Текст книги "Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории"

Смысл этого заявления Черчилля прозрачен. Необходимо было включить не имевших своего государства евреев в перечень народов-победителей, чтобы впоследствии официально приобщить их к Победе со всеми причитающимися победителям правами и привилегиями. Три страны-победительницы и… евреи. Так было подведено основание под «право» евреев на участие в «пире победителей». В том числе в Международном военном трибунале в Нюрнберге, о котором как о детище Черчилля пора сказать несколько слов.

Идеология Нюрнберга и вырождение немецкого народа

Все вышеприведенные устные и письменные высказывания Черчилля о том, что необходимо в дальнейшем провести суд над нацистами и наказать их, символически воплотились в конце концов в Нюрнбергском судилище. И сам процесс, и его решения, и вообще все его итоги станут на многие десятилетия тем камертоном, тем критерием, по которому будет принято судить обо всем, что связано со Второй мировой войной. Все общепринятые оценки произошедшего восходят именно к этому источнику. Подвергать его моральному сомнению считается дурным тоном.

Но так думали не все и не всегда. В частности, президент Джон Кеннеди в своей удостоенной Пулитцеровской премии книге «Профили мужества» написал о политическом героизме сенатора Тафта, который, руководствуясь кодексом чести, поставил под сомнение справедливость Нюрнбергского суда. Тафт проводил сенатское расследование о пытках, применявшихся к свидетелям в процессе, и, в частности, заявил: «Суд победителей над побежденными не может быть беспристрастным вне зависимости от того, насколько он ограничен рамками справедливости… Во всем этом судилище присутствует дух мести, а месть редко бывает справедливой. Повешение одиннадцати заключенных – пятно на американской истории, о котором мы будем долго сожалеть… Подменяя законную процедуру политикой, мы можем дискредитировать всю европейскую концепцию справедливости на годы».

Американский правовед Эрл Кэррол подчеркивал, что 80 % персонала прокуратуры Нюрнбергского процесса состояли из германских евреев, вернувшихся из Америки, где скрывались от нацизма. В том числе глава прокуратуры Роберт М. Кемпнер и его помощник Моррис Амхан, работавшие под началом генерала Тейлора. Вот что пишет по данному поводу достаточно осведомленный американский исследователь Дэвид Дюк, опирающийся на свидетельства американских и английских юристов (Эрл Кэррол, Уилл, Харвуд, Морис Бардиш и др.):

«Я выяснил, что судья Верховного Суда Айовы Чарльз Ф. Венерстурм отказался от назначения [судьей в Нюрнберге], возмущенный процедурой. Он заявил, что обвинение не давало возможности защите собрать улики и подготовить дело, что в судах не пытались выработать принцип законности, а руководствовались исключительно ненавистью к нацистам. К тому же, сказал он, 90 % состава суда в Нюрнберге представляли люди, которые по политическим или расовым основаниям были предубеждены против защиты. Он утверждал, что евреи, многие из которых являлись немецкими беженцами и новоиспеченными американскими гражданами, преобладали в составе Нюрнбергских судов и более интересовались местью, нежели справедливостью… Вся атмосфера была нездоровой. Адвокатами, клерками, переводчиками, исследователями являлись те, кто стали американцами только в последние годы и в чьей биографии отпечатались еврейские ненависть и предубеждение»[116]116
  Дэвид Дюк. Еврейский вопрос глазами американца. – М., Издательский дом: Свобода слова, 2001. – С. 301–302.


[Закрыть].

Данное обстоятельство верно даже в отношении Советского Союза как стороны в Нюрнбергском процессе. Достаточно сказать, что решающую роль в необходимом для работы трибунала согласовании основополагающих постулатов англо-американского, континентального и советского права сыграл выдающийся советский правовед Арон Трайнин. А советская делегация, представлявшая обвинение, во многом состояла из евреев: Л. Шейнин (помощник главного обвинителя Руденко), М. Рагинский (прокурор-дознаватель), С. Розенблит (эксперт) и др.

Дюк также перчисляет основные вопросы, которые возникают у непредвзятого наблюдателя, когда тот знакомится с материалами Нюрнбергского процесса: «Наша западная концепция закона основывается на идее о беспристрастности. А возможно ли это, когда судьи являются политическими противниками обвиняемых? Возможно ли это, когда людей обвиняют в совершении во время войны действий, которые союзники и сами совершали? Заслуживают ли доверия суды, если они признают огромное количество свидетельств, не подвергая свидетелей перекрестному допросу? Когда так называемые показания состоят из признаний, полученных под пытками? Когда свидетели защиты в случае появления в суде могут быть взяты под стражу? Когда людей судят за нарушения законов, которых не существовало во время совершения этих действий?»[117]117
  Дэвид Дюк. Еврейский вопрос глазами американца. – М., Издательский дом: Свобода слова, 2001. – С. 301.


[Закрыть].

Как понимает читатель, Черчилля подобные вопросы не беспокоили, не мучили. Он знал, что делал, – и делал, что знал. На конференции в Ялте Черчилль предложил расстрелять руководство рейха по списку и заявил, что суд над ними, если уж он состоится, должен быть «политическим, а не юридическим актом».

Так оно, безусловно, и вышло. Нюрнбергский трибунал не был ни международным (судили победители побежденного), ни военным (американцы заседали как гражданские судьи). Это был, выражаясь без обиняков, межсоюзнический оккупационный суд. Как выразился фельдмаршал Монтгомери, Нюрнбергский процесс сделал проигрыш войны преступлением. Причем союзники не только обвиняли немцев по законам, которых не существовало на момент совершения преступлений, но к тому же предварительно разжаловав и уволив обвиняемых из рядов вермахта. Это была юридическая уловка, лишившая их защиты Женевской конвенции об обращении с военнопленными.

Основой, призванной придать делу «законный вид и толк», стал т. н. «Лондонский статут», который разработали судьи Джексон, Максвелл Файф, Фалько и Никитченко. Как подчеркивает Дэвид Ирвинг, «статья 7 статута определяла, что официальное положение подсудимого – будь он главой государства или официальным ответственным лицом из правительства – не может служить основанием ни для оправдания, ни для смягчения наказания. Статья 8 гласила о том, что если подсудимый может доказать, что действовал по приказу своего правительства или вышестоящего начальства, то это также не может являться основанием для оправдания… Эти статьи статута противоречили всем наставлениям по использованию военных законов, существовавшим к началу Второй мировой войны как с германской, так и с англо-американской сторон… В Нюрнберге юристам защищающей стороны будет запрещено также любое упоминание о противозаконных действиях, допускавшихся самими победившими сторонами в ходе войны… Одно из выступлений адвоката германского Верховного командования будет прервано лордом – главным судьей [Великобритании] Лоренсом, так прямо и заявившим: «Мы здесь не для того, чтобы выяснять, допускали или нет другие стороны нарушения международного права, совершали ли они преступления против человечества или военные преступления или же не совершали, а для того, чтобы разобраться по всем этим пунктам с уже имеющимися и присутствующими здесь подсудимыми»[118]118
  Дэвид Ирвинг. Нюрнберг. Последняя битва. – М., Яуза, 2005. – С. 250–251.


[Закрыть]. Каждому адвокату защиты было позволено произнести лишь краткую речь. А после продолжительной речи обвинителя реплики адвокатам уже не полагалось.

Нюрнбергским судилищем волна репрессий против немцев, конечно же, не ограничилась. Только в том же Нюрнберге и только американцами был проведен еще целый ряд «последующих слушаний» против ста девяноста девяти оставшихся обвиняемых – генералов, дипломатов, гражданских служащих и, что немаловажно, промышленников. Формально такие судебные слушания назывались, например, «Народ Соединенных Штатов против Эрхарда Мильха» и т. п., но в дальнейшем американцы посчитали более уместным придать им статус международных процессов. За последовавшие за этим два года американцы повесили в тюрьме крепости Ландсберг несколько сотен немцев.

В английской зоне оккупации также шли свои суды, их вели участники Соединенного Королевства: 541 судилище было проведено непосредственно англичанами, еще 275 австралийцами и 5 канадцами – против служащих концентрационных лагерей и еще других менее важных военных преступников, около трех сотен из которых были повешены Альбертом Пьерпойнтом – официальным английским палачом из тюрьмы Хеймелин[119]119
  Дэвид Ирвинг. Нюрнберг. Последняя битва. – М., Яуза, 2005. – С. 684.


[Закрыть].

Также весьма отличились французские военно-полевые суды, которые вынесли в общей сложности 2853 смертных приговора, не считая того, что французским Сопротивлением было казнено 8348 человек вообще без какого-либо суда над ними[120]120
  Там же, с. 614.


[Закрыть].

Вообще, черная тень, отброшенная нюрнбергскими решениями на немецкий народ и покрывающая его по сей день, служила надежным обоснованием бесчисленных репрессий, физических, экономических и морально-политических, которые за семьдесят лет привели-таки к тем радикальным и, похоже, необратимым изменениям в немецком генотипе и фенотипе, телесном и духовном, о которых мечтали кауфманы, хутоны, моргентау и рузвельты[121]121
  Официальная биография указывает, что предками Франклина Рузвельта были голландские евреи Розенфельды.


[Закрыть]. Надо взять в соображение хотя бы тот факт, что в Третьем рейхе немцем имел право считаться тот, у кого лишь трое из четверых предков в третьем колене могли подтвердить свое немецкое происхождение, но для членов ордена СС, конечно, правила были строже: надо было подтвердить чистоту крови за триста лет. Это была биосоциальная элита немецкого народа. Она почти вся была уничтожена физически, эсэсовцев разыскивали по всему миру и казнили. Как и в России в 1917–1953 годах, в послевоенной Германии был выбит, вырезан, сведен под корень весь цвет нации. В итоге, посещая сегодня, скажем, Берлин, мы видим весьма невзрачную современную немецкую молодежь, ничем не напоминающую тех картинных арийцев, которых нам демонстрирует кинохроника 1930-х годов. И вообще, как уже говорилось, Германия стоит в мире на самом последнем месте по суммарному коэффициенту рождаемости. Это во всех смыслах уже другой народ, жертва антиселекции…

Лишь когда между былыми союзниками наметилось ожесточенное противостояние, возникло соперничество двух сверхдержав, когда Западу понадобились немцы как форпост этого противостояния, их перестали морить, в них стали вкладывать деньги (не задаром, разумеется), помогать вооружаться и т. д. Но при этом их продолжали уничтожать ментально, выращивая неврастеников и психопатов, задавленных комплексом вины и денационализированных до степени половой тряпки. Этноцид и политический террор, развязанный сионизированными США в Германии, привел к тому, что в наши дни немцы утратили способность к национальной консолидации и даже думать не смеют о сопротивлении нашествию иноплеменных, об отстаивании своих национальных прав и интересов. Пуще всего на свете боятся они обвинений в национализме. В их душах прочно сидит страх, воспитанный тремя послевоенными поколениями – и это страх не просто репрессий (сегодня «за политику» в ФРГ сидит около 12 тыс. человек), но и смерти.

Слава Черчилля-победителя

Таково было участие евреев в войне, а пуще того – в послевоенном решении «немецкого вопроса».

Если не главным идеологом, то главным проводником всего этого был Черчилль. Его проклятия, угрозы и обеты, звучавшие с вершины мирового политического Олимпа, во многом формировали повестку дня. Неудивительно, что все обещания Черчилля насчет мести немцам за еврейские страдания и потери сбылись с лихвой, притом вполне ветхозаветно. Так что нет никаких сомнений: его многочисленные выступления, письма, речи, приказы служили высшей санкцией еврейского триумфа и немецкого геноцида.

В этой связи уместно вновь задаться вопросом: кто же победил во Второй мировой войне? Это вполне очевидно даже с учетом пресловутого Холокоста, о котором неустанно рассказывает хорошо поставленная всемирная пропаганда. Ведь, как отмечал еще Вадим Кожинов, квотами на отправку евреев в концлагеря и т. д. распоряжались так называемые юденраты – советы из еврейских старейшин, которые определяли, кому из евреев жить, а кому – погибнуть. Они провели своего рода селекцию, сохраняя наиболее ценный человеческий материал и немецкими руками «обрезая сухие сучья», по образному выражению руководителя Всемирной еврейской организации Хаима Вейцмана. Евреи вышли из этого горнила окрепшими генетически, морально и политически, а со временем извлекли из «Шоа» («шоа-бизнеса») еще и колоссальную материальную прибыль.

В то же время немцы и русские, оказавшись так или иначе заложниками еврейских политических и экономических интересов, утратили в XX веке лучшую часть своего генофонда, от чего не могут оправиться и по сию пору. В связи со сказанным встает вопрос об оценке Черчилля как исторической личности представителями названных трех народов.

Что до евреев, их позиция в целом вполне логична и не вызывает вопросов. Сошлюсь на книгу Гилберта, приводящего радикальные, но вполне оправданные и характерные признания. Так, «Симон Хасс, польский еврей… вспоминал комментарий своего товарища по заключению в разгар войны: «У нас не было хлеба, но у нас был Черчилль»… Почти через двадцать лет после окончания войны – и через три дня после смерти Черчилля – Галина Нейман, пережившая ужасы Варшавского гетто, писала в «Нью-Йорк таймс» из своего дома в Ньюарке, штат Нью-Джерси: «Для меня делом чести будет пояснить вашим читателям, что значил Уинстон Черчилль для нас, гонимых, преследуемых, прятавшихся от нацистов. Когда в Европе исчез весь свет, то в темноте долгой ночи его голос, его речи сохраняли нам жизнь. Он и его голос давали нам единственную надежду, что зло закончится, что мир не подчинится злу. Да благословит Господь его память» (297–298).

«Русские, которым пришлось намного тяжелее, такого о нем никогда не скажут, – так думал я. – А уж немцы и тем паче». В отношении русских, вообще любящих мифы, я был прав лишь отчасти, просто потому, что фигура Черчилля нас не так уж и занимает, хотя в целом эту легендарную личность у нас многие склонны оценивать положительно.

Но вот в отношении немцев, как выяснилось, я сильно ошибся: «Черчилль, который готовил, а затем вел войну против Германии в течение сорока с лишним лет своей жизни, был назван в Федеративной Республике Германии «великим европейцем». В мае 1956 года на церемонии в Аахене он был награжден премией Карла – наградой ФРГ, присуждаемой лицам, «послужившим европейскому движению». И этот случай помутнения рассудка далеко не единственный. История, похоже, ничему не научила руководящих лиц из правительства ФРГ даже после смерти Черчилля: в 1999 году министр обороны Германии Рудольф Шарпинг приобрел сомнительную славу, предложив во время агрессии НАТО против Сербии переименовать базы бундесвера, названные в честь генералов вермахта (например, фельдмаршала Эрвина Роммеля), в «казармы Уинстона Черчилля»[122]122
  Claus Nordbruch. Allied Plans for the Annihilation of the German People. «The Revisionist» 2(2) (2004), pp. 171–180. – Клаус Нордбрух. «Что нам делать с Германией?» Планы союзников по уничтожению немецкого народа. Перевод Питера Хедрука, 2007 г. – http://www.rulit.me/books/chto-nam-delat-s-germaniej-plany-soyuznikov-po-unichtozheniyu-nemeckogo-naroda-read-303264–1.html


[Закрыть].

Читателю легко судить, насколько удалась евреям и англосаксам их заветная идея «переделать мышей в ежиков», немцев – в ненемцев или даже антинемцев, чтобы навсегда покончить с немецким народом как таковым.

Vae victis! Горе побежденным!

Глава IV. Черчилль, Англия, ленд-лиз

Черчилль был одним из тех, кто мечтал сокрушить – и сокрушил – Германию. Но только ли ее? Он хотел поставить на грань выживания немцев – и поставил. Но только ли немцев?

Традиционный взгляд на историю состоит в том, что страны западной демократии с одной стороны (Америка, Англия, Франция) и Советский Союз с другой стороны сообща победили фашизоидные страны «Оси» (Германию, Италию, Японию). При том, что в общей сложности в войну оказались вовлечены 72 страны, к победителям отнесены четыре из них, принявшие капитуляцию Германии, а к побежденным – три. Собственно, в реальности к разгрому гитлеровской Германии имели отношение только три страны, Франция попала на церемонию принятия капитуляции лишь благодаря твердой позиции СССР, на том настоявшего. Ведь, говоря по чести, в подконтрольных вермахту воинских частях сражалось французов в разы больше, чем в деголлевском Сопротивлении. Недаром немецкий фельдмаршал Кейтель, увидев в тот решающий момент французскую делегацию, не удержался от восклицания: «Как, и эти здесь?!»…

В наше время не прекращаются попытки пересмотреть итоги Второй мировой войны с учетом всех семидесяти послевоенных лет, что, конечно, попросту глупо. Смотреть из наших дней и судить, кто чего достиг за эти десятилетия, конечно, можно, только при чем тут война? А уж если и говорить о последствиях войны для нас, сегодняшних русских, то иметь в виду следует не Вторую, а Третью (Холодную) мировую войну, чьи роковые итоги мы сегодня пытаемся преодолеть. Что же касается Второй мировой, то смотреть на нее нужно из тех, сороковых.

И что же мы увидим, если применим такой прием? Если очень коротко (чтобы не отвлекаться от основной темы), то я бы сформулировал так. Исходить надо из: 1) реальных материальных приобретений, в том числе территориальных; 2) темпов восстановления хозяйства и благосостояния жителей; 3) общего подъема духа; 4) усиления страны на ближайшую перспективу. И вот тогда придется действительно кое-что пересмотреть.

На взгляд автора этих строк, главным победителем, несомненно, стали США. Они почти ничего не потеряли в войну (людские потери – менее полумиллиона; на 1 убитого американского солдата приходится 107 убитых советских), зато чудовищно разбогатели и усилились по всему миру, стали сверхдержавой, исхитив этот статус у Великобритании.

Победило международное еврейство, которое, хоть и потеряло миллионы своих людей, зато обрело свой суверенитет и государственность в лице Израиля. (А если принять концепцию Хаима Вейцмана, который, безусловно, понимал, о чем говорил, то оборотной стороной геноцида евреев явилась селекция, очищение и укрепление этноса в целом.) Это во-первых. А во-вторых, следует иметь в виду колоссальные репарации, которые евреи уже получили и еще продолжают получать от немцев. И будут еще получать неопределенно долго.

Победил Советский Союз, который очень быстро восстановил и усилил свою экономику, в том числе за счет репараций, получил значительное территориальное приращение и своего рода «пояс безопасности», «санитарный кордон» в виде стран-сателлитов в Восточной Европе, обрел толчок к развитию, огромный положительный импульс к жизни и творчеству, веру в будущее, истинное счастье Победы. Мы избегли смертельной опасности (в отличие от англичан или французов, она нам реально грозила[123]123
  Подробнее см. в моей книге «Победу не отнять!».


[Закрыть]), и это одно уже делает нас победителями. Мы в скором времени стали, как и США, сверхдержавой, что вне сомнения говорит о том же. Другое дело, какими жертвами нам все это далось, прежде всего человеческими, но ведь, значит, было, чем жертвовать. А кроме того, мы сполна вернули должок немцам, круто отомстили им за горе и разрушения, что принесли они на нашу землю, – этот важнейший момент, возмездие, святую долю победителей, никак нельзя сбрасывать со счетов.

К победителям я отношу Францию, которая под мягкой, щадящей оккупацией гитлеровцев мало что потеряла. Но конечная победа была все-таки, под давлением СССР, поручена союзниками де Голлю, и Франция получила с этого свою долю трофеев и призов – своего рода щедрый подарок Сталина французам[124]124
  Забавно. В Париже, во дворе Дома инвалидов, где расположен национальный Музей армии, стоят две большущие мортиры из бронзы, которые французы вывезли после войны из Берлина в качестве своих трофеев. Но… на стволах выбито по-русски, на одной: «Посетили Берлин 11 мая 1945 г. Десятерик Иван Ф. (Днепропетровск), Сауленко Л. Д.» и на другой: «Посетили Берлин 7 мая 1945 г., Туяковский, Кольцов, Шония, Кондратенко». Тут, как в капле воды, отражена вся коллизия в целом.


[Закрыть].

К побежденным же я отношу, во-первых, конечно же, две из трех стран «Оси»: Германию, утратившую цвет нации и колоссальные материальные богатства (и продолжающую платить дань как евреям, так и западному миру вообще), и Японию, вынесшую удары атомных бомб и попавшую под оккупацию, в той или иной форме продолжающуюся до наших дней. (Италию, восставшую в 1943 году против Гитлера, союзники не рассматривали как врага, и на ее территории не был установлен оккупационный режим, она легко отделалась.) Во-вторых, Сербию, попавшую под власть хорвата Иосипа Броз Тито со всеми вытекающими обстоятельствами вплоть до фактической утраты суверенности. И в-третьих, как это ни покажется кому-то странным, Англию.

Непосредственно в ходе войны Англия не претерпела того показательно-унизительного разгрома и поражения, который выпал на долю Франции, – на землю островитян так и не ступила нога вражеского солдата, она не была оккупирована, не капитулировала. Но в итоге пострадала гораздо сильнее. Она вошла во Вторую мировую войну великой мировой державой и даже сверхдержавой, владычицей морей и множества стран (не только колоний); ее богатство было сказочным, а военные или военно-морские базы охватывали своим контролем едва ли не весь мир. А вышла из нее жалким обсоском, растерявшим свое богатство и военно-морские базы, вынужденно открывшим свои колонии для хищных США, а потом и вовсе их утратившим.

Уступив пост премьера и парламентское большинство в 1946 году, Черчилль, пожалуй, поступил не так уж глупо, заставив лейбористов расхлебывать ту жуткую социально-экономическую и политическую кашу в стране, которую он успел сварить за пять лет своего правления. Себе же оставив благодарную роль злобного критика, смакующего ошибки противника, судорожно пытающегося поправить катастрофическое положение, оставленное самим же Черчиллем этому противнику в наследство.

Не претендуя на лавры политэкономиста, я только напомню читателю, что карточная система времен войны, отмененная в СССР уже в декабре 1947 года, сохранялась в Великобритании на бензин до 1950 года, на сахар и сладости до 1953 года, а на мясо даже вплоть до июля 1954 года. Из разоренной, обескровленной, остро неблагополучной страны массами стали кто куда разбегаться ее уроженцы, природные англичане. «По разным причинам уменьшился процент работающих. Другими словами, каждый работающий вынужден был содержать возрастающее число неактивного населения… Старики становились все увеличивающейся частью населения… Положение в Великобритании усугублялось продолжавшейся эмиграцией. После войны многие англичане стремились покинуть страну, где, по их мнению, было тяжело жить. Выход из этого положения британское правительство видело в привлечении рабочей силы из-за рубежа»[125]125
  Пономарев М. В. «Цветная» иммиграция и иммиграционная политика Великобритании в конце 40-х – начале 60-х гг. – Дисс. канд. ист. наук. – М., 1992. – С. 20.


[Закрыть]. В послевоенной Англии начался процесс «обратной колонизации», обернувшийся уже в наши дни таким наплывом индусов, пакистанцев, вестиндцев, арабов, афганцев и т. п., который ставит под сомнение историческую и национальную идентичность страны. Это все есть крушение Соединенного Королевства, не менее того. В моих глазах эта страна сегодня обречена.

Полезно провести простое сравнение. Какой подъем, какой энтузиазм вызвало в СССР окончание Второй мировой! И какую депрессию, какой упадок – в Великобритании!

Основная причина этого – бремя войны, взваленное на плечи Англии Черчиллем и компанией. Основной механизм – «американская помощь», так называемый ленд-лиз.