Текст книги "Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство"

Настоящим «создателем» Московского государства считают Ивана III Васильевича. Он подвел итоги политической работе предков, закончил недостроенное здание, развернул его международный фасад, начал по-новому, как полновластный хозяин, его планомерную систематическую внутреннюю отделку.

Предыдущее изложение имело целью подготовить учет того наследия, какое досталось Ивану Васильевичу. А наследство это в конечном итоге весьма сложно. Иван Васильевич с начала 50-х гг. XV в. – великий князь, участник власти и политики отцовской, в период ликвидации той смуты, которая так бурно тряхнула Москвой, расшатала с поруганием столько старых традиций и отношений. Время ликвидации пережитых потрясений приносит много нового, непривычного. Последние моменты смуты накопили особенно много раздражения с обеих сторон. Если вообще в ее перипетиях много черт разрыва со старыми традициями и своеобразного политического цинизма, то в проявлениях нарастающей власти московских государей 50-е гг. XV в. – эпоха, которой подготовлен облик «грозного царя», осуществленный двумя Иванами «грозными», третьим и четвертым, и тем Василием [III], про которого барон Герберштейн говорил, что он властью «превосходит» едва ли не «всех монархов всего мира»[229]229
  Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908. С. 20.


[Закрыть].

Положение великого князя московского к началу княжения Ивана III определено в духовной, составленной Василием Темным незадолго до кончины, постигшей его в марте 1462 г.[230]230
  Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. М., 1813. Ч. 1. № 86.


[Закрыть] По форме это традиционный, семейно-вотчинный отцовский «ряд». Мало того, определение семейных отношений стоит вполне на почве старых традиционных воззрений. Дети великого князя – Иван, Юрий, два Андрея и Борис – «приказаны» матери-вдове, великой княгине Марье Ярославне, с наставлением: «а вы, мои дети, живите за один, а матери своее слушайте во всем, в мое место, своего отца», и далее: «а вы, дети мои, слушайте своее матери во всем, а из ее воли не выступайте ни в чем, а который сын мой не имет слушати своее матери, а будет не в ее воле, на том не буди моего благословенья». Власть материнская должна опекать отношения, какие ряд отцовский устанавливает между сыновьями-братьями. Но как установлены эти отношения?

По мере слияния московской вотчины с великим княжением Владимирским в духовных [грамотах] тускнеет отчетливое представление о «разделе», исчезает формула: «а се есмь им раздел учинил». Духовная Василия Темного завершает помянутое слияние, и к ее содержанию лишь с большой натяжкой применимо понятие «вотчинного раздела», оно – сложнее. Отличительной особенностью этой духовной я бы назвал отсутствие цельности ее правового содержания, нарушенного разнородностью тех объектов владения и властвования, каких оно касается. Старший сын Иван Васильевич получает по благословению отца «отчину Великое княженье», причем территория великого княжения Владимирского уже не отличается от того, что я раньше называл великокняжеским уделом московским. Города, назначенные Ивану, тут так перечислены: «треть в Москве», Коломна, Владимир, Переяславль, Кострома, Галич, Устюг, земля Вятская, Суздаль, Новгород Нижний, Муром, Юрьев, Великая Соль, Боровск, Суходол, Калуга, Алексин – все это с «волостьми, с путьми, и с селы» и со всеми пошлинами. Такой состав территории не имеет прошлого; прежний великокняжеский удел разбит, ибо Можайск отдан второму сыну Юрию, зато часть прежних удельных владений (Боровск, Суходол) вошла сюда. Не думаю, чтобы было правильно назвать эту территорию «уделом» старшего сына, в старом, строгом смысле слова. Перед нами вотчина государя великого князя, рядом с которой стоят уделы младшей братьи.

Этих уделов четыре: Юрий получил Дмитров и Можайск, Медынь и Серпухов, да ряд волостей сверх тех, что составляли уезды этих городов; за ним подтверждаются и те земли, что дала ему по духовной великая княгиня Софья Витовтовна; Андрей Большой получает Углич, Бежецкий Верх и Звенигород, Борис – Ржеву, Волок и Рузу; Андрей Меньшой – Вологду с Кубенскими и Заозерскими волостями. За всеми князьями утверждаются полученные ими от Софьи Витовтовны земли, а за Борисом то еще, что ему дала Марья Федоровна Голтяева, мать князя Василия Ярославича боровского. Княгиня-вдова получает Ростов «до живота» («а князи ростовъские» держат то, чем при Василии Васильевиче владели), с тем, что и он по ее смерти перейдет к Юрию, и сохраняет свои «купли» – городок Романов и все села, какие накупила, да еще несколько доходных владений в разных уездах, – купли утверждены за ней с правом распоряжения по духовной, остальное «до живота». Чересполосица всего вообще наделения вызывает указание, что к княгине тянут «судом и данью» все ее села и волости, и «которым… детем своим [великий князь] села подавал, в чьем уделе ни буди, ино того и суд над теми селы, кому дано».

Таковы уделы. Москва – в сложном разделе по годам: треть Ивану Васильевичу; Юрию «год в Москве», что был Константина Дмитриевича, да еще треть, бывшая Владимира Андреевича, вместе с Андреем Большим – «по половинам, а держати по годом»; Борису – год княж Иванов Можайского; Андрею Меньшому – год княж Петров Дмитриевича. Тамга московская делится по третям – треть Ивану Васильевичу, а две другие – «по половинам» – Юрию с Андреем Большим и Борису с Андреем Меньшим, с выделом из всех третей половины княгине, до ее «живота». Относительно уделов в духовной сказано: «а по грехом, у которого у моего сына вотчины отоймется и княгиня моя уймет у своих сынов из их уделов, да тому вотчину исполнит, а дети мои из ее воли не вымутся». Выморочности удела духовная не предполагает, но сохранение в силе правила о его разделе между братьями доказано последующими событиями.

Такова одна сторона духовной Василия Темного – архаическая. К ней можно отнести и еще одну статью: «приказ» княгини-вдовы и сыновей (Ивана и Юрия и меньших) королю польскому и великому князю литовскому Казимиру, чтобы он «печаловался» ими по совести («на Бозе и на нем на моем брате, как ся учнет печаловати»), со ссылкой на «докончальную грамоту». Влияние семейных связей на международные отношения в старой Руси у нас вовсе не обследовано. Оно было очень сильно с древнейших времен и до середины XV в., проявившись весьма сильно в зависимости Василия Дмитриевича от его тестя Витовта, которому он в своей духовной тоже «приказывал» печалованье о сыне и вдове-княгине, согласно его докончальному обещанию. Так и Василий Темный ссылается на договор с Казимиром (40-х гг.), где читаем: «а учинит ли Бог так, мене [Василия] возьмет с сего света наперед, а ты [Казимир] останешь жив, и тобе моим сыном, князем Иваном, печаловатися как и своими детьми, и моими детьми меньшими».

Статья о переделе относилась ли к владениям великого князя в том смысле, что мать имела права по нужде унять и из них часть для восполнения отчины младшего князя, потерпевшего ущерб владений удельных? Вопрос спорный не в том смысле, чтобы о нем спорили современные историки, а в том, что он, видимо, был спорным для Васильевичей московских и не мог не стать спорным ввиду слияния великого княжения со старой вотчиной московской. Василий Темный, определяя заново и вне традиционного уклада уделы сыновей, произвел, по существу, не раздел наследства, а выдел из общей массы владений, которых основная часть осталась в непосредственной власти великого князя, долей для его братьев. Это момент, когда, можно так сказать, историческая жизнь ставила ребром вопрос о возможности сохранить семейно-вотчинный характер династического владения при все нараставшей потребности политического единства. И борьба из-за этого вопроса не замедлила вспыхнуть между сыновьями Василия Темного.

Но в духовной его есть и другая сторона, отразившая новый момент роста политического значения великого князя, которое плохо вязалось с его положением как сочлена в семейно-вотчинной группе. Вглядываясь в территориально-политическое содержание духовной, естественно подчеркнуть две черты. Перед нами относительно обширный круг владений великого князя. Его естественно, в духе языка того времени, назвать государством Московским – вотчиной великого князя. А рядом – уделы младшей братьи (Михаила Андреевича, а также вотчинные княжества князей ростовских и ярославских), к которым примыкает Верейский удел, еще же дальше – другие севернорусские «государства»: Тверское, Рязанское, Псковское и Новгородское. Только первое – Тверское – формально сохранило «равное братство» с Москвой; над остальными к концу правления Василия Васильевича сильно окрепла власть великого князя. Взятая в целом Северная Русь представляла картину весьма пестрого состава своей политической территории. Но политическое главенство над нею великого князя Московского было бесспорно, т. к. и Тверь приняла обязательство «хотети добра» Москве во всем в Орде и на Руси, и защищать ее всею силою против литвы, ляхов и немцев, пользуясь взаимно московской защитой против всех врагов. Это окрепшее положение носителя великокняжеской власти не могло не отражаться и на внутренних московских отношениях. Кроме слияния великокняжеского удела с территорией великого княжения, оно дало духовной Василия Васильевича еще некоторые черты. Так, рядом с указанием на значение княгини-матери как главы семьи «в место отца» стоит веление всем сыновьям «чтить и слушать своего брата старейшого Ивана в мое место своего отца» – сохранена та двойственность главенства, которую встречаем еще в духовной Дмитрия Донского. По форме старина сохраняется и в объединении финансовых средств великого княжения с перспективой, что если «переменит Бог Орду», то княгиня и все князья-братья «возмут дань собе с своих уделов, а… Иван в то не въступается». Но в раскладке дани есть любопытная новость: «а как почнут дети мои жити по своим уделом, – пишет Василий Васильевич, – и моя княгини, и мой сын Иван, и мой сын Юрьи, и мои дети пошлют писцев, да уделы свои писци их опишут по крестному целованью, да по тому письму и обложат по сохам и по людем, да по тому окладу моя княгини и мои дети и в выход учнут давати сыну моему Ивану с своих уделов». Это – введение нового порядка раскладки дани, сходившейся в великокняжескую казну для «выхода» татарского. В духовной Донского находим установление определенных окладов в суммах рублей для каждого удела. Духовные Василия Дмитриевича определяют дань с владений великой княгини-вдовы «по расчету, что ся иметь», но ее владения– не удел, и сомнительно, чтобы под этот «расчет» можно было подставить представление об обложении «по письму», «по сохам и по людям». Это требование упорядочить обложение получает, кажется мне, особую многозначительность, если мы вспомним, что в эти годы Москва фактически не знает татарской власти над собой. Как же понять ту предусмотрительность в организации сбора дани на уплату «выхода» ордынского, какую встречаем в духовной Василия Темного? Она, конечно, освещается представлением, что «если Бог переменит Орду», то дань остается в силе, но идет в казну владетельных князей. Но выдача дани великому князю по определенному окладу так поставлена в грамоте, что «перемена» Орды означает, как будто, только мечту о будущем избавлении. Так обычно понимают эту статью. Но едва ли подлежит сомнению, что правило это касалось не только будущего, но и настоящего. Например, в духовной Донского читаем, что сбор дани с уделов по окладу происходит лишь в тех случаях, «коли детям моим взяти дань на своей отчине», подобно тому, как и новгородцы обязались, по Яжелбицкому договору, вносить «черный бор» не периодически, а «коли приведется взяти». И тут, стало быть, сохраняется старая тенденция вотчинного владения уделами, резко противоречащая назревшим потребностям объединения великорусских сил и определившегося на совсем других началах политического значения великого князя. И опись писцов, судя по способу выражений, едва ли не раздельная: писцы каждого князя описывают его удел («уделы свои писци их опишут»).

В общем, содержание духовной Василия Темного представляется более традиционным по пониманию междукняжеских отношений, чем соответствовало бы фактическому положению дел и распределению сил. Было бы большой смелостью объяснять энергию политики Василия Темного за последнее его десятилетие соправительством Ивана Васильевича: ведь великий князь-сын был еще ребенком, родившимся 22 января 1440 г. Но он вырос в этой боевой атмосфере, приобщенный с восьми лет к походам и представительству, с начала 50-х гг. – великий князь. Люди в старину зрели раньше и раньше в жизнь вступали. Двенадцати лет Иван Васильевич был обвенчан с Марией Борисовной тверской, восемнадцати лет он уже отец царевича Ивана (молодого). За время соправительства двух великих князей вокруг Ивана должна была сложиться правящая среда, участница деятельности Василия Васильевича, и с нею он начал в 1462 г. свое самостоятельное правление.

Вся политика Ивана Васильевича по отношению к удельным князьям-братьям родным и дальним, к «народоправствам» Великого Новгорода и Пскова, к Твери и Рязани – прямое продолжение того, что я выше назвал ликвидацией междукняжеской смуты Василием Темным, т. е. его политики 50-х гг. Начал Иван Васильевич с уделов Верейского и Ярославских княжений. На первых порах он возобновил со своим двоюродным дядей Михаилом Андреевичем договор, утверждавший за последним то положение, какое ему досталось при Василии Темном[231]231
  Там же. № 90.


[Закрыть]. Михаил признал старшими себя двух племянников, Ивана и Юрия. Андрея Большого – равным, остальных (Бориса и Андрея Меньшого) – младшими, обязуясь всю жизнь «хотети им добра» везде и во всем: притом договор этот наследственный: «и твоим детем с моими детми». За это московские князья обещают держать дядю «в братстве и в любви и во чти, без обиды», а князь великий – жаловать его, печаловаться им и его вотчиной и укрепляет за ним не только Верею и Белоозеро, вотчину по Андрее Дмитриевиче, но и пожалования Василия Васильевича «в вотчину и в удел» – Вышегород с Плеснью. Михаил Андреевич сохраняет право самостоятельного управления, но обязуется идти без ослушания, куда его пошлет князь великий, и не иметь самостоятельных сношений и договоров. Этот договор устанавливает признание Михаилом и его потомством прав на великое княжение детей Ивана Васильевича: великое княжение – вотчина Ивана Василевича, вотчина и для его нисходящих потомков. В этот момент у Ивана Васильевича был один сын Иван, но его имя является только в следующем договоре в формуле: «и тобе подо мною великого княженья не хотети, ни под моим сыном подо князем под Иваном, ни под моими детми, кого ми ещо даст Бог». Этот новый договор был заключен с Михаилом Андреевичем года через два после первого. Первая договорная грамота, хранившаяся у митрополита, «взята» назад, потому что «была дана ему… на Вышегород», т. е. практически ее суть была в подтверждении пожалования верейского князя Вышегородом «в вотчину», – «ино того деля и взята», как помечено на ее обороте. Новый договор закреплял возврат Вышегорода с рядом волостей великому князю. Этот договор дошел до нас в двух редакциях. Сперва отличие сводилось к отказу от Вышегорода, к вставке имени Ивана Ивановича, да гарантии уделов всех Васильевичей от подыскиванья со стороны князя Михаила и его детей. Но грамота, выданная в этом виде, была у него взята обратно, «а новая ему дана, что он подо всею братьею Великого князя в молодших». Михаил Андреевич вынужден признать, что и младшие братья великого князя, Борис и Андрей Меньшой, будут держать его «собе братом же молодшим»[232]232
  Там же. № 92, 93.


[Закрыть]. Прошло лет двадцать, и Иван Васильевич снова занялся верейскими делами. В 1482 г. великие князья Иван Васильевич и Иван Иванович заставили Михаила Андреевича «дать» себе «после своего живота» одну из его вотчин, Белоозеро, с волостьми и со всем, что к Белоозеру потягло, и Михаил Андреевич «грамоту свою» им на то дал, по-видимому, только за обещание «с тое отчины з Бела озера» душу его поминати[233]233
  Там же. № 113, 114.


[Закрыть]. Сделка, напоминающая «купли» Ивана Калиты, но была ли в данном случае денежная или иная какая компенсация – не указано, и сомнительно. За сделкой последовал договор, гарантировавший Ивану и его сыну (в будущем) Белоозеро от притязаний Михаила и его сына, а им – в настоящем и будущем – остальные вотчинные владения: Верею и Ярославец. На этом Михаил и сын его Василий Михайлович должны были крест целовать своему господину (так [он назван] уже в [договоре] 1465 г.), брату старейшему великому князю.

В следующем году Василий бежал в Литву; великокняжеская опала постигла его в связи со сложными отношениями, установившимися в московском дворце после второго брака Ивана Васильевича. По случаю рождения у него внука Дмитрия вскрылось, что Софья Фоминишна «много истеряла казны великого князя», без его ведома раздавая его драгоценности своей родне, брату Андрею [Палеологу] и племяннице Марье Андреевне, которую она выдала за Василия Михайловича. Гнев великого князя обрушился на молодых – приданое «царевны» конфисковано, им грозило «поимание», и Василий Михайлович с женой бежал к королю, еле уйдя от погони. Иван Васильевич не замедлил использовать гнев свой для своих государевых дел. Он «взял» Верею «в вине» князя Василия, которому, вероятно, отец предоставил Верею после его женитьбы, но пожаловал ею Михаила уже как не его, а своей вотчиной, в пожизненное держанье с тем, что она вернется великому князю по его смерти: Верейское княжество инкорпорировано этим договором территории великого княжения, вотчине великих князей московских. Михаил остался при своей вотчине Ярославце, но должен был и на нее выдать великому князю грамоту, что отдаст ее по смерти своей ему же[234]234
  Там же. № 118.


[Закрыть]. А умер он в 1485 г. До нас дошла его духовная, весьма характерная, между прочим, для оценки так называемых завещательных распоряжений удельными княжениями, сыгравших такую крупную роль в построении историками-юристами теории о господстве в старой Руси частно-правовых отношений в сфере княжого владения. Михаил Андреевич, конечно, «благословил-дал» свои вотчины великому князю – жеребий на Москве, и Ярославец с волостьми, и Белоозеро, чем он владел «до живота», выдав заранее грамоты на их уступку после себя великому князю; духовная только подтверждает старое соглашение, говоря «благословил-дал» в прошедшем времени, а не «благословляю-даю». Остальное содержание грамоты – перечень прижизненных и посмертных распоряжений разным недвижимым и движимым имуществом с целью избежать их нарушенья великим князем, который и назначается душеприказчиком. Верейское княжество воскресло затем как удел московский, но то было явление иного рода[235]235
  Там же. № 121; ср.: Пресняков А. Е. Образование великорусского государства. Очерки по истории XIII–XV столетий. Петроград, 1918. С. 420. Прим.


[Закрыть].

Изложил я всю эту историю с некоторой подробностью, потому что она во многом характерна. И прежде всего это отличный пример того пути, каким шло «собирание земли» государями московскими: от усиления великокняжеской власти над самостоятельными владельцами вотчинных княжений – к захвату в свои руки непосредственной вотчинной власти над их владениями и тем самым к подлинной инкорпорации их княжеств в территорию своего великого княжения. Затем договоры с Михаилом Андреевичем наглядно показывают, что это великое княжение – вотчина Ивана Васильевича и его детей, Ивана Ивановича и тех, кого ему еще Бог даст. Для братьев Ивана [III] оно уже не вотчина, по крайней мере, с его, Ивана Васильевича, точки зрения; но, несомненно, что эта точка зрения уже приобрела господство в строе владельческо-политических воззрений московского дворца. Однако рядом с этим сильны тут и семейно-династические представления. Иван Васильевич вносит в договоры возвышение всех братьев своих над двоюродным дядей, вотчичем верейским, и гарантию их уделов.

В деле верейском Иван Васильевич, прямой продолжатель политико-владельческой работы Калиты, идет теми же путями и к той же цели. Он увеличивает свои непосредственные великокняжеские владения, в которых московский старший удел уже слит с территорией великого княжения, и смотрит на эти владения как на вотчину своей личной семьи. В последнем отношении характерно появление в формуле гарантии великого княжения от чужих подыскиваний – наряду с сыновьями – великой княгини: «а под моим ти сыном под великим князем, и под моею великою княгинею, и под меньшими моими детьми всее моее отчины великого княженья блюсти, а не обидети».

Нечто новое – если только мы этим впечатлением не обязаны неполноте сведений о предыдущих временах – встречаем в ликвидации ярославских вотчинных владений. О деле этом узнаем, к сожалению, только из горькой записи местного книжника, которая всего полнее сохранилась в так называемом «Ермолинском летописце»[236]236
  Полное собрание русских летописей. СПб., 1910. Т. ХХIII. С. 157–158.


[Закрыть]. Тут под 1463 г. к известию об обретении мощей ярославских князей-чудотворцев Федора, Константина и Давида приписано: «сии бо чюдотворци явишася не на добро всем князем Ярославским: простилися со всеми своими отчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичю, а князь велики против их отчины подавал им волости и села; а из старины печаловался о них князю великому старому (т. е. Василию Темному) Алекси Полуектовичь, дьяк великого князя, чтобы отчина та не за ними была». Мы не знаем другого примера, более раннего, такого уничтожения местных вотчинных княжений путем принудительного их обмена на иные земельные пожалования великого князя. Но самый прием округления непосредственных владений великого князя, по отношению к меньшим земельным единицам, селам и деревням, путем обмена – был весьма обычен. Князь великий «менял» села с митрополитом и с младшими князьями по своему усмотрению, хотя соблюдалась обычно форма добровольного обмена. Иногда в наших грамотах предусмотрено право великого князя произвести обмен, если найдет нужным. Так, в духовной Василия Темного читаем: «а восхочет мой сын Иван у своего брата у Юрья выменити Коломенские села, и сын мой Юрьи те села ему променит, а Иван, сын, выменит у своего брата те села, а его не изобидит»; или в духовной Михаила Андреевича: «а будут те села (назначенные монастырям) и деревни надобе моему господину великому князю: и господин мой князь великий даст за те села деньгами». Применение этого приема (предвещавшего позднейший «пересмотр земель и людей» Иваном Грозным) к ярославским княжеским вотчинам стало возможно, потому что эти князья давно измельчали до уровня княжат-землевладельцев.

Несколько иначе расстались с бренными остатками своего княжеского значения вотчичи ростовские. Они также давно сошли на положение служилых князей – бывали в воеводстве и наместниками великого князя, например, во Пскове, – но еще сидели князьями на «половине Ростова», т. к. другую половину они продали великому князю, по-видимому, при Василии Дмитриевиче. А в 1474 г. ростовские князья – представители двух линий – Владимир Андреевич и Иван Иванович с детьми и племянниками, всем родом, – продали «свою отчину половину Ростова с всем» великому князю, который ее отдал («до живота») матери своей к другой половине, назначенной ей по духовной Василия Васильевича[237]237
  Там же. СПб., 1859. Т. VIII. С. 180.


[Закрыть]. Я и тут скажу, что нет основания особенно настаивать на частно-правовом характере подобной купли-продажи. Уступка князьями прав своих на вотчинное владение за вознаграждение сама по себе еще не тождественна с продажей имущества, тем более что эта уступка была, очевидно, вынужденная.

Смысл этих «присоединений» один и тот же. Растет вотчина великого князя, поглощая мелкие вотчины удельного княжья; устраняется дробление власти и крепнет, обобщается непосредственная власть великого князя над территорией и населением, над силами и средствами страны. Помянутая запись ярославского книжника вскрывает завесу над хозяйничаньем московской власти в новых приобретениях: «а после того, – пишет он, – в том же граде Ярославли явися новыи чюдотворець, Иоанн Огафоновичь, сущеи созиратаи Ярославьскои земли: у кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добра, ин отнял да отписал на великого князя ю, а кто будеть сам добр, боарин или сын боярьскои, ин его самого записал». Московская власть круто берется за подчинение своим потребам землевладения и личных сил годного в службу населения. И местный обыватель, в глубоком раздражении, доходит до иронии, почти кощунственной, говоря про наместника – боярина московского: «а иных его чюдес множество не мощно исписати, ни исчести, понеже бо во плоти суще дьявол»[238]238
  Там же. Т. XXIII. С. 158.


[Закрыть].

С братьями Иван Васильевич, по-видимому, не заключал договоров «у отня гроба». Но в сентябре 1472 г. умер Юрий Дмитриевич – и умер бездетным (даже неженатым). До нас дошла его духовная, где он, естественно, не упоминает о своем уделе, а распределяет между братьями села и деревни своего личного, собинного владения. Бросается в глаза отсутствие какого-либо отказа в пользу князя Андрея Большого – в этом можно видеть указание, что между братьями какие-то разногласия начались еще при жизни Юрия. Вопрос о судьбе Юрьева, выморочного, удела стал яблоком раздора, снова сильно встряхнувшего спокойствие московской княжеской семьи. По-видимому, незадолго перед тем был заключен договор между Иваном Васильевичем и Андреем Большим «по слову» (т. е. при посредничестве) матери их великой княгини Марьи[239]239
  Собрание государственных грамот и договоров… Ч. 1. № 96 и 95.


[Закрыть]. Договор не касается ничего нового, но настойчивость, с какой он подчеркивает старый запрет покупать земли, слуг «под дворским» и черных людей, которых князьям надлежало «блюсти с одного», и указание, что, кто купил такие земли при отце князей Василии Васильевиче или по его смерти без великокняжеских на то грамот, тот их теряет, и «тем землям всем потянути по старине»; также правила о дележе московскими судными доходами, запрет принимать в службу гостей суконников и городских людей московских – как бы показывают, что договор вызван возникшими недоразумениями об условиях совладения Москвой и тяглыми людьми. Возможно, впрочем, что договор этот [лишь] первый проект [договора] по смерти Юрия, т. к., во-первых, он дошел без скрепы митрополичьей и только в виде «взаимной» грамоты от имени Андрея. Как бы то ни было, в феврале 1473 г. Иван Васильевич заключает договор с братом Борисом, в сентябре – с Андреем Большим уже по поводу смерти брата Юрия: признание удела князя Юрия за великим князем и за его сыном Иваном и за младшими детьми, каких Бог великому князю даст; этот удел инкорпорируется великому княжению. Сверх того в этих договорах братья Ивана Васильевича признают его сына Ивана себе «старейшим» и великим князем, обязуясь не подыскивать под ним и под будущими детьми великого князя «всего великого княжения», чем Ивана Васильевича благословил его отец. Это соглашение между братьями произошло, несомненно, не без больших трений и совершилось при посредничестве княгини-матери; хотя в договорах 1473 г. и не означено, чтобы они были заключены «по ее слову», но великая княгиня дала при этом Андрею Большому свои купли – городок Романов и волость «усть Шокъсны», купленную ею у князей Шехонских, и колодезь соляной у Соли Ростовской. О трениях между братьями свидетельствуют не только заявления летописей, что «разгневахуся братия на великого князя, что им не дал в уделе жребия в братне во княжь Юрьеве», но и некоторые черты договорных грамот. Наряду с договором 1472 г. между Иваном Васильевичем и Андреем Большим, от которого уцелела только «взаимная» грамота Андрея – без грамоты великого князя, находим дьячью помету на договоре его с братом Борисом 1473 г., где этот договор назван «первым», но с заметкой: «а у другово докончанья своего противна сей грамоте князь Борис великому князю не дал, а сказал, что подрана, да и сожжена»[240]240
  Там же. № 97–100.


[Закрыть]. Это – черты переговоров и колебаний, свидетельствовавших о крайней неохоте, с которой князья-братья шли на подобное соглашение с великим князем. И не мудрено.

Присматриваясь к содержанию заключенных договоров, без труда замечаем, что дело шло о чем-то большем, чем простой отказ от раздела Юрьева удела. Иван Васильевич начинает перестройку на новый лад внутренних отношений семьи московских Даниловичей. Он не только добивается от братьев признания великим князем и вотчичем всего великого княжения своего пятнадцатилетнего сына Ивана Молодого, но кладет в договорах 1473 г. начало изменению самих воззрений и судеб территориального владения московского. Любопытно отметить, как Иван Васильевич пользуется при этом традиционным представлением о вотчинной наследственности уделов, обеспечивая в пользу своих прямых потомков вотчинное право на великое княжение, с территорией которого уже нераздельно слиты владения московские, какими его благословил его отец. Но это еще не все. Наиболее острым вопросом между братьями стал вопрос о так называемых «примыслах». В прежних договорах обычно встречается взаимная гарантия князьями друг другу не только владельческого жеребья, но и будущих примыслов. Не случайно, надо полагать, в договорах 1473 г. находим обязательство младших князей «ни въступатися» в то, что князь великий «собе примыслил или что собе примыслит» (со своими детьми), но не встречаем подобной гарантии за князьями-братьями их возможных примыслов. По-видимому, Иван Васильевич не был склонен допускать расширения удельных владений. Конечно, наибольшее значение договоров 1473 г. в истории междукняжеского права московского состоит в отказе (вынужденном) от права на раздел между братьями выморочного братнего удела. Иван Васильевич уже осуществил присоединение Юрьева удела к великому княжению, обошелся без «уступки» себе братьями их долей права на это выморочное владение, и заставил их только гарантировать себе его – уже как часть великокняжеских вотчинных владений, от каких-либо «подыскиваний» под собою и своими детьми. Целью Ивана Васильевича было, как видно из дальнейшего развития этого вопроса, установить новую норму княжого владельческого права, которую он, однако, насколько знаем, формулировал в общем виде только в своей духовной: «а которого моего сына не станет, а не останется у него ни сына, ни внука, ино его удел весь в московской земле и в тферской земле, что есми ему ни дал, то все сыну моему Василью; а братьа его у него в тот удел не въступаются»[241]241
  Там же. № 144.


[Закрыть]. Выморочный удел должен целиком идти великому князю, без раздела с братьями.

Чтобы не дробить этого вопроса, вспомним судьбы братних уделов при Иване III. В 1481 г. умер князь Андрей Меньшой. Его духовная весьма интересна. Перечисляя состав «своей вотчины, чем его благословил отец его», князь Андрей заключает: «и та моя вотчина вся господину моему, брату… старейшему великому князю Ивану Васильевичю»[242]242
  Там же. № 112.


[Закрыть]. Сама формула – без слов «даю по себе» и «благословляю» – показывает, что тут нет так называемого «завещательного распоряжения» уделом: перед нами простое констатирование неизбежного факта. Нет, конечно, этого и в следующей статье, подтверждающей, что волость Иледам, данная княгине-матери из Андреева удела «до живота» по духовной Василия Темного, за ней так и останется, а по ее кончине перейдет к великому князю. Зато свои подмосковные села Раменейцо, Ясеневское и Танинское Андрей дает Андрею Великому, Борису и племяннику Василию Ивановичу, сыну великого князя, да просит великого князя «отвести» Троице-Сергиевскому монастырю сорок деревень волостных из Сямской волости, что на Вологде. Эти земельные владения выделяются собственно из «удела», но слишком определенно имеют лишь хозяйственно-землевладельческий характер, чтобы придать духовной Андрея Меньшого сколько-нибудь политический характер[243]243
  Андрей Васильевич не был женат, как и Юрий. Но нет данных для утверждения, чтобы Иван Васильевич препятствовал женитьбе. – Примечание автора.


[Закрыть]. Около того же времени Иван Васильевич заставил дядю Михаила Андреевича уступить себе свои «отчины», а Верею взял «за вину» его сына и дал ему «до живота». Все эти основные приобретения, инкорпорированные великому княжению, Иван Васильевич договорами 1486 г. с братьями Андреем Большим и Борисом обеспечивает oт их «подъискиванья» за собой и своим потомством[244]244
  Собрание государственных грамот и договоров… Ч. 1. № 123–126.


[Закрыть].