Текст книги "Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945"

Особое беспокойство у японской разведки вызывала советская помощь Национальной армии Фэн Юйсяна, имевшей ярко выраженную антимукденскую ориентацию и контролировавшей большую часть северокитайских провинций, которую, по мнению разведывательных органов Квантунской армии, Советский Союз планировал использовать для захвата Северной Маньчжурии[242]242
  Первое сообщение об этом датируется 21 мая 1925 г., тогда как Политбюро приняло постановление о советнической помощи и поставках оружия Фэн Юйсяну 13 марта того же года. Там же. Л. 1442–1443.


[Закрыть]. Начальник харбинской военной миссии подполковник Такахаси Сутэдзиро, в частности, докладывал 27 октября 1925 г. в Генштаб со ссылкой на агентурные данные командования китайских войск охраны КВЖД о том, что СССР разработал план использования Фэна для нападения из Внутренней и Внешней Монголии на тылы трёх восточных провинций с последующим захватом КВЖД советским персоналом и вводом в Северную Маньчжурию Красной армии, для чего в районах Даурии и Кяхты сосредотачивались стрелковые части, а в советском генконсульстве в Харбине накапливались запасы оружия и боеприпасов[243]243
  Архив МИД Японии. 1.6.1.4.2.3.046 (B03050149200). Л. 0319.


[Закрыть].

Информация Квантунской армии о контактах Фэн Юйсяна с Советским Союзом перекликалась со сведениями других разведорганов. Военный атташе в Китае 2 ноября 1925 г. докладывал в Токио о предоставлении Фэну советской финансовой помощи в 2 000 000 юаней с целью склонения его к выступлению против Чжан Цзолиня, а также о переброске из Читы в Улан-Батор трёх стрелковых полков. 27 февраля 1926 г. в отчёте «О связях Фэн Юйсяна с Россией» Генштаб со ссылкой на документальную информацию от агента-японца в советском отделении «Гостранспорта» в Чжанцзякоу раскрыл объёмы военных поставок Национальной армии из СССР с апреля по декабрь 1925 г. и условия секретного советского займа в 3 000 000 юаней. В свою очередь военный атташе в СССР 9 ноября 1926 г. сообщил о подготовке военных кадров для Национальной армии в Объединённой военной школе коммунаров в Москве[244]244
  Там же. Л. 0325; 1.6.3.24.10.022 (B03051167200). Л. 0260; A.2.2.0.C/R1.001 (B02030818800). Л. 0573–0576.


[Закрыть].

Анализ всей стекавшейся в Токио информации дал повод 2-му управлению прийти в январе 1926 г. к выводу о целенаправленном расширении Советским Союзом сферы влияния на КВЖД и использовании Фэн Юйсяна для свержения Чжан Цзолиня. Кроме того, Разведуправление констатировало ведущую роль советских представителей в организации массовой стачки шанхайских рабочих летом 1925 г. под антияпонскими и антиевропейскими лозунгами[245]245
  Национальный архив Японии. Дзё-00002100 (A03023736300). Л. 77.


[Закрыть].

Вхождение Северной Маньчжурии в сферу влияния СССР прямо противоречило интересам Японии, которая рассматривала три восточные провинции как плацдарм для будущей экспансии в Китай и Юго-Восточную Азию. 22 января 1927 г. начальник харбинской миссии подполковник Андо Риндзо подготовил для высшего руководства страны доклад «Оборона северных рубежей империи с точки зрения её отношений с Россией», обобщив всю информацию разведки о советской политике в Северной Маньчжурии и военно-экономическом потенциале СССР. Андо полагал, что Москва с 1924 г. проводила целенаправленную политику советизации КВЖД, создав там многочисленный профсоюз, внедряя коммунистическое воспитание в подведомственные ей школы и расставляя на ключевые посты лиц с просоветской ориентацией, однако поддержка Чжан Цзолиня Японией и многочисленные внутренние проблемы – медленное восстановление промышленности, слабое товарное снабжение крестьян, отсутствие притока зарубежных капиталовложений, нестабильность основанной на червонце денежной системы, недовольство 90 % населения коммунистическим строем и большие военные расходы – не позволяли СССР отторгнуть север Маньчжурии от Мукдена. «Однако, – писал Андо, – если ему удастся с помощью привлечения иностранных инвестиций постепенно восстановить свой экономический потенциал, то вкупе с врождённой агрессивностью русских это спровоцирует яростную реализацию им своей так называемой политики всемирной экспансии коммунизма. При этом вектор этой политики будет направлен в легко достижимый с точки зрения результата Китай и, в частности, в Северную Маньчжурию, где уже есть так называемая база в виде КВЖД»[246]246
  Архив МИД Японии. A.2.2.0.C/R1.001 (B02030817800). Л. 0225–0226.


[Закрыть].

Стремясь предотвратить расширение сферы влияния СССР в Китае, Квантунская армия летом 1928 г. самостоятельно реализовала разработанный ею годом ранее план превращения Маньчжурии в подконтрольную Японии автономию. С этой целью 4 июня диверсионная группа начальника разведки объединения полковника Комото Дайсаку ликвидировала Чжан Цзолиня, войска которого стояли на грани поражения от армии Чан Кайши[247]247
  Архив НИИО МНО Японии. S2-4-12 (C01003764000). Л. 1661; Сираиси, Хироси. Указ. статья. С. 83–86.


[Закрыть].

Однако приход к власти сына убитого фэнтяньского лидера Чжан Сюэляна не дал ожидаемого результата: вместо опоры на Токио он блокировался с Гоминьданом и стал проводить ещё более независимый от Японии курс. Обострение борьбы великих держав за Маньчжурию спровоцировало летом 1929 г. советско-китайский конфликт, реакция на который в Токио была достаточно сдержанной: хотя Япония не симпатизировала Москве, разгром армии Чжан Сюэляна советскими войсками значительно бы ослабил его власть в регионе и создал благоприятную почву для оккупации этого района Китая.

По линии стратегической разведки главным источником сведений о событиях на КВЖД стал аппарат военного атташе при посольстве в СССР. Информационные возможности московской резидентуры ограничивались личными наблюдениями военного атташе, сведениями из открытой печати, официальными беседами с начальником отдела внешних сношений НКВМ и эпизодическими сообщениями военного атташе Польши в Москве. Впрочем, это не мешало Комацубара направлять в Токио достаточно содержательные доклады с достоверными сведениями: 27 июля в телеграмме в Генштаб он сообщил о концентрации частей Красной армии и ОГПУ в Забайкалье и на Дальнем Востоке, что, по его мнению, свидетельствовало о завершении Советским Союзом подготовки к войне против Китая. Комацубара правильно предсказал проведение советским командованием всех операций в кратчайшие сроки из-за угрозы возникновения финансовых и экономических затруднений у СССР, возможных волнений среди населения и вооружённого вмешательства в конфликт третьих держав. В других сообщениях, датированных августом – декабрём 1929 г., он, опираясь на информацию армейских печатных изданий в Сибири и на Дальнем Востоке, точно установил состав Забайкальской и Приморской групп войск Особой Дальневосточной армии (ОДВА), характер воинских перевозок из внутренних округов на восток[248]248
  Архив МИД Японии. О-77 (B10070053000). Л. 0083–0084; F.1.9.2.2.5.4.3.002 (B10074610500). Л. 0033–0034, 0078; (B10074610700). Л. 0302; F.1.9.2.5.4.3.001 (B10074609800). Л. 0326; F.1.9.2.5.4.3.003 (B10074611300). Л. 0028.


[Закрыть].

Кроме того, отдельные сведения о численности, дислокации и планах ОДВА во время конфликта японцы получали из 2-го отдела ПГШ через военного атташе в Варшаве Судзуки Сигэясу. Так, на основе данных поляков, 30 августа 1929 г.

Судзуки проинформировал Токио о сосредоточении в окрестностях Маньчжоули 3 стрелковых дивизий и 1 кавалерийской бригады, ещё 2 стрелковых дивизий и 1 кавалерийской бригады между Благовещенском и Никольск-Уссурийским, переброске из европейской части СССР нескольких танковых, мотоброневых, авиационных подразделений и подразделений ОГПУ, а также о формировании во Франции отряда из 400 белоэмигрантов для отправки в Китай Д.Л. Хорвату[249]249
  Там же. F.1.9.2.5.4.3.001 (B10074610000). Л. 0077.


[Закрыть].

На уровне оперативной разведки основная нагрузка по сбору данных о советских военных приготовлениях легла на Квантунскую армию, которая задействовала ЯВМ в Харбине, Маньчжоули, разведпункт в Хэйхэ и фактически подчинённую ей миссию в Пограничной. На этапе подготовки ОДВА к разгрому китайских войск (июль – сентябрь) органы оперативной разведки испытывали определённые трудности с получением достоверных сведений, что нашло отражение в телеграмме начальника маньчжурской миссии капитана Кавамата Такэто в Харбин от 25 июля 1929 г., в которой он жаловался на противоречивую информацию агентуры о перебросках советских войск в Даурию, не позволявшую ему прийти к однозначному выводу. Поэтому для перепроверки сообщений агентов в Даурии и Чите Кавамата опрашивал прибывавших из Забайкалья пассажиров, проводников поездов и дезертиров-красноармейцев. Часть информации поступала к нему от командования китайской армии. Кроме того, Кавамата сумел внедрить свою агентуру в разведывательный аппарат советского консульства в Маньчжоули и получил таким образом сведения о переброске 35-й стрелковой дивизии из Иркутска в Даурию[250]250
  Там же. F.1.9.2.5.4.3.001 (B10074609700). Л. 0119, 0173, 0204.


[Закрыть].

В аналогичной ситуации оказался начальник миссии в Пограничной майор Суэфудзи Томофуми. К началу конфликта он располагал только пятью агентами в Гродеково во главе с Ким Идэ, поэтому большая часть его сведений носила обобщённый характер. Компенсируя нехватку агентурных источников, Суэфудзи активно использовал для получения данных подслушивание телефонных переговоров между Владивостоком и Пограничной и перехват радиопередач из приморской столицы. Кроме того, благодаря заброске маршрутной агентуры в окрестности Гродеково к середине августа миссия уже имела достаточно полное представление о дислоцированной здесь советской группировке: 13 августа Суэфудзи, в частности, доложил в Харбин о нахождении в районе Гродеково 1-й Тихоокеанской стрелковой дивизии и 9-й кавалерийской бригады из состава 19-го стрелкового корпуса общей численностью примерно в 15 000 человек, а также 8 боевых самолётов на аэродроме юго-западнее Барабаша и 24 – в Спасской[251]251
  Там же. (B10074609800). Л. 0255.


[Закрыть].

Вся информация из Маньчжоули, Пограничной и Хэйхэ стекалась в Харбин. Начальник миссии подполковник Савада Сигэру обобщал её, сопоставлял со сведениями командования китайских войск охраны КВЖД и перехватами радиопередач из Хабаровска, после чего шифрованными телеграммами отправлял заместителю начальника Генерального штаба. В них он не только отражал дислокацию, действительное наименование и численность сосредоточенных по обе стороны границы советских и китайских войск, но и освещал мобилизационные мероприятия правительства Чжан Сюэляна, инциденты с артиллерийскими перестрелками в приграничной полосе, разведывательными и боевыми вылетами советской авиации из Приморья.

В свою очередь Разведуправление с 15 июля 1929 г. регулярно готовило для Кабинета министров аналитические обзоры «Инцидент с отторжением Китайско-Восточной железной дороги», в которых аккумулировало информацию военных атташе, разведывательных органов Квантунской и Корейской армий, справочные материалы МИД и МГШ. С июля 1929 по март 1930 г. был подготовлен 21 такой обзор. Не ограничиваясь анализом текущей ситуации, военная разведка представляла правительству долгосрочные прогнозы развития советско-японских отношений и формулировала предложения о целесообразности тех или иных действий империи в сферах традиционного российского влияния в Китае. Так, в ответ на запрос командования Квантунской армии о вводе войск в Северную Маньчжурию, аналитики 2-го управления предложили воздержаться от каких-либо шагов, затрагивавших интересы Советского Союза на КВЖД, чтобы всеми силами избежать «возникновения нежелательной для обеих стран войны»[252]252
  Архив НИИО МНО Японии. Тюо-сэнсо сидо сонота-9 (C14060827400). Л. 0616–0617. В этом докладе его составители отмечали, что советское руководство также стремилось избежать военного столкновения с Японией, а группировка ОДВА имела выраженный оборонительный характер.


[Закрыть].

Активная часть операции по разгрому армии Чжан Сюэляна проходила осенью 1929 г. Харбинская военная миссия информировала Генеральный штаб о деталях сунгарийской, фугдинской и маньчжуро-чжалайнорской операций ОДВА с опозданием в 2–3 дня, черпая сведения в основном из сводок китайского командования, передач хабаровского радио и опроса бежавшего из Маньчжоули китайского технического персонала. Оказавшись на занятой советскими войсками территории, глава маньчжурской миссии капитан Кавамата остался без связи, поэтому начальник штаба Квантунской армии 26 ноября срочно запросил у Токио 5000 иен на отправку в западную часть КВЖД одного старшего офицера и прикомандирование к харбинской миссии одного младшего офицера, однако Военное министерство выделило только 1000 иен «для обеспечения деятельности миссий в Маньчжоули и Харбине»[253]253
  Архив МИД Японии. F.1.9.2.5.4.3.002 (B10074610600). Л. 0158–0159; (B10074610700). Л. 0233; F.1.9.2.5.4.3.003 (B10074611100). Л. 0058; Архив НИИО МНО Японии. S4-4-12 (C01003873600).


[Закрыть]. Таким образом, советско-китайский конфликт вскрыл уязвимость японских разведывательных органов в Северной Маньчжурии в вопросах обеспечения связи, финансирования оперативных расходов и функционирования постоянно действующего агентурного аппарата в СССР.

Впрочем, у конфликта была и положительная сторона – впервые японская военная разведка смогла изучить и оценить уровень боевой подготовки РККА в ходе проведения ею полномасштабной фронтовой операции с активным применением авиации и танков. Анализ боевых действий Красной армии со всей очевидностью вскрыл нараставшее количественное и качественное превосходство советских Вооружённых сил над японскими. В докладе Кавамата, посвящённом действиям 18-го стрелкового корпуса в маньчжуро-чжалайнорской операции, детально анализировались боевое применение авиационных частей, уровень подготовки командного состава, степень манёвренности, слаженности и дисциплинированности советских войск. Наряду с недостатками Кавамата отмечал высокую эффективность нанесения бомбардировочной авиацией ударов по узлам связи и казармам противника, способность пехоты преодолевать расстояния в 200 км за четыре дня при дневной температуре минус 20 градусов, высокий уровень тактического мастерства генеральского и старшего командного состава. Общий вывод начальника маньчжурской миссии звучал так: «Основанную на строгой дисциплине подготовку командного и рядового состава нужно признать достаточной. Несмотря на несовершенство вооружения, части насыщены артиллерией, пулемётами и винтовками, а постоянное политическое воспитание войск и большое внимание, уделяемое правительством Красной армии, делают её конкурентоспособной. Советские Вооружённые силы превзошли царскую армию и можно сказать, что никак не хуже её»[254]254
  Там же. Сина-санко сирё-27 (C13050028300), (C13050028400). Л. 2372–2373, 2375, 2380–2382.


[Закрыть].

Выводы Кавамата породили чувство обеспокоенности у японского генералитета, полагавшего, что дальнейшая модернизация и совершенствование системы боевой подготовки Красной армии приведут к качественному усилению её военного потенциала и создадут угрозу национальной безопасности империи[255]255
  Хаяси, Сабуро. Кантогун то кёкуто сорэнгун = Квантунская армия и советская дальневосточная армия. Токио: Фуё сёбо, 1974. С. 45.


[Закрыть]. В связи с этим на разведывательные органы армии всех уровней с 1930 г. легли задачи отслеживания мероприятий советского правительства по реализации первого пятилетнего плана, оценки военной мощи СССР с точки зрения возможной войны за Китай, изучения вероятных театров военных действий в Маньчжурии, Корее, Приморье и Забайкалье.

Необходимо отметить, что японская военная разведка не смогла своевременно вскрыть тот факт, что ещё летом 1928 г., в связи с обострением международной обстановки, в первую очередь отношений с Великобританией, советское правительство рассмотрело, а в июле 1929 г. утвердило программу коренной модернизации Красной армии в рамках реализации первого пятилетнего плана (1928–1932), предполагавшую «по численности – не уступать нашим вероятным противникам на главнейшем театре войны; по технике – быть сильнее противника по двум или трём решающим видам вооружения, а именно – по воздушному флоту, артиллерии и танкам». Акцент делался на техническое перевооружение армии современными типами артиллерии (батальонными, зенитными орудиями, дальнобойными пушками, сверхмощными гаубицами, мортирами), крупнокалиберными пулемётами, химическими средствами борьбы, танками и бронемашинами, а также на преодоление отставания в области мирового авиамоторостроения. Планировалось довести мобилизационные возможности Красной армии к весне 1933 г. до 3 000 000 человек, 4500–5500 танков и 3501 самолёта[256]256
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 7. Л. 101–112.


[Закрыть]. В январе 1931 г. эти показатели были скорректированы в сторону достижения превосходства по численности над вероятными противниками (Польша, Румыния, Франция, Великобритания)[257]257
  История Второй мировой войны 1939–1945: В 12 т. Т. 1. М.: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1974. С. 258.


[Закрыть].

Тем не менее в мае 1931 г. Разведуправление подготовило совершенно секретный «Обзор организации и вооружения Красной армии с точки зрения её сопоставления с японской армией», в котором констатировало переход Красной армии на новую организационно-штатную структуру, насыщение войск танковой и авиационной техникой, появление у СССР средств ведения химической войны. По данным разведорганов, в РККА уже были созданы 4 механизированные бригады, 3 отдельных танковых полка, отдельные танковые батальоны и роты, в кавалерийских корпусах появились подразделения бронеавтомобилей. Японские Вооружённые силы уступали советским не только в организации и численности танковых войск, но и в таком важном компоненте войны, как применение боевых отравляющих веществ: если в Красной армии в каждой воинской части имелся 1 взвод химических войск и, кроме того, были организованы 1 отдельный полк и 3 отдельных батальона, то в японской, по мнению составителей доклада, подготовка к химической войне находилась на низком уровне.

Не ускользнула от внимания военной разведки и диспропорция в насыщенности пехотных частей обеих стран пулемётно-артиллерийским вооружением: по сравнению со стрелковой дивизией Красной армии японская пехотная дивизия имела в 3,5 раза меньше тяжёлых пулемётов и в 1,3 раза орудий.

Касаясь ВВС, аналитики РУ ГШ отмечали: «Производственные мощности советской авиационной промышленности позволили ей выпустить в 1929 г. около 600 самолётов, и сегодня нужно признать значительный рост авиационного парка… Советская авиационная промышленность под руководством главным образом технических специалистов из Германии наладила выпуск современной, конкурентоспособной авиатехники и авиационных двигателей». По мнению японцев, наглядным подтверждением усиления советских ВВС стало двукратное увеличение числа авиационных эскадрилий в 1927–1931 гг. с 85 до 170. Общий вывод аналитиков был следующим: «Цель проводимой с 1923 г. реорганизации и перевооружения Красной армии – доведение её до уровня сильнейших армий мира, и она практически выполнена»[258]258
  Архив НИИО МНО Японии. S6-14-35 (C08051947500).


[Закрыть].

Основные тенденции советского военного строительства японцы подметили верно. За три года реформ численность танков Красной армии возросла с 79 в 1928 г. до 814 в 1931 г., боевых самолётов – с 1348 до 2278, были сформированы отдельная механизированная бригада (1930), 3 отдельных танковых полка (1924, 1929), механизированные полки кавдивизий и танкетные батальоны стрелковых дивизий (1931). Химические войска появились в РККА ещё раньше: отдельный химический полк был образован в 1927 г., а взводы противохимической обороны стрелковых и кавалерийских полков – в 1924–1925 гг. Производство авиадвигателей за первую пятилетку по сравнению с 1928 г. выросло в 6 раз[259]259
  Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939–1941 гг. (Документы, факты, суждения). М.: Вече, 2008. С. 264, 504–505; История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 1. С 261; История танковых войск Советской армии. Т. 1. М.: Военная ордена Ленина Краснознамённая академия бронетанковых войск им. Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского, 1975. С. 132–143.


[Закрыть].

В целом японская разведка располагала относительно точными сведениями о советском военном потенциале: в 1925–1931 гг. Разведуправление ГШ установило дислокацию практически всех соединений Красной армии и численность её самолётного парка, но допустило ошибки в оценках бронетанковой техники. Объяснялось это тем, что, как сообщал в 1933 г. руководству страны начальник Разведупра Я.К. Берзин, дислокация стрелковых частей и конницы до 1932 г. была несекретной и нередко официально доводилась до иностранных военных представителей в СССР[260]260
  РГВА. Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 457. Л. 46.


[Закрыть]. Большой объём сведений о РККА японская военная разведка черпала из материалов советской печати, хотя определённую лепту в искажение данных вносила доводимая до Токио дезинформация органов госбезопасности и Разведупра.

Таблица 3

Оценка органами военной разведки Японии Вооружённых сил СССР в 1925–1931 гг. (в скобках – реальное положение)[261]261
  В «Численности личного состава» показаны СВ и ВВС. Кроме того, РУ ГШ оценивало переменный состав территориальных частей в 1925–1929 гг. в 400 000 человек, в 1930–1931 гг. – в 600 000 человек, которые не отражены в таблице. Японцами учтена только боевая авиация, без учебных, транспортных самолётов и самолётов связи, аналогичным образом отражены реальные данные по ВВС РККА. Архив МИД Японии. A.2.2.0.C/R1.001 (B02030817800). Л. 0244; Архив НИИО МНО Японии. Тюо-гундзи гёсэй дзёхо-56 (C14010430500); Тюо-гундзи гёсэй дзёхо-58 (C14010431100); S6-14-35 (C08051947200). Л. 0217–0218, 0220–0223; (C08051947500). Л. 0277; Тюо-дзэмпан сонота-276 (C14020152400). Л. 1395; Сайкин тэйкоку оёби рэккоку-но рикугун. Сёва 6 нэмпан. Рикугунсё. = Нынешнее состояние сухопутных войск империи и ведущих стран мира. Издание 1931 г. Военное министерство Японии. Токио: Рикугунсё, 1931. С. 42; Сайкин тэйкоку оёби рэккоку-но рикугун. Сёва 7 нэмпан. Рикугунсё = Нынешнее состояние сухопутных войск империи и ведущих стран мира. Издание 1932 г. Военное министерство Японии. Токио: Рикугунсё, 1932. С. 46; Герасимов Г.И. «Мобилизация есть война…» // Военно-исторический журнал. 1999. № 3. С. 8; Елисеев С.П. Организационное строительство отечественных Военно-воздушных сил (1910–1931 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. М.: Центр военно-стратегических исследований Военной академии ГШ ВС РФ, 2016. С. 199, 221, 238–239; Кен О.Н. Мобилизационное планирование и политические решения (конец 1920-х – середина 1930-х гг.). М.: ОГИ, 2008. С. 36; Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 264, 272, 504, 508.


[Закрыть]

Первое место среди поступавшей в Генштаб информации о состоянии оборонного потенциала СССР занимали доклады военного атташе в Москве, которым после отъезда Комацу-бара в декабре 1929 г. стал подполковник Касахара Юкио. В отличие от Комацубара новый резидент принадлежал к лагерю «ястребов», ратовавших за скорейшее нападение на СССР. В «Соображениях относительно военных мероприятий империи, направленных против Советского Союза» от 29 марта 1931 г., он, в частности, аргументировал необходимость нападения тем, что «через 10 лет – когда второй пятилетний план будет близок к завершению… Советский Союз поставит проблему независимости Кореи и приступит к полному изгнанию всех японских концессионеров по рыболовной, нефтяной, лесной и угольной части с советской территории». Поэтому Касахара считал, что «японо-советская война, принимая во внимание состояние Вооружённых сил СССР и положение в иностранных государствах, должна быть проведена как можно скорее». Для этого военный атташе предлагал сколотить антисоветский блок из Японии, Польши, Румынии и Франции и, выбрав удобный момент, захватить Дальний Восток и Забайкалье. Проведение полномасштабной войны требовало коренной перестройки военной машины империи, так как «Красная армия в настоящий момент по части оснащения авиацией, химическим оружием, автоматами, артиллерией и бронечастями, т. е. почти по всем видам вооружения, превосходит японскую», поэтому Касахара предложил развёрнутую программу переподготовки и перевооружения армии. Особая роль отводилась разведывательным органам. Касахара, в частности, предлагал увеличить число японских военных стажёров в советских частях и учредить в аппарате военного атташе должность резидента по технической разведке. Кроме того, он настаивал на создании разведпункта в Румынии для изучения ситуации в этой стране и политического давления на её руководство. По линии оперативной разведки Касахара выступал за консолидацию всех белоэмигрантских организаций для их использования во время войны в пропагандистско-подрывных операциях и за активное изучение Маньчжуро-Монгольского театра военных действий[262]262
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 185. Л. 18–35.


[Закрыть].

Однако реализация каких-либо предложений зарубежных представителей армии по нападению на СССР обуславливалась, прежде всего, захватом Северной Маньчжурии, а этот вопрос стал на рубеже 20—30-х гг. предметом ожесточённых дебатов между дипломатическими и военными кругами. Сменивший Танака Гиити в июле 1929 г. на посту министра иностранных дел Сидэхара Кидзюро провозгласил политику невмешательства во внутренние дела Китая, признав Маньчжурию его суверенной территорией, что прямо противоречило установкам предшествующего Кабинета министров[263]263
  Kitamura, Jun. The Causes of the Manchurian Incident. A Non-Marxist Interpretation. A Thesis Submitted in Partial Fulfillment of the Requirements for the Degree of Doctor of Philosophy in the Faculty of Graduate Studies. Vancouver: The University of British Columbia, 2002. P. 35.


[Закрыть].

В то же время Генеральный штаб Японии выступал за более активные действия в Маньчжурии и Внутренней Монголии. В подготовленном им в апреле 1931 г. докладе «Оценка ситуации в мире» предлагался трёхэтапный план разрешения континентальной проблемы: сначала разработать программу политических и подрывных акций против правительства Чжан Сюэляна, затем, расшатав основы фэнтяньской клики, вооружённым путём свергнуть её и привести к власти прояпонские силы или создать марионеточное государство, после чего оккупировать Маньчжурию. Однако реализация этой программы откладывалась до момента ухода в отставку Сидэхара[264]264
  Ibid. P. 37–38.


[Закрыть].

Отражением острых дискуссий в руководстве Японии и принятия армией позиции временного избегания войны с СССР до окончательного разрешения «маньчжуро-монгольской проблемы» стало сохранение существовавшей системы сбора развединформации о Советском Союзе. Вопреки предложениям Касахара, РУ ГШ не стало учреждать резидентуру в Румынии или увеличивать штаты военного атташата в Москве и военных стажёров в Красной армии, а лишь усилило оперативные позиции в Прибалтике: в июне 1931 г. по договорённости с латвийским правительством в Ригу постоянным военно-дипломатическим представителем был назначен бывший начальник маньчжурской ЯВМ капитан Кавамата Такэто, что однозначно свидетельствовало о превращении Прибалтики в опорную базу для ведения разведывательной деятельности против СССР[265]265
  Архив МИД Японии. M.2.1.0.12.001 (B14090833800). Л. 0459–0461.


[Закрыть].

И всё же, несмотря на желание Кабинета министров избежать обострения отношений с Советским Союзом в борьбе за маньчжурский плацдарм, в решение континентальной проблемы в 1931 г. вмешалась третья и, как показал ход дальнейших событий, независимая от Токио сила – Квантунская армия.

Подготовительная работа по захвату Маньчжурии велась в условиях строгой секретности группой штабных офицеров Квантунской армии во главе с руководителем оперативного направления полковником Исивара Кандзи и начальником разведки объединения полковником Итагаки Сэйсиро, считавшими, что оккупация северо-востока Китая создаст плацдарм для японской экспансии в Восточную Азию и предопределит победу Японии в неизбежной войне с США[266]266
  Kitamura, Jun. Op. cit. P. 45, 48–49.


[Закрыть]. Организованная ими 18 сентября 1931 г. провокация с подрывом полотна ЮМЖД привела к немедленному выступлению японских частей и молниеносной оккупации в сентябре 1931 – феврале 1932 г. всей Северной Маньчжурии.

Обеспокоенное перспективой вмешательства Советского Союза в «маньчжурский инцидент», 30 сентября 1931 г. 1-е (оперативное) управление ГШ срочно пересмотрело план войны с СССР, предложив в ответ на возможное сосредоточение советских войск в Южно-Уссурийском крае и захват Харбина с дальнейшим продвижением к Цицикару превентивно отмобилизовать в Маньчжурии 2 пехотные дивизии, задержать с их помощью наступление Красной армии, а затем, за счёт переброски из метрополии и Кореи ещё 10–11 дивизий, разгромить её и оккупировать Северную Маньчжурию, Приморье и Забайкалье[267]267
  Архив НИИО МНО Японии. Тюо-сэнсо сидо дзюё кокусаку бун-сё-546 (C12120034200).


[Закрыть].

В этой сложной ситуации, грозившей перерасти в советско-японское вооружённое столкновение, Разведуправление подготовило 19 ноября 1931 г. исключительно важный по своей значимости доклад «Курс в отношении СССР», в котором призвало японское правительство воздержаться от каких-либо агрессивных действий против Москвы. Аргументы военной разведки были просты и логичны: не имелось признаков создания СССР каких-либо помех для Японии в захвате Маньчжурии, а основная угроза обострения обстановки исходила от Квантунской армии, которая, руководствуясь принятой ей доктриной «независимости в решениях» («докудан»), могла без санкции Кабинета министров напасть на ОДВА. Поэтому следовало запретить ей проведение каких-либо самостоятельных операций против советских войск, а в случае обострения отношений с Москвой, вызванных её тайной поддержкой командующего армией провинции Хэйлунцзян Ма Чжаншаня или концентрацией вооружённых сил на границе, использовать в первую очередь дипломатические средства воздействия, так как антисоветская пропаганда и подрывная работа белоэмигрантов на КВЖД подтолкнули бы Советский Союз в лагерь противников империи[268]268
  Там же. Тюо-сэнсо сидо дзюё кокусаку бунсё-542 (C12120008700). Л. 1018–1027.


[Закрыть].

Деятельность японской военной разведки во второй половине 20-х гг. приковывала внимание советского руководства, считавшего её одним из ключевых элементов подготовки Японии к нападению на СССР. В этой связи основные усилия органов госбезопасности были направлены на перекрытие каналов получения японской разведкой достоверных сведений о советском военном потенциале и срыв её акций по использованию белоэмигрантских кругов.

Благодаря комплексу оперативных мероприятий органы ОГПУ практически с первых дней взяли под контроль деятельность военного атташата в Москве: за всеми сотрудниками ВАТ было организовано наблюдение, а к Комацубара в 1927 г. подведены агенты женского пола, через которых чекисты изъяли ключи от его сейфа, изготовили дубликаты и, систематически проникая в помещение атташата, переснимали служебную переписку. Таким образом, в руках контрразведки концентрировались отчёты ВАТ о состоянии агентурной работы, доклады о Красной армии, военной промышленности, политической обстановке в стране, справочные материалы Генштаба о Советском Союзе и прочее. Это также позволило Спецотделу ОГПУ, отвечавшему за взлом иностранных шифров, начать с 1927 г. чтение шифропереписки Комацу-бара[269]269
  Соболева Т.А. История шифровального дела в России. М.: Олма-пресс образование, 2002. С. 427–428.


[Закрыть], несмотря на регулярное обновление его шифровальной документации: 25 января 1925 г. Генштаб ввёл в действие кодовую книгу московской резидентуры на латинице № 1, 20 мая того же года – кодовую книгу № 2, а 1 июля 1926 г. – кодовую книгу № 3[270]270
  Архив НИИО МНО Японии. S2-5-13 (C01003769000). Л. 2131; S2-3-3 (C01002520400). Л. 0849.


[Закрыть].

Кроме того, после приезда Комацубара деятельность советских спецорганов против японской разведки приобрела ярко выраженный наступательный характер. Прежняя тактика контрразведки сводилась к передаче японцам дезинформации в рамках оперативной игры «Трест» с польской и эстонской разведками. Однако с появлением Комацубара Контрразведывательный отдел создал независимый канал поступления дезинформации в Токио, подставив ему на вербовку в октябре 1928 г. через агента – преподавателя русского языка «Тверского» сотрудника Штаба РККА, бывшего подполковника царской армии «Полонского»[271]271
  Просветов И.В. «Крёстный отец» Штирлица. М.: Вече, 2015. С. 79–80; Кириченко А.А. Японская разведка против СССР. М.: Вече, 2016. С. 57–59.


[Закрыть].

Советская разведка также сумела организовать перехват служебной переписки военных миссий в Северной Маньчжурии. В 1925 г. агент-групповод харбинской резидентуры ИНО ОГПУ И.Т. Иванов-Перекрест завербовал обслугу миссии в Харбине, через которую резидентура в течение десяти лет получала почтовую корреспонденцию, обрывки и полные части документов, изымаемые ею из мусора. Служебная переписка фотографировалась и возвращалась в ЯВМ. Таким образом, в руках советской разведки концентрировались финансовые, информационные и другие материалы харбинской миссии, включая уже упомянутый доклад «Основы подрывной работы против России».

Аналогичную работу, но в меньших масштабах, проводила хэйхэская резидентура ПП ОГПУ ДВК, которая через агентуру в ближайшем окружении резидента Миядзаки получала копии его отчётов в Харбин. Это позволило советской контрразведке выявить в 1927 г. двух японских агентов во 2-й Приамурской стрелковой дивизии и ликвидировать связанного с ними агента-групповода Д. Тимеркеева. В дальнейшем Миядзаки в рамках оперативной игры «Маки» был подставлен агент Л.Е. Островский, через которого дальневосточные органы госбезопасности передавали японцам дезинформацию по ОКДВА.

Столь же успешным было агентурное проникновение полпредства в аппарат военных миссий в Маньчжоули и Пограничной, позволившее ему установить костяк их агентуры в приграничных советских районах[272]272
  Куртинец С.А. Борьба органов безопасности с национальными диаспорами – представителями японских спецслужб на Дальнем Востоке в 20-х – начале 30-х гг. XX века // Проблемы и перспективы развития пограничной деятельности в Российской Федерации: Мат-лы Всероссийской науч. – практ. конференции. Хабаровск: ХПИ ФСБ России, 2012. С. 447–452; Его же. Деятельность японской военной миссии. С. 106–113.


[Закрыть].

Кроме того, в 1927 г. легальный резидент ИНО в Сеуле И.А. Чичаев завербовал курировавшего советское генеральное консульство офицера местного отделения военной жандармерии («132», «Абэ»), который вплоть до перевода в Харбин в 1932 г. систематически передавал ему документы Генерального штаба Японии, штабов Квантунской, Корейской армий, Главного управления военной жандармерии Военного министерства, харбинской миссии и в дальнейшем привлёк к сотрудничеству с советской разведкой ещё ряд ценных агентов[273]273
  Ершов В.И. Под лучами восходящего солнца // Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. 1933–1941 годы. М.: Международные отношения, 1997. С. 223–224.


[Закрыть].

Часть материалов по ЯВМ поступала от органов военной разведки. Зимой 1929/30 г. разведотдел штаба ОДВА организовал изъятие переписки миссии в Маньчжоули, в которой «содержались хвалебные отзывы о наших частях и подразделениях, отмечались высокая дисциплина личного состава, маневренность в бою, хорошее обмундирование и снаряжение»[274]274
  Чуйков В.И. Миссия в Китае. М.: Воениздат, 1983. С. 39.


[Закрыть]. Позднее, в сентябре 1930 г., начальник Разведупра Я.К. Берзин проинформировал Особый отдел ОГПУ об изъятии его агентурой ещё двух донесений начальника миссии капитана Кавамата с оценками Красной армии, которые свидетельствовали «о наличии в его распоряжении широкой и достаточно осведомлённой сети как среди населения (на приграничной территории обеих стран), так и в рядах армии»[275]275
  РГВА. Ф. 37967. Оп. 1. Д. 671. Л. 49.


[Закрыть].

Новым направлением в деятельности ОГПУ против японской военной разведки стало проведение легендированных разработок белоэмигрантских организаций в Китае, служивших источником агентурных кадров для ЯВМ. В 1930–1933 гг. ПП ОГПУ ДВК провело несколько таких разработок против Российской фашистской организации («Х-3»), Трудовой крестьянской партии («Неугомонные»), Рабоче-крестьянской казачьей партии («Сечевик»), Братства русской правды (БРП) («Таёжные братья») и других организаций, в ходе которых их деятельность была ликвидирована или заметно ослабла.