затрудняет точную оценку того утвердившегося в нашей историографии мнения, что для «вотчинных княжений» характерно так называемое «смешение государственного права с частным, гражданским» и что на них распространяются основные формы частно-правового распоряжения имуществом: продажа, передача по завещанию, отдача в приданое. Роль некоторых актов такого типа в технике московских «примыслов» может, скорее, представиться новообразованием, искусственно созданным московской силой, а древнейшие примеры, как передача Переяславля Москве или Ярославля Федору Ростиславичу (вместе с рукой ярославской княжны), имеют форму «дачи» города князю великим князем на съезде князей, притом в Переяславле не без участия жителей; т. е. формы [эти] старые, известные и из киевского периода.

Все это лишает меня возможности настаивать на «частно-правовом» характере княжого владения XIII–XIV вв. как сколько-нибудь сложившегося явления истории русского права, если только не видеть «частноправности» во всяком династическо-владельческом праве и тем более в самом принципе раздела отчины между князьями-наследниками. В этом смысле, конечно, все династическое право княжого дома в древней Руси построено на аналогии с семейно-наследственным правом населения. Но центр вопроса не тут: к землевладельческому (частно-правовому) все больше приближалось княжое право не столько в междукняжеских отношениях, сколько во внутреннем укладе отношений князя-вотчича к территории и населению его вотчинного княжения, о чем речь еще будет впереди.

Любопытнейший для историка продукт вотчинного распада Северо-Восточной Руси – великие княжения Суздальско-Нижегородское, Тверское и Московское, рядом с которыми стоит великое княжение Рязанское. Тут перед нами новообразования, историко-политические образования особого типа. В то время как другие отчины быстро мельчали, рассыпаясь чем дальше, тем больше на мелкие владельческие единицы, быстро терявшие значение сил политических, великие княжения Северо-Восточной Руси пошли по пути попыток сохранения цельности относительно крупных владельческих комплексов, с сохранением за ними известного единства и политической силы. Этот тип местного, или областного, великого княжения требует внимания не только потому, что стал колыбелью Московского государства, но и потому, что его организация и есть подлинная представительница удельного порядка в собственном смысле термина.

Общая историческая черта Твери, Нижнего и Рязани в том, что они – каждый город по-своему – явились естественными преемниками тех или иных задач владимиро-суздальской политики прежнего времени. Отношения западные – к Швеции, Ливонскому ордену и Литве, восточные – к восточно-финским племенам и Поволжью, южные – к беспокойной степи не только не заглохли от ослабления Суздальщины как целого, а должны были скорее обостриться. Враждебные силы стали смелее, вызывали нужду в самообороне, не давая по крайней мере окраинным областям Северо-Восточной Руси покоя в ее распаде, вынуждая к напряжению сил, их организации на борьбу. Сильнее была опасность на западе, ярче сказались тут и последствия ее требований. Тверь Ярослава Ярославича и его потомков растет и зреет в сравнительно крупных задачах своей внешней политики – защите Новгорода и Пскова, все учащавшихся столкновениях с Литвой, сложных политических и торговых отношениях к Новгороду, Пскову, Смоленску. Собственные интересы Тверской земли делали Тверь естественным центром этой западной политики русского северо-востока. В конце XIII – начале XIV в., при Михаиле Ярославиче, сказывается сознание необходимости расширения территориальной и политической базы, на которую опирались силы, потребные для этой политики. Тверской князь делает ряд покушений на волости Новгородские, на Москву, на Нижний. Неудача этих попыток предрешила, что не Твери быть преемницей старых князей Владимирских и Александра Невского. Она расплачивается тяжкой борьбой за независимость и самое существование. Пришлось отступиться от большой политики, создавшей великое княжение Тверское, замкнуться в более узких, чисто местных интересах. Суздальское княжество, переродившись в великое княжество Нижегородское, просуществовало слишком недолго, всего каких-нибудь лет 40, и притом это краткое бытие его было слишком бурным, чтобы успел сложиться в нем определенный строй внутренних отношений. Исторический интерес этого княжения лежит в другой стороне его судьбы и положения. Территория Суздальско-Нижегородской вотчины потомков Андрея Ярославича сложилась не без колебаний. Волость Андрея сложилась из Суздаля, Нижнего Новгорода и Городца-Волжского, когда Андрей примирился с братом Александром в конце 50-х гг. XIII в. Сыновья Андрея считали эти города своей отчиной, хотя Городец отошел – не ясно когда, при великом князе Андрее, или по его смерти – к сыну Невского, Андрею Александровичу, которой в Городце и умер в 1304 г. Есть указания, что он овладел и Нижним Новгородом, но поздние, и трудно их проверить. По смерти его, Андреевичи Михаил и Василий владеют Суздалем и Городцом, вероятно, и Нижним, хотя последнее их владение не было, судя по крайне сбивчивым летописным известиям, спокойным обладанием. В борьбе между Москвой и Тверью Андреевичам приходилось терпеть похмелье на чужом пиру. Определеннее и значительнее становится история этой Суздальско-Нижегородской волости при Константине Васильевиче.

К середине XIV в. этот край начинает возрождаться. Прошли наиболее тяжкие времена татарщины, и жизнеспособность Северо-Восточной Руси переживает нарастающий подъем. Недавно проф. Любавский высказал гипотезу о том, что тяжкие удары татарских нападений после Батыева погрома вызвали «заметное захирение» средней и восточной частей Низовской земли и сдвиг ее населения к западу, обусловивший быстрый рост Твери и Москвы[83]83
  Любавский М. К. Возвышение Москвы // Москва в ее прошлом и настоящем. М., 1909. Вып. I. С. 70–71.


[Закрыть]. Гипотеза эта – не хуже (хотя и обоснована немногим, кроме общего рассуждения по поводу перехода преобладающей силы от Ростова, Суздаля, Переяславля к Твери и Москве), чем ходячая теория о массовом приливе на северо-восток населения с юго-запада. Она, несомненно, проще и естественнее объясняет явления, чем эта последняя, построенная на крайне искусственных и произвольных соображениях. М. К. Любавский мог бы и еще полнее обрисовать тяжкое положение восточной и северо-восточной полосы данной области, если бы указания на татарские опустошения и разорения связал с усилением, накануне Батыева прихода, опасности от объединившихся мордовских племен, с которыми князьям XIII и XIV вв. пришлось вести почти непрерывную борьбу. Эта борьба не меньше, чем столкновения с поволжскими татарами, придала Нижнему Новгороду исключительное стратегическое значение, а его пограничное положение на рубеже русского и инородческого миров рано развило его значение торгового центра.

В середине XIV в. это значение Нижнего Новгорода выступает уже явственно, несмотря на отрывочность дошедших до нас известий. Сюда, в Нижний, переходит князь суздальский Константин Васильевич, и с его времени в летописях идет речь о великом княжении Нижегородском. Ему суждено было начать возрождение великорусского движения на восток, остановленного условиями предыдущей эпохи. Летописное предание, сохраненное «Нижегородским летописцем», приписывает ему роль колонизатора Нижегородской области: «и повелел Русским людям селиться по Оке и Волге и по Кудме рекам, на Мордовских селищах, где кто хощет»[84]84
  Нижегородский летописец / работа А. С. Гациского. Нижний Новгород, 1886. С. 2–3.


[Закрыть]. Его волость – с Нижним, Суздалем, Городцом, Бережцом на усть-Клязьме, Юрьевцем-Поволжским и Шуей – стала опорным пунктом для дальнейшего движения и обороной для внутренних областей Великороссии. При смерти [князя] Симеона Московского (1353 г.) Константин Васильевич чувствовал себя настолько окрепшим, что даже «сперся о великом княжении» с Иваном Ивановичем, нашел даже поддержку новгородцев, но хан отдал великое княжение Москве. Через два года соперники помирились: «князь велики Иван Ивановичь взя любовь со князем Констянтином Васильевичем суздальским»[85]85
  Полное собрание русских летописей. СПб., 1885. Т. Х. С. 228, 6863 г.


[Закрыть]. Значение Константина Васильевича подчеркивается и тем, что Ольгерд, великий князь Литовский, выдал дочь за его сына Бориса. Княжение [впоследствии] перешло к его [другому] сыну – Андрею, который признал Ивана московского старшим братом и выполнил, по-видимому, ряд отца, допустив вокняжение братьев – Дмитрия в Суздале, Бориса в Городце. Но это не повело еще к вотчинному распаду: Андрей до конца жизни остается князем суздальским и Новгорода Нижнего, и городецким. В 1359 г. татары сделали попытку противопоставить его московскому князю, но, по не очень, впрочем, надежному рассказу, он «про то не ялся»; борьбу с Дмитрием московским начал, вооружившись ханским ярлыком, брат его Дмитрий Константинович суздальский. Борьба эта, несмотря на сочувствие Великого Новгорода, принявшего Дмитриевых посадников, кончилась миром, союзом с Москвой и покорностью ей. В 1364 г. Дмитрий Константинович сам отказался в пользу Москвы от ярлыка ханского. За то, по смерти Андрея, московская сила поддержала его при попытке брата Бориса перехватить у него Нижний.

Дмитрий Константинович стал великим князем Нижегородским, передав Суздаль сыну (Василию Кирдяпе), а Борис остался при своем Городце. Этот Дмитрий усилил Нижний построением каменного Кремля. При нем ярко выступает значение Нижегородского княжества как восточного форпоста Руси. Нижегородские князья отбивают набег Булат-Темиря (1367 г.), терпят, отбиваясь по силе, набеги татар Мамаевых, нападение царевича Арапши, принесшее сильное разорение Нижегородской области. В 1378 г. Нижний сожжен татарами, и трудность положения заставляет князей отсутствовать на Куликовом поле (послав туда только полки свои), смиряться перед Тохтамышем. Зато суздальско-нижегородские князья, отчасти опираясь на Москву, успешно наступают на камских болгар и на мордву. В 1375 г. Дмитрий Константинович поднял поход на болгарских князей вместе с московскими полками, – и князи болгарские «добили челом» великому князю и тестю его князю Дмитрию Константиновичу «двема тысячма рублев, а ратем их тремя тысячма рублев», и приняли к себе таможника и даругу великокняжеского. Упоминание о таможнике связывает это известие с указаниями на развитие торга нижегородского, за который Нижний Новгород расплачивался набегами ушкуйников, грабивших купцов, нападая на Нижний и по Волге до самой подчас Астрахани. За набеги мордве князья мстили походами, которыми «всю землю их пусту створиша», и прочищали все дальше колонизационные и промысловые пути.

Все эти черты несколько освещают, что подняло на время силу и значение великого княжества Нижегородского. Напряженность всего положения поясняет и то, почему после первых раздоров братья Константиновичи далее действуют вместе. Бориса видим в походах вместе с сыновьями Дмитрия; он в 1372 г. строит крепкий городок Курмыш на берегу Суры и т. п. По смерти брата в 1383 г. Борис получил ярлык на великое княжение Нижегородское и сел, урядившись с племянниками («в мире и в любви») «на отчине и дедине своей в Суздале и в Нижнем Новегороде и на Городце»[86]86
  Полное собрание русских летописей. СПб., 1897. Т. XI. С. 84.


[Закрыть]. Но «братаничи» его недолго мирились с его старейшинством. Когда (1387 г.) Василий Кирдяпа вернулся из Орды, где его долго держали заложником, он получил ярлык на Нижний и вместе с братом Семеном Суздальским согнал с помощью московского Дмитрия дядю на Городец. По смерти Донского Борис вернул себе Нижний, но ненадолго. Великий князь Василий Дмитриевич решил покончить с нижегородскими смутами. Судьба Нижнего предрешалась его важным значением и ролью передового поста великорусской силы и великорусских интересов, для которых Москва уже определилась как руководящий центр. В 1392 г. Василий Дмитриевич получил себе от хана Нижний и Городец, заточив Бориса с женой, детьми и думцами. На другой год великий князь пошел на Дмитриевичей суздальских, и те побежали от него в Орду к царю Тохтамышу. Кирдяпа через девять лет умер в Городце, видимо, смирившимся подручником. А Семен пробовал раза два наводить на Нижний казанских татар; скрывался в «Мордве» и кончил жизнь в Вятке, смирившись перед Москвой. Потомки Кирдяпы сидели смирно на Суздале и его волостях подручными князьями, и от них пошло многоголовое княжье суздальского происхождения, игравшее видную роль в рядах московского боярства. Вспышки старой памяти о былой владельческой самостоятельности в их среде встретятся нам позднее.

Что же такое великое княжение Нижегородское? По-видимому, простой исторический рецидив от вотчинного распада – к временному одиначеству князей этой земли под старейшинством великого князя Нижегородского. Оно держалось, потрясаемое от времени до времени раздорами, выраставшими на почве борьбы за старейшинство, к которому Дмитриевичи, например, пытаются применить вотчинный принцип; держалось до тех пор, пока его питали напряжение самообороны и попытки колонизационного творчества, и пало, оставив после себя развалины мелкого вотчинного княжого владения, когда его центр и его задачи перешли в другие, более сильные руки. Нового компромисса между тенденциями политического единства великого княжения и вотчинного владения его частями (для младших князей) тут так и не выработалось, не успело выработаться.

Временно и ненадолго поднялось значение великого княжества Нижегородского на востоке старой Ростово-Суздальской области в XIV в. Причина тому в притоке сюда русской силы на возобновление колонизационного движения, наступательной борьбы с финскими племенами, с мордвой, новое постепенное оживление торговли с Прикамьем, средним и нижним Поволжьем. В этом историческом значении своем великое княжество Нижегородское является носителем традиции восточной политики Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского, Всеволода III и прокладывает заново пути [для] ее возрождения в деятельности московских государей XV и XVI вв. Но оно было слишком окраинным, слишком подверженным ударам татарского мира, чтобы из форпоста восточно-русской силы стать ее организационным центром. Покушения нижегородских великих князей на великое княжение Владимирское были слишком ничтожны и безнадежны. Быть может, в них надо видеть верное сознание необходимости для большого дела иметь опору в центральных областях Северо-Восточной Руси. Как бы то ни было, эта необходимость не замедлила отдать и задачи, какие преследовало нижегородское великое княжение, и его самого в те руки, которые постепенно сосредоточили силы великорусского центра, – в руки Москвы.

Аналогичное значение для западной политики и западных отношений Северо-Восточной Руси имело в ту же пору великое княжество Тверское. Его рост и расцвет, как и раннее падение, также обусловлены трудностями и выгодами окраинного положения на данной исторической территории.

Времени основания Твери не знаем. Первое упоминание о ней находим в рассказе о событиях 1209 г. Ее первоначальное значение – укрепленного пункта при слиянии Тверцы и Волги – наводило некоторых исследователей (Беляев, Борзаковский)[87]87
  Беляев И. Д. Русская земля перед прибытием князя Рюрика в Новгород // Временник Императорского Московского общества истории и древностей российских. М., 1850. Кн. 8. Отд. I. С. 87. Борзаковский В. С. История Тверского княжества. СПб., 1876. С. 14–19.


[Закрыть] на мысль, что Тверь основана новгородцами в связи с положением на Тверце Торжка. Они указывали, что еще в [уставной] грамоте князя Всеволода Мстиславича церкви св. Иоанна на Опоках, в 30-х гг. XII в., упомянут среди купцов Новгородской области «тверской гость»[88]88
  Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права. 3-е изд. Киев, 1885. Вып. I. С. 236.


[Закрыть]. Если бы признать это упоминание принадлежностью первоначальной редакции Всеволодова устава, то древность Твери значительно увеличилась бы. Но оно может быть и прибавкой того времени, когда торг между Новгородской и Тверской землями был по договорам «без рубежа». С XIII в. Тверь – пограничное укрепление Суздальской земли, опорный пункт действий суздальских князей против Торжка и новгородцев.

Особого князя Тверь получила в 1247 г., когда великий князь владимирский Святослав Всеволодович посадил племянников своих Ярославичей по городам, «якоже бе им отец урядил Ярослав»[89]89
  Летопись по Лаврентиевскому списку. 3-е изд. СПб., 1897. С. 448.


[Закрыть]. Тверь стала вотчиной Ярослава Ярославича и его потомков. После смуты в братьях Ярославичах, вызванной их разногласиями по вопросу об отношении к татарам, Ярослав с 1258 г. утвержден ханом и княжит на Твери под рукою великого князя Александра Ярославича, ходит в походы по его «посылке», а по его смерти получил ярлык на великое княжение Владимирское, занял с 1266 г. и стол новгородский, ведя до кончины своей в 1271 г. великокняжескую политику в духе Александра. Примирение с ханской властью дало ему возможность пользоваться татарской военной силой в защите Новгорода и Пскова от западных соседей, великокняжеское достоинство– объединять князей Северо-Восточной Руси и для этих походов, и для смирения Великого Новгорода. Все учащавшиеся столкновения с Литвой, торговые и политические связи с Новгородом, Псковом и Смоленском выдвигали Тверь как естественный центр этой западной политики великорусского северо-востока. Она совпадала с собственными интересами Тверской земли. Ярослав – глава северного улуса ханского и на стол новгородский садится по договору с Новгородом, но опираясь на низовские силы и в присутствии ханских послов.

Однако властное положение это не закрепилось за его потомством. Из двух его сыновей старший, Святослав, был местным тверским князем, с трудом лавируя между Василием Ярославичем и потомками Александра Невского в их борьбе за Владимирское великое княжение и Новгород. Умер Святослав в 80-х гг. XIII в. без потомства. Тверским князем стал второй Ярославич, Михаил. Задачи западной политики с неизбежностью толкают его на более широкую историческую сцену. Их разрешение требует объединения все более значительных сил, а бессилие владимирского центра выступает все очевиднее. Характерен, например, набег Литвы 1286 г. На отражение его поднялись не только тверичи с зубчанами и ржевичами, но и новоторжцы, и волочане, и москвичи с дмитровцами. Точно так же и дела новгородские, и защита западных окраин от шведов или немцев – дело всей Низовской земли. Вопрос о том, кто объединит руководство всеми этими отношениями и нужные для того силы, создал при Михаиле соперничество Твери с Москвой. На первых порах – пока великим князем владимирским был Андрей Александрович – младшие князья-вотчичи иногда объединяются против него, иногда служат ему друг против друга. Михаил тяготился великокняжеской гегемонией, еще в 1288 г. не хотел «поклонитися великому князю Дмитрию»[90]90
  Полное собрание русских летописей. СПб., 1863. Т. XV. С. 406.


[Закрыть]. Но по смерти Андрея (1304 г.) Михаил, поддержанный не только своими, но и боярами умершего великого князя со знаменитым Акинфом во главе, сам стал на великое княжение. Его деятельность как великого князя интересна в том отношении, что он первый стремится стать против развившегося распада Суздальщины, притом пытаясь построить ее единство на ломке вотчинной самостоятельности ее частей-княжений. Эти попытки Михаила, хоть и неудавшиеся, свидетельствуют о нарастающем сознании, [того] что для большой политической силы необходимо широкое территориальное основание.

Насколько почин такой политики принадлежал самому Михаилу, а насколько его сотрудникам-боярам, решить, конечно, трудно. Но вероятнее второе, т. к. агрессивные шаги против Москвы и волостей Новгородских начаты боярами без Михаила, пока он был в Орде, добывая ярлык; сквозь отрывочные и сбитые редакциями московских сводов известия выступает деятельная роль боярина Акинфа, погибшего при попытке отнять у московских князей Переяславль. Два нападения Михаила на Москву, 1305 и 1308 гг., были также отбиты, и в 1311 г. Михаил пытается захватить Нижний, в явном расчете на овладение обоими концами всей великорусской системы. На этот раз его замыслы были разбиты мечом духовным. Митрополит Петр недаром получил славу святого патрона города Москвы. Митрополит остановил поход своим неблагословением; Михаилу пришлось распустить рать и в трехнедельных переговорах с владыкой бить челом о разрешении от духовной кары. Эта своеобразная Каносса тверского князя разрушила его широкие планы. Теперь его положение заколебалось по всей линии. Во время поездки в Орду (к новому хану Узбеку) отложился Новгород, изгнавший наместников Михаила, чтобы призвать к себе Юрия Даниловича московского. И хотя Михаил получил ярлык на великое княжение Владимирское, стало быть, возможность подкрепить свои тверские войска силами «Низовския земли», и татарскую помощь, [а затем] смирил Новгород, захватил Юрьева брата Афанасия и наместника князя Федора Ржевского, – новгородцы продолжали борьбу поддержкой Юрия в Орде. По-видимому, этой поддержкой многое объясняется в успехах Москвы у хана, а наши обычные рассуждения о богатстве московских князей должны быть несколько исправлены указанием на крупную денежную помощь от богатого торгового города. Юрий, породнившись с ханом женитьбой на сестре его Кончаке и опираясь на поддержку влиятельного Кавгадыя, приобрел и ярлык на великое княжение, и татарское войско. Известно, как сгубила Михаила победа над врагом, плен и смерть Кончаки. Тверской князь казнен в Орде в ноябре 1318 г.

Михаил оставил четверых сыновей: Дмитрия, Александра, Константина и Василия. К сожалению, до нас не дошла его духовная, о которой в его житии есть прямое известие: прощаясь с сыновьями во Владимире перед последней поездкой в Орду, Михаил «отпусти их во свое отчьство, дав им ряд, написав грамоту, разделив им отчину свою»[91]91
  Там же. СПб., 1856. Т. VII. С. 192.


[Закрыть]. Вотчинами внуков Михаила были: Александровичей – Холм и Микулин; Константиновичей – Дорогобуж; Васильевичей – Кашин. Видимо, таков и был Михайлов «ряд». Но при сыновьях его этот раздел еще мало отразился на единстве великого княжества Тверского. Им только намечалось разложение тверской силы, но тяжкое внешнее давление растущей Москвы еще поддерживало на некоторое время его единство.

С великим княжением Владимирским руководство общерусскими отношениями перешло к Юрию московскому, ему принадлежит первая роль в отношении к Орде, в Новгороде, в его обороне от шведского соседа. Тверские князья чувствуют потребность в какой-либо новой опоре, и в 1320 г. состоялся брак Дмитрия Грозные Очи с Марьей Гедиминовной, наметивший дальнейшее тяготение Твери к Литве. Впрочем, при Гедимине дела еще исторически молодого Великого княжества Литовского не настолько сложились сами в себе, чтобы это свойство сразу повлияло на дела между Москвой и Тверью. Зато в том же году Константин Михайлович женился на московской княжне Софье Юрьевне. По-видимому, брак этот послужил поводом для Юрия добиваться признания за собой реального старейшинства от князей Тверской земли, особенно от кашинского князя. Через год тесть идет на зятин Кашин и заставляет тверских князей выдать себе 2 тысячи рублей «выхода» татарского, судя по размеру суммы, со всей земли тверской. Эта попытка Юрия взять в свои руки «знание Орды» [т. е. контакты с ханом. – Ред.] за тверское княжество встревожила Дмитрия, и он воспользовался тем, что Юрий с полученным серебром отправился в Новгород, избегая встречи с ханским послом и, вероятно, чтобы увеличить свой сбор «выходом» новгородским, а затем явиться в Орду с большой данью хану, помимо его послов. По крайней мере из Новгорода Юрий поехал в Орду, везя «серебро», но по дороге был ограблен Александром тверским, а Дмитрий тем временем уже явился в Орду с жалобой хану, что его (хана) «выход» отнят у Твери Юрием. Гнев хана лишь отчасти был рассеян Иваном Калитой, который также был в Орде. Юрию пришлось ехать к хану для ответа, а Дмитрий получил ярлык на великое княжение и снова поспешил в Орду поддерживать свои обвинения, но, не дождавшись суда ханского, убил Юрия и сам погиб (1325 г.) жертвой такого самоуправства, казненный по ханскому приказу.

Однако ярлык на великое княжение достался его брату Александру, а не князьям московским. Дмитрий Михайлович умер бездетным, и его место занял брат Александр как великий князь владимирский и тверской, и новгородский. Заплатив за ярлык тяжелой данью, Александр через два года потерпел полное крушение, когда в 1327 г. тверичи избили татар, прибывших с Шевкалом, убили и его самого, двоюродного брата ханского. Это событие целиком использовал Калита, поспешив в Орду (конюхи татарские бежали в Москву от погрома). Характерны московские редакции рассказов о Шевкаловой гибели. Тут, с одной стороны, дело изображается так, будто Александр руководил избиением татар, а с другой – будто Иван Данилович поехал в Орду не сам, а только по зову хана[92]92
  Там же. СПб., 1851. Т. V. С. 217; Т. VII. С. 200; Т. X. С. 194.


[Закрыть]. Вернулся он с большим татарским войском для наказания Твери. Дело это было поручено ему вместе с князем Александром Васильевичем суздальским. Между ними, по свидетельству источника, вошедшего в состав списков Новгородской I летописи («А се князи русьстии»), хан разделил великое княжение, притом так, что Ивану Калите назначил Новгород и Кострому, «половина княжениа», а Александру суздальскому дал город Владимир и Поволжье[93]93
  Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку. СПб., 1888. С. 437.


[Закрыть]. Летописные своды к этому 1327/28 г. относят посажение Ивана Калиты на великом княжении, но помянутый источник к 1332 г., году смерти Александра суздальского, относит пожалование Ивана великим княжением «надо всею Русьскою землею, якоже и праотец его великий Всеволод Дмитрий Юрьевичь»[94]94
  Там же.


[Закрыть], т. е. восстановление единства великого княжения Владимирского и связанного с ним старейшинства. Передача Владимира суздальскому князю не может быть понята на основании этих известий как пожалование его великим княжением. Скорее, это любопытный по своей исключительности пример отделения «старейшинства от места» или места от старейшинства, раздробленного, а фактически оставшегося в руках Калиты. Александр Михайлович ушел в Псков, его братья с матерью бежали в Ладогу. Тверское княжество подверглось страшному разорению, не меньшему, чем Батыев погром.

По уходе татар вернулся на Тверь Константин Михайлович и «начаша помалу збирати люди и утешати от великиа печали и скорби»[95]95
  Полное собрание русских летописей. Т. Х. С. 195.


[Закрыть]. Брат Александр потом называл его «наставником и собирателем отчины, о нем же утвръдишася людие по рати сей». Видимо, с трудом удалось Константину уладить отношения, примирив с собой хана, к которому он ездил в 1328 г. вместе с Калитой (вероятно, получившим в эту поездку великокняжеское старейшинство), и успокоить анархию в Твери; но по его возвращении «бояре и слугы в Твери и люди, избывше от безбожных татар, утвердишася о нем», и стал он «княжити тогды тихо и мирно»[96]96
  Там же. С. 209; Т. XV. Стб. 417.


[Закрыть].