Текст книги "Рассказы из правого ботинка (сборник)"

– Ах да, тетка та… – спохватился он. – Ну понимаешь, там шовшем никак нельзя было ижбавиться – шильная бяка выпала… Надо было кому-то часть этой шилы передать, чуть-чуть… Ну, под рукой больше никого не было… Ты не переживай, мебель у этой барыни ходуном ходить не будет – ну так, будет иногда видеть то, што обычному человеку не положено…

– А?..

– Так что ты ей на глажа лучше больше не попадайся, ладушки? – ехидно ухмыльнулся Григорьев. – А то еще мышеловку на тебя поштавит…

Ляля Звездная сидела посреди кухни на шатком табурете и глупо моргала. На столе прямо перед ней корчил рожи уродливый зеленый бесенок с огромными ушами. Исчезать он явно не собирался.

– Кисо, ты с какова горада? – ехидно спросил Венька.

– Ужас какой… – еле слышно прошептала гадалка. – У меня глюки…

– Ну так убей себя апстену, – равнодушно предложил гремлин, закуривая сигарету.

Третья Кошачья война

Сонно жмурясь, Василий вышел из подъезда. Погода сегодня хорошая. Март заканчивается, весеннее солнышко с каждым днем припекает все сильнее. Грех в такой день дома сидеть.

От мыслей его отвлекло собачье тявканье. Василий смерил мелкого мопсика пренебрежительным взглядом, и тот испуганно сжался. Сразу видно трусливого щенка – в лицо лаять боится, только в спину.

– Василий Сергеевич, не обращайте внимания на эту шавку, – прогудел сверху Михаил Антонович. – Пусть себе гавкает.

Василий дернул хвостом. Михаил Антонович нередко говорит глупости, но сейчас он прав. Совершенно незачем тратить время на каждую дворовую тявкалку.

Пересекши двор, Михаил Антонович и Василий остановились у своего излюбленного места – старой рассохшейся скамейки. Михаил Антонович уважительно погладил Василия по голове, достал из глубокого кармана книгу и уселся читать. Василий уважительно боднул Михаила Антоновича в ладонь и тоже запрыгнул на скамейку.

– Здравствуйте, Михаил Антонович, – поздоровалась идущая из магазина управдомша. – Воздухом подышать вышли?

– На послеобеденный променад, Любовь Григорьевна, – пробасил Михаил Антонович. – Уж больно погодка хорошая.

– И правильно. Надо же в кои-то веки отдыхать – а то все работаете, работаете…

Василий недобро покосился на управдомшу из-под полуприкрытых век. Не может спокойно пройти мимо его человека. Конечно, Михаил Антонович мужчина видный – маститый историк, профессор, в Европе издавался. И внешне впечатляющ – крупный, матерый, с пышной шерстью дымчатого оттенка. Неудивительно, что одинокие дамы бальзаковского возраста оказывают ему знаки внимания.

Вместе с управдомшей к скамейке подошел домовой Прокоп, а с ним – очаровательная ангорская девушка. Василий подумал, что управдомша все же заслуживает определенного снисхождения – ибо знает толк в кошках.

– Здорово, старый, – поздоровался он с седобородым высотником. – Здравствуй, Анжела. Все хорошеешь, красавица моя?

– Здравствуйте, Василий Сергеевич, – приятно улыбнулась Анжела. – Хорошо ли себяу чувствует ваш человек?

– О, с ним все прекрасно. Мы с ним вчера вернулись из Швейцарии – катались там на горных лыжах…

– Завидую я вам, Василий Сергеевич… – вздохнула Анжела.

– Не стоит, не стоит. Твой человек – также особа весьма достопочтенная. Хорошо ли ты сегодня завтракала?

– Вполнеу приятно, Василий Сергеевич. На завтрак в мяу миске были куриные крылышки и свежее молокоу.

– Правильное питание, весьма пользительное для здоровья. Ты ведь еще совсем недавно была вот такусеньким котенком – а в какую красавицу выросла. И акцент у тебя чудесный. Жениха еще не присмотрела?

– Да что вы такое говорите, Василий Сергеевич, рано мяу еще… – засмущалась Анжела.

– Ничего не рано, самая пора. Как думаешь, старый?

Прокоп неопределенно пожал плечами. Его уже разморило. Старый домовой любил погреться на солнышке. Лучше бы, конечно, на печке, да только где ее сейчас сыщешь – печку… Сейчас везде батареи центрального отопления, а это совсем не то.

Зевая и потягиваясь, из-за гаража вышел Барсик – коновод дворовых котов. В отличие от ухоженного Василия Сергеевича, Барсик – типичное дитя улицы. Хозяева у него когда-то были, но он от них сбежал и теперь мышкует сам по себе, бродит где придется, иногда пропадая без вести на целые дни, а то и недели. Жизнь оставила на бывалом кошаке немало следов – хвост сломан в двух местах, одного уха не хватает, в полосатой шерсти видны подпалины.

– Мау, – басом произнес Барсик, сурово глядя на Василия. – Еще не сдох, рыжий?

– И тебе не болеть, – сухо ответил Василий, с неприязнью глядя на Барсика. – Иди своей дорогой, а к моему человеку не подходи.

– Двор общий. Где хочу, там и хожу. Скажи, Прокоп?..

Домовой вяло махнул мохнатой лапкой. В кошачьи разборки он предпочитал не вмешиваться. Васька с Барсиком постоянно сварятся, дрались несчетное число раз – им помириться уже никак не можно.

– Ой, сколько котиков-то собралось, – умилилась управдомша. – Михаил Антонович, они мою Анжелочку не обидят?

– Мой Василий Сергеевич не обидит, он добрый. А вот насчет этого полосатого не знаю.

– А они с вашим дружат, кажется, – сказала управдомша. – Я уже не первый раз вижу, как они вместе во дворе гуляют. Прямо не разлей вода.

Василий спрыгнул со скамейки, поглядел Барсику прямо в глаза и негромко сказал:

– Ненавижу тебя. Знай это.

– Гляжу, ты все такой же мудозвон, – фыркнул Барсик. – С годами не меняешься. Анжелка, чего ты тут сидишь с этим рыжим старпером? Пошли лучше за гараж, я тебе что интересное покажу…

– Да знаю я ваше интересное, Борис, – отмахнулась кошка. – Вы это в прошлый раз Нюшке с третьего этажау показывали, так онау теперь с пузом ходит.

– Да ладно тебе, Анжелка… – подошел поближе Барсик.

– Борис, уберите от мяу свои грязные лапки, – отстранилась Анжела. – Я же ангорская!

– Ну и что?

– Василий Сергеевич, скажите ему!

Огненно-рыжий кот утробно мяукнул. Барсик неохотно отвернулся от Анжелы. Своего вечного противника он ничуть не боялся, но вступать в конфликт рядом с людьми не хотелось. Ваську с Анжелкой они в обиду не дадут, а вот ему может и ботинком в харю прилететь.

– Кис-кис, – позвала Барсика управдомша, раскрывая сумку. – Кис-кис, иди сюда, я тебе чего дам!

Состроив умильную улыбку, она достала пакетик «Вискаса». Барсик повел носом и заинтересованно подошел поближе. Анжела тоже повела носом и укоризненно посмотрела на Любовь Григорьевну. Тоже хозяйка называется – прикармливает чужих кошек на глазах у своей.

– А ваш не будет? – спросила управдомша, выдавливая мясные комочки на асфальт.

– Мой Василий Сергеевич эти полуфабрикаты не ест, – улыбнулся Михаил Антонович, переворачивая страницу. – Мы с ним дома приятно потрапезничали.

– «Вискас» – для быдла, – презрительно произнес Василий, укладывая голову на лапки. – Настоящие коты едят сметану.

– Хочешь сказать, что я быдло, рыжий?! – прочавкал Барсик, на миг отрываясь от угощения. – Смотри, схлопочешь у меня!

Анжела тоже посмотрела на Василия с легкой обидой. Она и сама больше любила свежее мясо, но и от кошачьего корма не отказывалась. Вот этот пакетик хозяйка ведь ей купила.

Ей, а не этому драному Барсику!

Через двор прошел хорошо одетый мужчина с холеным ротвейлером на поводке. При виде двух котов и кошки тот ощерился и утробно зарычал.

– Здравствуйте, Любовь Григорьевна, – поздоровался хозяин собаки с управдомшей.

– Здравствуйте, здравствуйте, Адреналин Потапович, – кивнула та. – Кран больше не течет?

– Нет, спасибо, теперь все в порядке.

– Ну и славно. Если еще какие проблемы – вы сразу обращайтесь.

Мужчина скрылся в подъезде, а Михаил Антонович с интересом спросил:

– А кто это был, Любовь Григорьевна? Имя уж больно… необычное.

– Да у него и фамилия редкая, – охотно поддержала беседу управдомша. – Царь – представляете?

– Царь?..

– Вот-вот. Адреналин Потапович Царь – прямо нарочно не придумаешь. Они с женой на днях заселились – вы тогда еще в отъезде были.

– Ах вот оно что… И чем же этот, кхм, Царь занимается?

– Вот я вам даже с уверенностью-то и не скажу… – задумалась управдомша. – Они же передо мной не отчитываются. Но деньги водятся, видно. И увлечения у них все необычные – и с аквалангом ныряют, и с парашютом прыгают, и по горам лазают…

– Собачка у него красивая. Зовут как, не знаете?

– Ой, не знаю… Не спрашивала. Хотя у них и другие животные есть – тоже редкие. Когда они вещи таскали, я у них клетку с хомяком видела…

– Ну какая же это редкость – хомяк? – пожал плечами Михаил Антонович. – Хомяков много кто держит.

– Это домашних хомячков много кто. И морских свинок тоже еще. А там дикий хомяк был, степной. Я таких раньше и не видала.

– Степной? – удивился Михаил Антонович. – Да что вы говорите? А с собакой-то они нормально уживаются, не знаете?

– Не знаю. Но вот собака их мне особенно не нравится. Злющая очень. Такая и насмерть загрызть может. А тут у нас и детей полно…

– Так она же на поводке.

– На поводке-то на поводке…

– Да ладно вам, Любовь Григорьевна. Ротвейлер – это все-таки не питбуль.

– А по мне, так они все одинаковые. Не люблю я собак, Михаил Антонович.

– Так и я ведь тоже кошатник, – улыбнулся тот. – Но и против собак ничего не имею. Собака – друг человека.

Управдомша только махнула рукой, не желая вступать в споры. Собак она всегда недолюбливала – только и гляди, как бы кого не покусали. Да и газонам от них житья нет. То ли дело кошки – культурные, аккуратные, всегда закапывают за собой.

В этом кот Василий был с ней абсолютно солидарен. Он посмотрел на Михаила Антоновича неодобрительно и произнес:

– Несмотря на все уважение к моему человеку, с прискорбием должен констатировать, что сейчас он сморозил большую глупость.

– А что не так? – удивился Прокоп.

– Смеешься, старый? Собака – друг человека… ну не глупость ли?

– А разве нет?

– Конечно, нет. Собака – раб человека. Покорный, лижущий руки раб. Плебейский дух пса не способен ни на что большее.

– А кто же тогда друг?

– Друг человека – кошка. Ибо друзья должны быть равноправными. Кот радует человека своим видом, приятственным голосом и аристократическими повадками. Человек в благодарность за это дает коту стол, кров и тазик с песком. Это и есть дружеские отношения, как я их понимаю.

– Ты что, опять с утра валерьянки налакался? – хмыкнул Барсик. – Завязывай ты с этой дрянью – от нее мозгам вред один.

– Если знать меру – только польза, – сухо ответил Василий. – А я свою меру знаю.

– Ну да, ну да… Знает он, как же… Дружба человека с котом – бред. Человек смотрит на кота свысока. Как и на собаку.

– И тем не менее между человеком и котом возможны равноправные отношения, а между человеком и собакой – невозможны. Собака по определению стоит ниже не только кота, но и человека. Вот ты читал «Собачье сердце»? Помнишь, какой человек получился из собаки?

– Не читал. И ты не читал. Ты читать не умеешь.

– Зато я фильм смотрел. По телевизору. Человек из собаки получился никудышный – уродливый, глупый и злобный. А вот если бы профессор Преображенский использовал для своих опытов кота, получился бы всем человекам человек. Настоящий исполин духа, с несравненным интеллектом, моралью и красотой.

– Ну и почему же он тогда его не использовал? – прищурился Барсик.

– Да потому что профессор Преображенский был весьма достойным ученым. Он прекрасно понимал, что проводить опыты над котом – аморально, недостойно, да и попросту кощунственно. Именно поэтому ученые используют исключительно собак. Их жизнь ничего не стоит. Понятно тебе?

– Мне понятно, что ты полный идиот. Хотя я это всегда знал.

– Вижу, я допустил ошибку, решив, что могу наставить кого-то вроде тебя на путь истинный. Мой человек в таких случаях говорит – не мечите бисер перед свиньями. И он полностью прав.

Барсик лишь презрительно зевнул.

Не слушая перебранку мужчин, Анжела запрыгнула на скамейку, коснулась лапкой плеча Прокопа и спросила:

– Батанушко, а это правда?

– Что? – не понял домовой.

– Про хомячкау. Правда, что новые жильцы его завели?

– Наверное. Я к ним еще не захаживал.

– Что же вы так, батанушко?

– Да дела некоторые были… – виновато ответил Прокоп.

Большую часть последней недели старый домовой провел в квартире Скворцовых. Присматривал за их дочуркой, излеченной Хозяином Кладбища от колдовской порчи. Однако все наконец-то, тьфу-тьфу-тьфу, пришло в норму, Демьян Федорович пообещал, что больше бесы девчонку не потревожат, так что можно вздохнуть спокойно.

Вместо этого, правда, возникли другие проблемы. Шкодливый гремлин Венька повадился пугать Лялю Звездную, самозваную гадалку. А та, в свою очередь, начала видеть всякую чертовщину – покидая временное тело, Хозяин Кладбища оставил бедной женщине маленький «подарочек».

– Сегодня ночью загляну, – пообещал Прокоп. – А то в самом деле непорядок – уже несколько дней новые жильцы у меня, а я там до сих пор спекцию не проводил…

– Что-что не проводил? – не поняла Анжела.

– Инспекцию, – снисходительно пояснил Василий.

Прокоп смущенно опустил глаза. Ох уж эти новомодные словеса – где же их все упомнить простому домовику? Он и рад со временем в ногу шагать, да не поспевает никак. Особенно теперь, когда все так быстро меняется. Вроде еще совсем недавно и в помине не было никаких домов на двадцать этажей – а глянь-поглянь, сколько их уже понастроили.

– Мрррр, батанушко, так чтоу насчет хомячкау? – потеребила домового лапкой Анжела.

– А что насчет хомячка?

– Мяу очень хотела бы на него взглянуть, – умильно попросила кошка. – Ни разу в жизни не видела живого хомячкау… Не знаю даже, какие они из себяу…

– Да такие же, как крысы, только потолще и без хвостов, – проворчал Барсик. – Пошли со мной завтра на помойку мышковать – я тебе крысиный букет подарю.

– Борис, отстаньте. Батанушко, ну сделайте одолжение. Ну ради мяу!

– Хорошо, хорошо, что ж с тобой сделаешь… – сдался Прокоп. – Проведу уж как-нибудь…

– Дурью маешься, Анжелка… – фыркнул Барсик.

Прокоп тоже не больно радовался тому, что пообещал сделать. Не так-то это легко – провести в чужую квартиру что-то живое и дышащее.

Одно дело свой брат домовик – для домового никакая дверь не преграда. В любую щелку пролезет, а то и просто сквозь стену пройдет. Дальние сородичи вроде водяных тоже тайные тропки знают – из миски с водой вынырнет, из крана просочится, а то из унитаза вылезет, хоть и противно это. Даже мелкие пакостники гремлины пусть и не настоящие духи, а многие их свойства тоже имеют.

Но протащить в квартиру кошку будет посложнее. Кошка сквозь стену не пройдет, в замочную скважину не протиснется. Придется дожидаться, пока все уснут, тишком открывать любопытной Анжеле дверь. Для верности надо будет еще и дрему на хозяев наслать – чтоб не проснулись невпопад, не обнаружили непрошеную гостью.

– До свидания, Михаил Антонович, – попрощалась управдомша. – Пошли домой, Анжелочка.

– Не забудьте, батанушко! – напомнила кошка, запрыгивая хозяйке на руки. – Мяу на вас рассчитываю!

В половине третьего ночи дверь в сто одиннадцатую квартиру бесшумно растворилась. Замок провернулся сам, без ключа. Широкоплечий старичок крохотного роста крякнул, раскрывая дверь пошире. В темное нутро прихожей скользнула белоснежная молния.

– Благодарю, батанушко, – тихо мурлыкнула Анжела, с интересом осматриваясь по сторонам. – Фу, псиной пахнет…

– С собакой я договорился, – сказал Прокоп. – Она тебя не тронет.

– Подождите, батанушко, а ее разве не в клетке держат? – забеспокоилась кошка.

– А почто ее в клетке держать? Собака же, не волк какой-нибудь.

– Ой… Тогдау давайте поскорее глянем, да мяу пойду… Чувствую, из той комнатки мышачьим духом тянет… и еще чьим-то…

В небольшой комнате, сплошь увешанной фотографиями, действительно оказалась клетка. Точнее, их было две, но на вторую Прокоп с Анжелой сначала не обратили внимания. Их сразу привлекла ближайшая – просторная клетка для грызунов.

Несмотря на всю ее просторность, сидящему внутри узнику было тесно.

– Это и есть хомячок?! – пораженно воскликнула Анжела, позабыв о своем аристократическом акценте.

– Не хомячок, а хомяк, – басовито проурчал здоровенный грызун. – Степной. Казахский. Cricetus cricetus по-латыни. А ты кто будешь, опилки?

Анжела тихо мяукнула, усаживаясь на задницу. Желая посмотреть хомячка, она представляла его себе совсем иначе. Что-нибудь крохотное, мечущееся по клетке, напуганное страшной кошкой.

Но этот амбал… да он же больше нее! Рожа широченная, щеки арбузные, глазки крошечные, лапищи могучие, зад такой, что жабу расплющит.

Пожалуй, с подобной зверюгой не решился бы схватиться и великий мышелов Барсик.

– Доброй ночи, уважаемый, – поздоровался Прокоп.

– Доброй, – хмыкнул хомяк. – А ты у нас будешь тутошний управдом? Будем знакомы, давай мене лапу.

Прокоп попытался просунуть ладонь сквозь прутья, но его мозолистая ручища туда не пролезла. Хомяк же сидел в неудобном положении, и не мог толком даже повернуться.

– Шо-то мене тут совсем разонравилось… – пробурчал хомяк, расправляя плечи.

Он поудобнее ухватился за прутья зубами и лапами, крякнул и принялся что есть силы ворочаться. Послышался хруст, скрежет, а затем толстая проволока поддалась. Покряхтев еще несколько секунд и выломав с десяток прутьев, хомяк преспокойно вышел из клетки.

Анжела невольно попятилась.

– Этот поц наивно думал, шо эта вшивая клетка мене удержит, – фыркнул хомяк, отряхивая лапы. – Но я вам таки скажу, шо он крупно ошибся. Щупленького сирийца или лилипуточного джунгара такое убожество может и удержало бы. Но мене!.. мене!.. ха, насмешил!

– А почему вы раньше не освободились? – робко спросила Анжела.

– Одно слово – кошка! – хохотнул хомяк. – Хвост долог, ум короток! Ну освободился бы я, и шо дальше? Предлагаете окопаться за диваном, держать оборону? Я вам не дурачок! Путь наружу мене не прокопать – стены каменные, дверь железная, сволочь… Зато теперь, когда выход открыт… он ведь открыт?..

– Открыт, – подтвердил Прокоп. – Как, вы сказали, вас зовут, любезный?

– Я тебе таки еще ничего не сказал, начальник, – помотал лапой хомяк. – Зовут мене Арнольдом. А папу моего зовут Борисом. Поэтому я – Арнольд Борисович.

– А фамилия у вас есть, Арнольд Борисович? – поинтересовалась Анжела.

– А то как же ж. У нас в зоопарке всем прописанным фамилии раздавали. Да и вообще по нынешним временам без фамилии только распоследняя голытьба ходит. Фамилия у нашего рода старая, красивая, прославленная…

– Так какая?

– Хомяковы мы.

– Мяу просто поражена… – скептически махнула хвостом кошка.

– Тебя саму-то как зовут, опилки?

– Анжелой. Анжела Базильевна я. Очень породистая.

– Прокоп, – присоединился домовой. – Так вы к нам, значит, из самого Казахстана?

– А вот и не угадал. На родине предков я никогда не бывал. И папа мой никогда не бывал. Мы в зоопарке родились – и я, и папа, и дедушка покойный. Папа до сих пор в зоопарке работает, хомяком.

– И хорошо платят?

– Плохо платят. Точнее, вообще ничего не платят. Кризис, ничего не поделаешь. Приходится радоваться, шо хоть такая работа есть. Кстати, а у вас как с этим? Хороший гешефт найдется?

Прокоп неопределенно пожал плечами. Времена и впрямь настали непростые. Даже духи мест потянулись из столицы на периферию – там сейчас полегче.

– А что, Арнольд Борисович, как же это вы из зоопарка здесь оказались?

– За большие деньги куплен, из-под полы. Эти поцы экзотических зверей любят, понимаешь. Тигра или медведя в городской квартире не разместишь, а товарища Хомякова таки пожалуйста. Они в том же зоопарке еще и Котовского купили.

– Котовского?..

– Ага. Вон он сидит.

Хомяков вперевалку подошел к другой клетке, накрытой плотной материей. Схватившись за край зубами, хомяк стащил покрывало, и перед Прокопом с Анжелой предстал камышовый кот. В полтора раза крупнее домашнего, поджарый, длинноногий, короткошерстный, с кисточками на ушах. На домового и ангорскую кошку он взглянул холодно, с отчуждением.

– Так это вы – Котовский? – с интересом подошла поближе Анжела.

– Эту кличку мне дали двуногие, – равнодушно произнес камышовый кот. – Понятия не имею, что она означает, но уж точно не мое имя.

– А какое же у вас имяу?

– А кто ты такая, чтобы я тебе его называл?

– Фррр, как грубо… – обиделась кошка.

– Товарищу Котовскому наш хомячий физкульт-привет, – выпрямился во весь рост Хомяков. – Точнее, до свидания, желаю здравствовать. Лично мене тут надоело, так шо я сваливаю на вольные хлеба. Если шо, могу и тебе выпустить, мене нетрудно.

– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, – гордо отвернулся Котовский.

– Хозяин – барин, – спокойно засеменил прочь хомяк. – Я вообще чисто так предложил, по огромной душевной доброте.

– Ну ладно, тогда мы пойдем, – кивнул Прокоп. – Давайте я вас обратно занавешу…

– Подожди, – вздохнул Котовский. – Ты ведь из Малого Народа?

– Домовые мы, из господаров. Прокопом кличут.

– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, – повторил кот. – Но если вдруг так выйдет, что для каких-то твоих собственных надобностей тебе понадобится открыть эту дверь, ты заслужишь мою вечную дружбу.

– Не открывайте ему, батанушко, – обиженно мяукнула Анжела. – Он злой и грубый.

– Нельзя кошек в беде бросать, Анжелочка, – возразил Прокоп. – Если про меня прознают, что я кошку в темнице видел, да не освободил – это ж мне по улице пройти не можно будет. Мне ни один домовой после такого руки не подаст, каждый встречный в бороду плюнет.

– Я не кошка, я кот, – холодно поправил Котовский.

– Все равно нельзя, – сказал Прокоп, ковыряясь в замке. – Так себе защелка, плевое дело… Все, готово. Прошу, товарищ Котовский.

Поблагодарить камышовый кот не поблагодарил. Теплоты в его взгляде тоже не прибавилось. На Прокопа, Анжелу и Хомякова Котовский по-прежнему смотрел, как на пустое место.

Он только сумрачно кивнул и проследовал к выходу.

Наутро муж и жена Цари подняли большой шум. Они не могли понять, каким образом хомяк и камышовый кот ухитрились выбраться из своих клеток, и куда потом делись. Квартиру перевернули вверх тормашками, несчастному ротвейлеру задали взбучку – почему не лаял, не поднял тревогу?! Не сожрал ли бедных животных, скотина такая?!

Но все усилия были тщетны. В милицию Цари обращаться не посмели – зверюшки-то приобретены незаконно. У самих же в первую очередь и будут неприятности.

А Хомяков с Котовским ушли недалеко. Хомяк вырыл нору на пустыре за гаражами, кот поселился в лесном массиве, начинающемся за Ташкентской. С самарским лешим Прокоп на этот счет договорился – территория большая, места хватит. Единственное, что тот попросил – не бродить по дачным поселкам. Но они от Ташкентской далеко, добрых три километра.

В отличие от Хомякова, быстро наладившего контакты среди окрестных псов, котов и ворон, Котовский оказался зверем нелюдимым. К злополучному дому, в котором он несколько дней просидел в клетке, кот больше не возвращался. Хотя и далеко тоже не уходил – навещая местного лешего, Прокоп неизменно ощущал на себе внимательный взгляд. Камышовый кот вполне освоился на новой территории и чувствовал себя на ней полновластным хозяином. Благо крупного зверья рядом с городом не водится, конкурентов нет.

В тот день Прокоп тоже навещал лешего. Самарский лесовик Чернозем всегда с охоткой встречает гостей. Крохотный, кряжистый, похожий на замшелый пенек с ручками и ножками, он с удовольствием слушает городские новости, обсуждает последние сплетни и принимает подарки. Как же без этого? Если живешь на границе с лесом, с лешим надо дружить – это даже малые домовята знают.

Сегодня Прокоп, например, поднес Чернозему пачку индийского чая – тот за последнее время пристрастился к чайку, даже самовар в своей берлоге завел. Хотя разводить огонь по-прежнему не любит, страшится. Лешие вообще огня сторонятся.

Кроме Прокопа на чаек зашли еще и соседи-домовые – Модест и Невстал. А с ними женки-кикиморы – Иришка с Дуняшкой. Как обычно, Чернозем при виде женского пола завистливо ворчал, обещался, что тоже скоро женится. Заведет в лес какую-нибудь девчонку, оборотит ее в лисунку, да и женится.

Он это обещает уже лет пятьдесят, но дальше обещаний дело так и не идет. Чернозем – леший добрый, Большаков понапрасну не обижает. А уж Большаковских детей и подавно не трогает.

Посиделки затянулись чуть не до полудня. Лешему что – он за зиму отоспался, теперь до осени бодрый и свежий. Но домовые в конце концов все же притомились и разбрелись по домам – негоже так надолго свои хоромы покидать. А ну как в отсутствие домового с домом неладное что приключится? До конца дней позор не смоешь.

Громада в двадцать два этажа, вверенная под начало Прокопа, стояла все так же спокойно, как и вчера. Ничего страшного за время посиделок в лешачьей берлоге не приключилось. Однако кое-какое событие все же произошло – правда, не в прокоповом доме, а в соседнем. У подъезда стоял грузовик, и крепкие Большаки грузили в него мебель и коробки с вещами. Рядом пристроилась отечественная легковушка.

Невидимый людям Прокоп просеменил поближе. Возле легковой машины, противно хихикая, уже пристроился гремлин Венька – мелкий паршивец думал, какую бы сотворить пакость. Кто-кто, а он это дело любит – написать на стене скабрезное словцо, помочиться в чей-нибудь холодильник, продырявить презервативы, пообкусывать торт крысиным манером…

– Венька, не смей шкодничать! – прикрикнул домовой.

– Иди нах, сцуко, – огрызнулся гремлин, пыхая папироской.

К грузовику подошел дворовый Барсик. Чинно лизнув лапку, он мурлыкнул Прокопу приветствие и уселся в позе кошки-копилки.

– Это кто ж переезжает? – спросил домовой.

– Земляникины, – проурчал Барсик.

– Земляникины?! – ужаснулся Прокоп. – Охти ж мне… Это что ж, и Потемкин уезжает?!

– А куда ж он денется…

Из подъезда тем временем вышли уезжающие жильцы. Вся семья Земляникиных – муж с женой, сын с дочерью и старый одноглазый кот, носящий гордую кличку Потемкин.

И вот его отъезд означает проблемы.

К машине подлетел запыхавшийся Василий. Кот профессора еле-еле сумел выбраться – благо живет Михаил Антонович на первом этаже, а балконное окно постоянно забывает закрывать. Сумеешь пробраться на балкон – сумеешь и на улицу выйти.

– Прощевайте, сынки, – печально произнес Потемкин, сидя на руках у мадам Земляникиной. – Даст бог, еще свидимся.

– Погодь, а преемником-то кто будет?! – взвыл Барсик, глядя как одноглазого кошака сажают в машину.

– Кому наследовать-то?! – вторил ему Василий, царапая автомобильную покрышку.

Потемкин что-то ответил, но из-за стекла его никто не расслышал. Коты беспокойно забегали вокруг машины. Но тут Земляникин-старший дал сигнал, и те испуганно порскнули в разные стороны. Машина тронулась.

Прокоп смотрел на это с беспокойством. Старик Потемкин был кошачьим лидером половины Приволжского микрорайона. От Демократической на западе до Московского шоссе на востоке, от Ташкентской на севере до Димитрова на юге – все было под его лапой, все коты признавали его верховенство. А что будет теперь – непонятно.

Обычно новым лидером становится главный помощник прежнего. Но в том-то и дело, что у Потемкина таких помощников было двое. Над домашними котами верховодил рыжий Василий, над уличными – полосатый Барсик. Кому из этих двоих наследовать уехавшему Потемкину?

Прокоп подозревал, что на этот вопрос не смог бы ответить и сам Потемкин.

– Старый, у нас вечером собрание, – окликнул домового Василий. – Ты тоже приходи, независимым арбитром будешь.

– Конечно, приду… – махнул морщинистой лапкой Прокоп.

Обычно коты собираются в котельной. Сантехник Митрич запирает ее на старый разболтанный замок, и до конца дверь не закрывается. Проем остается небольшой, человеку не пролезть, но коты – дело другое.

Однако сегодня Митрич засел в котельной сам. К нему в гости пришли знакомые мужики, принесли выпить, закусить и нарды, так что кошачий конференц-зал будет занят до утра.

А если Митрич к утру не проспится – то и до полудня.

Поэтому на сей раз собрание прошло на крыше. Когда солнце село, Прокоп незаметно открыл черный ход, и по подъездным лестницам заскользили смутные тени. Черные и белые, серые и рыжие, пятнистые и полосатые – со всего микрорайона собрались влиятельные коты.

Альтернативное место для собрания тоже предложил Прокоп. Причем не без тайного умысла. Двадцать два этажа – не шутка, на такую верхотуру любой замается карабкаться. Если участники собрания притомятся еще до его начала, до драки дело не дойдет.

Скорее всего, не дойдет.

На кошачью сходку явился еще и Каналюга. Его тоже пригласил Прокоп, и тоже не без умысла. Специально попросил канализационного водяного поделиться водичкой в случае бучи.

Явился и Арнольд Борисович Хомяков. Срядился с котами исполнять обязанности секретаря, вести протокол. Карабкаться по лестнице он отказался наотрез – вместо этого сунул на лапу Веньке, и тот прокатил хомяка на лифте.

– Нафынаем фобание, фобарыфы, – невнятно промычал Хомяков, зажав в пасти карандашный огрызок. – Фо фэваэ выфкафафка?

Собравшиеся молча переглянулись. Никому не хотелось говорить первым. На крыше собрались десятки уважаемых котов со всего микрорайона – сплошь матерые бойцы, опытные хищники. Одни поддерживают Василия, другие Барсика.

На небе зажглись первые звезды. Ночь выдалась тихая, ясная. Прокоп восседал на парапете, болтал ногами и напряженно думал одну мысль – только бы договорились миром, только бы не дошло до войны.

Война кошачьих кланов – это страшно. Коты не знают сострадания, беспощадны в бою и не прощают обид. Кошачья дружба зыбка и непрочна – кот дружит только до тех пор, пока ему это выгодно. Зато кошачья вражда – это навсегда.

Кошка – удивительно злопамятное и мстительное существо.

Каналюга заскучал первым. Он вытащил откуда-то грязный чупа-чупс и принялся с причмокиванием его обсасывать, но это продлилось недолго. Выкинув мокрую палочку, канализационный водяной скривил рожу и ядовито осведомился:

– Ну и долго вы еще собираетесь тухнуть, как вода в болоте? До утра-то хоть раскачаетесь, или как?

– Мы коты, – невозмутимо ответил Василий. – Мы можем ждать долго. Наша главная добродетель – терпение.

– И еще красота, – дополнил кто-то из молодых.

– Да-да, и еще красота.

Этими простыми и ясными словами лед был сломан. Участники собрания заговорили, начали высказываться в поддержку то одного, то другого кандидата. Василий и Барсик сверлили друг друга недобрыми взглядами, синхронно махая хвостами из стороны в сторону.

– Барсик, скажи ты! – наконец крикнул кто-то из толпы.

– Я скажу, – фыркнул полосатый котяра. – Скажу. Я живу в Приволжском уже шестой год. Я тут родился и вырос. Я знаю тут каждую кочку и каждый кустик. Многие из вас помнят мои когти… – некоторые коты потупились, отвернулись, – …да, многие. Жизнь у меня была нелегкая. Этого уха меня лишил Полкан с Космодемьянской. Хвост сломал бывший хозяин, неудачно хлопнув дверью. Подпалины на шерсти оставили дети, тыкавшие в меня горящей палкой. Я повидал жизнь. Я знаю ее, как немногие. Достоин ли я быть вожаком Приволжского? Пусть выйдет вперед тот, кто более достоин, чем я!