Текст книги "Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945"

§ 2. Горячая хроника тайной войны (1936–1940)

В начале 1936 г. верховное командование японской армии и флота пришло к выводу о необходимости пересмотра военной доктрины империи и включения Советского Союза в число её главных противников. Обосновывая перед военным министром в мае 1936 г. тезис об угрозе с севера, начальник Генерального штаба ссылался на агрессивный характер советской внешней политики, нацеленной, по его мнению, на насаждение коммунистической идеологии по всему миру, прежде всего во Внешней Монголии, Синьцзяне и материковом Китае, а также на рост военных приготовлений СССР против Японии и Маньчжоу-Го[416]416
  Архив НИИО МНО Японии. 9 сонота-касумигасэки-15 (C14121170900). Л. 2185–2187.


[Закрыть].

Но маршал Канъин явно грешил против истины. Ещё в январе 1936 г. ему стало известно содержание доклада заместителя наркома обороны М.Н. Тухачевского на сессии ЦИК, в котором Япония наряду с Германией объявлялась одной из главных угроз для безопасности СССР и выдвигалась доктрина одновременной войны на востоке и западе. Резкое заявление советского маршала вызвало беспокойство у руководства империи, опасавшегося начала войны на Дальнем Востоке. Однако анализ всей информации о советском военном потенциале позволил тогда Разведуправлению прийти к следующим выводам:

1. Хотя по итогам первого пятилетнего плана Советский Союз значительно укрепил свою обороноспособность, в тот самый момент, когда он перешёл ко второй пятилетке, Германия заявила о возрождении армии, поэтому внимание СССР практически целиком переключилось на Европейский театр, и Москва пока была не готова самостоятельно действовать на двух направлениях. Для воплощения в жизнь принципа одновременного ведения боевых действий на востоке и западе ей требовалось какое-то время. Следовательно, Советский Союз в тот момент не мог проводить активную внешнюю политику в Восточной Азии и в 1936 г. военной опасности для Японии не представлял.

2. Однако после завершения второй пятилетки (1933–1937) Советский Союз мог значительно усилить свою обороноспособность и с учётом принятой на VII конгрессе Коминтерна тактики Народного фронта[417]417
  Конгресс, проходивший с 25 июля по 20 августа 1935 г. в Москве, принял резолюцию об активизации антифашистской борьбы, но призвал рабочих всех стран отказаться от таких форм протеста, как бойкот мобилизации, саботаж на военных заводах и неявка на военную службу.


[Закрыть] должен был активизировать свою внешнюю политику.

3. Исходя из такого прогноза следовало ожидать, что через 1–2 года после завершения второй пятилетки – примерно в 1940 г. – международная обстановка должна будет обостриться, поэтому империи требовалось для успешного противодействия потенциальной угрозе со стороны СССР начать проработку вопроса о создании в любой форме антисоветского блока с Германией[418]418
  Архив НИИО МНО Японии. Тюо-сэнсо сидо сонота-9 (C14060827800). Л. 0625–0626.


[Закрыть].

3 июня 1936 г. император утвердил новые «Курс национальной обороны империи» и «Программу использования Вооружённых сил». Как и следовало ожидать, главными противниками Японии в них назывались США и Советский Союз, которые могли помешать ей в «превращении в стабилизирующую и самую влиятельную силу в Восточной Азии, в обеспечении развития государства за счёт модернизации Вооружённых сил и использования соответствующих дипломатических мер, а в случае внезапного возникновения чрезвычайной ситуации – в захвате инициативы и достижении целей войны»[419]419
  Там же. Бунко-Миядзаки-10 (C14061005100). Л. 0157–0159. Кроме того, вторыми по значимости потенциальными противниками были названы Китай и Великобритания.


[Закрыть].

«Программа» содержала сценарии боевых действий против СССР, США, Китая и Великобритании. Так, план войны против Советского Союза практически не отличался от предыдущих: армия изначально должна была уничтожить силы ОКДВА, особенно её ВВС, в районе Ворошилова и озера Ханка, вместе с флотом захватить Владивосток и другие стратегические районы Приморья. Затем наступательные операции переносились в Амурскую область – в нижнее течение Буреи и Зеи, а также в район Большого Хингана, откуда предполагалось атаковать Забайкалье и при необходимости МНР. Кроме того, армия вместе с флотом должна была по обстановке оккупировать Северный Сахалин и Камчатку[420]420
  Там же. Бунко-Миядзаки-11 (C14061005400). Л. 0171–0173.


[Закрыть].

В основу расчётов сил и средств для обороны империи легли оценки РУ ГШ советского военного потенциала. Поскольку количество стрелковых дивизий в Красной армии в 1934–1936 гг. увеличилось с 76 до 86, как полагали аналитики военной разведки, в начале войны Советский Союз за счёт ускоренной мобилизации мог развернуть их до 138 и благодаря возросшей пропускной способности Транссиба перебросить на Дальний Восток и в Забайкалье примерно 50 соединений вместо прежних 27. Вместе с войсками ОКДВА и ЗабВО они составили бы группировку в 70 дивизий, из которых 7 выделялись для охраны тыла, а 63 – для ведения боевых действий против Японии.

Поэтому из 50 японских пехотных дивизий, разворачивавшихся в начальный период войны в соответствии с «Курсом», для операций против СССР теперь выделялось 46 вместо прежних 31. Этот показатель определяло соотношение боевой мощи общевойсковых соединений обеих армий: взяв за основу штатное расписание усиленной пехотной дивизии типа А, японские аналитики оценили потенциал советской территориальной дивизии в 75 % от её штатной численности и вооружения, а кадровой дивизии – в 50 %.

Аналогичным образом подсчитывалось количество необходимой для боевых действий против СССР авиации: по информации японской военной разведки, ВВС РККА насчитывали 500 авиаэскадрилий, из которых примерно 100 базировались на Дальнем Востоке и в Забайкалье, а после начала войны их численность на Дальневосточном театре могла возрасти до 300. Поэтому из 140 японских авиаэскадрилий на войну с Советским Союзом выделялось 100[421]421
  Там же. 9 сонота-касумигасэки-15 (C14121170900). Л. 2198–2203, 2207.


[Закрыть].

В окончательном виде курс империи в отношении СССР был сформулирован 7 августа 1936 г. Советом пяти министров в «Основных принципах национальной политики». Главной задачей Японии являлось «обеспечение с помощью координированных действий дипломатии и военных кругов своих позиций на Восточно-Азиатском континенте и расширение продвижения на юг», то есть экспансия в Китай и Юго-Восточную Азию, что целиком соответствовало программе Танака. В отношении СССР правительство выступало за «ликвидацию угрозы с севера, со стороны Советского Союза, путём здорового развития Маньчжоу-Го и укрепления японо-маньчжурской обороны» за счёт «увеличения расположенных в Маньчжоу-Го и Корее контингентов войск настолько, чтобы они могли противостоять Вооружённым силам, которые Советский Союз может использовать на Дальнем Востоке, и, в частности, были бы способны в случае военных действий нанести первый удар по расположенным на Дальнем Востоке Вооружённым силам Советского Союза». Особое внимание обращалось на сохранение дружественных отношений с великими державами – СССР, США и Великобританией[422]422
  Цит. по: Кошкин А.А. Крах стратегии «спелой хурмы»: Военная политика Японии в отношении СССР, 1931–1945 гг. М.: Мысль, 1989. С. 211–212.


[Закрыть].

В рамках нового курса в 1936 г. руководство Японии осуществило ряд мер по оптимизации и централизации структуры разведывательных органов. Приказом военного министра от 5 июня 1936 г. и директивой начальника Генштаба от 7 июня 1936 г. на базе русского отделения 2-го управления был образован самостоятельный советский отдел под номером «5». К его компетенции отошла разведка в СССР и приграничных с ним странах, включая Маньчжоу-Го, в то время как западный отдел стал «6-м», а китайский – «7-м»[423]423
  Арига, Цутао. Указ. соч. С. 84.


[Закрыть]. Кроме того, для координации деятельности всех спецорганов по вопросам разведки в июле при Кабинете министров был создан Разведывательный комитет, позднее преобразованный в Разведывательное управление во главе с сотрудником МИД Коки Ёкомидзо. Военное министерство, МВД и МИД командировали в него своих представителей, но управление из-за сопротивления ГШ и МГШ так и не стало центральным разведывательным органом империи, а после ухода из аппарата правительства Коки в декабре 1940 г. было переименовано в Разведывательное бюро и фактически превратилось в пропагандистскую структуру. Однако ещё в июле 1937 г. Военное министерство и МИД создали независимый канал обмена и оценки разведывательных данных о Советском Союзе, прикомандировав к дипломатическому ведомству офицера связи РУ ГШ капитана Котани Эцуо[424]424
  Kotani, Ken. Op. cit. P. 98; Архив НИИО МНО Японии. S12-1-33 (C01002176800).


[Закрыть].

Реформы 1936 г. стали прологом поэтапной реорганизации деятельности японской разведки на советском направлении в условиях роста напряжённости на советско-маньчжурской границе и на оккупированной территории Китая. Хотя в июле 1937 г. Япония открыто выступила против Китайской Республики, рассчитывая силами 9—14 пехотных дивизий в течение 3 месяцев овладеть всей страной, японо-китайская война превратилась в затяжной коллапсирующий конфликт, в котором было задействовано 70 % всех сухопутных сил империи[425]425
  Савин А.С. Японский милитаризм в период Второй мировой войны 1939–1945 гг. М.: Наука, 1979. С. 52.


[Закрыть].

Для руководства боевыми действиями указом императора от 17 ноября 1937 г. была образована Императорская верховная ставка. Её рабочим аппаратом стали два равнозначных управления армии и флота во главе с начальниками ГШ и МГШ, делегировавших в Ставку большую часть своих офицеров[426]426
  Нихон рикукайгун сого дзитэн. С. 497.


[Закрыть]. 2-е управление вошло в новый орган в полном составе и с учётом складывавшейся обстановки на фронте претерпело только одно изменение: на базе его 4-го отделения был развёрнут 8-й отдел, отвечавший за «оценку положения дел в иностранных государствах, подрывную, контрразведывательную и пропагандистскую деятельность, анализ обстановки внутри страны, осуществление планов технической разведки и охрану государственной тайны». Другие подразделения РУ ГШ сохранили свои изначальные функции:

5-й отдел занимался военной, политической и топографической разведкой в СССР и соседних с ним странах, 6-й отдел решал аналогичные задачи во всех остальных государствах, кроме Китая и Маньчжоу-Го, 7-й отдел оперировал в Китае[427]427
  Архив НИИО МНО Японии. Тюо-гундзи гёсэй сонота-471 (C15120350000). Первоначально 8-й отдел входил в аппарат Ставки, но с августа 1940 г. стал подчиняться Разведуправлению Генерального штаба.


[Закрыть]. Численность центрального аппарата разведки практически не изменилась.

Таблица 8

Динамика численности центрального аппарата 2-го управления Генерального штаба Японии в 1936–1941 гг.[428]428
  Там же. Тюо-сакусэн сидо сонота-23 (C15120068600). Л. 1588–1589; Тюо-сакусэн сидо сонота-25 (C15120070200). Л. 1899–1900; Тюо-гундзи гёсэй сёкуинхё-5 (C13070922300). Л. 0654–0659; (C13070922700). Л. 0675–0677; (C13070923300). Л. 0702–0704; (C13070923600). Л. 0714–0717. С 1 августа 1936 г. ранее состоявшие в распоряжении русского отделения РУ ГШ легальные резиденты в СССР и Германии были прикомандированы непосредственно к ГШ, поэтому в таблице не учтены.


[Закрыть]

Прямым следствием обострения ситуации на китайском фронте и роста напряжённости на советско-маньчжурской границе стало создание первой в истории японской армии центральной разведывательной школы. Разработка «Положения о разведывательной школе» велась с декабря 1937 по апрель 1938 г., и после завершения всех подготовительных мероприятий школа официально открылась приказом военного министра от 11 апреля 1938 г. как так называемый «Научно-исследовательский институт контрразведки» в токийском районе Кудан, в котором с 17 июля началась подготовка первого потока из 19 курсантов[429]429
  Архив НИИО МНО Японии. S14-9-13 (C01004653900). Л. 1651.


[Закрыть].

Несмотря на тщательный отбор кандидатов – конкурс составлял 32 человека на место, – уже 15 сентября 1938 г. один из курсантов покинул учебное заведение «из-за непригодности к обучению». Тем не менее остальные слушатели, как отмечал в докладе министру начальник школы подполковник Акикуса Сюн, «хотя неожиданно столкнулись с рядом трудностей, всё же сумели преодолеть их с помощью горячо преданных своему делу сотрудников, преподавателей и связанных с нами чиновников, достигнув поставленных целей»[430]430
  Там же. Л. 1655.


[Закрыть].

Учебный процесс в разведшколе был разбит на два полугодия, во время которых курсанты осваивали дисциплины «Вооружённые силы и военная география Великобритании, США, Франции, Германии, СССР, Китая и Монголии», «Иностранное вооружение», «Иностранная фортификация», «Разведка», «Диверсии», «Пропаганда», «Контрразведка», «Политэкономия», «Страноведение», «Русский язык», «Английский язык», «Китайский язык», «Конспирация», «Шифровальное дело», «Фотодело», «Наружное наблюдение», «Психология», «Радиодело», «Яды», «Криминалистика», «Дзюдо» и прочее. Для закрепления навыков инструкторы систематически проводили с курсантами практические занятия по подрывному делу, автовождению, парашютно-десантной подготовке и радиосвязи, а после завершения обучения переменный состав школы прошёл месячную стажировку в ЯВМ Квантунской армии[431]431
  Там же. Л. 1670–1675.


[Закрыть].

Анализируя результаты первого выпуска, Акикуса сделал вывод о положительном влиянии организации школы на разведывательную деятельность армии и предложил усилить языковую и оперативную подготовку курсантов, а также привлечь к обучению постоянный, а не переменный состав педагогов[432]432
  Там же. Л. 1659–1662.


[Закрыть].

За два месяца до первого выпуска учебное заведение приказом по Военному министерству от 11 мая 1939 г. было переименовано в «Школу по подготовке сотрудников службы тыла»[433]433
  Там же. S15-86-181 (C04122321400). Л. 0945.


[Закрыть]. Ещё раньше – в апреле – оно переехало в обособленный комплекс зданий в токийском районе Накано, где находилось до капитуляции Японии как «Научно-исследовательский институт связи»[434]434
  Mercado, Stephen C. The Shadow Warriors of Nakano: A History of the Imperial Japanese Army’s Elite Intelligence School. Washington, DC: Brassey’s, 2002. P. 10.


[Закрыть].

По линии стратегической разведки головной резидентурой в СССР оставался аппарат военного атташе. Как и прежде, атташе назначались руководители русского отделения 2-го управления. Должности их помощников и секретарей также занимали кадровые разведчики, прошедшие до прибытия в Советский Союз длительную стажировку во 2-м отделе штаба Квантунской армии. Однако в условиях жёсткого контрразведывательного режима деятельность московской резидентуры во второй половине 30-х гг. фактически свелась к обработке прессы и получению официальной информации в Наркоматах обороны и иностранных дел. Иногда военному атташе удавалось совершать автомобильные вояжи по европейской части СССР на специально заказанных в Германии автомобилях, что приносило ему информационные дивиденды в виде выводов о наличии в авиационных дивизиях Московского ВО 200 самолётов в пику 50 боевым машинам в дивизиях внутренних округов. Характеризуя агентурно-оперативную обстановку в Советском Союзе в конце 30-х гг., ПВАТ в СССР Хаяси Сабуро вспоминал, что «когда информатор или „случайный знакомый“ был прекрасно осведомлён о Советском Союзе, вам в первую очередь приходилось подозревать его или её [в искусном обмане], поскольку получить полноценные сведения о Советском Союзе, проводившем жёсткие контрразведывательные операции, было невозможно»[435]435
  Kotani, Ken. Op. cit. P. 33, 35.


[Закрыть].

Кроме того, как и прежде, сотрудники военного атташата совершали поездки по стране в индивидуальном порядке, легендируя их туризмом. Секретарь военного атташе майор Хиросэ Сиро (1937–1938), будучи специалистом-железнодорожником, за время пребывания в должности проехал по Транссибу, посетил Вятку, Куйбышев, Свердловск, Оренбург, собирая сведения о дислокации войск и перевозках по железной дороге[436]436
  Kuromiya, Hiroaki, PepłonUski, Andrzej. Op. cit. S. 87.


[Закрыть].

Серьёзным ударом по оперативным позициям японской военной разведки на территории СССР стало закрытие советским правительством трёх японских консульств в Новосибирске (1937), Одессе (1937) и Хабаровске (1938) по причине активной работы осевших под их крышами резидентур Генерального штаба[437]437
  История Второй мировой войны 1939–1945: В 12 т. Т. 2. М.: Воениздат, 1974. С. 169–170.


[Закрыть].

Болезненнее всего японский Генштаб переживал закрытие хабаровского консульства, так как, по мнению начальника советского отдела Разведуправления полковника Кавамата Такэто, высказанному им в марте 1938 г. на совещании руководящих сотрудников МИД, МГШ, Военного и Военно-морского министерств, это ставило под угрозу своевременное вскрытие органами военной разведки подготовки Советского Союза к нападению на Японию. Поэтому военное ведомство запросило у МИД разрешение на прикомандирование к владивостокскому консульству ещё одного офицера разведки под прикрытием должности 2-го вице-консула или возложение разведывательных функций в интересах ГШ на уже находившегося там «чистого» вице-консула, мотивируя свою просьбу тем, что работавший в качестве младшего секретаря миссии резидент не имел дипломатического паспорта и не мог свободно передвигаться по территории Дальнего Востока, однако Касумигасэки ответило отказом[438]438
  Архив МИД Японии. M.1.3.0.1.4.2.002 (B14090272100). Л. 0103–0105. Касумигасэки – железнодорожная станция в Токио, где находилось здание МИД, ставшая синонимом названия дипломатического ведомства.


[Закрыть].

В определённой степени компенсировать дефицит информации о положении дел за Уралом Разведуправлению удавалось с помощью разведорганов на ключевых железнодорожных узлах Транссибирской магистрали под прикрытием генерального консульства во Владивостоке, маньчжурского генерального консульства в Чите и маньчжурского консульства в Благовещенске.

В контакте с ними действовали разведчики, транзитом пересекавшие нашу страну под видом дипломатических курьеров. Как правило, на эти роли подбирались специалисты по железнодорожным перевозкам и боевой авиации, которые перед отправкой в Советский Союз в течение года стажировались в советском отделе РУ ГШ. Так, выезжавший в Европу в 1937 г. майор Коморита Тикахару проходил службу во 2-м железнодорожном полку, а его напарник капитан Судзуки Сёго, неоднократно посещавший Новосибирск для оказания помощи местной резидентуре в агентурном проникновении на авиационный завод, представлял авиацию. С 1936 г. периодичность поездок дипкурьеров-разведчиков возросла до 1 раза в месяц[439]439
  Нисихара, Юкио. Указ. соч. С. 54, 278.


[Закрыть].

Токио и Москва также договорились о взаимном командировании в феврале – апреле 1937 г. пяти японских офицеров-стажёров в Красную армию в обмен на отправку в Японию аналогичного числа советских командиров. Кроме того, в мае 1937 г. Политбюро ВКП(б) одобрило предложенное японской стороной увеличение численности аппаратов военных атташе на одну штатную единицу, и через три месяца в Москву прибыл сотрудник советского отдела 2-го управления майор Танигава Кадзуо, официально назначенный ПВАТ по авиации[440]440
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 21. Л. 50; Нихон рикукайгун сого дзитэн. С. 92; Архив НИИО МНО Японии. S12-5-15 (C01004297500). Л. 0012; (C01004299100).


[Закрыть].

Вторым по значимости разведцентром Генштаба по СССР оставался военный атташат при японском посольстве в Варшаве, который получал от ПГШ информацию о дислокации, численности, организации и боевой подготовке Красной армии, её вооружении и военной технике, а после начала японо-китайской войны – о военной помощи СССР Китаю и о советской политике на Дальнем Востоке. Аналогичные сведения японцам передавал польский военный атташе в Токио. Как отмечалось в японских документах за май 1938 г., ценность информации польской разведки увеличилась вдвое после того, как Советский Союз взял курс на изоляцию от внешнего мира, что резко сократило возможности японцев по своевременному получению и анализу данных о СССР[441]441
  Национальный архив Японии. Кун-00826100 (A10113264700). Л. 142–147; Кун-00827100 (A10113266200). Л. 49.


[Закрыть].

В свою очередь Генеральный штаб Японии и его военный атташе в Москве передавали полякам через японского военного атташе в Варшаве и польского военно-дипломатического представителя в Токио материалы о военно-политической обстановке в СССР, дислокации, организационно-штатных изменениях в частях Красной армии, однако, как отмечалось в документах 2-го отдела ПГШ за сентябрь – октябрь 1936 г., это были единичные данные, источником информации о передислокации войск чаще всего было местное население, и они редко когда подтверждались[442]442
  Kuromiya, Hiroaki, PepłonUski, Andrzej. Op. cit. S. 90–91.


[Закрыть].

В экстренных ситуациях в Варшаве проводились совместные внеплановые совещания сотрудников японской и польской военных разведок, как это было в декабре 1937 г., когда советское правительство привело в боевую готовность войска приграничных округов в ответ на японское вторжение в Китай и серию инцидентов на границе с Маньчжурией. С японской стороны в совещании участвовали военный атташе в Польше генерал-майор Савада Сигэру, специалист по мобилизационным вопросам подполковник Футами Акисабуро, специалист по железнодорожным перевозкам секретарь ВАТ в СССР майор Хиросэ Сиро, стажёр в Красной армии майор Такэда Исао, сотрудник советского отдела РУ ГШ капитан Хаяси Сабуро, с польской – начальник 2-го отдела ПГШ полковник Тадеуш Пелчиньский, начальник 4-го (информационного) отделения майор Игнаци Банах, начальник его советского реферата майор Винценты Бомкевич, сотрудники этого же подразделения майоры Влодзимеж Мизгер-Хойнацкий и Роман Гондолевский. Стороны обменялись информацией по боевому составу, дислокации и численности Красной армии в целом, оценили её мобилизационные возможности на разных театрах в случае начала войны[443]443
  Ibid. S. 98—102. Национальный архив Японии. Кун-00827100 (A10113266200). Л. 47–48. Аналогичное совещание состоялось в Варшаве 12–13 января (по СВ) и 21–23 января (по ВВС) 1939 г.


[Закрыть].

Несмотря на тесные контакты с польской разведкой, резидентура в Варшаве стремилась к приобретению независимых от ПГШ агентурных источников в СССР, о чём, в частности, свидетельствовала телеграмма военного атташе от 30 марта 1936 г. в Токио о переговорах М.Н. Тухачевского с британским правительством по поводу создания антияпонского блока, составленная по агентурным данным «лица, приближенного к Радеку»[444]444
  Архив МИД Японии. A.2.2.0.B/R1 (B02030814400). Л. 0315–0316.


[Закрыть].

В свою очередь ПГШ начал активно взаимодействовать с разведорганами Квантунской армии в Северной Маньчжурии, где с 1932 г. функционировала харбинская резидентура 2-го отдела под прикрытием польского консульства. Одной из её главных задач был сбор информации о военно-политической обстановке на Дальнем Востоке и в Сибири, однако до 1937 г. это направление деятельности оценивалось Варшавой как слабое. Кроме того, резидент работал без уведомления командования Квантунской армии. Чтобы переломить ситуацию, в декабре 1936 г. 2-й отдел отправил в Харбин сотрудника советского реферата полковника Чеслава Павловича, поставив перед ним задачу установления официальных контактов с японскими разведорганами. В марте – апреле 1937 г. Павловичу удалось наладить прочные связи с харбинской миссией и 2-м отделом штаба Квантунской армии, благодаря чему он получил доступ к их материалам допросов советских перебежчиков, в том числе начальника УНКВД по ДВК комиссара госбезопасности 3-го ранга Г.С. Люшкова[445]445
  Kuromiya, Hiroaki, PepłonUski, Andrzej. Op. cit. S. 346–406. Резидентура Павловича собственной агентуры на территории СССР не имела. В Харбине на связи у неё находился И.В. Свит («Рудневич»).


[Закрыть].

Завязывание долгосрочных разведывательных контактов с большим числом зарубежных партнёров оставалось характерной чертой в работе японской военной разведки во второй половине 30-х гг. Помимо поляков японский Генштаб поддерживал тесные отношения с разведорганами армий Венгрии, Румынии, Испании, Италии, Франции, Латвии, Эстонии, Финляндии и Германии.

Связующим звеном в двусторонних контактах выступали военные атташе. Представляя 28 сентября 1937 г. к награждению орденом военного атташе Франции полковника Шарля Эммануэля Маста, министр иностранных дел Хирота Коки писал, что после прибытия в Токио в 1933 г. он «приложил огромные усилия к установлению дружеских отношений между Францией и Японией, в частности вступив в должность военного атташе, передавал нам информацию о Советском Союзе, что существенно помогало ведению нами агентурной разведки против СССР»[446]446
  Национальный архив Японии. Кун-00804100 (A10113227900). Л. 129.


[Закрыть]. Аналогично оценивалась деятельность румынского военного атташе полковника Георге Багу-леску, передававшего во время хасанского конфликта особо ценные сведения о советских войсках[447]447
  Там же. Кун-00858100 (A10113308400). Л. 14.


[Закрыть]. Для связи с румынской разведкой и организации агентурной работы против СССР в мае 1937 г. из Франции в Бухарест был командирован сотрудник Разведуправления майор Вакаи Масакацу, который сменил находившихся там с 1934 г. и не имевших отношения к военной разведке капитана Вакамацу Ситиро и майора Татэиси Хорё[448]448
  Архив НИИО МНО Японии. S12-5-15 (C01004297800).


[Закрыть].

Важным партнёром Японии в области совместной деятельности против СССР стала венгерская разведка, контакты с которой поддерживались до конца Второй мировой войны. Хотя до 1938 г. империя не имела собственной дипломатической миссии в Будапеште, тем не менее с 1930 г. две разведслужбы регулярно обменивались информацией о нашей стране. Сведения венгров касались деталей строительства советских Вооружённых сил, дислокации, организации и вооружения СВ и ВВС Красной армии, повстанческого движения на Украине, позиции основных европейских стран по японо-китайской войне, размеров советской военной помощи Китаю. Распоряжением начальника ГШ уполномоченным по контактам с венгерской военной разведкой в июне 1938 г. был назначен военный атташе в Австрии полковник Вакамацу Тадакадзу[449]449
  Национальный архив Японии. Кун-00893100 (A10113355600).


[Закрыть].

Кроме того, Генштаб в январе 1937 г. отправил в Испанию стажировавшегося в немецкой армии капитана Такэда Исао с задачей добывания и переправки в Японию захваченной франкистами советской военной техники. Такэда сменил командированного на Пиренеи в ноябре 1936 г. резидента во Франции капитана Нисиура Син, который изучал деятельность советских военных советников по подготовке и руководству республиканской армией, поставки советского вооружения и боеприпасов, организацию ПВО[450]450
  Архив НИИО МНО Японии. S12-3-13 (C01004291200); S11-2-8 (C01004165300). Л. 1903–1904.


[Закрыть].

Значительное развитие во второй половине 30-х гг. получило сотрудничество японской военной разведки со спец-органами стран Прибалтики. Как уже отмечалось, в июне 1931 г. Генштаб учредил в Риге должность военного атташе при японской дипломатической миссии, а с 1 апреля 1937 г. распространил его деятельность на Литву и Эстонию[451]451
  Там же. Тюо-сакусэн сидо сонота-23 (C15120068900). Л. 1698; S12-1-11 (C01007505900); Архив МИД Японии. M.2.1.0.12.001 (B14090833800). Л. 0459–0461.


[Закрыть]. В декабре 1935 г. военным атташе в Латвии стал майор Онодэра Макото, до этого руководящих постов в разведке не занимавший. Тем не менее он вошёл в число наиболее результативных японских разведчиков, сумев за 8 лет пребывания в Латвии и Швеции организовать каналы поступления стратегической информации по СССР.

Основная заслуга в создании агентурного аппарата в Советском Союзе принадлежала эстонским и латвийским партнерам Онодэра. В Эстонии ближайшими контактами военного атташе были начальник 2-го отдела Генштаба полковник Рихард Маасинг, его заместители полковник Виллем Саар-сен и майор Аксель Кристиан. В обмен на финансирование японцами их разведопераций эстонцы передали Онодэра всю свою агентуру на территории СССР. Схема сотрудничества выглядела так: Маасинг и его подчинённые подбирали кандидатов в агенты, Онодэра проводил их первичный инструктаж, после чего они проходили обучение в двух разведшколах и перебрасывались речным и сухопутным путями в Советский Союз. Эстонские резидентуры, работавшие в рамках совместных с японцами операций, действовали в Ленинграде, Москве, Поволжье и Восточной Сибири, в местах компактного проживания эстонской диаспоры. Кроме того, до конца 1939 г. на связи у Онодэра находился некий эстонец – офицер Красной армии, который проходил службу сначала в Генштабе в Москве, а затем был откомандирован в Хабаровск. Оценивая возможности эстонской военной разведки, ещё в апреле 1936 г. начальник русского отделения РУ ГШ майор Дои Акио отмечал, что «по степени обширности и точности получаемой о СССР информации она не имеет себе равных среди разведок всех стран, граничащих с Советским Союзом на западе»[452]452
  Там же. M.2.1.0.12.003 (B14090839400). Л. 2186–2188..


[Закрыть]. Поэтому весной 1939 г. новый военный атташе в Риге подполковник Оноути Хироси сопоставил и скорректировал со своими эстонскими коллегами имевшуюся у обеих разведок информацию о группировке советских войск на Дальнем Востоке[453]453
  Masunaga, Shingo. In Search of New Facts: Interwar Japanese Intelligence Activities in the Baltic States and Finland: 1918–1940. Doctoral Dissertation. University of Turku: Center for East Asian Studies, 2021. P. 248.


[Закрыть].

В меньших масштабах японцы сотрудничали с начальником латвийской разведки полковником Григорийсом Киккулсом, который до конца 1940 г. имел агентуру в Острове, Пскове и пограничных с ним районах, а также с министром общественных дел Латвии Альфредом Берзиньшем. Активные контакты с эстонцами и латышами приносили свои дивиденды: если военный атташе Оути (1933–1935) направил в Токио 40 информационных отчётов, то Онодэра (1935–1938) – уже 200, а его преемник Такацуки (1938–1939) – 300[454]454
  NARA. RG 226. Entry 212. Box 8. NR 24486 «Japanese Wartime Intelligence Activities in Northern Europe, 1940–1945». P. 24.


[Закрыть].

Особые отношения во второй половине 30-х гг. сложились между японской и немецкой военными разведками, став основой для многолетнего плодотворного альянса, нацеленного своим остриём против СССР.

Подготовительная работа по его заключению началась в 1934 г., когда военным атташе в Берлине стал полковник Осима Хироси, имевший указания от начальника Генерального штаба «изучать стабильность нацистского режима, будущее германской армии, отношения между Германией и Россией и, особенно, между армиями двух стран… а также способствовать развитию разведывательной деятельности против СССР и прозондировать возможность сотрудничества с немецкими властями в добывании разведывательной информации о СССР»[455]455
  Национальный архив Японии. Хэй 11 хому 02321100 (A08071330400). Л. 33984—33985.


[Закрыть].

Предпосылки к такому сотрудничеству имелись. Несмотря на отсутствие официальных договорённостей, две разведки поддерживали рабочий контакт между своими московскими резидентурами, обмениваясь оперативной и военно-политической информацией. Так, в мае 1934 г. немецкий военный атташе в СССР Отто Гартманн передал Кавабэ подробные и, по оценкам ОО ОГПУ, достоверные сведения о советских боевых самолетах и работе ряда авиационных заводов[456]456
  Мозохин О.Б. Указ. соч. С. 157–158.


[Закрыть].

Спустя несколько месяцев после приезда в Берлин Осима познакомился с руководителем заграничного бюро нацистской партии Иоахимом фон Риббентропом, военным министром Вернером фон Бломбергом и главой Имперского министерства авиации Германом Герингом. Одновременно военный атташе установил рабочий контакт с начальником немецкой военной разведки Вильгельмом Канарисом, стремившимся, в свою очередь, наладить полезные связи с как можно большим числом граничивших с Советским Союзом стран. Первая информация, полученная от него, касалась ситуации в Австрии и не имела принципиального значения для японцев. Важно было другое – руководство немецких спецслужб вышло на прямой диалог со своими японскими коллегами.

Будучи ярым сторонником создания антисоветского военно-политического блока, что существенно выходило за рамки поставленных перед ним задач, Осима весной 1935 г. провёл зондажные переговоры по этой проблеме с Риббентропом, который заявил ему о готовности германского правительства заключить союз с Японией. В сентябре к переговорам подключился Канарис[457]457
  Tajima, Nobuo. The Berlin – Tokyo Axis reconsiders: from the Anti-Comintern Pact to the plot of assassinate Stalin // Japanese – German relations, 1895–1945: war, diplomacy and public opinion. Routledge: Taylor & Francis Group, 2006. P. 164.


[Закрыть].

Осима выдвинул проект договора между Японией и Германией, предусматривавший нейтралитет каждой из стран в случае войны другой с Советским Союзом. Для уточнения позиции германских кругов в декабре 1935 г. в Берлин прибыл специальный уполномоченный Генштаба Японии начальник аналитического отделения 2-го управления подполковник Вакамацу Тадакадзу. К моменту его прибытия мнение ГШ сводилось к тому, что Япония нуждается в сильном европейском союзнике для выхода из международной изоляции, возникшей после так называемого «маньчжурского инцидента», а также для сдерживания экспансии коммунизма в Китае и роста советского военного присутствия на Дальнем Востоке. Вакамацу провёл серию встреч с Риббентропом и Бломбергом, доведя до них мнение Генерального штаба о желании Японии заключить военное соглашение с рейхом[458]458
  Национальный архив Японии. Хэй 11 хому 02162100 (A08071298300). Л. 170–172.


[Закрыть].

25 ноября 1936 г. договор, получивший название Антикоминтерновский пакт, был подписан в Берлине. Обращенный формально против Коминтерна, пакт своим остриём был направлен против СССР. В опубликованных статьях договора говорилось о желании Германии и Японии сотрудничать «против коммунистической подрывной деятельности», взаимно «информировать друг друга относительно деятельности Коммунистического интернационала» и «консультироваться по вопросу о принятии необходимых оборонительных мер». Секретная часть пакта предусматривала немедленное обсуждение мер, необходимых для защиты общих интересов Японии и Германии, если «одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны Союза Советских Социалистических Республик или ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение»[459]459
  Цит. по: Кошкин А.А. Указ. соч. С. 213–215.


[Закрыть].

Таким образом, пакт стал основой для тесных контактов между разведывательными органами японской и немецкой армий. Постоянное упоминание в тексте «обмена информацией» и «принятия оборонительных мер» против Коминтерна (СССР) можно расценивать как очерчивание конкретных направлений разведывательного сотрудничества двух государств.

Дальнейшим развитием японо-германских контактов в этой сфере стало подписание 11 мая 1937 г. Осима и Канарисом двух секретных договоренностей – «Дополнительного соглашения о японо-германском обмене информацией о Советском Союзе» и «Дополнительного соглашения о подрывной деятельности против Советского Союза». В их основу легли директивы военного министра и начальника Генштаба генерал-майору Осима от 5 февраля 1937 г. об условиях двустороннего сотрудничества, предусматривавшие взаимный обмен информацией о Советском Союзе и Красной армии, обоюдные консультации и ограниченное взаимодействие в подрывной работе против СССР, регулярные ежегодные совещания по вопросам информационного обмена и диверсий[460]460
  Архив НИИО МНО Японии. Бунко-Миядзаки-32 (C14061021400).


[Закрыть].