Текст книги "Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945"

Существенную роль в получении данных о деятельности японской военной разведки играл Спецотдел ОГПУ – НКВД, читавший шифрованную переписку военных атташе на линиях связи Москва – Токио, Москва – Синьцзин, Москва– Берлин и Москва – Варшава, что позволяло контрразведке отслеживать прохождение от военного атташе в Советском Союзе до Генерального штаба дезинформации, передававшейся в 1928–1937 гг. через агента «Полонского»[392]392
  Там же. Л. 71–73, 76–84; Д. 186. Л. 82–87.


[Закрыть].

Параллельно с Особым отделом противодействием японским спецслужбам занимался ИНО путём агентурного проникновения в аппарат Разведуправления Генштаба в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке, получения документальных данных о его деятельности и разложения антисоветских эмигрантских организаций. Берлинская резидентура, в частности, контролировала контакты японцев с гетманом П.П. Скоропадским, стамбульская через сотрудника посольства Японии «Пижаму» с 1932 г. изымала копии шифротелеграмм и официальных документов дипмиссии, а римская резидентура в 1934–1941 гг. систематически перехватывала переписку японского военного атташе с Токио, содержавшую информационные материалы Генштаба по СССР.

Значительных успехов в работе добились сеульская и харбинская резидентуры ИНО. Легальный резидент в Сеуле Е.М. Калужский завербовал в 1932 г. переплётчика штаба Корейской армии «Тура», от которого не менее пяти лет получал копии обзоров командования 19-й пехотной дивизии о советской группировке в Приморье, сводки харбинской миссии, штабов Квантунской, Корейской армий и Генштаба о РККА. Вербовка «Тура» была проведена при помощи другого агента резидентуры – офицера сеульского отделения военной жандармерии Корейской армии «Абэ», который после перевода в 1932 г. в Харбин стал основным источником информации харбинского аппарата о работе местной военной миссии и военной жандармерии. В официальной истории российской внешней разведки отмечается, что в 1933–1935 гг. харбинская резидентура ИНО собрала данные на 25 маршрутных агентов японских военных миссий в Маньчжоу-Го и выявила 10 подготовленных к заброске в СССР разведгрупп, три из которых были ликвидированы при переходе границы[393]393
  Антонов В.С., Карпов В.Н. Тайные информаторы Кремля-2. С них начиналась разведка. М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2003. С. 103–104.


[Закрыть].

Полпредство ОГПУ по Дальневосточному краю, преобразованное в 1934 г. в Управление НКВД (УНКВД), в работе против японской разведки опиралось на легальные резидентуры в Маньчжоули, Хайларе, Хэйхэ, Цицикаре, Пограничной и Новокиевском (Краскино), разведорганы пограничных отрядов и органы контрразведки, имевшие агентурные выходы на ЯВМ и резидентуры Генштаба. Благодаря им в 1933–1935 гг. УНКВД были получены доклады харбинской миссии и штаба 3-й пехотной дивизии о военно-политической и экономической обстановке на советском Дальнем Востоке, отчёты о работе с белой эмиграцией, стенограмма выступления начальника 2-го отдела штаба Квантунской армии перед руководящим составом разведорганов в ноябре 1934 г. и прочее[394]394
  Буяков А.М., Шинин О.В. Указ. соч. С. 154–156.


[Закрыть].

Кроме того, дальневосточные органы госбезопасности продолжили оперативные игры с японской разведкой. Так, в 1933–1937 гг. ЯВМ в Мишани и Фугдине в рамках разработки «Весна» была подставлена проживавшая в Маньчжурии агент «Никитина», через которую УНКВД передавало дезинформацию и выявляло подготовленных к заброске японских разведчиков.

Наиболее продолжительной и крупномасштабной можно считать игру «Маки – Мираж», инициированную в 1930 г. путём подставы сотруднику внештатного разведпункта в Хэйхэ Кумадзава Садаитиро агента Амурского окротдела ОГПУ Л.Е. Островского («Летова»). «Летов» снабжал хэйхэскую резидентуру сведениями о военной и политической ситуации в Амурской области, а в 1931–1932 гг. привлёк к сотрудничеству с японской разведкой на материальной основе командира взвода 4-го Волочаевского стрелкового полка «Прозорова», железнодорожного служащего «Колхозника» и помощника начальника 6-го отдела штаба ОКДВА «Горелова». Через последнего харбинская миссия получала специально подготовленные для неё разведотделом штаба ОКДВА дезинформационные материалы, включавшие копии служебных документов, как, например, переданный в 1934 г. доклад «О структуре и численности стрелкового батальона» и чертежи приграничных фортификационных сооружений. Сведения «Горелова» оценивались японцами как достоверные, в связи с чем Квантунская армия предпринимала беспрецедентные меры для зашифровки своего хабаровского источника: направляя 9 апреля 1936 г. в Военное министерство полученные от агента три чертежа огневых точек проекта 2, 3 и 4, начальник штаба армии отмечал в сопроводительном письме, что «прилагаемые чертежи „Точки“ получены одной из военных миссий нашей армии. Конкретный источник сведений по причинам секретности не указываю»[395]395
  Архив НИИО МНО Японии. S11-5-37 (C01003117000).


[Закрыть]. Активная фаза операции «Мираж» завершилась в конце 1936 г. с отъездом «Летова» в Москву. Здесь по полученному от благовещенского резидента Генштаба Асада Сабуро паролю он связался с помощником военного атташе Такаяма Хикоити и поддерживал с ним контакт вплоть до своего ареста в марте 1938 г. Что касается «Горелова», то в августе 1937 г. был легендирован его перевод по службе из Хабаровска в Куйбышев (Самару).

Столь же успешно развивалась в 1931–1935 гг. оперативная игра «Мечтатели» УНКВД по Восточно-Сибирскому краю (ВСК). В 1933 г. оно легендировало создание антисоветской организации во главе с экономистом треста «Сибзолото» Б.П. Гудковым и братом одного из активных членов харбинского отделения «Братства русской правды» И.В. Кобылкина Алексеем Кобылкиным. Позднее чекистам удалось ввести в игру своего агента В.Т. Серебрякова («Симбирского»), исполнявшего роль курьера и доверенного лица А.В. Кобылкина в контактах с братом и главой маньчжурского отделения БРП И.Ф. Шильниковым. В начале 1934 г. «Симбирский» нелегально прибыл в Харбин, где на квартире Шильникова познакомился с внештатными сотрудниками харбинской миссии Одзава Хаяси и Цуда Сэйкэй, поставившими перед организацией задачу по сбору сведений о военно-политической обстановке в Забайкалье. Так же как и в разработке «Мечтатели», миссия в Харбине получала специально подготовленную дезинформацию из Читы и Иркутска, используя для поддержания связи с «подпольем» агентурные возможности маньчжурской военной миссии. Игра «Мечтатели» закончилась весной 1935 г. после вывода на советскую территорию группы боевиков «Братства» во главе с И.В. Кобылкиным, возглавившим его отделение после смерти Шильникова годом ранее[396]396
  Соловьёв А.В. Указ. соч. С. 283–284.


[Закрыть].

Оперативные мероприятия органов госбезопасности сочетались с усилением общего надзора за перемещением населения СССР в первой половине 30-х гг. В частности, 27 декабря 1932 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов», вводившее единое удостоверение личности – паспорт, институт обязательной прописки и выписки, а также ограничения на проживание в отдельных местностях. Кроме того, были установлены категории лиц, подлежавших выселению из режимных районов, в том числе нарушители границы, бывшие царские офицеры и жандармы, бывшие заключённые. В течение 1933 г. постановлениями СНК режимными территориями были объявлены Владивосток, Хабаровск, Никольск-Уссурийский, Спасск-Дальний, Северный Сахалин, 100-километровая полоса границы с Маньчжурией, восточная часть ДВК, проживание в которых без паспорта запрещалось. Паспортизация населения Дальнего Востока завершилась к 1 октября 1934 г., а 17 июля 1935 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О въезде и проживании в пограничных полосах», устанавливавшее право на пребывание в погранполосах и запретных погранзонах только с разрешения НКВД СССР, и уголовную ответственность для должностных лиц, допустивших нарушителей в запрещённые районы[397]397
  Чернолуцкая Е.Н. Паспортизация дальневосточного населения (1933–1934) // Revue des йtudes slaves. LXXI/1. 1999. С. 17–33. Постановлением ЦИК СССР и СНК СССР от 15 июня 1927 г. устанавливалась 22-км пограничная полоса по всему периметру сухопутных границ Советского Союза.


[Закрыть].

Кроме того, 25 июня 1934 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о разрешении поездок японским военным атташе из других стран в Москву, а также транзитным японским офицерам через СССР только в случае особой просьбы японского посла по специальному маршруту, без промежуточных остановок в пути следования. Поездки по стране других японских офицеров, кроме сотрудников военного атташата в Советском Союзе, запрещались[398]398
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 16. Л. 105.


[Закрыть].

Наряду с положительными моментами в работе советских спецорганов стали всё отчётливее проявляться тенденции к фальсификации дел по японскому шпионажу. Так, 26 ноября 1932 г. ОГПУ отчиталось перед высшим руководством страны о раскрытии крупной шпионско-диверсионной организации Генштаба Японии на Дальнем Востоке, в Сибири, Казахстане, на Украине, в центральных и южных районах РСФСР, которая была создана японским генконсульством во Владивостоке, хэйхэским разведпунктом и «начальником 2-го отдела ГШ» Канда Масатанэ для сбора разведывательной информации, уничтожения транспортной и промышленной инфраструктуры в случае нападения Японии на Советский Союз[399]399
  РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 13. Л. 1–8.


[Закрыть]. По этому делу были арестованы 25 человек, впоследствии расстрелянные или приговорённые к длительным срокам заключения, однако в 1958–1965 гг. все фигуранты, включая «резидента» Г.П. Молгачёва и его сына П.К. Молгачёва, были реабилитированы. Аналогичное решение в сентябре 1992 г. Военная прокуратура ЗабВО вынесла в отношении бывшего командира полка дивизии Унгерна Дугара Тапхаева, захваченного агентурно-боевой группой ПП ОГПУ ВСК в конце 1932 г. в Маньчжурии и расстрелянного по обвинению в работе на резидента ГШ в Хайларе Тэрада и засылке банд на советскую территорию.

В 1933 г. Особый отдел ОГПУ доложил руководству страны о раскрытии резидентур японской разведки в Москве (дела П.В. Тихонова – В.В. Меншагина, В.В. Козловского – Г.Г. Калмыкова), Приморье (дела А.Г. Телесницкого, Бржозовского – Миллера), Чите (дело Ф.Д. Кушнера – В.И. Житнева), 94-й стрелковой дивизии в Красноярске (дело С.Т. Шигонина – В.С. Мордвинова), 12-й стрелковой дивизии в Благовещенске (дело Егоркина), на Томской и Омской железных дорогах (дело Реута – Л.А. Оборотистова), а также националистических организаций «Туркменазатлыги» в Туркмении, «Иттихад шарк» в Таджикистане, «Социалистическая туранская партия» в Киргизии, «Союз сибирских тюрок» в Хакасии, «Крестьянский иттифак» в Москве, Татарии и Башкирии, диверсионно-повстанческой организации на Камчатке, связанных с японцами. Однако все фигуранты перечисленных дел в период «оттепели» были реабилитированы[400]400
  «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.): Сборник документов: В 10 т. Т. 10 (1932–1934 гг.). Ч. 3. М.: ИРИ РАН, 2017. С. 134–137.


[Закрыть].

Ещё более «урожайным» оказался 1934 г.: органы ОГПУ отчитались о разоблачении нескольких крупных японских резидентур в Москве (дело Л.Д. Лукашевкера – Накаяма), Москве и Казани (дело А. Газизова – Ф.М. Хабирова), Харькове (дело А.И. Блусь – И.А. Ситникова), в институте сои в Москве (дело Н.И. Морозова), на Московско-Казанской железной дороге (дело Ким Заена) и Кузнецком металлургическом комбинате (дело Н.В. Латкина – Д.И. Сарова), все участники которых также были реабилитированы в 50-х гг.[401]401
  Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003. С. 520, 526, 545–547, 551–558.


[Закрыть]

Закономерным итогом расширения деятельности разведывательных органов японской армии против СССР после «маньчжурского инцидента» и встречного противодействия советских спецслужб стала противоречивость в оценках Генерального штаба Японии военного потенциала Красной армии.

С одной стороны, японская военная разведка достаточно точно установила в 1932–1935 гг. дислокацию стрелковых и кавалерийских соединений, особенно на Дальнем Востоке, что объяснялось постоянной перепроверкой агентурных сведений ЯВМ и военных атташе публикациями советской печати, дешифровкой радиограмм, показаниями перебежчиков и опросами мигрантов. Из имевшихся на начало июня 1933 г. в составе ОКДВА 12 стрелковых (1-я Тихоокеанская, 2-я Приамурская, 12, 21, 35, 36, 40, 57, 1-я ОКК, 2-я ОКК, 3-я ОКК) и 3 кавалерийских (1-я ОКК, 8-я, 15-я) дивизий разведорганы Квантунской армии установили дислокацию 11 стрелковых (кроме 40-й) и 1 кавалерийской дивизий, но продолжали считать 1-ю кавдивизию ОКК и 8-ю кавдивизию бригадами и не вскрыли формирование в Чите 6-й отдельной механизированной бригады. Однако ещё 25 апреля 1932 г. в «Военном бюллетене по СССР» № 32 3-го отделения МГШ со ссылкой на разведывательные органы Генерального штаба и Квантунской армии сообщалось о переформировании 9-й кавалерийской бригады в дивизию и о прибытии из Красноярска в Хабаровск 40-й стрелковой дивизии[402]402
  РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 13. Л. 36–37; Архив НИИО МНО Японии. S8-11-22 (C01002893800). Л. 0226–0228, 0386.


[Закрыть].

Ещё более точной была информация органов военной разведки о группировке советских войск на Дальнем Востоке и в Забайкалье до Иркутска включительно на середину января 1936 г.: Разведуправление оценивало её в 13 стрелковых, 3 кавалерийские дивизии и 2 механизированные бригады, в то время как в действительности там дислоцировались 14 стрелковых, 3 кавалерийские дивизии, 4 механизированные бригады. При этом аналитики военной разведки не вскрыли переброску в Забайкалье 11-го механизированного корпуса и посчитали недоказанным наличие 32-й стрелковой дивизии в п. Раздольное, хотя штаб 3-й пехотной дивизии правильно отразил в декабрьской разведсводке 1935 г. её дислокацию и действительное наименование[403]403
  Там же. 9 сонота-касумигасэки-15 (C14121170800). Л. 2167–2172; Мансю-мансю дзихэн-400 (C14030516200).


[Закрыть].

Таблица 6

Оценка органами военной разведки Японии ОКДВА и ЗабВО в 1932–1935 гг. (в скобках – реальное положение)[404]404
  Стрелковые дивизии показаны без учёта соединений в Иркутске. Японцами учтена только боевая авиация, без учебных, транспортных самолётов и самолётов связи, аналогичным образом отражены реальные данные по ВВС РККА (Там же. Тюо-сэнсо сидо сонота-9 (C14060827500), (C14060827600), (C14060827800); Тюо-гундзи гёсэй дзёхо-4 (C14010398000). Л. 1674; Тюо-дзэмпан токэй нэмпо-80 (C14020434900). Л. 1084; Тюо-гундзи гёсэй сонота-524 (C15120395500). Л. 1437–1438; Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 510–512; РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1230. Л. 26–28).


[Закрыть]

Стоит отметить, что к ноябрю 1936 г. органы военной разведки внесли коррективы в оценку боевого состава ОКДВА, которая через польского военного атташе в Токио была передана 2-му отделу ПГШ. Из 13 имевшихся в армии стрелковых и 2 кавалерийских дивизий японцы установили дислокацию 11 и 2 соответственно, однако не сумели добыть сведения о развёртывании в Приморье весной – летом 1936 г. управлений 3 стрелковых корпусов (26, 39, 43-го), наличии там 2 механизированных бригад, расформировании 2-й Приамурской стрелковой дивизии в Хабаровске, образовании на базе Барабашского и Полтавского укреплённых районов 2 новых стрелковых дивизий (92-й и 105-й) и переформировании 3 стрелковых дивизий ОКК в регулярные соединения[405]405
  Kuromiya, Hiroaki, PepłonUski, Andrzej. Op. cit. S. 286–287.


[Закрыть].

С другой стороны, начиная с 1932 г. Разведуправление исходило из ложных количественных оценок как группировки советских войск в Забайкалье и на Дальнем Востоке, так и Красной армии в целом, занижая численность самолётного парка в 1,5, а танкового – в 2,8 раза, причём первоисточником дезинформации чаще всего выступала резидентура в Москве: в докладе от 31 января 1934 г. военный атташе Кавабэ оценивал советский военный потенциал в 2100 танков, 2500 боевых самолётов, в то время как в действительности имелось 6944 и 4880 единиц соответственно[406]406
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 186. Л. 93–94.


[Закрыть].

Таблица 7

Оценка органами военной разведки Японии Вооружённых сил СССР в 1932–1935 гг. (в скобках – реальное положение)[407]407
  В «Численности личного состава» показаны СВ и ВВС. Кроме того, РУ ГШ оценивало переменный состав территориальных частей в 1932–1934 гг. в 600 000 человек, в 1935 г. – в 660 000 человек, которые не отражены в таблице. Японцами также учтена только боевая авиация, без учебных, транспортных самолётов и самолётов связи, аналогичным образом отражены реальные данные по ВВС РККА. Архив НИИО МНО Японии. Тюо-гундзи гёсэй дзёхо-4 (C14010398000). Л. 1655, 1660; Тюо-гундзи гёсэй дзёхо-117 (C14010477700). Л. 1903–1904; Тюо-гундзи гёсэй сонота-524 (C15120395300). Л. 1343, 1345; (C15120395800). Л. 1558–1560; (C15120396200). Л. 1755–1758; Тюо-гундзи гёсэй сонота-572 (C15120508000). Л. 2421; Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 264–265, 272, 470, 508–511.


[Закрыть]

Несмотря на поступавшую в Токио развединформацию о прогрессирующем отставании японской армии от советской по уровню огневой мощи и степени механизации, в центральных органах военного управления до середины 30-х гг. господствовало мнение о сохранявшемся превосходстве императорских войск в подготовке командных кадров и тактической выучке личного состава. Например, в июле 1932 г. заместитель начальника русского отделения Разведуправления майор Фудзицука Сикао прочитал публичную лекцию «О советских вооружениях на границе Северной Маньчжурии», в которой утверждал, что, хотя Советский Союз имел 1 300 000 военнослужащих (в том числе 600 000 в территориальных частях), 700 танков и 2000 боевых самолётов, у императорской армии было несомненное преимущество в подготовке командных кадров, так как «японские офицеры самые доблестные в мире […], окончив офицерское училище, они могут писать приказы [исполнять обязанности] за начальника [штаба] бригады […] и в отношении тактических способностей, я думаю, вряд ли найдётся такая страна, которая имеет таких доблестных в массе офицеров [как наши]». «СССР имеет чрезвычайно много войска, и качество этих войск в общем высокое, и вооружение их хорошее […] Однако я думаю, что мы не поставим вас в неприятное положение […] СССР в настоящее время не является таким крайне страшным», – заявил собравшимся Фудзицука[408]408
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 447. Л. 70–77.


[Закрыть].

Поэтому, когда в Японию из СССР вернулись первые стажёры капитан Мияно Масатоси (1932) и майор Дои Акио (1934), их доклады о совершенствовании штатной структуры Красной армии, её насыщении авиационной, бронетанковой техникой, скачкообразном росте огневой мощи соединений были расценены Военным министерством как проявление «страха перед Советами» и «преклонение перед всем русским»[409]409
  Дайтоа сэнсо кокан сэнси. Дай 27. С. 91–93.


[Закрыть].

Ситуация стала меняться только в 1934–1936 гг., когда Красная армия стала восприниматься как одна из крупнейших, а по некоторым показателям – сильнейшая в мире.

Так, в подготовленной 10 мая 1934 г. Военным министерством брошюре «Советский Союз с точки зрения нынешнего состояния национальной обороны» Красная армия по численности личного состава (1 333 000 человек) ставилась на второе после китайской, по количеству боевых самолётов (свыше 2700 с морской авиацией) – на второе после французской, а по бронетехнике (свыше 3000 танков и 800 бронеавтомобилей) и химическому вооружению – на первое место в мире. Особое беспокойство у Токио вызывало продолжавшееся наращивание ОКДВА. Группировка войск за Байкалом оценивалась им в 12–13 стрелковых, 2 кавалерийские дивизии, 8–9 полков войск ОГПУ общей численностью 200 000 человек, свыше 500 боевых самолётов (включая 10 тяжёлых бомбардировщиков, способных достичь Осаки и Токио), 650 танков и 350 бронеавтомобилей. Соединения, по японским оценкам, были развёрнуты по штатам военного времени, вдоль границы возводились фортификационные сооружения[410]410
  Киндай кокубо ёри митару сорэмпо. Сёва 9 нэн = Советский Союз с точки зрения нынешнего состояния национальной обороны. 1934 г. Токио: Рикугунсё гундзи тёсабу, 1934. С. 19–48.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что такая организация ОКДВА носила оборонительный характер и соответствовала рекомендациям начальника Штаба РККА А.И. Егорова иметь на Дальнем Востоке сильные части прикрытия в составе укрепрайонов, кадровых стрелковых дивизий, конницы по штатам военного времени, авиационных и механизированных соединений постоянной готовности, озвученным в докладе К.Е. Ворошилову 13 декабря 1933 г.[411]411
  РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 332. Л. 103.


[Закрыть]

Летом 1935 г. Генштаб в очередной раз обобщил всю собранную военной разведкой информацию и представил руководству страны секретный доклад «Нынешняя ситуация с военными приготовлениями в различных странах», в котором проанализировал состояние армии, военной промышленности, финансовых ресурсов и госаппарата Китая, СССР, Германии, Франции, Италии, Великобритании и США. Аналитики не поскупились на хвалебные отзывы о Красной армии, поставив её в один ряд с армиями крупнейших европейских стран. Если в количественном отношении данные 2-го управления существенно отличались от реальной картины, то основные тенденции развития Советского государства и его Вооружённых сил были определены верно.

Рассматривая ситуацию в целом, японские специалисты отмечали, что главными целями строительства Красной армии являлись поддержка мирового революционного движения и борьба с империализмом, поэтому делали вывод о стремлении советского руководства создать в кратчайшие сроки сопоставимые с ведущими армиями мира Вооружённые силы. В отдельных сферах РККА, как полагали японцы, уже добилась качественного превосходства: в докладе указывалось, что «советская авиация сейчас практически ничем не уступает великим державам Европы и Америки, и в будущем ожидается её прогрессирующее развитие», «в вопросах подготовки к химической войне Красная армия занимает первое место среди всех государств, а по огневой мощи пехотных соединений является ведущей сухопутной армией мира».

Оценивая степень мотомеханизации советских сухопутных войск, аналитики Генерального штаба полагали, что проводимые организационно-штатные мероприятия не только усиливали наступательные и оборонительные возможности соединений, но и значительно повышали мобильность войск. По данным японской разведки, примерно две трети стрелковых дивизий имели механизированные и танковые подразделения, а две дивизии были полностью механизированы (речь в данном случае шла о механизированных корпусах, которые японцы ошибочно идентифицировали как дивизии).

Касаясь советских ВВС, японский Генштаб констатировал значительный количественный и качественный рост авиации с 1921 г., обращая внимание на увеличение числа истребительных и бомбардировочных частей. Особое беспокойство у японской разведки вызвало размещение в окрестностях Уссурийска и Владивостока примерно 80 тяжёлых бомбардировщиков, способных достичь территории Японии. Таким же неприятным сюрпризом для Разведуправления стала переброска на Дальний Восток 50 подводных лодок и прогнозируемое увеличение их количества в будущем.

Отдельный раздел доклада был посвящён политическому строю СССР. Японская разведка характеризовала его как неограниченную диктатуру, которая путём контроля над всеми средствами массовой информации, собраниями и митингами, государственного регулирования экономики добилась мобилизации общества на решение вытекавших из внутренней и внешней политики задач[412]412
  Архив НИИО МНО Японии. Тюо-гундзи гёсэй дзёхо-4 (C14010398000). Л. 1654–1671.


[Закрыть].

Более подробный отчёт о состоянии советских танковых войск, кавалерии, артиллерии, ПВО и авиации был представлен в Генштаб военным атташе в СССР подполковником Хата Хикосабуро в ноябре 1935 г. Этот совершенно секретный 48-страничный обзор свёл воедино всю информацию, полученную резидентом от агентурных источников, японских военных стажёров и личных наблюдений за учениями Красной армии и парадами в честь Октябрьской революции.

В докладе резидент констатировал большую насыщенность Красной армии бронетанковой техникой. По данным Хата, в Вооружённых силах СССР имелись 3 механизированных корпуса (или дивизии, по его терминологии), дислоцированные в Ленинграде, Минске, Киеве и состоявшие из 2 механизированных и 1 мотострелковой бригад, отдельные механизированные соединения (были упомянуты, в частности, механизированная бригада имени К.Б. Калиновского в Наро-Фоминске, 3-й и 4-й танковые полки в Рязани и Харькове), отдельные танковые батальоны кавалерийских дивизий (в 15-й кавалерийской дивизии в Даурии, по информации атташе, был развёрнут механизированный полк), а также танковые взводы кавалерийских эскадронов стрелковых дивизий. На самом же деле на тот момент в Красной армии имелось 4 механизированных корпуса – 5-й (Наро-Фоминск), 7-й (Ленинград), 11-й (76-й разъезд) и 45-й (Киев). По наблюдениям Хата, хотя основу советского танкового парка составляли на четверть радиофицированные лёгкие танки Т-26 и БТ, в войска начали поступать 30-тонные танки прорыва Т-30 (примерно 30 машин в наро-фоминской бригаде) и 70-тонные Т-32, которыми в реальности были Т-28 и Т-35.

В анализе военно-воздушных сил Красной армии резидент обращал внимание командования на принятую Советским Союзом доктрину «глубоких боевых операций», предполагавшую не только уничтожение крупных армейских группировок противника в оперативной глубине, но и его важнейших районов в тылу, для чего в ВВС были развёрнуты тяжелобомбардировочные авиабригады и 4 авиационные группы РГК в Москве, Киеве, Саратове и Чите[413]413
  Там же. Тюо-гундзи гёсэй сонота-660 (C15120574300).


[Закрыть].

Возросший после «маньчжурского инцидента» объём поступавшей в РУ ГШ информации о Советском Союзе привёл к радикальному пересмотру системы её обработки и оценки. Весной 1932 г. сотрудники русского отделения пересмотрели и упорядочили все имевшиеся у них материалы по СССР и с помощью коллег из 3-го (транспорт и связь) управления Генштаба начали подготовку справочников о расширении пропускной способности Транссибирской железной дороги и военной топографии Дальнего Востока. Спустя год в отделении были составлены инструкции по классификации, перепроверке и оценке всех видов данных[414]414
  Дайтоа сэнсо кокан сэнси. Дай 27. С. 94–95.


[Закрыть].

Естественно, что, имея неточную, но всё же подробную информацию о военном потенциале Красной армии и её группировке на Дальнем Востоке и в Забайкалье, количественно и качественно превосходившей Квантунскую и Корейскую армии, военно-политическое руководство Японии исключало возможность нападения на Советский Союз. По этой причине сценарии оперативных планов Генерального штаба против СССР в 1932–1944 гг. сводились к тому, чтобы в начальный период войны сдержать наступление Красной армии в Северной и Западной Маньчжурии, одновременно или затем нанести мощный контрудар по Приморью и после разгрома советских войск в Уссурийском крае перенести центр тяжести боевых действий к предгорьям Хингана, откуда стремительно наступать в Забайкалье. На выбор приморского театра как главного направления японского контрудара влияли три обстоятельства:

1. Состояние транспортных коммуникаций, запасов материально-технических средств и вооружения в восточной части Маньчжурии, обеспечивавших высокие темпы продвижения японской армии только при наступлении на Приморье.

2. Базирование в районе Ворошилова (Уссурийска) крупной группировки тяжёлых бомбардировщиков ВВС ОКДВА, которые могли сорвать воинские перевозки из метрополии на материк, нарушить работу маньчжурских железных дорог и нанести урон населению и экономике на Японских островах.

3. Развёртывание в 1933 г. группировки подводных сил во Владивостоке, её постоянное наращивание и исходящая от неё угроза для японских морских коммуникаций в начальный период войны.

Согласно оперативному плану на 1934 г., мобилизационные возможности Красной армии для Дальневосточного театра оценивались в 40 дивизий, японской – в 31. Генштаб Японии предполагал, что в начале войны Советский Союз будет иметь на Дальнем Востоке и в Забайкалье 12 дивизий (из них 7 в Приморье), Квантунская и Корейская армии – 5 и кавгруппу. Прочно удерживая оборону в Северной и Западной Маньчжурии, японская армия должна была к четвёртому месяцу войны довести группировку войск на театре до 18 пехотных дивизий, из которых 10 предназначались для проведения наступательной операции по трём сходящимся направлениям из Дуннина, Суйфэньхэ, Хуньчуня, заливов Америка и Посьет с целью окружения и уничтожения в районе Ворошилова Приморской группы войск ОКДВА, возросшей за счёт перебросок с запада до 12 дивизий. К этому времени Советский Союз успел бы отмобилизовать все 40 дивизий, однако большая их часть – 18, оценочно, находились бы не в Приморье, а в Забайкалье.

Завершив за месяц разгром Приморской группы, Генштаб планировал оставить на востоке 4 дивизии, а остальные силы перебросить на север и запад, чтобы не дать советским войскам захватить Цицикар и Харбин. Решающее сражение должно было состояться на пятом месяце войны у Цицикара, после чего боевые действия переносились в Забайкалье. Действия сухопутных войск тесно увязывались с массированными бомбардировками авиацией Квантунской армии военных и промышленных объектов в Приморье и Приамурье[415]415
  Архив НИИО МНО Японии. Мансю дзэмпан-1 (C13010000700). Л. 0025–0041. По данным РУ ГШ Японии, потенциалы ОКДВА, Квантунской и Корейской армий соотносились как 3:1.


[Закрыть].

Таким образом, выход Квантунской армии к советско-маньчжурской границе вызвал ответное усиление ОКДВА и развёртывание новых разведорганов Генштаба Японии в Маньчжурии, Европе и на Среднем Востоке, нацеленных на сбор сведений о военном потенциале СССР и создание диверсионных резидентур. Встречные мероприятия советских спецорганов позволили блокировать работу японской военной разведки на ряде направлений и держать под контролем поступление в Токио разведывательной информации о нашей стране.