Текст книги "Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории"

Американский фактор в манипуляциях Черчилля-сиониста

Обрабатывая общественное мнение и стремясь переубедить парламент и развернуть кабинет лицом от арабов к сионистам, Черчилль использовал многообразную аргументацию. Но излюбленным приемом была апелляция к Америке как союзнице в войне с Гитлером. Черчилль то пытался жупелировать Америкой, то просто врал и шантажировал, пользуясь своим положением премьер-министра, осведомленного якобы о высших тайнах международной политики, о ее секретах для посвященных.

Секрет же на самом деле состоял в том, что Америка, используя в своих прагматических целях войну в Европе вообще и еврейскую ситуацию в частности, вовсе не питала ни иллюзий, ни симпатий по поводу сионизма. Несмотря на мощнейшее еврейское лобби[145]145
  См. на этот счет: Дмитрий Павлов. Произраильское лобби в США как выдающийся пример успеха этноконфессионального меньшинства. – Вопросы национализма, № 23, 2015.


[Закрыть]. Это касается как «главного по вооружениям» Бернарда Баруха, так и многих других сильных людей, начиная с самого президента Рузвельта, невзирая на его прямое происхождение от голландских евреев Розенфельдов.

Черчилль все время пытался убедить соотечественников, что для того, чтобы простимулировать более активное американское участие в войне, необходимо демонстрировать единство Англии с планами и действиями сионистов. Он мог, например, использовать с этой целью поездку Вейцмана в Нью-Йорк, запугивая коллег тем, что если Англия отмежуется от этого посланника сионизма, «тогда Вейцман столкнется с негодованием американского еврейства. Гнев американских евреев может стать открытым и публичным, и тогда он с готовностью будет эксплуатироваться недружественными к нам элементами в Соединенных Штатах» (210–211). Подобный приемчик он использовал не раз.

На самом деле американские евреи, этот, по словам Черчилля, «сильнейший фактор» в политике Штатов, вовсе не спешили ввязаться в войну за интересы своих европейских собратий. Они предпочитали нейтралитет, позволявший сказочно обогащаться, ничем особенно не рискуя. К примеру, Баруху судьба европейских евреев была вполне безразлична. И вообще, сам же Черчилль «сказал X. Вейцману, что, насколько он понимает, некоторые американские евреи настроены против идей сионизма. Чтобы преодолеть это, он предложил, чтобы X. Вейцман «попробовал переубедить» Бернарда Баруха. Черчилль сообщил X. Вейцману, что он сам пробовал убеждать Баруха, что тот неправ относительно оценки идей сионизма, но «не сумел его переубедить» (254).

Очень интересно: Черчилль оказался большим еврейским националистом, чем американские евреи, – это просто феноменально. При этом он пытался давить на коллег, апеллируя к этому самому фактору вопреки очевидному! Демагогия на практике в лучшем образце…

Сложившийся треугольник «американский истеблишмент – британский истеблишмент – сионисты (Вейцман плюс Черчилль)» существовал в напряженном режиме, и источником напряжения был наш герой. К примеру, «осознавая, что внутри партии консерваторов существует сильная оппозиция плану создания в будущем еврейского государства в Палестине, и зная, что его собственные взгляды на эту проблему почти не имеют веса внутри партии, лидером которой он являлся с осени 1940 года, Черчилль посоветовал X. Вейцману отправиться в Соединенные Штаты с тем, чтобы заручиться в этом вопросе поддержкой американского президента и конгресса» (285). Черчилль легко шел ради евреев даже против собственной партии, интригуя на высшем мировом уровне за спиной своих однопартийцев!

Все дело сионистов сильно осложняла личная позиция Рузвельта, который совершенно не считался со взглядами Черчилля на проблему и не разделял его симпатий к сионистам. Еще в августе 1941 года, когда президент США знакомил Черчилля с т. н. Атлантической хартией, отражавшей его идеи об устройстве послевоенного мира, Черчилль прямиком заявил партнеру: «Я теснейшим образом связан с сионистской политикой, являясь одним из ее авторов». Но партнер полностью проигнорировал это заявление, «хотя Черчилль продолжал настаивать на своем видении ситуации в Палестине» (231). Черчилль, однако, все равно собирался давить на Рузвельта и требовал от Вейцмана добиться в этом деле поддержки американских евреев. И тогда-де если они сядут за стол мирной конференции, на которой будут решать вопросы послевоенного устройства мира, то «они смогут получить то, чего они все желали» для евреев Палестины (277).

Однако все ухищрения сионистской политики не помогали. После встречи Рузвельта с Ибн-Саудом 14 февраля 1945 года Черчилль получил копию записи их беседы, из которой следовал вывод, что евреи, дома которых были «полностью разрушены и у которых нет возможности жить на бывшей родине, должны получить жизненное пространство в странах Оси, которые их угнетали и преследовали» (287). Этот вывод полностью противоречил логике сионистов, они никогда не смогли бы его принять. Между тем Рузвельт еще успел написать письмо Ибн-Сауду, в котором обещал, что «в качестве руководителя исполнительной власти США я не предприму никаких действий, враждебных по отношению к арабскому народу» (289).

Все это сильно отдаляло сионистов от исполнения свой мечты.

Гилберт уверяет: «Черчилль понимал истинную причину неожиданного поворота Рузвельта в сторону признания арабской точки зрения: это была заинтересованность США в поставках арабской нефти». Спрашивается: а что, Англия не была заинтересована в подобных же поставках? Почему она должна была исповедовать иную логику? Но, как обычно, интересы Англии, в данном случае нефтяные, у Черчилля оказывались где-то побоку, когда речь заходила об еврейских интересах. Он предавал своих легко.

Судьба, однако, сыграла на руку сионистам: 12 апреля 1945 года Рузвельт скоропостижно умер, и его смерть резко сдвинула всю ситуацию в пользу евреев.

Напротив, отставка Черчилля в первое же послевоенное лето уже ничему не могла помешать в деле осуществления проекта «Израиль». Но, как говорилось выше, к этому времени идея Черчилля состояла в том, чтобы Британия сняла с себя всякую ответственность за будущее Палестины, арабов и евреев, переложив эту ношу на плечи Америки, ведь вся необходимая подготовительная работа была им уже проделана в бытность премьер-министром. В своем очередном эпохальном парламентском выступлении на еврейскую тему, состоявшемся 1 августа 1946 года, Черчилль заявил, что он «всегда намеревался сказать нашим друзьям в Америке еще с самого начала обсуждения этой проблемы после войны, что либо они придут нам на помощь в решении проблемы сионизма… и будут решать ее наравне с нами, поровну деля с нами всю ответственность, либо же нам следует вообще отказаться от британского мандата, на что мы имеем полное право…» (317–318). Он прекрасно понимал, что дело уже сделано, все предпосылки Израиля уже созданы и теперь можно все пустить на самотек, а самим встать в сторонке, как бы ни при чем. Пусть отдуваются заокеанские союзники.

Капитуляция Англии и рождение Израиля

Мавр сделал свое дело… Гилберт наблюдательно подметил, что «конкретные планы Черчилля по созданию еврейского государства в Палестине так никогда и не были открыто обсуждены ни в британском парламенте, ни на послевоенной мирной конференции по Ближнему Востоку, которую рассчитывал провести Черчилль» (294). Прекрасно сознавая непопулярность своих идей, сей политик разумно предпочитал действовать за кулисами. Но его незримая режиссура была тем не менее чрезвычайно эффективна. Даже после того, как он был отрешен от верховной власти. Правда, теперь в его руках оставался лишь один инструмент – собственное устное и письменное слово, но пользовался он им виртуозно. Тем более что теперешнее положение Черчилля – критика, который может бить новое правительство наотмашь, сам уже ни за что не отвечая и приписывая преемнику ошибки предшественника (себя самого), – весьма тому способствовало.

Вот замечательно яркий пример: выступая 9 октября 1948 года на митинге консервативной партии в Уэльсе, Черчилль так отозвался о деятельности правящей партии лейбористов: «Лейбористы больше, чем любая другая партия, нарушили обещания, ранее данные нами евреям в Палестине, и своими поразительно неумелыми действиями навлекли на нас ненависть и дурную славу как в Палестине, так и во многих других частях света» (334). На что лейбористы, обладай они таким же даром слова, могли бы возразить, что Черчилль и сам навлек на Англию не меньшую ненависть своими «поразительно умелыми» действиями…

Новое правительство, сформированное победителями-лейбористами, в целом осознавало ошибочность, идейный крах всей ближневосточной политики Черчилля. Например, министр иностранных дел Эрнест Бевин считал причиной арабских волнений в Палестине возмущение властью еврейских денег и воспрепятствовал въезду в Палестину 100 000 евреев, выживших в ходе войны и Холокоста и находившихся в лагерях для перемещенных лиц в британской и американской зонах Германии (307).

Крутой разворот! Но было уже поздно. Шестьсот тысяч евреев в Палестине, полностью вооруженных: вот плоды четвертьвековой деятельности Черчилля. И с этой сотворенной его руками силой усталая, экономически и политически обескровленная Англия справиться уже не могла, да и не очень-то хотела. Что получилось в результате этого? Безусловная, безоговорочная капитуляция Англии перед евреями:

«Столкнувшись с беспорядками и насилием и не имея сил и желания сопротивляться им, британское правительство приняло решение об образовании совместной англо-американской комиссии. Комиссия была призвана выработать рекомендации о будущем устройстве Палестины в свете того, что Великобритания собиралась в ближайшее время отказаться от мандата на Палестину. Комиссия рекомендовала разделить территорию британской подмандатной Палестины на два суверенных государства – одно еврейское, а другое арабское» (308).

Ничего иного сионисты и Черчилль и не хотели. Сбывалась мечта всей их жизни. Зеленый свет созданию Израиля наконец был дан.

Оценивая этот факт, мы, русские, должны иметь в виду одно немаловажное обстоятельство. Еще в 1946 году, за два года до возникновения Израиля, Черчилль утверждал: «Мысль о том, что еврейский вопрос может быть решен путем масштабного переезда евреев из Европы в Палестину, слишком глупа, чтобы сегодня занимать ею наше время в парламенте» (316). Конечно, он, как обычно, лгал или, как минимум, лукавил, ведь на самом-то деле именно так вскоре все и происходило, именно так и сложился сегодняшний Израиль, давший приют пяти миллионам евреев. Признаем же: создав Израиль, Черчилль способствовал оттоку евреев со всего мира в этот их «центр национальной жизни». Разгрузил Европу, особенно Польшу и Германию, а со временем и Россию (Америку в гораздо меньшей степени; как говорил мне мой друг, проживший там 20 лет, американский еврей всегда не прочь отправить в Израиль другого еврея на деньги третьего, но сам ехать не собирается). За что, в общем-то, стоит сказать ему спасибо. Такие вот парадоксы истории, такая вот диалектика.

А что касается арабов и англичан, то у них оснований благодарить Черчилля не имеется ровным счетом никаких, как раз наоборот. Но случилось так, что Господь не дал ни тем, ни другим лидера, в достаточной мере одаренного, чтобы противостоять Черчиллю. Поэтому, например, дальнейшее поведение английского правительства выглядит глуповато-беспомощным, напоминая махание кулаками после драки. Так, поначалу оно упрямо уперлось, не желая признавать государство Израиль – демонстрируя жалкое, бессильное сопротивление неизбежному и убогий протест против наглой несправедливости. И тогда Черчилль, указав, что девятнадцать стран уже признали Израиль, с торжеством победителя надменно и свысока выговаривал побежденному: «Да, евреи вытеснили арабов с большей территории, нежели предназначалось им согласно разработанным нами схемам раздела Палестины. Но они учредили там эффективно работающее правительство. В их распоряжении находится победоносная армия, их поддерживают как СССР, так и США. Может быть, это неприятные факты, но можно ли их оспаривать? Нет, – и я как раз и говорю об этом. Мне кажется, что нельзя игнорировать находящееся в Тель-Авиве правительство Израиля и вести себя так, как будто его не существует». Черчилль указал, что Великобритания должна «безотлагательно» послать своего дипломатического представителя в Тель-Авив (335).

В дальнейшем, когда и этот его план осуществился, Черчилль лишь изредка пытался направлять ход событий, покровительствуя Израилю перед лицом США по мере сил. Так, он писал президенту Эйзенхауэру 16 апреля 1956 года, лелея план нападения на СССР и ловко играя на слабых струнах старого антисоветчика: «Поразительно, как эта крохотная еврейская колония смогла стать убежищем для своих соплеменников из всех стран, где их преследовали так жестоко, и одновременно проявить себя как самая эффективная военная сила в регионе. Я уверен, что Америка не останется в стороне и не захочет увидеть, как израильтян одолеют с помощью русского оружия, особенно если мы будем заставлять их сдерживаться, когда у них еще остается шанс отбиться» (360–361). В искусстве подстрекать ему не было равных.

Попытка подцепить на крючок президента Америки, используя Израиль как приманку, была глубоко продуманной, целенаправленной. Ведь еще в феврале 1955 года, присутствуя на конференции премьер-министров стран Содружества в Лондоне, Черчилль получил письмо от Джеймса де Ротшильда, в котором тот предлагал принять в Содружество Израиль. И Черчилль поддержал эту инициативу, тогда же написав Идену: «Это важный вопрос. Израиль – это мировая сила, и он обеспечивает нам связь с США» (357). Да, теперь уже вопрос стоял именно так, и Англия должна была думать о покровительстве со стороны Израиля, искать его. И это тоже было делом рук Черчилля.

Что сказать в заключение этой темы? Отдавая должное памяти Черчилля в статье, опубликованной в «Джуиш кроникл», сионист Гарри Сахер, один из авторов приснопамятной Декларации Бальфура, выразительно, образно и точно писал: «Характерно, что он призывал своих соотечественников рассматривать создание Государства Израиль в тысячелетней перспективе. Не мелочные расчеты эфемерного дипломатического выигрыша или проигрыша привели его к сионизму; для него это было частью великого прилива истории» (374).

Этот прилив вынес наверх евреев, но утопил англичан.

Как искусство английского политика рождало врагов Англии

Итак, Израиль – многовековая мечта мирового еврейства – был воссоздан на карте мира. За этими словами – десятилетия напряженной борьбы сионистов и их верного помощника, Уинстона Черчилля. Не следует думать, что эта борьба была легкой. У израильского проекта были серьезные враги, в первую очередь – теснимые на своих землях арабы. В их глазах Англия и англичане, стоявшие с 1920-х годов за спиной их смертельного и непримиримого врага, тоже стали такими же врагами. И даже еще более ненавистными, поскольку зачастую прикрывали свои действия лживо-лицемерными, показными заботами о подопечных арабах на подмандатной территории.

Надо признать, что эта ненависть арабов была навлечена на Англию и англичан позицией, высказываниями и действиями Черчилля как никого иного. Поскольку в правящем классе Великобритании были и другие политики, совсем иначе понимавшие цели и задачи своей страны на Ближнем Востоке.

В частности, предшественник Черчилля на посту премьер-министра Невилл Чемберлен, выступая на заседании комитета по делам Палестины британского правительства 20 апреля 1939 года, совершенно правильно подчеркивал (ввиду роста международной напряженности), что «для Великобритании было «делом колоссальной важности иметь мусульманский мир на нашей стороне». Чемберлен добавил: «Если мы должны задеть интересы одной из сторон, давайте заденем интересы евреев, а не арабов». В результате появилось принятое в мае 1939 года решение британского правительства, провозглашавшее новый курс, который должен был обеспечивать сохранение в Палестине постоянного арабского количественного большинства, в то время как евреи должны были оставаться меньшинством населения» (198–199).

Перед нами выразительный пример вполне античерчиллевского подхода к делу, поданный настоящим патриотом Англии и все правильно понимавшим, умным политиком Чемберленом, который хотел создать для своей страны колоссальную опору на Ближнем Востоке из многомиллионного арабского населения, располагавшего важнейшими и неиссякаемыми нефтяными ресурсами.

Этот курс, как мы помним, был поломан с приходом Черчилля в то же кресло премьера, после чего все козыри в ближневосточном регионе получили в свои руки военно-политические противники Великобритании – Италия и Германия. Не приходится удивляться, что, как пишет Гилберт, «подрывная пропаганда германских и итальянских фашистов настраивала арабов как против евреев Палестины, так и против англичан на Ближнем Востоке» (140). Ведь пуще всякой пропаганды эти настроения формировала сама черчиллевская Англия. И худшим из ее деяний, порождавшим рост розни и вражды между арабами и евреями, а также ненависти арабов к поддерживавшим евреев англичанам, было усиленное накачивание Палестины евреями со всего мира, производившееся по согласованию с сионистами, но по указаниям Черчилля.

Сам Черчилль со временем расскажет об этом беззаконии, чреватом бесчисленными жертвами, в удивительно ласковом и милом тоне: «Годы, в которые мы приняли обязанности управления подмандатной территорией, были самыми яркими, которые когда-либо знала Палестина, и они были полны надежды. Конечно, всегда существовали трения, потому что евреям позволили во многих случаях выйти далеко за пределы строгих рамок, установленных действовавшими на британской подмандатной территории положениями» (311). Он и никто другой сам же и «позволил» евреям это, но был, мягко говоря, нестрог по отношению к себе.

Оправдывая свои действия, Черчилль, уподобляясь марксистам-политэкономистам, не раз упирал на то, что деятельность евреев в Палестине ведет-де к экономическому подъему Палестины, к расцвету сельского хозяйства, электрификации, образованию рабочих мест и тому подобной прелести.

Немного надо было ума, чтобы понимать простую вещь: арабы хотели оставаться пусть дикими и бедными, но вольными хозяевами своих бесплодных пустынь, а вовсе не благополучными поденщиками на цветущих еврейских плантациях. Они отстаивали свой образ жизни, свою цивилизацию, не признавая западную систему за эталон. И готовы были умирать за это. И убивать. Не желая считаться с этой простейшей, но неотразимой правдой жизни, Черчилль обрек регион и связанную с ним в то время Англию на кровавую бойню, не имеющую ни конца, ни исхода. Видел ли он это? О, да! Ведь сам же и писал в статье «Палестина на перепутье» («Дейли телеграф» 20.10.1938): «До небывалых масштабов разросся кровавый конфликт между арабами и евреями, конец которому уже не просматривается» (181). Конечно, это не заставило его отступить. И кровавую кашу пришлось потом хлебать полной ложкой всем участникам конфликта.

Мы помним, что угроза насилия витала в воздухе Палестины издавна, прорываясь периодически, как это было, например, еще во время первого визита Черчилля в начале 1920-х годов. С тех пор, по мере прибытия все новых партий еврейских иммигрантов, ситуация только ухудшалась, пока не дозрела до буквально предвоенного состояния к концу 1930-х годов. Гилберт пишет по этому поводу:

«Начало арабских волнений в Палестине относится к апрелю 1936 года, а к весне 1939 года нападения арабов на британские войска и военные объекты стали непрерывными. Согласно статистике британского Министерства обороны, британские войска за трехлетний период убили пять тысяч палестинских арабов» (198).

«В 1938 году рост напряженности в Европе и ухудшение ситуации в Палестине были неразрывно связаны между собой. Из Германии в Палестину продолжали прибывать все новые и новые волны еврейских беженцев, что привело к возобновлению нападений арабов на евреев и ко множеству арабских атак и мятежей против британцев. Британские войска были вынуждены построить ряд фортов по всей стране и установить оборудованные пулеметами доты на всех въездах в Иерусалим» (179).

Иными словами, англичане оказались явочным порядком вынуждены противостоять арабам, спровоцированным евреями, оказались втянуты в вооруженное кровопролитное действо. Арабов можно было понять, их терпение не могло быть безграничным. Но англичане в тот момент понимания не проявили; и в этом главная «заслуга» Черчилля – реальные плоды его многолетней политики в Палестине. Ему-то, исходя из еврейских интересов, обострение отношений с арабами было только на руку.

Но Палестина, в конце концов, лишь крохотный кусок земли на Ближнем Востоке, а вовсе не главная сцена той мировой битвы, которая имела разразиться в ближайшем будущем. Необходимость рассматривать страны Оси как потенциального противника в грандиозной войне ставила ответственных английских политиков перед возможностью ожесточенных боевых действий в Северной Африке и на Аравийском полуострове (жизнь позже подтвердила это), а значит – перед необходимостью искать опору в арабском большинстве. Гилберт отмечает:

«Невилл Чемберлен и остальные члены правительства были убеждены, что не следует раздражать арабов. Они видели, что успех политики Великобритании в Средиземноморье и на Ближнем Востоке будет в перспективе зависеть от доброй воли арабов и мусульман. В 1938 году под властью Великобритании находилось самое большое число мусульман в мире, в том числе двадцать миллионов мусульман в британской Индии. Помимо наличия такого значительного числа собственных мусульманских подданных, Великобритания должна была учитывать необходимость тесного взаимодействия и сотрудничества с двумя независимыми мусульманскими странами, Египтом и Ираном. Взаимодействие с Египтом было крайне важно в свете обеспечения безопасности судоходства по Суэцкому каналу, а с Ираном – для того, чтобы там могла проводить добычу нефти Англо-Персидская нефтяная компания, снабжавшая топливом британский флот» (183–184).

Еще в январе 1938 года кабинет Чемберлена попытался как-то пригасить разгорающийся в Палестине конфликт, примирить стороны на конференции в Сент-Джеймсском дворце, в ходе которой арабские и еврейские лидеры сидели за одним столом. Но она не увенчалась успехом, в первую очередь, из-за позиции Черчилля, предлагавшего, если арабы отвергнут квоту еврейской иммиграции, действовать в Палестине уже без согласия арабов и в пользу одних лишь евреев. Все стороны расстались разочарованными и недовольными друг другом (195).

В течение этого года ситуация только накалялась. С полным пониманием дела 21 декабря 1938 года (то есть уже после «Хрустальной ночи» и наметившегося разрыва с Германией) министр авиации сэр Кингсли Вуд доложил кабинету точку зрения штаба Военно-воздушных сил: «Если в ходе следующего кризиса мы окажемся во враждебном арабском окружении на Ближнем Востоке, то мы будем совершенно беззащитны с военной точки зрения» (194–195). «Зависимость британского правительства от доброй воли арабов, – замечает Гилберт по этому поводу, – стала очевидной всем членам кабинета министров».

Как всегда, Черчилль оставался при своем мнении. Он открыто заявил, что ни в малейшей мере не признает справедливость того тезиса, что «мы не сможем выиграть войну без поддержки арабов» (214). Еще бы! Ведь он сделал все, чтобы превратить арабов во врагов Англии, «ни в малейшей мере» не заслужившей их поддержки…

Ответственные политики хотели ответственной политики на Ближнем Востоке. И Черчилль, будучи умным человеком, все это, конечно, тоже отлично понимал. Но интересы сионистов, да и личные интересы были для него важнее интересов страны. Мы уже знаем, какую линию в регионе он начал проводить, став премьер-министром в мае 1940 года. Он и не подумал озаботиться умиротворением арабов за счет сдерживания еврейских претензий. Он не сделал и малейшей попытки превратить арабов из врагов в союзников. Все наоборот: своей задачей он ставил вооружение евреев и увод британских войск из Палестины. И, как обычно, проявлял верх цинизма и лицемерия, саморазоблачаясь в попытке убедить коллег: «Совершенно экстраординарным является то обстоятельство, что теперь, когда война, возможно, вступает в самую опасную фазу, мы вынуждены содержать в Палестине гарнизон численностью в одну четверть нашего гарнизона в Индии – и все это с целью насильственного проведения политики, не пользующейся популярностью ни в Палестине, ни в Великобритании». Уравновешивая арабов евреями и наоборот в рамках формируемых в Палестине местных воинских частей, сказал Черчилль, «мы не только сможем дать выход склонности к риску, свойственной характеру обоих народов, но и добьемся еще и того, что каждая община сможет следить за другой» (214–215).

Ясно каждому, что результатом немедленно стала бы открытая полномасштабная война между евреями и арабами. Ясно и то, что арабы за такое «благодеяние» немедленно ударили бы в спину британцам. К счастью, у военного кабинета хватило ума не послушать демагога и не пойти ни на вооружение евреев в Палестине, ни на создание объединенных еврейско-арабских отрядов (215).

В итоге антиарабской политики Черчилля случилось то, что должно было случиться: в 1941 году «в Багдаде Рашид Али аль-Гаилани, лидер иракского националистического движения, имевший связи с нацистской Германией, возглавил мятеж против британцев. Захватив власть в Багдаде, Рашид Али заверил немцев, что природные ресурсы его страны станут доступны странам Оси в обмен на признание Германией права арабских стран на независимость и политическое единство вместе с правом «расправиться» с сотнями тысяч евреев, живших тогда в арабских странах. Рашид Али был разбит, но его восстание, происшедшее в момент военной слабости Великобритании на всем Ближнем Востоке и в Греции, вызвало сильное раздражение британских властей» (255). Подавление этого восстания потребовало от Англии больших усилий и стоило жертв.

Со временем Черчилль, опять-таки с запредельным цинизмом, скажет об арабах: «Они сделали для нас очень мало во время войны и во многих случаях только создавали нам проблемы. Он припомнит это, когда придет день расчета».

Можно подумать, что кто-то, кроме него самого, был в этом виноват! Не кто иной, как сам же Черчилль довел арабов до остервенелой вражды к Англии. Черчилль своими руками создал для Гитлера опору в лице арабов, а Великобританию этой опоры лишил. Хотя евреи и так никуда бы не делись, будучи едины с англичанами в отношении немцев – общего врага. Их союзничество не надо было покупать, а вот арабов – надо, но Черчилль не хотел этого делать, щадя интересы евреев. Юдофилия Черчилля дорого обошлась Англии. Не считая крови англичан, они потеряли куда большее: свое место в мире.