Текст книги "Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории"

Удостоверить Чемберлена

Итак, в войну Чемберлена, а с ним Англию и весь мир, втянули, оказывается, «американцы и евреи». Вторая часть этого утверждения британского премьер-министра остается пока хоть и обоснованной логически, но без документального подтверждения. Зато по поводу роли Соединенных Штатов в развязывании войны имеются вполне конкретные данные. Уместно сказать об этом несколько слов.

Вторая мировая война стала для Америки таким трамплином в будущее, который сделал ее уже в наши дни единственной сверхдержавой и, по ошибочному, но эффектному выражению политолога Збигнева Бжезинского, «последним сувереном». И это не случайность, а результат вполне осмысленной и целенаправленной политики США, задолго до войны предвидевших колоссальные возможности, которые эта война перед ними открывала.

Весной и летом 1939 года между Англией, Францией и США состоялись предварительные тайные переговоры о сотрудничестве в случае войны. Вот характерное мнение американского историка Ч. Тэнзилла: «Президент вовсе не хотел, чтобы война, которая начнется в Европе, закончилась столь быстро, что Соединенные Штаты не успели бы вмешаться. В сентябре 1938 года против Гитлера могли бы выступить французская, английская, русская и чешская армии, которые разгромили бы его довольно быстро. К лету 1939 года обстановка коренным образом изменилась: Россия заключила договор с Германией, а чешская армия исчезла. Война, начавшаяся в 1939 году, могла бы затянуться до бесконечности»[88]88
  H. Вarnes (Ed.). Perpetual War for Perpetual Peace. – Caldwell, 1953. – Р. 171.


[Закрыть]. Это было именно то, что нужно американцам. И война длилась бы еще неизвестно сколько, если бы победы Красной армии не поставили американцев перед необходимостью быстро включиться в игру, пока все лавры победителей не достались русским.

В американских мемуарах можно найти массу подробностей и свидетельств о намерениях, лелеявшихся различными представителями политического истеблишмента США тех лет. Практически все они мечтали о большой войне… чужими руками. К примеру, американский посол в СССР (до 1936-го) и Франции (до 1940-го) Уильям Буллит делился с министром внутренних дел США Икесом своим видением будушего в декабре 1938 года: «Германия… в свое время попытается захватить Украину – богатейшую житницу Советского Союза. В ходе этого Германия истощит себя до такой степени, что не сможет выдержать напряжения и в конце концов рухнет под его бременем. Соответственно, Япония завоюет или попытается завоевать Сибирь и в свое время также рухнет из-за перенапряжения»[89]89
  Ickes Н. The Secret Diary. – New York, 1952. – Vol. II, p. 519. Икес со временем прославится интернированием всех японцев США в особые лагеря после начала войны с Японией.


[Закрыть]. Вот тут-то, надо понимать, и должны были Штаты выйти на сцену, чтобы получить свое со всех.

Кстати, Америку в то время одолевали собственные экономические и социальные проблемы, разрешение которых несла с собой война за океаном. Другой мемуарист, Р. Тагуэлл, пишет по этому поводу: «В 1939 году правительство не могло добиться никаких успехов… Впереди лежало открытое море до того дня, когда в Польшу вторгнется Гитлер. Туман мог развеять только могучий ветер войны. Любые иные меры, которые были во власти Франклина (Рузвельта. – А. С.), не принесли бы никаких результатов»[90]90
  Tugwell R. The Democratic Roosevelt. A Biography of Franklin D. Roosevelt. – New York, 1957. – Р. 477.


[Закрыть].

В связи с этим приведу одно еще более важное признание. В 1951 году были опубликованы дневники военного министра США Форрестола, где имеется запись от 27 декабря 1945 года: «Сегодня играл в гольф с Джо Кеннеди (американский посол в Англии в 1938–1939 годах. – А. С.). Я расспрашивал Кеннеди о его беседах с Рузвельтом и Чемберленом в 1938 году. Он сказал об этом следующее. Положение Чемберлена в 1938 году было таково, что Англия не имела ничего для того, чтобы отважиться на войну с Гитлером. Точка зрения Кеннеди: Гитлер поборол бы Россию, не вступая позже в конфликт с Англией, если бы Буллит (тогда – посол в Париже) вновь и вновь не внушал президенту, что немцев следует проучить в истории с Польшей. Ни французы, ни британцы не сделали бы Польшу причиной для войны, не будь это постоянным стремлением Вашингтона… Летом 1939 года президент непрерывно предлагал мне подложить горячих углей под зад Чемберлену»[91]91
  The Forrestal Diaries. – New York, 1951. – P. 121–122.


[Закрыть]. Причина такого стремления будет раскрыта в следующей главе.

Как выяснилось к нашему времени, первоначально Даладье и Чемберлен намеревались пустить решение польского вопроса по чехословацкому мирному пути (через новые уступки Гитлеру и, возможно, через раздел Польши), но этому резко воспротивилось именно правительство США. Оно дало ясно понять Англии и Франции, что если в случае нападения немцев на Польшу они не объявят войну Германии, то в дальнейшем на американскую помощь могут не рассчитывать. Это был своего рода ультиматум или как минимум шантаж, и Англия с Францией были настолько не сильны в тот момент, что не смогли устоять против американского давления. Американцам была обязательно нужна большая война в Европе, и они ее получили. Как и какие дивиденды они из этого извлекли – об этом ниже.

Как видим, про американцев Чемберлен сказал Кеннеди чистую правду (да тот и сам ее отлично знал). Надо полагать, не соврал он и про евреев.

Черчилль – это война

Ну, уж если такое важное признание насчет роли евреев в развязывании войны прозвучало от самого Чемберлена, который до последней возможности пытался сохранить мир с Гитлером, то что же тогда говорить о всецело зависимом от евреев Черчилле, который все предвоенные годы только и делал, что наотмашь критиковал миротворца Чемберлена, громил и честил на все корки Гитлера и призывал Англию готовиться к войне с Германией?! Черчилль сыграл далеко не последнюю роль в том, что Чемберлен изменил своей миссии миротворца.

В своих мемуарах Черчилль задним числом стремился подчеркнуть свою близость к давно покойному Чемберлену, а вовсе не разногласия с ним (так его позиция выглядит более объективной и убедительной). Однако в действительности к 1939 году он возглавлял в английском парламенте самую ярую оппозицию Чемберлену среди консерваторов, в составе примерно 60–70 человек, которая требовала не только подготовки к войне, но и заключения антигитлеровского военного союза с Францией и СССР, а Чемберлена периодически подвергала травле. Эта относительно немногочисленная группа была, однако, настоящей клакой, владевшей в том числе непарламентскими способами выражения своего мнения и обладавшая мощными связями с общественными организациями и средствами массовой информации тогдашней Англии. Это были, выражаясь современным языком, мастера пиара, среди которых на первом месте был сам Черчилль. По мере надобности они включали свои политические механизмы.

К примеру, Черчилль упоминает «картину страстей, которые разгорелись в Англии в связи с Мюнхенским соглашением». Но кто же, как не сами оппозиционеры разожгли эти страсти? Да он и не скрывал этого: «Мы, оказавшиеся в то время в меньшинстве, не обращали внимания ни на насмешки, ни на злобные взгляды сторонников правительства. Кабинет был потрясен до основания…» Застрельщиком выступал сам Черчилль: «Длительные прения не уступали по силе страстям, бушевавшим вокруг проблем, поставленных на карту. Я хорошо помню, что буря, которой были встречены мои слова: «Мы потерпели полное и абсолютное поражение», заставила меня сделать паузу, прежде чем продолжать речь». В то время конъюнктура сложилась для черчиллевцев неблагоприятно, но… «тридцать или сорок несогласных с правительством консерваторов могли только выразить свое неодобрение, воздержавшись от голосования. Так мы и сделали – дружно и официально». Что ж, обструкция – тоже метод.

В своем выступлении Черчилль прибегнул к нешуточным угрозам бывалого демагога: «Народ должен знать правду. Он должен знать, что нашей обороной недопустимо пренебрегали и что она полна недостатков. Он должен знать, что мы без войны потерпели поражение, последствия которого мы будем испытывать очень долго». На самом деле в этих словах была совершенно несносная двойная ложь, и Черчилль отлично сам это знал. Ведь, во-первых, никто не сделал столько для перевооружения Англии, сколько Чемберлен, прилагавший к тому все усилия еще в бытность свою министром финансов в двух (!) предыдущих правительствах. А во-вторых, поражением-то для Англии станет вовсе не декларация мира, заключенная в Мюнхене, а «декларация войны», подписанная с поляками в Лондоне в августе 1939 года. Правда, чтобы понять это, народам понадобятся многие десятки лет, но такие информированные и понимающие люди, как Чемберлен и Черчилль, оценили все с самого начала…

Как уже говорилось, Черчилль привычно взывал к моральным ценностям, как всегда поступают те, кому не хватает реальных аргументов: «Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение чаши горечи, которую мы будем пить год за годом, если только мы не встанем, как встарь, на защиту свободы, вновь обретя могучим усилием нравственное здоровье и воинственную энергию». Банальный, но неизбежный ход испытанного демагога, однако эти слова, широко растиражированные ангажированной прессой, воздействовали на сознание многих людей. Подобного рода воздействие Черчилль и его соработники не уставали возобновлять до самого начала войны. И они, как ни странно, преуспели: народ не вышел, как это было в случае с Чехословакией, на улицы с требованием защитить Польшу, но идея о том, что такая защита есть для Англии – дело чести, что надо следовать данным обязательствам, глубоко укоренилась в хорошо промытых мозгах масс. О том, что речь на деле идет о защите не поляков, а польских евреев, они и думать не думали.

Последующие события, неуклонно сдвигавшие мир к катастрофе, столь же неуклонно продвигали самого Черчилля к вершинам власти и могущества. Сам же он продолжал вести искусную политическую игру, выбивая почву из-под ног Чемберлена. Козырным ходом оказалось выдвинутое им в марте 1919 года требование создать «национальное» (т. е. коалиционное) правительство. На это вынужденно соглашались консерваторы, уставшие от груза непосильной ответственности, к этому стремились лейбористы, мечтавшие разделить с консерваторами власть, но для этой цели совершенно не годился Чемберлен. И, конечно же, все понимали, что выполнение этого требования открывало двери в кабинет самому Черчиллю.

Те, кто стоял за спиной интригана, оценили по достоинству данный ловкий ход и дали сигнал к началу кампании. Вот как пишет об этом сам наш герой, разыгрывая политическую невинность и мило лицемеря: «С течением времени почти все газеты по инициативе «Дейли телеграф» (от 3 июля), подхваченной «Манчестер гардиан», отразили такую тенденцию общественного мнения. Я был удивлен, видя, что эта точка зрения находит ежедневное постоянное выражение. В течение недель на лондонских витринах для афиш висели тысячи огромных плакатов: «Верните Черчилля!» Десятки молодых добровольцев, мужчин и женщин, носили плакаты с такими же лозунгами перед палатой общин. Я не имел ничего общего с такими методами агитации, но я, без сомнения, вошел бы в правительство, если бы мне это предложили. Однако удача сопутствовала мне и здесь, и события продолжали развиваться своим логическим, естественным и ужасным путем». Воистину, кому война – а кому мать родна.

Спрашивается, откуда же взялись эти тысячи афиш, эти десятки добровольцев, эта газетная шумиха? Что тут гадать… Одно только участие в кампании газеты «Манчестер Гардиан» о многом говорит[92]92
  Напомню, что Гарри Сахер, подлинный, хоть и закулисный автор Декларации Бальфура, являлся членом издательского правления именно газеты «Манчестер Гардиан».


[Закрыть]. Мы ведь не забыли, сколько самых искренних сторонников было у Черчилля в этом еврейском пригороде Лондона.

Чудес в политике не бывает. Нет сомнений, что «внезапный» взрыв народных симпатий к Черчиллю, приуготовлявший его вознесение на вершину британского политического Олимпа, не был случайным. История гласит, что такого рода массовые действа хорошо готовятся и еще лучше проплачиваются. В этой связи стоит вспомнить, что еще в 1930 году Черчилль «присоединился к неформальному, но влиятельному комитету в парламенте, состоявшему из членов обеих палат, которые поддерживали сионистскую инициативу в Палестине. Среди членов комитета был известный лейборист Джозайа Веджвуд, бывший министр иностранных дел консерватор сэр Остин Чемберлен (1863–1937) и недавно избранный член парламента от либеральной партии еврей сэр Джеймс Ротшильд. Молодой член парламента еврей Барнетт Дженнер, секретарь комитета, впоследствии писал, что его члены «сделали защиту сионизма одной из своих обязанностей в парламенте» (122). Так было положено начало хорошо организованному еврейскому лобби.

История имела свое продолжение и развитие. В 1936 году «Черчилль встретился с бежавшим из Германии евреем Эугеном Шпиром, который, спасаясь от нацистских преследований, получил убежище в Великобритании… Шпир вспоминал, как 19 мая 1936 года он «был свидетелем первого заседания новой группы, позднее названной «Фокус», имевшей целью собрать воедино представителей всех партий и групп, являвшихся противниками нацизма»». В период между маем 1936 года и летом 1939-го Шпир вложил 9600 фунтов (примерно 250 000 фунтов или полмиллиона долларов на нынешние деньги. – А. С.) в организацию деятельности группы «Фокус». Участники этой группы, как пишет Гилберт, «оказали Черчиллю значительную поддержку в его борьбе с нацизмом» (173).

Вот как оно было! Вот в чем был весь «фокус»! Шел еще только 1936 год, а Черчилль уже собирал свою неформальную, но могущественную партию на еврейские деньги. Черчиллю – 52 года, он вполне зрелый политик, он знает, чего хочет, что и, главное, как все нужно делать.

История тем временем продолжала лить воду на мельницу Черчилля и его покровителей. Первого сентября «естественным и ужасным путем» случилось то, что должно было случиться: Германия напала на Польшу. Для Черчилля пробил час славы, свершились его мечты, Рубикон был перейден и жребий брошен. В тот же день Чемберлен пригласил его на Даунинг-стрит. По воспоминаниям Черчилля, это была настоящая капитуляция сломленного премьер-министра: «Он предложил мне войти в состав военного кабинета. Я принял его предложение без возражений». Все шло по плану, ведь Чемберлен «знал, что в случае войны ему придется обратиться ко мне, и правильно предполагал, что я откликнусь на призыв».

На самом деле, как признается Черчилль, в течение всего дня 2 сентября Чемберлен еще предпринимал судорожные попытки уклониться от войны и сохранить мир, но тщетно. За прошедшие десять месяцев черчиллевская клика разрослась и непрерывной пропагандой сумела переломить общественное мнение, а главное – изменить соотношение сил в парламенте, в палате общин. «Не было никакого сомнения, что палата настроена в пользу войны… Вечером группа видных деятелей от всех партий пришла ко мне на квартиру в доме, расположенном напротив Вестминстерского собора, и выразила глубокое беспокойство по поводу того, выполним ли мы свои обязательства перед Польшей. Палата должна была снова собраться завтра в полдень». Перед нами весьма важное свидетельство того, что квартира Черчилля уже всеми рассматривалась как некий штаб «партии войны», а сам он – как признанный глава этой партии. Так оно, несомненно, и было.

Черчилль ковал железо, пока горячо, требуя в ту же ночь письменно от Чемберлена определенности и гарантий, давя на уже смертельно больного (ему оставалось жить чуть более года), лишенного физических и моральных сил человека: «До начала назначенных на полдень дебатов я считаю себя вправе просить Вас сообщить, каковы наши с Вами отношения, как общественные, так и личные». Он, впрочем, мог не беспокоиться, у Чемберлена уже не было возможностей отыграть назад[93]93
  Проблема была в том, что не только палата общин, но даже и члены кабинета были уже настроены на войну и/или не осмеливались противодействовать воле парламента. В тот же вечер они отказались разойтись, требуя от Чемберлена принять решение. Наконец припертый к стене премьер выдавил из себя через силу: «Да, джентльмены, это война».


[Закрыть]. Карьера главы «партии войны» силою вещей уже состоялась. О чем это говорит?

Определяющая роль Черчилля во внутрианглийской борьбе за и против войны выявилась вполне и во всем масштабе именно при его назначении вначале первым лордом адмиралтейства, а там и премьером воюющей страны. Когда понадобился самый энергичный, деятельный человек, для которого война с Гитлером уже задолго до войны стала едва ли не главным содержанием всей жизни, выбор пал на него. Во всей Великобритании не нашлось никого, кто мог бы потягаться с сэром Уинстоном в этом плане. Всякая случайность тут, понятное дело, исключена: уж он-то будет вести свою войну на совесть…

Совесть совестью, а способности способностями. Когда говорят, что советский народ выиграл войну не благодаря, а вопреки Сталину, этот тезис вызывает большие сомнения. Но если применить эту формулу к англичанам и Черчиллю, тут уж все именно так и есть. Вояка он был совершенно никудышный.

Военный министр Черчилль начал с того, чем закончил свою карьеру в 1915 году: с сокрушительного поражения. Вновь, как в Дарданелльской операции, проявилась профессиональная непригодность первого лорда адмиралтейства к войне. На этот раз в том, для начала, что он не сумел, располагая к тому всеми возможностями боевого флота, воспрепятствовать захвату Гитлером Норвегии, что было бы для немцев невозможно при наличии у англичан грамотной стратегии (эпизод детально исследован специалистами). Общественное мнение справедливо обвинило в скандальной и опасной неудаче Черчилля, но ему все это уже было – как с гуся вода. В палате общин 8 мая 1940 года пытавшийся защитить его Ллойд Джордж вынужден был прибегнуть к весьма обтекаемой формулировке: «Я не думаю, чтобы военно-морской министр был целиком и полностью виновен во всем происшедшем в Норвегии». Но Черчилль чувствовал себя слишком уверенно, чтобы нуждаться в защите, и охотно взял на себя полную ответственность «за все действия военно-морского министерства» – иными словами, за провал. Он понимал, что родная страна уже никуда не денется от него, что у нее не осталось выбора.

Действительно, даже критика в те дни шла ему на пользу: хорошо отрегулированный парламент ополчился не столько на него, сколько на Чемберлена. Тем временем Гитлер вторгся в Голландию и Бельгию и, пересекши границу, приступил к разгрому Франции. На повестку дня встал вопрос о срочном формировании коалиционного (т. н. «национального») правительства. Но лейбористы отказывались идти «под Чемберлена», а под Черчилля – соглашались. Соглашались они также и на лорда Галифакса, сторонника «умиротворения», в роли премьера. Судьба Европы решалась этим выбором: мир или война. Но лорд Галифакс, затравленный заодно с Чемберленом, не выдержал характер и сделал роковой шаг, добровольно отказавшись от высшей должности в стране.

И вот 10 мая не справившегося со своей непосредственной задачей первого лорда адмиралтейства пригласил на тет-а-тет король Великобритании и предложил ему занять пост премьер-министра и сформировать правительство. «Таким образом, вечером 10 мая в начале этой колоссальной битвы я был облечен величайшей властью в государстве, которым я с тех пор и управлял во все большей мере в течение пяти лет и трех месяцев, пока шла мировая война», – удовлетворенно резюмирует наш герой.

Черчилль согласился без долгих раздумий, он ждал и жаждал этого назначения, был готов к нему, как некогда Керенский. Сам он рассказывает об этом с весьма трогательной интонацией: «Я не могу скрыть от читателя этого правдивого рассказа, что, когда я около трех часов утра улегся в постель, я испытал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать указания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию… С нетерпением ожидая утра, я, тем не менее, спал спокойным, глубоким сном и не нуждался в ободряющих сновидениях. Действительность лучше сновидений».

Первой же задачей, с которой новый премьер-министр справился, восстав от сна, было пресечение любых попыток остановить войну и достичь соглашения с гитлеровской Германией, на чем настаивал ряд членов его кабинета, начиная с министра иностранных дел лорда Галифакса.

Первой же задачей, с которой новый премьер-министр не справился, было ведение военных действий. 10 мая 1940 года он получил этот пост из рук короля, а уже 26 мая, всего через две недели, последовал позор Дюнкерка. И как следствие – разгром и оккупация немцами Франции. Французы недаром расценивают стратегию и тактику англичан в те дни как прямое и циничное предательство общего дела, как тотальное нарушение всех союзнических обязательств. Втравив Францию в сокрушившую ее войну, Англия тут же сама уклонилась от выполнения своего долга и постыдно ретировалась с театра военных действий, уползла и укрылась на своем острове, защищаясь по мере сил флотом и авиацией. Где и пребывала почти до самого конца войны.

При этом Черчилль со временем, конечно же, не упустил случая прокомментировать все это напыщенно и высокопарно, хотя и лживо: «В одиночестве, но при поддержке всего самого великодушного, что есть в человечестве, мы дали отпор тирану на вершине его триумфа».

Впрочем, это не спасло Англию от конечного ужасного поражения, от заслуженно жалкой судьбы, о чем подробнее я скажу ниже. Некогда Черчилль сетовал, что, уклонившись от войны, его политические противники предпочли бесчестье и все равно получат войну. Сам же он, ввергнув Англию и весь мир в величайшую бойню, доставил ей, конечно, честь, весьма сомнительную впрочем, но обрек притом на несомненную гибель. С чем этот поджигатель войны и войдет в конечном счете в мировую историю, когда вокруг нашей темы рассеется туман пропагандистской лжи.