Текст книги "Рассказы из правого ботинка (сборник)"

Мой герой

– О, прекраснейшая из дев этого мира, один лишь взгляд – и я сражен твоей красотой наповал! Я хочу купаться в твоем дыхании и слышать биение твоего сердца, я хочу утонуть в озерах твоих глаз и захлебнуться в звуках твоего прекрасного голоса!..

– Хватит уже… – скучающе махнула платком Мариэла. – Языком ты ворочать умеешь, вижу. А как насчет чего-нибудь более значимого?

– Значимого?.. – нахмурился жених, прерванный на середине цветистого комплимента.

– Кто ты? Чем ты славен?

– Я?! Я Гьорджи Исталикский, третий сын великого герцога Исталикского!

– Я не спрашиваю, чей ты сын. Я спрашиваю, кто ты есть такой. Чего ты достиг? Чем прославился? Что сделал в жизни, что считаешь себя достойным наследной принцессы королевства Леору?

– Я… Я хотел бы быть весенним дождем – я горячими лобзаниями покрыл бы твое тело…

– Я же сказала – завязывай с этой любовной дребеденью, – поморщилась Мариэла. – Если захочу послушать что-то подобное, то позову придворного трубадура – он хотя бы в рифму трендит.

Герцогский сынок сник окончательно. Ему говорили, что королевской дочке нелегко угодить, но он решил все же попытать счастья. Уж очень хороша собой прекрасная принцесса! Медно-рыжие волосы, ласкающие плечи, лукаво изогнутые брови, длиннющие ресницы, глаза цвета небесной лазури, крохотный носик, капризно надутые губки-розаны, тоненькая алебастровая шейка, плечи, которые так и хочется расцеловать…

Ангел, не девушка!

Только очень уж придирчивый ангел. Ну вот какого дьявола ей нужно, спрашивается?!

– Чтоб тебе до старости в девках просидеть… – пробурчал себе под нос Гьорджи, выходя из приемной залы.

А Мариэла осталась грустно рассматривать мозаичную фреску на стене. Эту картину нарисовали еще при дедушке нынешнего короля, и принцесса любовалась ею бессчетное множество раз. Бездыханный дракон с отрубленной головой и молодой красавец-рыцарь в сияющих доспехах, усаживающий на коня спасенную девушку…

Как романтично! Как упоительно!

И как мало похоже на реальный мир…

– Ну что, этот тоже ушел несолоно хлебавши? – послышалось сзади.

– Ах, маменька, я никак не могу найти достойного жениха!.. – всхлипнула Мариэла, жалобно глядя на королеву. – Они все – просто надутые хлыщи, славные только голубой кровью и сундуками с золотом! Где же, где те бравые рыцари былых эпох, что не приходили свататься без драконьей головы под мышкой?!

– Ну, живых драконов никто не встречал уже много лет… – задумчиво произнесла королева Фудзира. – Наверное, все ушли на свадебные подарки. Может, чуточку поумеришь требования? Я в молодости тоже долго перебирала, но в конце концов все же умерила…

– Знаешь, мама, по-моему, ты их умерила слишком сильно… – фыркнула Мариэла.

– Ну, твой отец все же не самый плохой вариант…

Почему-то прозвучало это как-то неубедительно. Словно королева сама не верила в собственные слова.

– Так значит, ты хочешь в женихи настоящего героя? – поспешила сменить тему Фудзира. – Такого, который ежедневно совершает подвиги, защищает всех слабых и обездоленных и не боится сразиться с драконом один на один?

Глаза принцессы моментально затянуло мечтательной поволокой. Мариэла с детства грезила рыцарскими романами и песнями трубадуров – о самоотверженных воителях, что готовы принести на алтарь любви не пустые слова, а самую свою жизнь…

– Конечно, эпоха легенд осталась в прошлом… – сожалеючи взглянула на фреску с рыцарем и драконом Фудзира. – Но странствующие герои все же еще кое-где сохранились…

– А где?.. Кто?.. – тоскливо вздохнула Мариэла.

– Ну откуда же мне знать, доченька?.. Но ты можешь узнать сама.

– Как?

– Забыла?.. Через три дня тебе исполняется шестнадцать…

Мариэла встретилась взглядом с матерью. На обоих лицах расплылись понимающие улыбки…

Святилище древнего оракула, воздвигнутое на горе близ столицы. Величайшее сокровище королевства Леору. Гранитный истукан знает все об этом мире и может ответить на любой вопрос.

Но отвечает он не каждому. Только тот, кто родился в полдень воскресенья, будет услышан оракулом. Три вопроса. Три вопроса он может задать в день своего шестнадцатилетия и три ответа получит – точных, правдивых и максимально полных.

– Ответь мне, оракул! – огласил исполинскую залу звонкий голосок. – Я, принцесса Мариэла, желаю задать положенные мне три вопроса!

– Я СЛУШАЮ, – прогрохотало каменное изваяние.

– В этом мире ведь еще остались герои! Скажи, кто из них самый великий?

– ГРРРРХРРРМММ… – на миг задумался оракул. – ВНЕ ВСЯКИХ СОМНЕНИЙ, ЭТО НЕВЕРО. РЫЦАРЬ НЕВЕРО, ПРОЗВАННЫЙ БЕССТРАШНЫМ.

– Звучит уже неплохо! – оживилась Мариэла. – А какие у него есть героические достоинства?

– ОН СОВЕРШИЛ МНОЖЕСТВО ПОДВИГОВ. ПОБЕДИЛ МНОЖЕСТВО ЧУДОВИЩ. ВСЕГДА ПРИХОДИЛ НА ПОМОЩЬ ТЕМ, КТО ПОПАЛ В БЕДУ. ОН ДОБР, ХРАБР, БЛАГОРОДЕН, СПРАВЕДЛИВ И НЕ ЗНАЕТ СЕБЕ РАВНЫХ В СРАЖЕНИИ. ЖЕНЩИНЫ ВЛЮБЛЯЛИСЬ В НЕГО ПО УШИ ПРИ ОДНОМ ЛИШЬ ВЗГЛЯДЕ.

– Просто замечательно! – еще сильнее оживилась принцесса. – Я должна срочно его увидеть! Как мне с ним познакомиться?..

– ЭТО НЕСЛОЖНО.

Мрачная темная пещера. Под эти своды почти не проникает свет, а единственные звуки, нарушающие тишину, – капанье воды и приглушенное урчание.

Мариэла поправила свечку и рассеянно перевернула страницу. Третий день уже пошел. Дракон начинает беспокоиться, даром что ненастоящий.

Этот спектакль они придумали вместе с маменькой по совету все того же оракула. Самый лучший способ завязать роман с героем-спасителем… позволить себя спасти, конечно.

Да и вообще – когда еще представится случай посмотреть, как совершаются настоящие подвиги?

По сценарию ее, Мариэлу, похитил и утащил к себе в пещеру ужасный дракон. И теперь она томится в ожидании избавителя. А избавителем, разумеется, будет Неверо Бесстрашный – ему уже отправили почтового голубя с мольбой о помощи.

Дракона сотворил придворный волшебник. Так себе дракончик получился, хиленький. Да и заклятие нужно обновлять каждый день.

Но живого-то ящера взять неоткуда…

Ничего, так даже лучше. Выглядит этот дракон совсем как настоящий, но опасности почти никакой. А то еще, чего доброго, повредит жениху что-нибудь важное – какой из него потом муж будет?..

– Эгей, дракон, покажись!.. – донеслось из темного туннеля. – Сразись со мной достойно и честно!

Сердце романтичной девушки встрепенулось. От этого голоса веяло цокотом копыт и звоном мечей. Уверенность и бесстрашие, разлитые в каждом звуке.

Именно так должен звучать голос подлинного рыцаря.

– О, мой храбрый герой, я здесь, спаси меня!.. – как можно жалостнее простонала принцесса, торопливо пряча пачку книжек в мягкой обложке и принимая самую томную позу.

Из проема выступила рослая фигура, закованная в доспехи. При виде этих доспехов Мариэла чуть не запищала от восторга – точь-в-точь как те, в которых красуется рыцарь, изображенный на любимой фреске!

Саму битву с драконом принцесса разглядела плохо. Мешал сладкий туман, застилающий глаза. Да и прошло все довольно быстро – герой оказался действительно героем. Несколько скупых отточенных движений, три резких взмаха мечом – и наколдованный дракон валится бездыханной тушей.

– Мой герой! – спрыгнула с лежанки принцесса, опрокидывая на пол блюдце для вишневых косточек. – Ты ли рыцарь Неверо Бесстрашный?

– А мы что, знакомы?.. – удивленно донеслось из-под шлема.

– Да!.. то есть нет, но я уже давно мечтаю с тобой познакомиться! Ты спас меня из когтей этого ужасного чудовища, храбрый рыцарь!..

– Ну да, вроде как спас, – согласился Неверо. – Хотя дракон какой-то странный был. Дохлый очень. Уродец, наверное. Они, вообще-то, вымерли уже, драконы…

– Да кого это волнует! – отмахнулась Мариэла, повисая у рыцаря на шее. – Мой герой, я наследная принцесса королевства Леору, а ты освободил меня! Вырвал из когтей ужасного зверя! Теперь, согласно обещанию моего отца, ты получишь мою руку и сердце!

– Жениться, что ли? – явно заинтересовался Неверо. – Хе!.. Это, пожалуй, можно… Я тут как раз подумываю завязать со всей этой беготней и драчками, уйти на покой…

– Почему?! – заморгала принцесса.

– Да ревматизм проклятый совсем замучил… – прокряхтел рыцарь, откидывая забрало.

Из-под него высунулась длинная седая борода.

Морозная ночь

Морозный ветер воет тысячей оголодавших волков. Он проникает под одежду, забирается в самые потаенные уголки, грызя и терзая кожу ледяными зубами. Лица солдат побелели от холода, челюсти выстукивают походный марш лучше всякого барабана.

Гай Люций Валериан угрюмо окинул взглядом поредевшую центурию. За последние десять дней он потерял больше половины – одни замерзли до смерти, другие дезертировали. Прошлой ночью двух легионеров задрал медведь. Но центурион продолжает упорно идти вперед – а за ним, ворча и сетуя, следуют остальные.

У столь крупных потерь нашлась и хорошая сторона. Пайки погибших были распределены между выжившими, а меньшее число солдат легче удерживать в повиновении. В воздухе ощутимо пахнет бунтом. Последние дни Валериан спит вполглаза, постоянно держа у изголовья кинжал. Пока что ему ни разу не пришлось им воспользоваться, но злые глаза легионеров ясно говорят – ждать недолго.

Центурия Валериана принадлежит к первопроходцам. Им уже приходилось бывать в тяжелых условиях – они форсировали Рейн и Дунай, умирали от жары в Ливии, блуждали по дремучим чащам бриттов… Не проходило и года, чтобы их не отправили в очередную глушь, словно желая испытать на прочность.

Здесь, на самом краю Ойкумены, Валериан впервые усомнился в успешном исходе испытания.

Легионеры нещадно мерзнут. К счастью, пищи пока что хватает – в мешках все еще есть сухари и сыр. Правда, ветчина кончилась вчера, а кислое вино – три дня назад.

Но смерть от жажды уж точно никому не грозит – вода в изобилии лежит прямо под ногами, пусть и затвердевшая. Знаменосец прямо сейчас грызет ледышку, другой рукой продолжая удерживать штандарт.

Центурион старался не замечать, что ноша его людей постоянно легчает. Каждый легионер несет на левом плече шест с поклажей, но эта поклажа медленно, но верно переправляется в сугробы. Пилы, корзины, киркомотыги, саперные лопаты, ремни и цепи – весь инвентарь безжалостно выкидывается прочь.

Буквально только что Валериан, замыкающий цепь, увидел рядом с дорогой чей-то панцирь – и у него не хватило духу выяснять, кто его бросил. Он и сам с трудом удерживается, чтобы не скинуть опостылевшие доспехи – ничуть не греют, скорее уж наоборот. Холодная бронза только понапрасну студит тело – если бы не теплые туники под ними, доспехи давно убили бы своих владельцев.

Стужа. Стужа и мороз нещадно терзают детей великого Рима. Они умирают в этом ледяном краю, умирают от холода, безуспешно пытаясь понять – зачем они здесь? Что они здесь делают? Зачем сюда пришли?

– Люций, люди измучены! – прокаркал Селин, помощник центуриона. – Нам нужен отдых!.. Нужно развести костер!.. согреться!..

Валериан обратил к нему пустой взгляд. Пальцы крепко сжали жезл из виноградной лозы, и кое-кто из легионеров невольно вздрогнул. Их центурион не отличается мягкостью нрава – многие спины хранят шрамы, оставленные его жезлом.

– Развести костер?.. – сухо спросил Валериан. – Из чего? Из снега?.. Изо льда?.. Из камня?.. Вокруг больше ничего нет! Может быть, подожжем наши мечи?.. Единственное здесь, что может гореть – это мы сами! Мы, наша одежда… да еще штандарт. И то только древко…

– Тогда повернем назад! – исступленно выкрикнул Селин. – Куда мы идем?! Мы дошли до конца мира – дальше нет ничего, кроме снега и льда! Или ты в самом деле веришь, что за следующим холмом откроется благословенная Гиперборея?!

– У нас есть приказ, помощник! – повысил голос центурион. – Мы служим великому Риму! Легат легиона отправил нас сюда с разведывательной миссией… и мы ее выполним!

– Легат Корбулан – слабоумный дуралей! – возопил Селин. – Он и впрямь верит, что мы найдем здесь Гиперборею! Но Гиперборея – это выдумка! Здесь нет ничего! НИЧЕГО!!!

– Не нам об этом судить! Мы выполняем приказ!

– Центурион, люди держатся из последних сил, – очень-очень тихо сказал Селин. – Ты знаешь, что они сделают с тобой, если сорвутся…

В воздухе мелькнул жезл из виноградной лозы. Помощник центуриона упал на колени и схватился за голову, обливаясь кровью. Валериан с каменным лицом нанес ему еще два удара и коротко приказал:

– Поднимайся.

Легионеры, видевшие эту расправу, глухо зароптали. Центурион отстраненно подумал, что Селин совершенно прав – им не суждено окончить эту миссию. Мороз убьет всех и каждого. Но ему, Гаю Люцию Валериану, такая смерть не суждена – нет, он разделит судьбу всех командиров, заведших людей на верную смерть.

Весь вопрос в том, успеет ли он убить себя сам, прежде чем это сделают солдаты…

От мрачных размышлений отвлекли крики и шум. Валериан перехватил жезл поудобнее и ринулся в голову колонны – в последнее время ему все чаще приходилось разнимать драки, грозящие перерасти в убийство.

Однако на сей раз причиной побоища оказались не легионеры. Солдаты от души тузили странного человека, с ног до головы закутанного в шкуры. Незнакомцу не повезло – он подвернулся очень некстати, и теперь вся центурия вымещает на нем накопившуюся злобу.

– Прекратить!!! – прогремел центурион, нанося удары куда попало. – Оставить пленного!

Ругаясь и бросая на Валериана бешеные взгляды, легионеры неохотно отпустили чужака. Тот кое-как утер с лица кровь, невозмутимо выплюнул в ладонь осколки зубов и встал во весь рост, глядя прямо в глаза центуриону.

– Как твое имя? – холодно спросил Валериан, постукивая по запястью жезлом из виноградной лозы.

– Не понимаю, – покачал головой незнакомец.

Зато центурион его понял. Наречие местных варваров – он выучил пару сотен слов перед тем, как отправляться в поход. Самые основы – чтобы только суметь в случае чего объясниться.

– Как твое имя? – повторно спросил он – теперь уже на языке чужака.

– Снорри Стурлсон, – послушно ответил тот. – А твое?

– Я – центурион Гай Люций Валериан, я служить великий Траян, император Рим. Ты гиперборей?

– Я Снорри Стурлсон, – повторил варвар. – Я охотник. А вы что здесь делаете? Вы тоже охотитесь?

– Мы искать Гиперборея, – мрачно ответил центурион. – Где жить ты, Сно… Снорий?

– В деревне, – пожал плечами Снорри.

– Там есть еда и обогрев?

– Конечно.

– Тогда отвести ты нас туда, – непререкаемым тоном приказал Валериан.

Снорри задумчиво почесал переносицу, не делая даже шага.

– Чего ждать ты? – нахмурил брови центурион.

– Вы – люди с оружием, – констатировал очевидную вещь Снорри. – Вас больше, чем пальцев на руках и ногах. Моя деревня совсем маленькая, там не хватит еды и жилья для вас всех.

– Я отдать приказ ты, варвар! – сухо процедил Валериан. – Нас вести к твой деревня, или я убить ты!

Охотник по-прежнему стоял неподвижно, безразлично взирая на римских солдат. Центурион попытался припомнить в местном языке какие-нибудь слова, способные его расшевелить – угрозы или посулы, неважно. Увы, тщетно – выученного им хватает, чтобы вести простой разговор, но не более того.

Он немного подумал, а потом отдал несколько коротких команд. Селин и еще два легионера вывернули Снорри руки за спину и нанесли несколько ударов в живот. Сам же Валериан стукнул его по шее жезлом – сначала слева, потом справа.

Выражение лица Снорри ничуть не изменилось.

– Ты отвести нас в свой деревня – я не бить ты, – сухо сообщил центурион. – Ты не вести – я бить ты долго. Потом убить совсем. Ты думать.

Снорри тоже немного подумал, а потом пожал плечами и равнодушно кивнул:

– Хорошо, я вас отведу.

Мороз все усиливался. На землю спустилась ночь – темная, холодная. Вместе с ней пришла метель – беспощадный Борей сегодня явно в дурном настроении.

Снежные тучи заволокли небо толстым одеялом, спрятав все звезды до единой. Солдаты бредут почти на ощупь – по счастью, варвар Снорри шагает так уверенно, словно находится во дворе родного дома.

Первое время легионеры двигались весело и легко. Всех подталкивала перспектива скоро оказаться под крышей, согреться у жаркого очага, поесть чего-нибудь повкуснее опостылевших сухарей и заплесневелого сыра. И чего уж греха таить, вся центурия надеялась, что женщины этой варварской деревни окажутся… да хоть какими-нибудь.

Но час тянулся за часом, а впереди по-прежнему нет ничего, кроме сплошной белой стены. Шагать становится все труднее, лица заиндевели, конечности не слушаются, а глубоко внутри зудит одно-единственное желание – лечь на снег и остаться лежать.

Малодушничать центурии не дает только суровый центурион, сделанный, кажется, из того же материала, что и его панцирь.

– Люций, куда этот варвар нас тащит? – устало простонал Селин. – Смотри, солнце заходило с той стороны, значит, мы идем на север! Еще дальше на север! Но там не может быть людских поселений! Какой человек сможет жить на этом морозе?! Он ведет нас на смерть!

Меж бровей Валериана пролегла глубокая складка. Он нагнал Снорри и дернул его за плечо:

– Куда идти ты, Снорий?! Где деревня?!

– Уже совсем скоро, – равнодушно ответил Снорри. – Если бы сейчас был день, мы бы ее уже видели.

– Я не верю ему, Люций! – крикнул Селин. – Он лжет нам! Давай разобьем лагерь здесь, передохнем до утра!

Центурион с сомнением посмотрел на строй усталых легионеров. Несчастные едва держатся на ногах. Измученные, промерзшие до костей, они нисколько не походят на солдат великого Рима – скорее на кучку бродяг, закутавшихся в тряпье.

Валериан перевел взгляд на Снорри. В его глазах, похожих на голубые льдинки, ничего не отражается. Варвар нисколько не выглядит уставшим.

– Хорошо, – наконец решил центурион. – Ты вести нас еще мало время. Если не быть деревня скоро – я много бить тебя. Возможно, убить насмерть. Ты понять, Снорий?

– Конечно, – пожал плечами Снорри.

– Еще одно усилие, последнее! – выкрикнул центурион уже на латыни. – За мной, воины Траяна! Мы выжили в песках Ливии – выживем и здесь!

Он выхватил у знаменосца штандарт и понес его сам, собрав те немногие силы, что еще остались. Солдаты, ропща и стеная, все же двинулись следом.

И их надежды не были обмануты! Они не прошли и трех стадиев, как из снежной стены выступила другая стена – каменная. Из глоток измученных легионеров вырвался такой счастливый рев, что вздрогнул даже невозмутимый Снорри.

При одном взгляде на эту стену и громадные ворота Валериан невольно присвистнул. Он-то ожидал увидеть кучку варварских хижин…

Но задумываться некогда – его люди промерзли до самых костей. Центурион отпихнул Снорри в сторону и с силой застучал мечом в ворота, оглушительно крича на ломаном наречии местных:

– Хозяева, открывать сейчас!!! Мы замерзнуть, мы очень-очень замерзнуть!!!

Некоторое время за воротами было тихо. А потом там что-то с силой грохнуло, ударило, и послышались шаги. Да такие громкие, что на миг всем показалось, будто это топочет боевой слон.

Через несколько секунд исполинские створы медленно раскрылись, и за ними обнаружился хозяин. Одетый в звериные шкуры, с синим, словно заиндевевшим лицом, длинными сосульками в густых волосах и бороде…

Но окоченевшие легионеры даже не посмотрели на его бороду. Нет, при его появлении они все одновременно задрали головы кверху – этот человек ростом превышал любого из них… раза этак в четыре.

– Кто ты такой?.. – с трудом проговорил центурион, чувствуя, как леденеет кровь в жилах. – Циклоп?!

– НЕТ, МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК, Я ХРИМТУРС, – оглушительно прогрохотало чудовище, взирая на легионеров с искренним гостеприимством. – ВИДНО, САМ ИМИР ПРИВЕЛ ВАС СЮДА СЕГОДНЯ! Я ОЧЕНЬ РАД, ЧТО ВЫ ЗАШЛИ КО МНЕ В ГОСТИ. И Я ОЧЕНЬ РАД, ЧТО ВЫ ОЧЕНЬ ЗАМЕРЗЛИ.

– Почему?..

– ПОТОМУ ЧТО Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ СТРОГАНИНУ.

Настоящая наука

Коллежский асессор Иван Ильич Большеватый встал из-за стола и сладко потянулся. Настроение его было приподнятым, и на то имелось по меньшей мере четыре причины. Во-первых, утро выдалось солнечным, совсем не по-мартовски теплым. Во-вторых, сегодня первый день весенних праздников. В-третьих, Иван Ильич только что откушал превосходного расстегаю и принял для аппетита рюмочку анисовой. А в-четвертых, час назад ему позвонил Рублевкин и по секрету сообщил, что вчера в присутствии Сам одобрительно о нем отзывался и даже изволил весело пошутить. Не иначе как произведением дело пахнет. Пора, давно уж пора Большеватому из асессоров в надворные перебраться!

Удивительно ли, что Иван Ильич был в отменном расположении духа? Ему хотелось петь, танцевать, жертвовать на благотворительность!

Однако ничего из этого он делать все же не стал. Козлетон Ивана Ильича весьма неприятен даже собственному его слуху, танцевать не позволял объемистый животик, а для пожертвований сей достопочтенный господин был довольно-таки скупенек. Поэтому вместо пустых проявлений радости он решил сделать что-нибудь приятное своим ближним.

Увы, ближних в пределах досягаемости оказалось не так много. Супруга с самого утра села в легковой самоход и укатила в синематограф, смотреть новую американскую фильму о грешной связи гимназистки с упырем. Пыталась и благоверного с собой утянуть, да тот заартачился. Пришлось даже сослаться на внезапную мигрень и сделать вид, что принимаешь пилюлю «Цитрамонума».

Дражайшая тещенька тоже укатила, только не на самоходе, а на автобусе, и не в синема, а на дачу. Весенние же праздники, как можно Глафире Андреевне такое пропустить? Непременно надо навестить усадебку, проветрить там все, удостовериться, что цыгане и другого рода бродяги ничего за зиму не схитили и не попортили. Хотела и зятя с собой уволочь, добрая старушка, да тот не дался. Тещенька у Ивана Ильича цепкая, ухватистая – раз дашь потачку, так уже не избавишься. Усядется и будет ездить.

Нету дома и старшего сынка Володеньки. И давно уже нету, с осени. Исполненный двадцатилетия юноша, как и положено верноподданному Российской Империи, отправился в армию, отбывать непременную для всякого девятимесячную службу. Сам Иван Ильич в армии не служил, пошел по статской карьере. В его-то молодые годы еще не было всеобщего призыва, это уже при Петре Михалыче такая реформа вышла.

А значит, облагодетельствовать Иван Ильич может лишь Кузеньку, младшего своего сынка. Он-то уж непременно дома – даже через две запертых двери слышен грохот пальбы.

Так и было. Младой Кузьма Иваныч восседал перед скородумом и увлеченно долбил по клавишам. Папеньку он за шумом совсем не заметил. Иван Ильич неслышно встал у дитяти за спиной и целую минуту взирал на экран. Там средь грязных развалин ползали лохани. Длинноносые бронированные чудища палили друг в друга почем зря, промахивались, снова палили, попадали, взрывались, честили друг друга матерными словесами…

Вот и Кузеньку тоже взорвали. Он сорвал с головы наушники и выдал такую фразу, которую не враз услышишь даже от пьяного боцманата, не то что от двенадцатилетнего отрока. Покоробленный Иван Ильич не сдержался и отвесил меньшому своему сыну отеческую оплеуху.

– Ы!.. – аж подскочил Кузенька. – Папка!..

– Папка – это большой конверт для бумаг, – наставительно произнес Иван Ильич. – А я тебе, недорослю, папенька. Опять в свои лоханки играешься?

Кузенька обиженно засопел. С тех пор, как вышла эта глупистика, «Мир лоханей», он ровно умом тронулся. Целыми днями за скородумом, воюет со всеми подряд. И что в том может быть занимательного? Иван Ильич как-то и сам попробовал, любопытства ради, и ничего путного не углядел. Ползи да стреляй, все и развлечение.

То ли дело марьяжец или еще какая умственная игра…

– Не надоело тебе еще, отпрыск? – поинтересовался Иван Ильич. – Вон, солнышко светит – вышел бы во двор, в лапту с хлопцами погонял…

– Все хлопцы здесь и сидят, – мрачно ответил Кузенька. – Вчера же обновление вышло, японские лохани добавили!

– Японские?.. Да что у них за лохани-то, у японцев? Только те и есть, что у нас съэксили! Япошки – они, брат, такие, народ ушлый…

Кузенька угрюмо засопел. Вырос же неслух, ни во что родного отца не ставит. Не те нынче времена, никакого уважения к старшим. Вот раньше-то, раньше…

– Уроки-то все сделал? – ласково прищурился Иван Ильич. – А ну-ка, сынок, покажи табель…

Вот уж теперь Кузенька завертелся по-настоящему. Точно уж на сковородке. Лоб наморщил, глаза так и бегают. Сразу видно – думает, чего бы соврать.

А только что же соврешь, если отец тебя как облупленного знает? Иван Ильич сам, не спросясь дозволения, залез в ранец и достал сыновний табель. Ох и не обрадовало его то, что он там нашел…

– По истории единица, – грустно вздохнул он. – И по математике. И по русскому. Хм, а по гимнастике пятерка, это ты молодец… хотя гимнастика – это не наука, это так, для дураков рукодрыжество… По русскому-то языку почему так худо? Ты что ж, скотина, родного языка знать не можешь?

– Там диктант был, на яти! – заторопился Кузенька. – Я этих ятей нипочем не распознаю! У нас никто хорошо не написал, даже Машибрюхов три шара схлопотал, а он отличник!

– Все равно стыдно должно быть. Стыдно тебе?

– Стыдно, папенька… – опустил взгляд Кузенька.

– Врешь ведь. Знаю, что врешь. Высечь бы тебя, постреленка. Русского он не знает! Меня вот в твои годы еще и латынью мучили – и ничего, на ять все сдавал!..

Здесь Иван Ильич ради воспитательных целей несколько приукрасил. По латыни у него обычно бывала двойка. Про греческий же он и вовсе предпочитал не вспоминать. И то ладно, что нынешние дети от сих мертвых языков избавлены.

– Ладно русский не знаешь, а с историей-то что за беда? – вопросил Иван Ильич. – Простая же наука!

– Ага, простая! Меня к доске вызвали и велели даты называть! Когда кто царствовал, когда какая война была…

– И что же, не ответил? Так-таки ничего и не ответил?

– А ты сам будто ответил бы!

– Ты не дерзи отцу, молод еще, – спокойно ответил Иван Ильич. – Что сложного-то? С 1894 по 1926 царствовал Николай II, с 1926 по 1946 – Алексей II, с 1946 по 1969 – Иван VII, с 1969 по 1971 – Андрей I, с 1971 по 1999 – Михаил II, с 1999 по наши дни – Петр IV. От зубов же должно отскакивать.

– А до того, до?.. – прищурился отпрыск. – За все четыреста лет перечислишь?..

– Не дерзи. Говорят тебе, не дерзи. Папеньку экзаменовать вздумал, молокосос. Я-то все перечислить могу, хоть от Рюрика, только я того не обязан. А ты обязан, потому – гимназист. Вот когда Первая Германская началась?

– В 1914…

– А закончилась?

– В 1919…

– А Вторая когда началась?

– В 1940…

– А закончилась?

– В 1943…

– А когда князь Гагарин в космос полетел?

– В 1963…

– Ну так чего ж ты прибедняешься, жены моей сын?! Все же ты знаешь!

– Ага, так там же еще и числа надо было называть!

– А числа ты не помнишь?

– Не помню!

– Не помнишь, когда Вторая Германская закончилась?

– Не помню!

– А День Победы когда празднуется, помнишь?

– Второго октября… ой.

– Дурак ты, братец, – сочувственно посмотрел на сына Иван Ильич. – Его светлость генерал-аншеф Рокоссовский для того ли Берлин штурмом брал, чтоб всякие лодыри о его подвиге забывали? А про полет Гагарина тебе вообще стыдно не помнить! В этот же день папенька твой… что?..

– Что?..

– В этот день папенька твой ро…

– Ро?..

– Ро-ди…

– Родил?..

– Родился в этот день папенька твой! – сплюнул Иван Ильич. – Тьфу на тебя буквально, остолоп!

И то, день для появления на свет маленький Ванюша Большеватый выбрал удачней некуда. Девятое марта 1963 года – наиславнейший день всего двадцатого века. День, когда молодой князь Гагарин стал первым в истории человечества звездоплавателем. Хотели к очередному юбилею династии приурочить, да не вышло немножко, промахнулись на три дни.

Ну да то ничего, так даже лучше. Эвона какие празднества на этой неделе будут! Четырехсотлетие дома Романовых, пятидесятилетие России Космической, а у Ивана Ильича еще и личный юбилей – и тоже пятидесятилетие, не хухры-мухры.

– Ладно, по истории ты дурак, а в русском ятей не знаешь, – подытожил Иван Ильич. – Но математика-то, математика! Что по математике-то не суметь – таблицу умножения?

– Квадратные уравненья, – насупленно ответил Кузенька.

– Уже до квадратных дошли? – подивился папенька. – Лихо! У нас они только в шестом классе начались.

– А я и есть в шестом, – совсем уже мрачно сказал Кузенька.

Воцарилось неловкое молчание. Иван Ильич негласно укорил себя скверной памятью. Как мочь забыть, в каком твое детище классе? Ужель трудно запомнить, что дети вот уж пятнадцатый год как идут учиться не с семи годов, а с шести? И сам же еще сына корит, дураком обзывает.

– Ладно, все едино, – пробурчал Иван Ильич. – Так что же тебе, неучу, в квадратных уравненьях не понятно? Простое же самое дело. Раз – дискриминант, два – корни, вот и в дамках.

Кузенька только шумно засопел, пытаясь объяснить тем самым, что на словах-то ему все понятно, а вот на деле не получается. И математик еще придирается, велит, чтоб непременно все в уме считать или на бомажке, а коли у кого мелкосчетчик увидит – кричит и отбирает. Точно ордынские времена на дворе! У Васьки Потыщева, вон, игрушку отобрал кнопочную, да сам в нее и играл до конца урока.

Иван Ильич увидел, что сынок расстроен, и смягчился. Отцовское сердце все ж не камень. Ну неумен, так что ж его за это, в Сибирь ссылать? Хотя в Сибирь-то уж давно и не ссылают никого, своей охоткой все едут. Говорят, его величество Петр Михалыч вообще хочет столицу в Томск перенесть.

А то что это, мол, она где-то на краешке империи притулилась – надо в самый центр, как у других держав. Вон как в Германскую-то Питер поприжали – голод был страшный, разве что людей не ели. Иван Ильич тогда еще не родился, но бабушка Аграфена много рассказывала. До блокады-то она красавицей редкой была – толста, наливна, не менее семи пудов весила. А после блокады сухорёброй стала, что твой Кащей. Тяжко людям приходилось.

– Ладно, сынка, не канючь, – хлопнул Кузеньку по бритой макушке отец. – Хочешь сегодня с папенькой в гости пойти?

– А к кому? – насторожился отпрыск.

– К Эйдельштейнам. У них сегодня сапфировая свадьба, большое гулянье. Все питерское общество будет. Братец мой пойдет непременно – и нас с собою зовет.

Кузенька призадумался. Богатый лесопромышленник Эйдельштейн был весьма дружен с его дядей, ученым агрономом Мефодием Большеватым. Папашу тоже привечал, но больше за компанию. Пришел в гости дружище Мефодий – и брата меньшого привел.

Скучно будет у Эйдельштейнов, наверное. Лучше бы на лапту сходить или в купальню с горками. Но уж зато кормить точно будут от пуза – а покушать в семье Большеватых любят все. Кузенька фигурой удался точно в папеньку – ростом вопреки фамилии довольно скромен, зато крепенек, скуласт и пышнобок.

Да и папаша непременно рассердится, если отказаться. Он такой – не любит, когда его благодеяния отвергают. Может и накричать, а то и ремешком посечь, в самом деле. Скажет – мало что неуч, так еще и лентяй редкостный, дома все сидит, плесенью покрывается. Неблагоразумно получится.