Текст книги "Рассказы из правого ботинка (сборник)"

Бесы в доме

– Венька, задрыга такая, выходи! Выходи, кому сказано! Жильцы уже приехали, вещи сгружают!

– Старый, отстань, не мешай! В сортире хорошо думаеццо!

Прокоп начал колотить в дверь ногами. Ему ничего не стоило просто скользнуть в щель под дверью, но старый домовой-господар пока еще сохранил остатки былой культурности. Заставить себя без разрешения влезть в занятый туалет он не мог.

– Венька, гаденыш!.. – простонал старик, переминаясь с ноги на ногу.

Гаденький гремлин только противно захихикал. В сорок шестой квартире он обосновался уже давно – причем большую часть времени просиживал в «кабинете задумчивости». Почему? Да он и сам толком не знал. Нравилось ему бродить по просторам Интернета под звуки спускаемой воды. Настраивало на нужный лад. И отлучаться опять же никуда не надо – все под рукой… Сигареты гремлин хранил за бачком, обедал туалетной бумагой…

А пил прямо из унитаза.

– Венька, скотина, я сейчас дверь сломаю!!! – заорал взбешенный до предела Прокоп. – Уже ключи в дверях звенят! Вещи тащат!

– Пшолнах, старый! В газенваген!

Входная дверь распахнулась. Прокоп тут же прекратил стучать и прислонился к стене. Но на него не обратили ни малейшего внимания – как известно, обычные люди домовых в упор не замечают.

Новый хозяин квартиры оказался крупным дяденькой с изрядным пивным пузом и в интеллигентских роговых очочках. Пыхтение слышалось издалека – дядька натужно волок мягкое кресло. За ним ввалились грузчики, с ленцой тащащие диван.

Прокоп тут же позабыл о проклятом гремлине и отправился инспектировать новых подопечных. Дом свежеиспеченного высотника еще только-только заселяется – три четверти квартир пустуют, ждут постояльцев.

– О, глянь, старый, какой у них телевизор! – вынырнул из-под плинтуса Венька. – Поносник! Ничо так, гламурненько!

– Не смей! – зашипел на него Прокоп.

Но проклятый гремлин уже нырнул в недра злополучного телевизора. При виде любого технического оборудования у него сразу начинают дрожать лапки и подергиваться уши. Прокоп устало покачал головой, от души надеясь, что этот жадный уродец ничего там не сломает – а то в последнее время он повадился портить проводку…

И вообще – Прокоп уже дважды подавал городянику Михею ходатайства о выкидывании Веньки куда-нибудь в другое место. Увы – каким-то образом этот мелкий гнусник действительно умудрился выбить себе должность лифтового. Не иначе на лапу кому-то сунул. Хотя как Венька сумел уговорить экзаменаторов закрыть глаза на явное несоответствие требованиям, Прокоп не имел ни малейшего понятия.

Грузчики и хозяин продолжали таскать мебель и баулы с вещами. А в двери протиснулись три особи дамского полу – скорее всего, хозяйские жена и дочери. Супружница – вполне себе колоритная барыня, в теле, но собой недурна. Старшая дочурка – барышня на выданье, лет так шестнадцати-семнадцати. Младшая – еще совсем ребенок, лет не более семи.

– Ирма, помоги разбирать вещи! – удивительно тоненьким голоском потребовала хозяйка. – Верочка, погуляй пока, посмотри квартиру!

– Ну конечно, мне вещи разбирать, а ей экскурсию… – сердито надула губы Ирма.

Прокоп, преспокойно сидящий в углу, неожиданно вздрогнул. Девочка Вера уставилась точно на него. Рот начал медленно открываться. Домовой невольно отметил, что у малышки недавно выпал молочный зуб – прямо в середине белоснежного ряда зияет досадная прореха.

Однако вздрогнул он вовсе не из-за этого. Дело житейское – молочным зубам и положено выпадать, освобождая место новым. А вот то, что Вера явно его видит… вот это уже куда как хуже.

Если быть точным – девочка не видит его глазами. Нет, она просто чувствует что-то такое… непонятное даже для самой себя. И, похоже, не в первый раз. Более того – приглядевшись к малышке как следует, Прокоп понял, что это точно не в первый раз…

Уже в следующую секунду старый господар метнулся вбок и сиганул в еле видную щель между стеной и плинтусом. На границе восприятия промелькнули слои бетона, а в следующий миг Прокоп уже вынырнул этажом ниже и облегченно перевел дух. Вроде бы обошлось.

С этого дня сорок шестая квартира надолго стала главной головной болью Прокопа. Волей-неволей пришлось установить за семьей Скворцовых круглосуточное наблюдение… и результаты отнюдь не радовали.

Как выяснилось из подслушанных разговоров, Скворцовы переехали на новую квартиру не по своей воле. Их банально выжили – и вовсе не люди.

В старом жилище поселился самый настоящий полтергейст.

Началось все несколько месяцев назад. Причем с сущей ерунды. Невесть откуда на полу, стульях, креслах, диванах, кроватях стали объявляться лужицы воды. Сначала редко, потом все чаще и чаще. Первое время родители ворчали на соседей. Потом начали подозревать дочерей. Несколько раз вызывали водопроводчиков. Но в конце концов стало ясно, что ни люди, ни водопровод ни в чем ни виноваты. Лужи появлялись будто бы ниоткуда. И с каждым днем все чаще – уже прямо на глазах жильцов. Посреди пола откуда ни возьмись вдруг расползалась водяная полоска – все шире и шире.

Узнав об этой «водяной напасти», Прокоп сначала заподозрил мокруху. Это редкий вид нечисти – переходное звено между кикиморой и водяным. В домах селится редко, но уж если поселится – жить будет трудненько. Место, где посидит мокруха, всегда намокает.

Но продолжая подслушивать и подсматривать, Прокоп переменил мнение. Мокруха – нечисть сравнительно безобидная, кроме воды от нее никакого горя нет. А в случае Скворцовых водой дело не ограничилось – на второй месяц все стало гораздо хуже.

Мокрые пятна появлялись все чаще. Потом вода и вовсе взялась струиться по стенам и потолку, бить фонтанчиками из щелей, проникать в шкафы и ящики… Намокала одежда, портились книги и бумаги, а о многострадальной мебели не приходится и говорить.

Дальше появились звуки. По ночам кто-то свистел, выл, плакал, хохотал, слышался собачий лай, музыка, пение, чьи-то вопли. Начали двигаться предметы – по воздуху летала посуда, ложки, ботинки. Стулья и столы подергивались, словно собирались пуститься в пляс, двери сами собой распахивались, с людей срывало одежду.

Жить стало совсем уж невмоготу.

К счастью, неведомая сила пока не причиняла вреда непосредственно людям. В электроприборах вода не появлялась, проводку не коротило. Вилки и ножи, в отличие от ложек, лежали смирнехонько, по воздуху не летали. Одежду сдергивали только верхнюю, к нижнему белью не прикасались, на позор не выставляли. Однако никто не мог поручиться, что дальше не дойдет и до этого.

Хозяева пытались что-то сделать. Обращались к знающим людям – те посоветовали поискать что-нибудь постороннее. Какой-нибудь подброшенный предмет – скорее всего, куколку или хитрым образом связанный пучок волос. Но ничего такого не нашли. Батюшка из ближайшей церкви провел в квартире чуть ли не сутки, все провонял ладаном, но так ничего и не добился. Не помогла и старушка-знахарка – эта вообще сбежала, едва войдя в прихожую.

Понаблюдав еще некоторое время, Прокоп начал замечать под обоями капли воды. Пока еще крохотные. Но с каждым днем они становились все больше – скоро их начнут замечать и жильцы. В новой квартире повторяется то же самое, что и в старой. А значит, ни о какой вредоносной нечисти и речи не идет – разве ж какая нечисть сумеет пакостить незаметно от домового-господара?

Да ни в жисть!

А значит, дело куда серьезнее… Да еще и Вера явно замечает его, Прокопа, присутствие. Домовой следил несколько дней и начал подмечать несомненную закономерность – в присутствие девочки непонятные явления усиливаются, в отсутствие – ослабевают. Случайность? Вряд ли.

Что-то не так с девчонкой, что-то сильно не так… Только вот что? Старый домовой ломал голову несколько дней, но так ничего путного и не придумал. Нет, самому Прокопу такую задачку не решить. Значит, надо посоветоваться с кем-то, кто в этих делах кумекает.

Он попробовал было спросить совета у Веньки – думал, молодежь что путного подскажет. Но тот только понес нечленораздельную чушь, мало отличающуюся от площадной ругани, и пообещал спросить совета на некоем «ру-витч». Что это за подозрительная штука с нерусским названием – не объяснил.

Нет, на Веньку надежды мало, нужен кто поумнее. И следующей же ночью старый домовой отправился в гости к лучшему специалисту в городе. На пересечение Партизанской и Лунной – туда, где расположено Городское кладбище. Его Хозяин при жизни был знатным ведуном – кто ж еще поможет, как не он?

Ночка выпала на новолуние. Небо заволокло тучами, скрыв звезды. Стояла гробовая тишина, нарушаемая только отдаленным воем – какой-то голодный пес. Прокоп опасливо брел между могил, стараясь ступать как можно осторожнее – вчера выпал первый снег, прикрыв грязь, и за домовым протянулась аккуратная цепочка следов. Не ровен час кто-нибудь из Большаков заметит неладное…

На каждом кладбище есть свой Хозяин. Как правило – тот, кого похоронили здесь самым первым. Не исключение и самарские – на Безымянском, Рубежном и Южном кладбищах тоже живут беспокойные мертвяки, приглядывающие за порядком. Но там Хозяева самые обычные мужики (а на Южном так вовсе Хозяйка).

Зато вот здесь, на Городском, первым захоронили самого настоящего колдуна. Звали его Григорьевым. Демьян Федорович Григорьев. Уж и могилки-то его нету, сгнила давно, а Григорьев все здесь, за порядком приглядывает. Время от времени в свеженький гробик перебирается – чтоб, значит, все цивильно было.

Куда прежних постояльцев девает – не сказывает.

Последнюю пару лет Хозяин Кладбища обретается под новехонькой плитой красного гранита. Похоронили здесь в свое время какого-то важного барина – кажись, машинами торговал. Родственники не поскупились – устроили похороны по первому классу.

Григорьеву понравилось.

Прокоп несколько минут от души молотил по надгробию, силясь достучаться до дремлющего мертвеца. И в конце концов достучался – из земли показалась тощая кисть, почти лишенная кожи, за ней последовал рваный рукав, а потом высунулся и голый череп со свисающими клочками седых волос. Григорьев вылетел наружу, несколько секунд повисел неподвижно, а потом плавно опустился, как бы «садясь» на плиту. Пушистая седая бородища всколыхнулась, желтые зубы трупообразного призрака обнажились в кривой ухмылке.

– Ждорово, Прокоп, – прошамкал Хозяин Кладбища. – Чего шреди ночи жаявился? Дело какое, аль так – шкушно штало, поболтать не ш кем?

– Дело есть, дедушка, – закивал домовой.

– Хех-хе-хех! Прокоп, да какой ж я тебе дедушка? Ты ж меня, дай бог памяти, ража так в четыре поштарше будешь! Хех-хех! Ну ладно, говори уже – жачем пришел-то? Холодно тут, жябко… Ноябрь, што ли, уже?

– Первое ноября, – кивнул Прокоп.

– Ишь, как время-то летит… А пошледний раж вылежал – ишшо тока шентябрь был… Бр-р-р, холодина…

На самом деле Григорьев, конечно, холода не чувствует. Да и что вообще может чувствовать неупокоенный дух? Просто он до сих пор сохранил старые привычки – зимой жалуется на мороз, летом на жару, в дождь ворчит, что мокро, а в туман – что ничего не видно.

Хотя вот тут он как раз не привирает.

Рассказ Прокопа Григорьев выслушал со всем вниманием. Однако с решением у Хозяина Кладбища вышла заминка.

– Шложное это дело, шложное… – смущенно шамкал призрак. – Что же делать-то, что же делать…

– А может, просто… – с намеком повертел пальцами Прокоп.

– Нет, вот этого как раж не надо! – строго глянул на него Григорьев. – Как бы хуже не штало… Дай-ка подумать… Аха… уху… хм-м-м… хм-м-м…

Демьян Федорович раздумывал довольно долго. Уж и Прокоп начал зябко переминаться с ноги на ногу – домовому у печки привычнее, холодов этот народец не уважает. А Хозяин Кладбища все думал. В конце концов он поднял палец и важно прошамкал:

– Мышлю, бесы тут замешаны. Не жнаешь – до того, как эта карусель началась, у девчонки из родни никто не помирал?

– Не слышал, надо поразузнать… – почесал в затылке Прокоп. – А что?

– Ну, шлышал небось – шильный колдун перед шмертью должон кому-то шилу отдать, а то помирать шибко тяжко будет…

– А ты кому ж отдал?

– Хех! Хех-хех! То-то и оно, што никому! Потому до ших пор ждесь! Шильный колдун швоей шмертью умереть вообще не может – ешли не прибьет никто, так и будет мучаться, а от штарости все одно не шдохнет! А ешли вше ж ждохнет – так прижраком штанет, аль еще похуже чем…

– Ну так это перед смертью, в старости… А Верке всего семь лет – рано ей еще…

– Так то-то и оно! – раздраженно поморщился Хозяин Кладбища. – Рано ей еще! И вот ешли какой-нибудь колдун ей так шилу передал… вот она может именно так и проявляться! В виде бесов шкачущих! Шами шобой пакошти творятся, против ее воли!

– Ишь оно как… А делать-то чего, делать?

– Делать… – проворчал Григорьев. – Ну, в первую голову надо выяшнить доподлинно – так ли дело обштоит, или я ошибся где!

– И как выяснить?

– Да шо ты меня подгоняешь?! – рассердился ведун-призрак. – Я тебе, чай, не лошадь ижвожная, имей терпение!

Хозяин Кладбища погладил пушистую бороду, поплавал вокруг своего надгробия (хотя написано там было «Аркадий Степанович Бородин»), а потом снова поднял палец и важно сказал:

– Надо мне шамому вжглянуть! Уж я-то ш первого вжгляду шкажу – кем девка поморочена! И как ее от этого ижбавить!

– Оно, конечно, здорово… – не стал отрицать Прокоп. – Только Демьян Федорыч… ты ж с этого кладбища никуда уйти не можешь… Может, фотографию принести?

– Не. Фотография не пойдет. Живую надо… Хм-м-м… А может, доставишь мне сюда девчонку как-нибудь?

– Да как же я ее доставлю, Демьян Федорыч? В мешке, что ли, притащу?

Хозяин Кладбища сердито засопел. Он еще немного поплавал вокруг надгробия, раздумчиво бормоча:

– Можно, конечно, Никишку с Ираклием отправить за ней, да только больно уж они…

– Не надо, Демьян Федорыч, не надо! – взмолился Прокоп.

Никифор Усачев и Ираклий Гудков, о которых говорил Григорьев, также живут на Городском кладбище. Хотя слово «живут» тут не совсем уместно – померли оба давным-давно. Усачев – еще в Гражданскую, а Гудков так вовсе при Александре Третьем. Есть на этом кладбище одно проклятое местечко – всяк, кого там закопают, потом сам выкапывается.

Вот их обоих в свое время там и похоронили – только пролежали они недолго…

А отправлять их за девочкой Григорьев на самом деле, конечно, не собирался. Страшные они дюже – у Усачева кожи нету, все нутро как на ладони, а Гудков вообще скелет ходячий. Такие как в гости заявятся – сердечный приступ обеспечен.

Недавно как раз было дело – бомжик какой-то решил переночевать на кладбище, только прикорнул… а тут эти двое случайно на него набрели. И ведь плохого-то ничего не сделали – просто спокойной ночи пожелали. Вежливо. А только мужика того с тех пор не то что на кладбище – вообще в этих краях не видели. Ленинский, Железнодорожный да Октябрьский районы отныне за версту обходит – калачом не заманишь!

– А шкажи-ка, Прокоп, нет ли у тебя в доме какого-никакого колдунишки? – задумчиво спросил Григорьев. – Ну хоть шамого паршивенького? А то я б тебе кое-чем подсобил…

– Ну-у-у-у… – напряг память старый домовой. – Ну как тебе сказать, Демьян Федорыч… Есть одна… вроде бы как… ну что-то вроде того… что-то наподобие… да…

…Ирина Прохорова не любила свою настоящую фамилию. Разве же это фамилия для ведьмы – Прохорова? Нет, клиенты знали ее исключительно как Лялю Звездную. Это ей казалось более звучным.

Хотя некоторые знакомые втихаря хихикали.

Всем желающим ее слушать Звездная представлялась цыганкой. И не просто какой-то там, а самой настоящей цыганской принцессой!

На самом деле, конечно, с этим народом ее ничего не связывало. И все это прекрасно понимали – очень уж трудно выдавать себя за цыганку, имея светлые волосы и типичное «рязанское» лицо.

Ляля зарабатывала на жизнь ведьмовством. Гадала на картах Таро, чертила гороскопы, снимала (и наводила) порчу и сглаз, привораживала и отвораживала, чистила ауру и карму, развязывала сакральные узлы, проводила спиритические сеансы… Ну, в общем, занималась всеми теми магическими фокусами, которые трудно проверить – вправду ли колдует или так, просто бормочет чего-то.

– Жизнь невозможно повернуть назад… – напевала гадалка, одной рукой раскладывая карты, а другой помешивая чай.

Со шкафа за ней наблюдали Прокоп и Венька. Ляля Звездная ни разу еще не замечала ни домового, ни гремлина. Не заметила и теперь.

– Квартирка готичная, – поковырял в зубах Венька. – Годиццо. Прикинь, старый, а я сегодня у Доктора Ливси в каментах нагадил!

– Где?.. Чего?.. Зачем?.. – тупо заморгал на него Прокоп. – Ты чего несешь, Венька?

– Кисакуку! – пощелкал сморщенными пальцами гремлин. – Это оффтопик. Не мог не поделиццо радостью.

– Какой еще радостью?

– Старый, учи албанский. Гадить в каментах – это моя профессия. Больше скажу – призвание. Я же гремлин! Как говорится – погадил, и спи спокойно. А Доктор Ливси – самый тысячный тысячник, ему гадить особенно почетно! Понелнах, старый?!

– Венька, не отвлекайся! – дернул его за плечо Прокоп.

– Да кто отвлекаеццо?! Ужоснах!

– Ну раз не отвлекаешься, так иди и работай! Помнишь, что делать?

Венька кивнул и спрыгнул со шкафа. Крохотная зеленая фигурка, сплошь покрытая бородавками и рытвинами, метнулась по полу и исчезла в коридоре. Через несколько секунд задребезжал дверной звонок.

Звездная оживилась – в гости к ней захаживали исключительно клиенты, а клиенты обычно означают деньги. Она поднялась со стула, накинула цветастую шаль (по ее мнению, такие носят все цыганки), и отправилась открывать.

Прокоп тут же скользнул вниз, вскарабкался по ножке стола и сыпанул в чай щедрую горсть земли. Самой обыкновенной земли. Торопливо размешав ее собственным пальцем, он помчался обратно к укрытию. И вовремя – хозяйка квартиры уже возвращалась, сердито ворча на проклятых мальчишек, которым делать больше нечего, кроме как хулиганить под дверями.

Вслед за гадалкой вернулся и Венька. Они с Прокопом показали друг другу знак «ОК», и домовой утопал в спальню, а гремлин юркнул под плинтус, ныряя этажом ниже.

Ляля Звездная выпила испорченный чай. Правда, недовольно морщилась, не понимая, что случилось и почему вкус такой отвратный, но все же проглотила почти половину этой гадости, прежде чем решила, что лучше будет заварить свежего.

– Кха! Кха! – закашлялась бедная женщина, с трудом поднимаясь на ноги. – Заварка, что ли… кха! Кхе-кх-кха!!! Господи…

Через несколько секунд она упала на пол, корчась от боли. Белки глаз выкатились, из уголка рта потекла желтоватая слюна, пальцы царапнули дорогой ковер. Тем временем в спальне что-то звякало – это Прокоп перебирал заначку Ляли Звездной. Самозваная цыганка скопила много всевозможных ингредиентов на все случаи жизни.

Правда, применять их не умела совершенно.

– Совиные когти… – бормотал Прокоп, роясь в груде заплесневелой дряни. – Ага, есть… Ослиное сало… вот оно…

– Еще шарфик нужен, вязаный… – гулко пробасили сзади.

Там стояла Ляля Звездная. Очень неуверенно, пошатываясь, едва не падая. Рот по-прежнему полуоткрыт, и из него сочится слюна, руки болтаются, словно плети, а глаза едва не вылезают из орбит.

– Здравствуй, Демьян Федорыч, – обернулся Прокоп. – Ну как обновка? Не жмет?

– Тесновато… – проворчала гадалка, неестественно двигая челюстями. – Худущая-то какая… Каблуки эти… как они на них ходят?..

Хозяин Кладбища, занявший тело Ляли Звездной, решительно сорвал туфли на шпильках, отбрасывая их прочь. Удалось это только со второй попытки – в первый раз он схватил только воздух рядом со ступнями. Чужое тело пока еще повинуется не в полной мере – со стороны несчастная гадалка напоминает марионетку, управляемую нетрезвым кукловодом.

– Неудобно… – пожаловался Григорьев. – И дар у этой тетки совсем крохотный… Все равно что нулевой – дубовая колода и то бы лучше колдовала… Ты получше мне никого не нашел?

– Прости, Демьян Федорыч, у нас в доме она одна такая… Ну ты теперь хоть не шепелявишь.

– Конечно… – проворчал Хозяин Кладбища устами Ляли Звездной. – Попробовал бы сам говорить языком, которого, строго говоря, и нету вовсе… После такого любой… ладно, черт с ним… У меня времени мало – часиков шесть, не более… Пока не растворится…

Прокоп подсыпал гадалке в чай земли с могилы Григорьева. Причем перемешанной с его же прахом. После того, как эта бурда оказалась внутри несчастной женщины, Хозяин Кладбища получил возможность втиснуться в ее тело. И немедленно этим воспользовался.

Но времени у него действительно немного – этот фокус кратковременный, могильная земля быстро перестает действовать.

– Давай-ка поторопимся, – засучила рукава гадалка.

– Да, Демьян Федорыч, ты уж поспешай, скоро выходить… – обеспокоенно посмотрел на стенные часы Прокоп.

В квартире Скворцовых тем временем творилось черт знает что. По стенам низвергались могучие потоки, из всех кранов хлестали настоящие фонтаны, унитаз бурлил подобно джакузи, холодильник плевался, словно настоящий гейзер…

Даже из ваз с цветами текла вода.

Муж и жена Скворцовы устало возились с тряпками и ведрами. На их счастье, квартира ниже пока что пустовала, так что гневные соседи в дверь не стучались. А вот самим жильцам приходилось несладко – такого наводнения у них еще не бывало.

– Я-то уж надеялся… – сердито сопел глава семейства. – Опять начинается…

– Вон туда вазочку подставь, палас испортится! – сунула дочери хрустальный горшок мать.

На самом деле вина здесь лежала отнюдь не на прежнем «барабашке». Той неведомой силе, что поселилась в их младшей дочери, нужно было больше времени, чтобы приспособиться к новой квартире. Пока что она проявлялась слишком слабо – пройдет не меньше недели, прежде чем это начнут замечать люди.

– Все-таки Большаки тупые, – прохлюпал Каналюга, сидящий на бачке унитаза. – Чем им вода-то помешала?

– Ага, брутальненько так… – согласился Венька, ковыряясь в мобильном телефоне. Тот шипел и трещал, но упрямо не сдавался мелкому гремлину. – Каналюга, слышь, а ты сам-то как – Большаком был когда?

– Чо?

– Ну, ты водяным родилсо или уже потом стал?

– А-а-а… – проворчал канализационный водяной. – Не, я Большаком родился. Ковальчук Виктор Максимыч. А чего?

– Да так, оффтопик. А как ты водяным стал?

– Ну знаешь, как бывает… Мы убиваем, нас убивают, как это часто не совпадает… – немелодично напел Каналюга.

– Фтему! А если кат раскрыть?

– Чо?..

– Подробнее расскажи, аффтар хренов!

– Подробнее ему… – капнул на пол зловонной жижей Каналюга. – Беспризорником я был, в Сызрани родился, потом сюда перебрался. Воровал тут по мелочи… А в тридцатых, когда Ежов свирепствовать начал, поругался с одним дядькой, решил его пришить… А он меня сам первый пришил. И труп в колодец сбросил. Так меня до сих пор и не нашли. Вот водяным и стал…

– Раскас жызненный, – задумчиво согласился Венька. – Готичный лытдыбр.

– А чего?! Канализация – дело нужное, полезное… Да если б не мы, вы бы давно в дерьме утонули!.. как вот я…

– Ужоснах! – закивал гремлин. – Каналюга, да ты просто падонак! Только еще ты очень воняешь. Сцуко.

– А ты поплавай с мое в унитазах, еще не так запахнешь… Мимоза хренова.

– Жжошь. Да чего он не работает?! Где модератор?!

Телефон, словно испугавшись воплей Веньки, немедленно замигал экраном… и еще какими-то лампочками. Каналюга недоверчиво уставился на прибор – раньше он никогда так не мигал.

Одновременно задребезжал домашний аппарат. Глава семейства с закатанными штанинами пробрался на кухню, вытер испачканную ладонь о майку и бешено заорал в трубку:

– Алло!!!

– Семен Семеныч, ты?! – послышалось неразборчивое.

– Денис?.. – переспросил Скворцов.

– Точняк, я! – ответил «Денис».

Венька, изображающий Дениса Каменских, бывшего одноклассника Скворцова-старшего, а ныне преуспевающего журналиста, еле слышно хихикнул. Гремлины умеют подражать чужим голосам не хуже профессиональных пародистов. Даже гораздо лучше – особенно через посредство телефона. Любая техника под управлением гремлина способна выкидывать фокусы.

– Денис, я сейчас немного не… – забормотал Скворцов.

– Семен Семеныч, я буквально на полминуточки! Я тебе медиума нашел!

– Кого?.. На хрен мне…

– Медиума, жывотное!!! Это ты мне жаловался, что у тебя барабашка хулиганит?!

– Да мы переехали, у меня вроде как все…

Венька прищелкнул пальцами. Каналюга выставил вперед тощие узловатые пальцы и немузыкально запел, подражая Лещенко:

– И с па-алей доносится: налей!

Из-под плинтусов немедленно хлынули настоящие реки. Супруга Скворцова испуганно взвизгнула и упала на пятую точку, не в силах удержаться на ногах. Скворцов горестно застонал и рявкнул в трубку:

– Давай сюда своего медиума, [цензура] мать!!! Хоть черта в ступе давай, чтоб только эта [цензура] прекратилась, жизни же уже нету никакой!!!

– Ща пришлю! – радостно оскалился Венька, отключая телефон. – Чмоки тебя, пративный! Сейчас все будет…

Почти сразу же задребезжал звонок. Скворцов уныло протащился в прихожую, и вернулся обратно с очень странной женщиной – тощей, как вобла, с выпученными глазами, перекошенной шеей и трясущимися пальцами. Изо рта у нее торчала тонюсенькая дамская сигарета.

– Двести лет не курил… ла… – невнятно пробормотала тетка. – Ну что, барин, это у тебя тут бесы пошаливают?

– У… у меня, – промямлил Скворцов. – А сами не видите?

– Да почем я знаю, может, у вас потоп? – пробасила Ляля Звездная. – Может, вас соседи сверху затапливают?

– Проверяли уже – сверху вообще соседей пока нет… – угрюмо покосился на нее Скворцов.

– Ну… проходите, что ли? – с силой отжала тряпку в ведро его супруга. – Как вас?..

– Да прохожу, прохожу… – даже не подумала представиться гостья.

Ляля Звездная, управляемая Хозяином Кладбища, сразу вперлась в детскую комнату, где с тряпками возились Ирма и Вера. Подобрать подол она даже не подумала – юбка почти мгновенно отяжелела. Ткань впитывала воду, как губка. Однако Григорьев, впервые за многие годы обретший человеческое тело, на такие мелочи внимания не обращал.

А вот на него – все. Хозяин Кладбища двигался на удивление неловко и неестественно, скособочившись и подволакивая правую ногу. Обуться он так и не обулся – и колготки, конечно же, тоже мгновенно промокли.

Следом за Лялей Звездной просеменил Прокоп, бороздя залитый пол подобно маленькому, но целеустремленному ледоколу. Его, само собой, никто не увидел – кроме моментально насторожившейся Веры. Домовой попытался спрятаться за коленкой Григорьева, но та оказалась такой тощей, что закрыла едва ли четверть Прокопа.

Подол старый колдун все же подобрал.

Со шкафа за всем этим наблюдали Венька и Каналюга. Гремлин ковырялся в ухе, время от времени невозмутимо намазывая добытую серу на стену. Впрочем, она и без того изрядно пострадала от разбушевавшегося водяного. Хорошо хоть, обои пока что поклеить не успели.

– Аха!.. Вот оно в чем дело-то! – потерла руки Ляля Звездная. – Сглазили дочурку-то вашу!

– Какую?! – хором спросили супруги Скворцовы.

– Маленькую! – важно кивнул Хозяин Кладбища. – Вот бесы вокруг нее и шастают!

– Ну вы уж мозги-то мне не парьте… – заворчал Скворцов-старший.

Гадалка чуть шевельнула бровью. Прокоп, Венька и Каналюга, как уговаривались, тут же начали бегать вокруг Веры. Бедная девочка в ужасе завопила – на таком близком расстоянии она уже не просто почувствовала присутствие нечисти.

Она их УВИДЕЛА!

– Мама!!! Мама!!! – визжала Вера, отмахиваясь от крохотных уродцев и пятясь к тумбочке. – Вон они, вон они побежали!!! Уберите, уберите!!!

Григорьев принял глубокомысленный вид. Правда, с внешностью Ляли Звездной это получалось с трудом – уж очень глупым лицом ту наградила природа.

– Девушка, девушка, я заплачу, сколько скажете, только сделайте что-нибудь! – схватил ее за рукав Скворцов. – Ну хоть что-нибудь!!!

– Тихо, барин, не шуми, бесы пуще прежнего разбуянятся! – ткнул его в грудь Григорьев. – Ну-ка, папа, мама, сестрица старшая – все вышли! Я работаю один… одна!..

– Ага… ага… – забормотал Скворцов, выталкивая жену с дочкой из комнаты.

Когда они вышли, развязав Хозяину Кладбища руки, мелкая нечисть тут же оставила бедную девочку в покое. Они выскользнули следом за Скворцовыми. Венька вообще прицепился матери семейства к юбке.

– Ну, теперь пусть Демьян Федорыч разбирается… – пробормотал старый домовой, потирая руки.

– Старый, с тебя сто пять баксов! – прошипел на ухо Прокопу Венька. – Как уговаривались! Понелнах?!

– А чего сто пять? – удивился Прокоп. – Ты же ровно сто просил?

– Да мне с френдом поделиццо нужно… – кивнул на Каналюгу гремлин. – В общем, переведешь мне через вебмани.

– А…

– А то Мицголу скормлю! – скорчил рожу Венька. – Скажу ему, что ты не уважаешь букву «ё» – он тебя сразу зобанит!

Через полчаса Григорьев выскочил из детской комнаты и стремглав ринулся по коридору. Родители, сидевшие на кухне, прекратили нетерпеливо грызть ногти и бросились следом.

– Ну?! – выпучил глаза отец семейства.

– Чего «ну»?! – огрызнулась Ляля Звездная. – Все, барин, вылечил… ла я твою дочушку, как новая будет! Больше бесы не потревожат! Спи спокойно!

– А как же?.. – перевел взгляд на все еще текущую воду Скворцов.

Каналюга, скучающий в уголке, спохватился и хлопнул в ладоши. Доселе неукротимые потоки резко иссякли, заставив все семейство облегченно выдохнуть.

– Ну… спасибо вам, девушка, – все еще с сомнением потряс гадалке руку Скворцов. – Сколько я вам должен?

– Да сколько дадите, за все спасибо… – рассеянно выхватил у него весь кошелек Хозяин Кладбища. – Все, тороплюсь, тороплюсь, всем пока!..

Уже на выходе из подъезда из щели вынырнул Прокоп. Он с разлета шлепнулся на плечо несущейся куда-то Ляле Звездной и недоуменно спросил:

– Демьян Федорыч, ты куда летишь-то так? У тетки этой квартира на девятнадцатом этаже, а ты куда?..

– Куда, куда… – огрызнулся Хозяин Кладбища. – У меня всего час остался – побегу, хоть стопарик накачу… Двести лет без капли во рту…

Спустя неделю Прокоп снова явился на Городское кладбище. На сей раз – просто в гости, поделиться с Хозяином Кладбища новостями.

– Ну так што, все нормально теперь у Шкворцовых-то? – лениво спросил Григорьев, полеживая на своей плите. Рядом лежал букет свежих цветов – недавно на могилу заходили скорбящие родственники. – Я на шовесть поработал, все шнял…

– Нормально, нормально… Только там того… это… там теперь с этой гадалкой чего-то не того…

– А-а-а!.. – понимающе ухмыльнулся призрак. – Ну так чего ж ты хотел-то? Девчонку ту и в шамом деле поморочили, колдовшкой шилой наградили без шпрошу… Я у нее шпрашивал – какой-то там прадедушка помирал, ну и оштавил внученьке нашледштво… Эх, жаль, не ждесь его похоронили, уж я бы ему уштроил! Ну ничего, я Федьке Рубежному маляву пошлал – он жа меня поработает…

Прокоп продолжал смотреть на Хозяина Кладбища.