Текст книги "Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории"

«Общаясь в годы войны с нашими русскими друзьями и союзниками, я пришел к выводу, что больше всего они восхищаются силой и меньше всего уважают слабость, в особенности военную. Поэтому мы должны отказаться от изжившей себя доктрины равновесия сил или, как ее еще называют, доктрины политического равновесия между государствами. Мы не можем и не должны строить свою политику, исходя из минимального преимущества и тем самым провоцируя кого бы то ни было померяться с нами силами…

Во всей мировой истории не найти другого примера войны, которой можно было бы так же легко избежать, как недавней кровавой бойни, прошедшей опустошающей поступью по всей земле. Нужно лишь было своевременно предпринять необходимые меры, и, я уверен, Вторая мировая война была бы предотвращена, причем без единого выстрела, а Германия смогла бы стать процветающей, могущественной и всеми уважаемой страной. Однако никто не верил в надвигающуюся опасность, и постепенно, одна за другой, страны мира оказались втянутыми в чудовищный водоворот войны. Мы не должны допустить повторения подобной катастрофы, и добиться этого сегодня, в 1946 году, возможно лишь путем налаживания нормальных отношений и всеобъемлющего взаимопонимания с Россией под эгидой Организации Объединенных Наций. Поддержание таких отношений в течение многих и многих мирных лет должно обеспечиваться не только авторитетом ООН, но и всей мощью США, Великобритании и других англоязычных стран и их союзников. Такова в основных чертах суть моих предложений, которые я позволил себе представить моей уважаемой аудитории в своем сегодняшнем выступлении, названном мною «Мускулы мира»».

Завершающая фраза речи звучала угрозой-предупреждением в наш адрес: «Никто не должен недооценивать силу Великобритании и Британского Содружества наций».

Стратег, провидец, черный маг

Фултонская речь Черчилля имела огромные последствия.

Для тех, кто привык читать между строк – а по-другому речи политиков читать бессмысленно, – было вполне ясно, что Черчилль предлагает сменить в отношении нашей страны «политику равновесия сил» на политику «с позиции силы». Причем срочно, пока, в отличие от СССР, у Америки имеется атомная бомба. Он не постеснялся сравнить нас с гитлеровской Германией, к которой, по его мнению, своевременно не была применена сила, и предостерег от повторения этой ошибки. Сталин охарактеризовал эту речь в интервью газете «Правда» совершенно справедливо: «Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Г-н Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира… По сути дела, г. Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке – в противном случае неизбежна война… Несомненно, что установка г. Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР».

То, что понимал Сталин, понимали и другие, в том числе и в самой Англии, где вначале более 100 лейбористов предложили парламенту выступить с резолюцией, осуждающей провокационное выступление Черчилля. Правительство Эттли, давнего единомышленника сэра Уинстона, тут же заявило в ответ, что это всего лишь частное мнение частного лица, не требующее официального реагирования. Однако в дальнейшем именно лейбористы начали конкретное осуществление намеченного Черчиллем в Фултоне курса, ликвидировав союзные отношения с СССР и саботировав дело разоружения, а в апреле 1949 года они подписали агрессивный Североатлантический пакт и вместе с другими государствами Запада создали НАТО, отказались от согласованной с СССР еще в Потсдаме политики в отношении Германии, приняли участие в перевооружении Западной Германии и т. д. Даже сам Черчилль неоднократно публично заявлял, что министр иностранных дел лейбористов Эрнст Бевин проводит «фултонскую политику», да еще с перевыполнением.

Между тем Черчилль, хоть и был простым депутатом, находясь формально не у дел в английской политике, отнюдь не ограничился фултонским выступлением, а продолжал активно выступать и влиять на ход мировых событий, развивая заявленные в Фултоне идеи.

Так, 19 сентября 1946 года он выступил с речью в Цюрихском университете, прервав свой отдых на берегу Женевского озера. В ней он заложил идейные основы сегодняшнего Евросоюза, заявив: «Почему не должна существовать европейская группа, которая дала бы чувство повышенного патриотизма и общего гражданства обезумевшим народам этого бурлящего и мощного континента?» В центр объединенной Европы Черчилль довольно парадоксально ставил Германию как главную силу, способную, несмотря на буквально вчерашнее страшное военное и экономическое поражение, противостоять Советскому Союзу. Ради этого, говорил он, «все мы должны повернуться спиной к ужасам прошлого. Мы должны обратить свой взор в будущее… Европейская семья должна совершить акт веры и предать забвению все преступления и ужасы прошлого». То есть он призвал прежде всего Францию и Британию к тотальной амнистии вчерашних врагов и нацистских преступников ради борьбы «Соединенных Штатов Европы» с Россией и ее влиянием. Что ж, и это сбылось в наши дни как по писаному, да еще с перехлестом, учитывая судьбу стран бывшего Варшавского договора.

Между тем долгое неформальное общение Уинстона Черчилля с Гарри Трумэном в Америке также принесло свои плоды: еще в феврале 1946 года тот обратился к Конгрессу с посланием о необходимости «спасения Европы от советской экспансии», а в марте 1947 года так называемая доктрина Трумэна была официально провозглашена американским правительством. Началась растянувшаяся на долгие десятилетия борьба Америки за однополярный мир под ее контролем, за «сдерживание» Советского Союза, России. Правительства Англии и США принялись за создание соответствующих военно-политических блоков. По сути, это была реализация фултонской программы.

Черчилль, разумеется, не остался в стороне от этого процесса, хотя его участие выразилось довольно своеобразно: в том же 1947 году он просил сенатора Стайлза Бриджа уговорить президента Трумэна нанести превентивный ядерный удар по России, который «стер бы с лица земли» Кремль и превратил бы Советский Союз в «малозначительную проблему». Миротворец, нечего сказать…

Еще одним заметным выступлением нашего героя стала его речь на конференции консервативной партии в Лландидно (Уэльс) в октябре 1948 года, в ходе которой он довел свои тезисы до предельного обострения. Зная, что Советы вот-вот станут обладателями ядерного оружия, Черчилль призывал державы Запада немедленно начать войну против СССР, «пока они располагают атомной энергией и до того, как русские коммунисты тоже ее добудут». Тогда же он предложил срочно предъявить Советскому Союзу определенные ультимативные требования, которые газета «Правда» изложила так: «Черчилль требует ни много ни мало – уничтожения народно-демократического строя в странах Восточной Европы; ухода советских оккупационных сил из Германии и Австрии; самоликвидации коммунистического движения во всех странах, а заодно народно-освободительного движения в колониях и полуколониях; наконец, предоставления международным монополиям доступа к эксплуатации «обширных просторов» СССР, то есть в конечном счете восстановления в Советской России старых капиталистических порядков и ее отказа от своей независимости».

Нельзя, конечно, не поразиться: каков масштаб и глубина предвидения Черчилля! Просто черный маг какой-то… Ведь все так и произошло буквально по его предначертаниям! И Европа таки объединилась против России, и все остальное сбылось… Правда, почти все это осуществили наши отечественные национал-предатели Горбачев и Ельцин, а вовсе не войска объединенного Запада, ведущего, по Черчиллю, «превентивную войну». Но, впрочем, это единственное, что у него сорвалось. И не его в том вина.

Все сказанное вполне подтверждает давнюю характеристику сэра Уинстона как отца Холодной войны, хотя сам термин прозвучал впервые из уст уже хорошо нам известного американского олигарха и политика, друга Черчилля – Бернарда Баруха, который 24 октября 1948 года заявил в американском Конгрессе, что «хотя война закончена, мы находимся в состоянии холодной войны, которая становится все теплее». Начавшись, таким образом, в марте 1946 года с Фултонской речи Черчилля, она, по мнению историков, закончилась в годы президентства Джорджа Буша-старшего (1989–1993), который 28 января 1992 года признал на весь мир: «По Божьей воле, Америка выиграла Холодную войну».

В то уже тоже далекое время в ходе встречи Буша с президентом России Ельциным 4 февраля 1992 г. сторонами было официально заявлено об «окончании Холодной войны» и объявлено, что обе стороны не считают более друг друга потенциальным противником. Война и впрямь была «холодной» (на нашу территорию не ступала нога вражеского солдата, не падали бомбы), но последствия для России – очень даже «горячими», вполне соотносимыми с масштабами самого длительного (46 лет) глобального конфликта.

Vae victis – горе побежденным!

Среди тех, кого нам следует за это горе благодарить, на первом месте стоит Черчилль.

Прошло чуть более двадцати лет после замирения, купленного ценой нашего поражения и капитуляции, и «холодная война», по мнению многих, вернулась в нашу жизнь сразу же, когда мы повели себя не так, как полагается побежденным, а вспомнили вдруг про свои права и интересы. Пожалуй, наш шанс состоит в том, что на Западе сегодня нет враждебного нам политика, сравнимого с Черчиллем по дарованиям.

Заключение

Специфический опыт биографии выдающегося политика XX века сэра Уинстона Черчилля, предпринятый мною с нетрадиционных позиций науки этнополитики, завершен. По мере изучения и накопления фактов росло, с одной стороны, мое восхищение способностями этого человека – его умом, талантом, обаянием, энергией, волей, а с другой стороны, так же росла моя неприязнь к нему как к безнравственной личности, руководствующейся предубеждениями и «шкурными» мотивами, а также непоколебимой нутряной враждой к России и русским. Не надо, наверное, много разъяснять, что чем одареннее враг, тем он опаснее. Сознание этого и побудило меня выступить в жанре разоблачения с целью поскорее развенчать, хотя бы в глазах отечественного читателя, эту историческую фигуру, чья популярность в мире и в России все растет с течением лет.

Своеобразие этнополитического подхода в данной книге выразилось, в частности, в такой гипотезе, какую мне еще не приходилось встречать у других авторов. На мой взгляд, в XX веке мир стал свидетелем четырех необъявленных, но от того не менее ожесточенных, этнических войн, в каждой из которых одной из воюющих сторон был еврейский народ, набравший к началу века огромную силу – демографическую, финансово-экономическую, общественно-политическую, наконец, витальную как сумму всех уже названных. Вновь назову в хронологическом порядке: это русско-еврейская, арабо-еврейская, немецко-еврейская и англо-еврейская войны[383]383
  Франко-еврейская бескровная война окончилась в 1906 году еврейской победой в т. н. деле Дрейфуса, толком так и не успев начаться и не перейдя границы газетных баталий. Хотя предпосылки для нее были (об этом см. в кн.: Дрюмон Э. А. Еврейская Франция. – Харьков, 1985). К ней Черчилль не имел отношения.


[Закрыть]. О них ничего не пишут в учебниках, но это не значит, что такая гипотеза не имеет права на существование. Надеюсь, читатель в этом убедился по ходу изложения фактов. Жертвы с обеих сторон во всех случаях исчислялись миллионами душ, ущерб не поддается описанию. Из всех названных войн евреи вышли победителями, и в каждой из этих побед Черчилль был одной из ключевых фигур, чей вклад был едва ли не определяющим.

Представляется вполне естественным, что победители чтут и чествуют того, кому они обязаны победой в такой превосходной степени. Но чем объяснить восхищение Черчиллем со стороны побежденных? Да и просто со стороны незаинтересованных, объективных зрителей? Поистине, «есть многое на свете, друг Горацио, что недоступно нашим мудрецам». Волшебная сила пропаганды, мощное инфернальное обаяние зла, человеческая потребность в поклонении, в сотворении (и вообще в наличии) кумиров, возвышающихся над серой массой людей заурядных…

Возможно, есть и другие причины, ускользающие от взгляда историка-материалиста. Но, так или иначе, все они объединяются в одном: в создании легенды о Черчилле, весьма далекой от действительности, что для историка, устремленного к правде, – само по себе вызов.

Я постарался ответить на него, как сумел.