Текст книги "Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945"

Тогда эта идея не получила поддержку у высшего руководства империи, однако пять лет спустя рост напряжённости на советско-маньчжурской границе и усиление ОКДВА, воспринятые Токио как признак надвигавшейся советско-японской войны, привели к развёртыванию в 1933–1934 гг. четырёх новых разведцентров ГШ в Иране, Финляндии, Франции и Германии, имевших задачи ведения агентурной разведки и подготовки диверсионной базы в Советском Союзе с использованием эмигрантских кругов, включая кавказские диаспоры.

Важную роль в организации этих центров сыграла резидентура в Турции, имевшая агентуру в Причерноморье и Закавказье, о чём говорили сообщения военного атташе в Токио: 26 августа 1933 г. подполковник Канда Масатанэ доложил об антисоветских волнениях в Батуми, массовом бегстве голодного населения из Туркестана и Азербайджана в Иран и ввозе 7000 тонн пшеницы в Одессу, а 13 сентября телеграфировал о перевозке судами Черноморского пароходства во Владивосток 4500 тонн цемента и 250 тонн военных грузов[317]317
  Архив МИД Японии. A.6.5.0.1.002 (B02032124900). Л. 0106; A.6.1.3.4.002 (B02031844400). Л. 0165.


[Закрыть].

Характеризуя возможности использования мусульманской агентуры в диверсионных целях, Канда в письме в ГШ от 24 марта 1934 г. указывал наиболее подходящими для этой работы проживавших в Стамбуле бывшего военного министра Азербайджанской Республики Хосровбека Султанова, внука имама Шамиля Саида Шамиля, представителя крымских татар Джафера Саида Ахмеда. Султанова планировалось использовать в работе на приграничной с Ираном советской территории, Шамиль должен был вести антисоветскую пропаганду на Северном Кавказе, а Ахмеду предполагалось поручить диверсионные акции против Черноморского флота. Среди других потенциальных руководителей повстанческого движения резидент называл представителя Украинской Народной Республики В.В. Мурского, бывшего министра внутренних дел Азербайджанской Республики Мустафу бек Векилова, связанного с северокавказской диаспорой бывшего офицера царского ГШ Мусу Паркова и лидера туркестанской группы Османа Ходжу. Кроме того, Канда доложил о возможности формирования в Иране и Турции двух диверсионных отрядов по 1000 человек и их переброске в начале войны с Советским Союзом в Азербайджан и на Северный Кавказ[318]318
  Кириченко А.А. Указ. соч. С. 65–66.


[Закрыть].

Не ограничиваясь работой с эмигрантскими организациями в Турции, в январе 1934 г. Канда совершил разведывательную поездку в Ирак, Сирию, Палестину и Египет, в ходе которой встретился с представителями исламского духовенства этих стран. Резидент пришёл к выводу о больших перспективах использования мусульман для ведения агентурной и диверсионной работы против СССР и предложил Генштабу командировать в Афганистан, Иран, Турцию, Саудовскую Аравию, Египет и другие исламские государства офицеров военной разведки под коммерческим прикрытием, ассигновав на эти цели 200 000 иен[319]319
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 186. Л. 119–122.


[Закрыть].

Однако финансовые возможности военного ведомства не позволили ему реализовать столь масштабный проект, и Генштаб ограничился отправкой в Иран в ноябре 1933 г. капитана Уэда Масао, аккредитованного военным резидентом при дипломатической миссии в Тегеране. Полуофициальный статус Уэда вызывал беспокойство у МИД Японии, справедливо считавшего, что назначение военным атташе предоставило бы ему большую свободу действий и не встретило бы препятствий со стороны Ирана, поэтому в январе 1934 г. Уэда обратился к местным властям с соответствующей просьбой, однако аккредитованным атташе стал только его преемник майор Охара Сигэтака в августе 1936 г.[320]320
  Архив МИД Японии. M.2.1.0.12.002 (B14090834800). Л. 0032–0034. Кроме того, в марте 1934 г. в полуторамесячную командировку в Индию и Афганистан выехал бывший сотрудник ЯВМ в Маньчжоули майор Симонага Кэндзи. Архив НИИО МНО Японии. S9-1-17 (C01006526800). Л. 0782.


[Закрыть]

Тем не менее полуофициальная должность Уэда не помешала ему наладить сотрудничество с иранской разведкой, которая в обмен на разведывательную информацию оказывала помощь в установлении контактов с азербайджанской диаспорой. Оценивая результаты этой работы, в докладе в Генштаб от 3 мая 1935 г. резидент характеризовал «азербайджанских тюрок» как наиболее ценный вербовочный контингент для использования в диверсионных целях и делал вывод о том, что «если обеспечить народности Кавказа хорошими руководителями, то они в нужный момент могут проявить активность»[321]321
  Кириченко А.А. Указ. соч. С. 64.


[Закрыть].

Работа с кавказской диаспорой велась не только с позиции Ближнего Востока. Большой интерес для японцев представляла Финляндия, где проживала община из 800 мусульман. Военный атташе в Латвии подполковник Оути Цутому в рамках реализации «Плана подрывных операций» сообщил 9 февраля 1934 г. в Токио об отъезде на Средний Восток из Хельсинки крупного мусульманского богослова М.Я. Бигеева и предложил использовать его и его связи в исламском мире для ведения разведки в Синьцзяне и на приграничной территории СССР.

Однако работе японской военной разведки против Советского Союза из Скандинавии мешало отсутствие там постоянно действующей резидентуры, хотя между разведывательными органами армий Японии и Финляндии существовал тесный контакт, о чём говорили переданные японцам и размещённые в «Бюллетене Генерального штаба по СССР» № 9 от 28 марта 1932 г. сведения финского военного атташе в СССР подполковника Аладара Антеро Паасонена о переброске из Москвы на Дальний Восток 150 танков[322]322
  РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 13. Л. 104.


[Закрыть].

Функции резидента в Финляндии исполнял военный атташе в Латвии майор Кавамата Такэто, который, инспектируя весной 1933 г. Прибалтику и Скандинавию, отметил в докладе в Генштаб 26 марта рост антисоветских настроений в Финляндии и решимость её правительства оккупировать Карелию, поэтому высказал мнение о совпадении позиций Японии и Суоми по СССР[323]323
  Архив МИД Японии. A.2.2.0.X1.4 (B02030874800). Л. 0583.


[Закрыть].

Выводы Кавамата стали поводом для обращения в конце марта 1933 г. заместителя начальника русского отделения майора Фудзицука Сикао к начальнику 1-го отдела Бюро стран Западной Европы и США МИД с инициативой учреждения в Финляндии должности военного резидента. Смысл ответа дипломатического ведомства сводился к тому, что финское правительство, вероятно, не будет возражать против японской просьбы, поэтому стоит продумать два варианта – назначить ВАТ на вакантную должность в посольство в Швеции с одновременным представлением интересов в Финляндии либо назначить по совместительству в Суоми военного атташе в Латвии или Польше. ГШ устраивало пребывание резидента в Хельсинки только на постоянной основе, поэтому после долгих согласований с МИД Японии и Финляндии в апреле 1934 г. военным атташе был назначен капитан Тэрада Сэйити, ранее проходивший трёхгодичную стажировку в польской армии[324]324
  Там же. M.2.1.0.12.002 (B14090834900). Л. 0038–0039, 0043.


[Закрыть]. Этот шаг позволил японцам укрепить их контакты с антисоветскими организациями в Суоми и продолжить получение через военную разведку Финляндии сведений о войсках Ленинградского ВО.

Значительными связями в антисоветских эмигрантских кругах располагал варшавский разведцентр. Его сотрудники вели целенаправленную работу по установлению доверительных отношений с мусульманскими, украинскими и русскими организациями. В 1930–1931 гг. военный атташе Хата Хикосабуро наладил контакты с крупнейшими представителями тюрко-татарской эмиграции М.Я. Бигеевым и Гаязом Исхаки[325]325
  Комар В.Л. Концепція прометеїзму в політиці Польщі (1921–1939 р.р.). Івано-Франківск: Місто НВ, 2011. С. 216.


[Закрыть], которые претендовали на роль лидеров панисламистского движения. Особую ценность представлял Исхаки, являвшийся агентом экспозитуры № 2 2-го отдела ПГШ, которая занималась организацией антисоветского прометейского движения в Советском Союзе и приграничных с ним странах. Первым его контактом с японцами стал военный атташе полковник Судзуки Сигэясу. Накануне отъезда в Японию в августе 1930 г. Судзуки представил Исхаки новому атташе Хата, которого лидер панисламистов попросил помочь наладить связь с мусульманской общиной Мукдена[326]326
  Kuromiya, Hiroaki, PepłonUski, Andrzej. Op. cit. S. 85.


[Закрыть]. В апреле 1933 г. Исхаки подготовил для нового атташе Янагида Гэндзо план привлечения дальневосточной ветви тюрко-татарской эмиграции к борьбе против СССР и на деньги резидентуры в июле выехал в Токио с целью объединения мусульманских организаций в Синьцзяне, Маньчжоу-Го и Китае в интересах Японии. Результатом поездки стал созыв в феврале 1935 г. в Мукдене I Дальневосточного съезда тюрко-татар, организованного ЯВМ в Харбине, Мукдене и Хайларе, на котором под председательством Исхаки был создан прояпонский Национально-религиозный комитет «Идель-Урал», решавший с 1935 по 1945 г. все ключевые вопросы жизни татарской диаспоры на Дальнем Востоке.

Варшавская резидентура также настойчиво разрабатывала украинскую эмиграцию в Польше, имевшую связи среди жителей советской Украины, украиноязычного населения Дальневосточного края и украинской диаспоры в Маньчжурии. Стоит, однако, отметить, что польская разведка ревниво относилась к любым попыткам японцев установить контроль над её украинской агентурой в СССР, поэтому, когда в 1930 г. японский военный атташе в Варшаве обратился к начальнику 2-го отдела Военного министерства Государственного центра Украинской Народной Республики в изгнании В.Е. Змиенко и военному министру В.П. Сальскому с предложением организовать разведывательную работу в СССР через украинскую эмиграцию в Маньчжурии, поляки, узнав о закулисных переговорах, категорически запретили унээровцам обсуждать эти вопросы[327]327
  Сідак В.С. Особливості розвідувальної діяльності військової спецслужби Державного Центру УНР в екзилі у міжвоєнний період // Воєнна історія. 2002. № 3–4. С. 105.


[Закрыть].

Ситуация стала меняться только после японской оккупации Маньчжурии. Стремясь активизировать антисоветское движение на Дальнем Востоке, в 1932 г. польский Генштаб отправил в Харбин под прикрытием должности сотрудника консульства профессионального китаиста, резидента экспозитуры № 2 2-го отдела Вацлава Пельца, поручив ему объединить и стимулировать разведывательно-подрывную деятельность членов проживавшей там украинской, грузинской и татарской диаспор. Однако сделать это самостоятельно у Пельца не получилось, поэтому к работе с украинской колонией в Северной Маньчжурии подключилась харбинская ЯВМ, которая оказала ей финансовую помощь и организовала выпуск украиноязычного журнала «Маньчжурский вестник» под редакцией И.В. Свита[328]328
  Світ И.В. Українсько-японські взаємини. Історичний огляд і спостереження. Нью-Йорк: Вид. Українського Історичного Товариства, 1972. С. 109–124.


[Закрыть].

В ответ поляки открыли японцам доступ к украинским эмигрантским кругам в Варшаве. Согласно отчётам 2-го отдела ПГШ, в феврале 1933 г. отозванный в Токио военный атташе Хата Хикосабуро встретился с членами правительства УНР в изгнании профессором Р.С. Смаль-Стоцким и генералом В.П. Сальским. Поводом для беседы стали вопросы создания украинского буферного государства на Дальнем Востоке при поддержке Японии и ведения в её интересах агентурной разведки на Украине. Спустя три месяца новый ВАТ Янагида Гэндзо вновь встретился со Сальским для обсуждения целесообразности сотрудничества с П.П. Скоропадским. Будучи последовательным сторонником идеи «незалежной Украины», Сальский отказался с ним контактировать, так как Скоропадский, по его сведениям, получал дотации от Германии, которая «слишком тесно сотрудничала с Россией в борьбе против независимости Украины». В то же время Сальский предоставил Янагида подробный план организации украинского государства на Дальнем Востоке, а позднее начал снабжать японцев материалами об украинском населении на востоке СССР[329]329
  Kuromiya, Hiroaki, Libera, Paweł. Notatka Włodzimierza Bączkowskiego na temat wspуłpracy polsko-japon“ skiej wobec ruchu prometejskiego (1938) // Zeszyty Historyczne. Biblioteka «Kultura». T. 548. Paryż: Institut literacki, 2009. S. 119–120; Комар В.Л. Указ. соч. С. 230–231; РГВА. Ф. 37967. Оп. 5. Д. 1006. Л. 134.


[Закрыть].

Постепенно приобретая статус ведущего разведоргана ГШ в Восточной Европе, военный атташат продолжал плодотворно сотрудничать с польской разведкой по вопросам обмена сведениями о Советском Союзе. 2-й отдел ПГШ регулярно передавал японцам информацию об организации, вооружении, дислокации Красной армии, мероприятиях по усилению ОКДВА, формированию мотомеханизированных и авиационных частей, деятельности советской разведки, за что в 1929–1938 гг. большая группа польских офицеров, включая начальника Генштаба Тадеуша Пискора, генерального инспектора Вооружённых сил Эдварда Рыдз-Смиглы, начальников 2-го отдела Тадеуша Шетцеля (1926–1929) и Тадеуша Пелчиньского (1929–1932 и 1935–1939), заместителя начальника 2-го отдела Юзефа Энглихта (1929–1937), начальника 2-го (агентурной разведки) отделения Стефана Майера, начальника реферата радиоразведки Франтишека Покорного, специалиста по криптоанализу советских шифров Яна Гралиньского, начальника информационного реферата «Россия» Винценты Бомкевича, начальника секретариата 2-го отдела Яна Аксентовича, заместителя начальника организационного отделения Владислава Клонковского, ВАТ в Японии Хенрика Флояр-Райхмана (1928–1932), Антони Щлусарчика (1932–1935) и Адама Пжибыльского (1935–1938), была награждена японскими орденами[330]330
  Национальный архив Японии. Кун-00752100 (A10113152900). Л. 45; Кун-00778100 (A10113187700); Кун-00826100 (A10113264700). Л. 143; Кун-00827100 (A10113266200); Кун-00778100 (A10113187700).


[Закрыть].

Поступавшие от поляков сведения регулярно включались в «Бюллетени Генерального штаба по СССР». Например, в бюллетене № 4 от 22 февраля 1932 г. отмечалось: «По словам польского военного атташе в Москве, недавно были переведены из европейской части СССР на Дальний Восток: одна пехотная дивизия, 2 танковых батальона и несколько артиллерийских частей. В настоящее время к востоку от Иркутска сконцентрированы 7 пехотных дивизий, 2 кавалерийские бригады, танковый отряд и артиллерийские части. Хотя в высших военных кругах и царит воинственное настроение, Сталин и партийные лидеры, по-видимому, смогут сдержать это движение. Передают, что увеличение войск на советском Дальнем Востоке вызывается исключительно требованиями обороны»[331]331
  РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 13. Л. 113–114.


[Закрыть]. Часть сведений поляков об ОКДВА была неверна: в донесении японского военного атташе в Польше в Токио от 20 сентября 1934 г. фигурировали данные ПГШ о советских войсках на Дальнем Востоке и в Сибири, однако, по оценке Разведупра Красной армии, «сведения в целом слабые и весьма неточные. Только отчасти соответствует дислокация пехоты и конницы, а дислокация технических частей очень далека от действительности».

Не менее ценной для японцев была информация ПГШ о химических войсках Красной армии: весной 1933 г. варшавская резидентура получила от 2-го отдела подробные сведения о дислокации 1 химического полка и 4 химических батальонов, характере подготовки в учебных центрах химвойск, организации Военно-химической академии, производственных мощностях крупнейших предприятий химической промышленности[332]332
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 186. Л. 46–49.


[Закрыть].

Кроме польской разведки японский военный атташе в Варшаве контактировал с находившимися там коллегами из Прибалтики: Янагида Гэндзо, в частности, в 1933–1934 гг. получал от эстонского военного атташе подполковника Йоханнеса Рауда и латвийского военного атташе подполковника Александра Винтерса информацию о Ленинградском ВО, проливавшую свет на переброски советских войск на Дальний Восток из западных районов страны[333]333
  Органы государственной безопасности СССР во Второй мировой войне. С. 709.


[Закрыть]. И не только – в «Бюллетене Генерального штаба по СССР» № 12 от 25 апреля 1932 г. содержались полученные из Генштаба Латвии сведения о переброске на Дальний Восток из Владикавказа частей 28-й стрелковой дивизии и формировании в Томске стрелковой дивизии трёхполкового состава[334]334
  РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 13. Л. 19, 21, 41.


[Закрыть]. Аналогичные данные японцам передавал румынский Генштаб.

Являясь главным резидентом по СССР, военный атташе в Польше регулярно проводил у себя на дому совещания всех аккредитованных в странах Восточной Европы японских офицеров, которые позволяли «рассмотреть общее положение, как военное, так и политическое, уточнить преподанные военным атташе и другим офицерам инструкции и координировать их деятельность».

Стоит отметить, что военный атташе в Варшаве не только координировал разведдеятельность против СССР на западном направлении, но зачастую выступал инициатором реформ в органах военной разведки Японии с опорой на опыт польских партнёров. Помимо уже упомянутых предложений от 15 мая 1932 г., полтора года спустя – 31 января 1934 г. – Янагида направил в Генеральный штаб докладную записку о необходимости активизации разведки против нашей страны, в которой предлагал создать в Уральской промышленной зоне и на ключевых участках Транссиба нелегальный разведывательно-диверсионный аппарат на случай советско-японской войны. Для этого Янагида рекомендовал выводить в СССР агентуру из числа японцев, корейцев, китайцев, якобы сочувствующих социалистическому образу жизни, проводя их вербовку на идейной основе и материальной заинтересованности, а при вербовке белоэмигрантов, проживавших в Маньчжурии, учитывать их ненависть к советскому строю. Кроме того, Янагида предлагал усилить работу с позиций консульских учреждений в СССР, направляя туда офицеров военной разведки на дипломатические должности прикрытия[335]335
  Ямпольский В.П. Роль специальных служб в захватнических планах японских милитаристов, направленных против СССР // Труды Высшей Краснознамённой школы КГБ СССР. 1982. № 27. С. 303–305. С марта по декабрь 1934 г. Генштаб организовал две резидентуры в Благовещенске и Одессе.


[Закрыть].

Со своей стороны 2-й отдел ПГШ также стремился к расширению связей с японской военной разведкой. В инструкции новому военному атташе в Токио майору Адаму Пжибыльскому в декабре 1934 г. начальник отдела потребовал обсудить этот вопрос с руководством Разведуправления Генштаба Японии, поскольку поляки были весьма заинтересованы в получении детальной информации об ОКДВА, представлявшей собой образец «хоть и частично отмобилизованной, но уже действующей советской армии»[336]336
  Kuromiya, Hiroaki, PepłonUski, Andrzej. Op. cit. S. 269.


[Закрыть].

Решая эту задачу, Пжибыльский в феврале 1935 г. посетил Харбин, где встретился с начальником военной миссии генерал-майором Андо Риндзо, и штаб Квантунской армии, где имел разговор с командующим объединением, начальником 1-го (оперативного) отдела и заместителем начальника 2-го (разведывательного) отдела. Через несколько дней военный атташе был принят начальником Генштаба, после чего состоялись его переговоры с начальником 2-го управления и сотрудниками русского отделения. По их результатам Пжибыльский доложил 20 марта 1935 г. в Варшаву, что «японский штаб готов пойти на углубление и дальнейшее развитие сотрудничества с польским штабом в вопросах изучения Советской армии», и предложил установить прямые контакты с командованием Квантунской армии для обмена данными об ОКДВА[337]337
  Ibid. S. 270–272.


[Закрыть].

В 1935–1936 гг. Пжибыльский получил из Генштаба Японии большой объём информации о Красной армии, в том числе данные о боевом составе, численности и дислокации сухопутных войск в целом (апрель – июль 1935 г.), дислокации войск НКВД на Дальнем Востоке (июнь 1935 г.), организационно-штатной структуре стрелковой дивизии, стрелкового и артиллерийского полков ОКДВА, стрелкового корпуса (июль 1935 г.), дислокации ВВС на Дальнем Востоке, в Забайкалье и Сибири (март 1936 г.), боевом составе ОКДВА (ноябрь 1936 г.)[338]338
  Ibid. S. 275–280, 285–287.


[Закрыть]. Аналогичную информацию ПГШ получал от японцев через их военного атташе в Варшаве[339]339
  CAW. I.303.4.3011. S. 15.


[Закрыть].

Крупными эмигрантскими центрами в начале 30-х гг. являлись Париж и Берлин, где после Гражданской войны осели многочисленные антисоветские организации белого офицерства, украинских и кавказских националистов. Поэтому в декабре 1933 г. Разведуправление командировало для установления с ними контактов сотрудников советского направления подполковников Томинага Кёдзи в Париж и Танака Синъити в Берлин. Оба разведчика действовали независимо от военных атташатов и должны были приобретать агентуру в эмигрантских кругах с перспективой её использования в разведывательно-диверсионной работе против СССР. Если парижская резидентура уже через год закрылась, то берлинский орган превратился к началу Второй мировой войны в головной разцентр Генштаба в Европе.

Главную роль в установлении тесных контактов с эмигрантскими группами сыграл сменивший Танака Синъити в марте 1935 г. майор Усуи Сигэки, который уже имел опыт взаимодействия с националистами в период службы в Варшаве. Усуи через бывшего полковника грузинской военной разведки Р.К. Мкурнали, сотрудничавшего с нацистами, познакомился в 1935 г. с одним из лидеров грузинской эмиграции в Германии Ш.А. Карумидзе и идеологом создания Кавказской конфедерации Гайдаром Бамматом. На выделенные Усуи деньги Карумидзе и Баммат начали выпускать антисоветский журнал и проводить работу по консолидации кавказской эмиграции в Европе и Турции в интересах Японии. Как отмечал бывший помощник начальника 2-го отдела абвера Эрвин Штольце, хотя руководство и финансирование Баммата находилось в германских руках, японцы получили доступ ко всей поступавшей через него информации о СССР[340]340
  Kuromiya, Hiroaki, Mamoulia, Georges. Anti-Russian and Anti-Soviet Subversion: The Caucasian-Japanese Nexus, 1904–1945 // Europe-Asia Studies. Vol. 61. No. 8. October 2009. P. 1423–1424; Мадер Ю. Империализм: шпионаж в Европе вчера и сегодня / Сокр. пер. с нем. М.: Политиздат, 1984. С. 115.


[Закрыть].

Кроме того, берлинская резидентура установила контакт с руководством Организации украинских националистов (ОУН), после того как в 1934 г. её руководитель Евгений Коновалец поручил своему представителю Рико Ярому найти выход на японского военного атташе. Связавшись с помощью абвера с полковником Осима Хироси, Ярый стал официальным посредником между ОУН и военным атташе в украино-японских переговорах, целью которых являлось получение финансовой помощи от Японии в обмен на предоставление ею разведывательной информации о СССР. На первом этапе Осима контактировал с украинскими националистами через своего помощника майора Томотика Ёсихару, но в 1935 г. передал все связи майору Усуи Сигэки[341]341
  Посівнич М.Р. Деякі аспекти діяльності Організації Українських Націоналістів на Далекому Сході // Україньский визвольний рух. Збірник 5. Львів: Центр досліджень визвольного руху, Інститут українознавства им. І. Крип’якевича НАН України, 2005. С. 119.


[Закрыть].

Берлинская резидентура также пыталась установить контакт с бывшим главой прогерманского правительства Украины гетманом П.П. Скоропадским, осевшим после бегства из Украины в 1918 г. в немецкой столице. Будучи в Лондоне, Скоропадский позволил себе нелицеприятные отзывы в адрес Гитлера и Геринга, поэтому оказался во временной опале у нацистских властей. В этот период он установил отношения с военным атташе в Берлине полковником Бандзай Итиро, а после японской оккупации Маньчжурии командировал в Харбин своего представителя для работы с украинской диаспорой. Вскоре гетмана посетил находившийся с декабря 1934 г. в Европе капитан Такацуки Тамоцу, который от имени Генерального штаба Японии попросил его порекомендовать нескольких офицеров-украинцев, которые бы смогли организовать отряды из пленных красноармейцев в случае войны с Советским Союзом.

Последующие переговоры со Скоропадским вели резидент по СССР в Берлине подполковник Танака Синъити и помощник военного атташе в Германии капитан Исии Масаёси. Гетман пообещал им порядка 2000 волонтёров из Западной Европы и передал поимённые списки таковых для отправки в Маньчжурию в момент, который японские власти сочтут наиболее подходящим, однако дальнейшего развития эти контакты не получили. Тем не менее весной 1936 г. Такацуки повторно посетил Скоропадского и заявил ему, что работа японской разведки с украинцами на Дальнем Востоке будет продолжена[342]342
  Соцков Л.Ф. Неизвестный сепаратизм: на службе СД и абвера. М.: Рипол классик, 2003. С. 71–72.


[Закрыть].

Таким образом, к 1936 г. военная разведка Японии установила с помощью Германии и Польши в рамках подготовки к войне с Советским Союзом отношения практически со всеми эмигрантскими центрами в Европе и Турции. При этом развёрнутый в 1932–1935 гг. зарубежный разведаппарат Генерального штаба в СССР и приграничных с ним странах имел беспрецедентную для мирного времени численность в 25 сотрудников, равную численности действовавшей накануне Русско-японской войны сети резидентур в России, Китае и Корее. Тем не менее реализовать в полном объёме планы организации агентурно-диверсионного аппарата на случай войны с Советским Союзом японской разведке не удалось: докладывая 6 июля 1936 г. в Генштаб свои соображения относительно необходимой подготовки империи к боевым действиям против СССР, военный атташе в Москве подполковник Кавамата Такэто отмечал недостаточность проведённых мероприятий по линии диверсий и предлагал «срочно приступить к подготовке диверсионной работы как внутри Советского Союза, так и в третьих странах; не жалеть для этой работы людских ресурсов и денег».

Серьёзным изменениям после «маньчжурского инцидента» подверглась деятельность разведывательных органов Квантунской и Корейской армий: проведённые японским командованием реформы позволили значительно укрепить аппарат их агентурной разведки и заложить основы централизованной службы радиоперехвата и дешифровки советских линий связи.

Так, уже 5 октября 1931 г., спустя месяц после «маньчжурского инцидента», в штабе Квантунской армии появился самостоятельный 2-й отдел, наделённый функциями ведения агентурной разведки, пропаганды, военно-топографических и метеорологических исследований[343]343
  Архив НИИО МНО Японии. S9-6-35 (C01002994400). Л. 1527. Управление армии с 1932 г. находилось в Синьцзине (Чанчуне).


[Закрыть]. Хотя штаты отдела были незначительными – 5–6 сотрудников и 4 прикомандированных офицера, на него замыкалась харбинская миссия с тремя разведпунктами в Маньчжоули, Хэйхэ и Пограничной.

Зоны ответственности и задачи разведывательных органов в Северной Маньчжурии определялись «Планом разведывательной деятельности в период применения войск для восстановления общественного спокойствия», утверждённым 10 июня 1933 г. командующим Квантунской армией маршалом Муто Нобуёси. В соответствии с ним на армейские соединения (две пехотные дивизии, кавалерийскую группу, отдельный охранный отряд и смешанную бригаду) возлагался сбор информации об антияпонских организациях в Маньчжурии, в то время как военные миссии в Харбине, Пограничной, Хэйхэ, Хайларе и Маньчжоули должны были вести агентурную разведку в СССР, МНР и среди корейских повстанцев.

Зоной ответственности харбинской миссии являлся весь советский Дальний Восток, в особенности междуречье Сунгари и нижнего течения Уссури, хэйхэской – Амурская область, пограничненской – Приморье, хайларской и маньчжурской – Забайкалье и МНР. Другим миссиям армии – в Цзилине, Мукдене, Чифэне, Чэндэ и Долоннуре – предписывалось вести разведку в провинциях Хэйлунцзян, Цзилинь, Фэнтянь, Жэхэ, Чахар, причём на последние три возлагалась задача организации агентурной работы во Внешней Монголии[344]344
  Там же. S8-11-22 (C01002893800). Л. 0240–0244.


[Закрыть].

В 1932–1934 гг. Генштаб значительно расширил и укрепил сеть разведорганов армии на материке. В феврале 1932 г. на базе хэйхэской и хайларской резидентур были развёрнуты две полноценные военные миссии, в августе 1932 г. возобновила работу мукденская миссия, а в июле – августе 1934 г. на хабаровском и приморском направлениях были образованы миссии в Фугдине и Мишани, причём фугдинский разведорган отвечал за восточную часть Амурской области и север Приморского края, мишаньский совместно с миссией в Пограничной – за Приморье. В дополнение к ним осенью 1934 г. штаб Квантунской армии направил в приграничный город Дуннин под видом этнического корейца лейтенанта Цуцуми Масаката для сбора информации через нелегально пересекавших границу в Приморье контрабандистов и наблюдения за строительством советских фортификационных сооружений. Кроме того, в конце 1932 г. Генштаб развернул при харбинской миссии разведывательный орган под прикрытием импортно-экспортной фирмы «Муцуми» («Муцуми сёкай»), занимавшейся закупкой и перепродажей советских товаров, во главе с сотрудником русского отделения капитаном Сакаи Ёсио (1932–1937). Основной её штат составили белоэмигранты во главе с Е.Г. Сычёвым[345]345
  Нисихара, Юкио. Указ. соч. С. 95, 99; Итигундзин юкоку-но сёгай: рикугун тюдзё Дои Акио дэн = Вся жизнь – службе Родине: биографический очерк о генерал-лейтенанте Дои Акио. Токио: Хара сёбо, 1980. С. 75; Национальный архив Японии. Хэй 11 хому 02171100 (A08071300100). Л. 47; Архив НИИО МНО Японии. Мансю дзэм-пан-364 (C13010229300). Л. 1160, 1167.


[Закрыть].

Значительно укрепилась разведывательная организация армии на монгольском направлении. Приказом командующего Квантунской армией от 10 мая 1934 г. в составе чэндэской военной миссии были развёрнуты разведпункты в Западном Уджимчине и Абаге, которые, помимо ведения агентурной разведки во Внутренней Монголии, должны были собирать информацию об «организации Советским Союзом пограничной охраны восточной части МНР, политике СССР в отношении провинции Чахар», а на западноуджимчинский орган ещё возлагалась задача получения достоверных сведений о дислокации, вооружении, организации, боеспособности, транспортных возможностях частей Красной армии на востоке Внешней Монголии. Кроме того, на ведение разведки против МНР с сентября 1934 г. была ориентирована ЯВМ Китайской гарнизонной армии в Чжанцзякоу: ей надлежало собирать материалы об организации, вооружении, боеспособности и боевой подготовке частей Красной армии в МНР, а также обо всех политических акциях СССР в отношении Улан-Батора[346]346
  Там же. S9-7-36 (C01002998200); S9-1-5 (C01004011200).


[Закрыть].

Таблица 5

Динамика численности сотрудников ЯВМ Квантунской армии в 1931–1936 гг.[347]347
  Там же. Тюо-гундзи гёсэй сёкуинхё-33 (C13070937000); Тюогундзи гёсэй сёкуинхё-35 (C13070937500); Тюо-гундзи гёсэй сёкуин-хё-40 (C13070941200); Тюо-гундзи гёсэй сёкуинхё-41 (C13070946500); Тюо-гундзи гёсэй сёкуинхё-42 (C13070951900); (C13070954200); Тюогундзи гёсэй сёкуинхё-43 (C13070956100).


[Закрыть]

Развёртывание новых разведорганов армии, особенно в фазе активных боевых действий против китайских войск в Маньчжурии, было сопряжено с риском для жизни их персонала. Так, получив в феврале 1932 г. назначение начальником миссии в Хэйхэ, майор Ёкои Тадамити по прибытии в город был атакован отрядами генерала Ма Чжаншаня и вместе с японскими колонистами эвакуировался через Благовещенск и Хабаровск в Гродеково. Здесь японский разведчик встретил начальника миссии в Пограничной капитана Сакама Кунъити, также бежавшего от напавших на станцию китайских отрядов Ва Дэлиня, и в апреле они через Владивосток вернулись в Харбин[348]348
  Нисихара, Юкио. Указ. соч. С. 103–104.


[Закрыть]. За время вынужденного путешествия по Приморью оба разведчика собрали большой объём информации о советских войсках: Ёкои отслеживал численность и профессиональную подготовку краснофлотцев, прибывавших с Чёрного моря и Балтики, а Сакама изучал состав, дислокацию и численность сухопутных, авиационных, морских частей РККА и подразделений ОГПУ во Владивостоке, Хабаровске, Уссурийске, Раздольном, Барабаше, Шкотово, Посьете и Гродеково[349]349
  РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 13. Л. 19–20, 24–27. Хэйхэская ЯВМ возобновила свою работу только в начале 1933 г., когда войска Ма Чжаншаня покинули город.


[Закрыть].

Параллельно с усилением разведки Квантунской армии Генштаб провёл реорганизацию разведорганов Корейской армии: в марте 1932 г. лунцзинская миссия была переименована в ЯВМ района Цзяньдао, в июне, за два месяца до передачи Синьцзину миссии в Пограничной, на её базе началось развёртывание нового разведоргана в Хуньчуне, которое завершилось в июле следующего года[350]350
  Архив НИИО МНО Японии. S11-4-10 (C01004195900). Л. 1414; Нисихара, Юкио. Указ. соч. С. 84; Тайсо дзёхосэн сирё = Материалы разведывательной войны против СССР. Т. 3. Токио: Хигаси сюппан, 1999. С. 18.


[Закрыть]. Приказом начальника Генштаба от 26 июня 1933 г. зона ответственности разведки Корейской армии в Приморье устанавливалась южнее линии Шкотово – Раздольное – Ланцзятаньцзы (20 км севернее Тумэньцзы) – Ванпабинцзы (60 км северо-восточнее Тумэньцзы) – Мицзян. Для координации разведывательной деятельности с Квантунской армией в сентябре 1931 г. объединение командировало в Синьцзин офицера связи подполковника Канэко Тэйити[351]351
  Национальный архив Японии. Хэй 11 хому 02171100 (A08071300100). Л. 47.


[Закрыть].

Общее руководство всеми разведорганами в Северной Маньчжурии по-прежнему осуществляла харбинская миссия, задачи которой определяли совершенно секретные приказы командующего и начальника штаба Квантунской армии от 22 января 1932 г.: сбор информации для разработки планов боевых действий против СССР, изучение ситуации с обольшевичиванием Маньчжурии, содействие военно-административным органам в реализации маньчжуро-монгольской политики, для чего начальник миссии должен был расширять агентурную сеть в Советском Союзе и МНР, а также «изучать организации и отдельных лиц, пригодных для проведения диверсий против СССР в будущем»[352]352
  Архив НИИО МНО Японии. S7-1-1 (C01002762800). Л. 0942–0944.


[Закрыть].

Появление задач по диверсионной работе в перечне служебных обязанностей харбинской миссии определялось общей установкой Генштаба на подготовку разведывательных органов к вероятной войне с Советским Союзом, закреплённой в «Плане подрывных операций» от 6 октября 1932 г. Основные направления деятельности всех миссий по линии диверсий детализировала директива штаба Квантунской армии «Вопросы, на которые желательно обратить внимание при проведении подрывных акций против СССР» от 13 июня 1933 г.:

1. Собирать и анализировать сведения, которые могли бы стать поводом для объявления Японией войны Советскому Союзу. При этом разведывательным органам предписывалось разработать планы провокационных террористических актов для их использования в качестве предлога к нападению на СССР.

2. Определить сроки начала, содержание и способы проведения антисоветской пропаганды накануне войны с СССР.

3. Проанализировать возможные диверсионные операции советских спецорганов на территории Маньчжоу-Го и разработать детальные планы противодействия им.