Текст книги "Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945"

Наиболее ценные агенты и перебежчики, минуя «Хогоин», сразу же попадали в харбинскую миссию, а при необходимости доставлялись в Токио. Весной – летом 1938 г. на сторону Японии переметнулись два высокопоставленных военнослужащих Советской армии и органов госбезопасности, которые сообщили японской военной разведке ценную для неё информацию о военном потенциале и социально-экономическом положении СССР.

13 июня 1938 г. советско-маньчжурскую границу нелегально пересёк начальник УНКВД ДВК комиссар ГБ 3-го ранга Г.С. Люшков, испугавшийся ареста по обвинению в антисоветской деятельности. Прихватив оперативные средства для оплаты агентов, он сдался патрулю хуньчуньского гарнизонного отряда и был немедленно доставлен в местную военную миссию, откуда переправлен в штаб Корейской армии, где сотрудники армейской разведки совместно с коллегами из Квантунской армии 14–18 июня провели его первичный опрос. Затем перебежчик был доставлен в Токио, и к работе с ним подключился сотрудник советского отдела майор Котани Эцуо. На допросах Люшков дал развёрнутые показания о советском партийном и государственном аппарате, истинной подоплёке массовых репрессий, экономическом потенциале СССР. Характеризуя военные вопросы, Люшков подробно остановился на состоянии войск Дальневосточного фронта и Тихоокеанского флота, производственных мощностей оборонно-промышленного комплекса в Хабаровском, Приморском краях и Амурской области, описал структуру, кадры и направления деятельности НКВД СССР и территориальных органов госбезопасности на Дальнем Востоке. При этом бывший чекист был вынужден опираться на собственную память, что при огромном количестве выданной им информации неизбежно порождало ошибки и искажения. Так, хотя Люшков правильно сообщил дислокацию и действительное наименование управлений всех 6 стрелковых корпусов фронта, он завысил количество стрелковых дивизий – 17 вместо 14, не упомянул о нахождении в Приморье 31-й кавалерийской дивизии и 2 мехбригад. По этой причине сотрудники 5-го отдела Разведуправления скептически оценили его познания в вопросах советского военного строительства[503]503
  ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12451. Д. 232. Л. 152–158, 263–279; Coox, Alvin D. Intelligence Case Study: The Lesser of Two Hells: NKVD General G.S. Lyushkov's Defection to Japan, 1938–1945 // The Journal of Slavic Military Studies. L. Volume 11. № 3. September, 1998. P. 178. Польская и немецкая военные разведки также оценили показания Г.С. Люшкова о ДВФ как малоценные и недостоверные.


[Закрыть].

Однако ещё раньше – 29 мая 1938 г. – на сторону японцев перешёл начальник артиллерии 36-й мотострелковой дивизии майор Г.Ф. Фронт. Своё бегство он объяснил в штабе Квантунской армии также боязнью ареста по политическим и национальным мотивам, поскольку являлся этническим финном. Если Люшков дал показания о ДВФ, то Фронт раскрыл перед японцами состав войск Забайкальского ВО и дислоцированного в Монголии 57-го особого стрелкового корпуса. По его абсолютно достоверным сведениям, в ЗабВО имелись 2 стрелковые, 2 кавалерийские дивизии, 1 механизированный корпус и 5 авиационных бригад, на территории МНР – 57-й корпус в составе 36-й мотострелковой дивизии, 1 механизированной, 3 мотоброневых бригад, 2 кавалерийских полков и 1 авиационной бригады. Перебежчик подробно охарактеризовал состояние вооружения, казарменного фонда советских войск, проанализировал тактику их применения и участие советских военных советников в строительстве монгольской армии. Согласно показаниям Фронта, созданная по образцу Красной армии Монгольская народно-революционная армия (МНРА) состояла из 10 кавалерийских дивизий, сведённых в 3 корпуса общей численностью 15 000 человек[504]504
  РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 217. Л. 4—18; Хаяси, Сабуро. Указ. соч. С. 152–153.


[Закрыть].

Заботясь о повышении качества работы с перебежчиками и предотвращении проникновения советских агентов в аппарат военных миссий, в 1937 г. Квантунская армия создала Управление государственной безопасности Маньчжоу-Го (УГБМ) – центральный орган политического сыска марионеточного государства, который, в соответствии с утверждённым Положением, занимался охраной государственной границы, защитой государственной безопасности, политической цензурой, контрразведкой и разведкой против СССР с позиций приграничных провинций. Руководителем управления был назначен бывший начальник отдела токийского полицейского управления Сусукида Ёситомо, его заместителем – бывший начальник хэйхэской миссии полковник Сибуя Сабуро[505]505
  Полутов А.В. Управление государственной безопасности Маньчжоу-Го (1937–1945 гг.) // Вестник ДВО РАН. 2013. № 1. С. 169–172.


[Закрыть].

Всю свою деятельность управление должно было согласовывать со 2-м отделом и ЯВМ, поэтому в 1938–1944 гг. старшими советниками УГБМ являлись сотрудники харбинской миссии. Кроме того, в его центральном аппарате постоянно работал 1 выпускник разведшколы Накано в звании лейтенант, а к провинциальным управлениям были прикомандированы по 1 унтер-офицеру и 1 офицеру-выпускнику этой же школы[506]506
  Нисихара, Юкио. Указ. соч. С. 238; Архив НИИО МНО Японии. Мансю дзэмпан-364 (C13010230100). Л. 1254.


[Закрыть].

Поступавшая из управления в штаб армии информация касалась в первую очередь деятельности советских разведорганов и их попыток внедрения в аппарат военной разведки. Так, в июле 1940 г. УГБМ подготовило подробный доклад об УНКВД по Хабаровскому краю, составленный сдавшимся маньчжурским властям советским закордонным агентом Н.И. Василакосом-Ксидисом. В этом 560-страничном отчёте содержалось систематизированное описание структуры, форм и методов деятельности дальневосточных органов госбезопасности. Кроме того, управление осуществляло первичный опрос перебежчиков и их оценку на предмет дальнейшего использования в интересах ЯВМ[507]507
  Полутов А.В. Указ. статья. С. 173–176.


[Закрыть].

Существенным дополнением к информации агентуры и показаниям перебежчиков для армии оставалась во второй половине 30-х гг. деятельность дешифровальной службы, усиленной оперативными кадрами и новейшей аппаратурой радиоперехвата. В мае 1936 г. стажировавшиеся в Польше капитаны Фукаи Эйити и Сакураи Синта сумели раскрыть советский 4-значный общевойсковой командирский код «ОКК-5», опираясь на который в июле 1936 г. взломали 4-значный армейский код и пограничный код «ПК-1». Эти знания пригодились им во время пограничных конфликтов 1937–1938 гг.: в частности, когда 19 июня 1937 г. советские пограничники высадились на спорном участке советско-маньчжурской границы в районе о. Ганьчацзы (Сеннуха), японцы взломали 4-значный пограничный, 4-значный армейский и 3-значный авиационный шифры, благодаря чему им стало известно о локальном характере инцидента, не представлявшем угрозу развитию советско-японских отношений[508]508
  Kotani, Ken. Op. cit. P. 123–124; Арига, Цутао. Указ. соч. С. 146. В книге Арига Цутао код упомянут как «ООК-2».


[Закрыть].

14 июня 1937 г. приказом военного министра особое отделение 2-го отдела штаба Квантунской армии было увеличено в штатах. Поскольку в «План усиления разведывательных органов, действующих против СССР» от 1 сентября 1936 г. были внесены коррективы, отделение стало насчитывать 9 офицеров и 92 гражданских специалиста, занимавшихся в 4 РРП в Синьцзине, Суйфэньхэ, Хэйхэ и Маньчжоули перехватом и дешифровкой советской радиопереписки в Забайкалье, на Дальнем Востоке и в Монголии[509]509
  Архив НИИО МНО Японии. S13-7-57 (C01002733200). Л. 1469–1470. РРП во Внутренней Монголии, спланированный к формированию в соответствии с планом от 1 сентября 1936 г., образован не был.


[Закрыть].

Значительные изменения произошли и в организации специальной разведки Квантунской армии. В 1936 г. по инициативе начальника 2-го отдела полковника Кавабэ Торасиро началось формирование специального диверсионно-разведывательного отряда, предназначенного для уничтожения железнодорожного полотна, мостов и тоннелей Транссибирской магистрали в начальный период войны с Советским Союзом. Непосредственной организацией и комплектованием части занимались заместитель начальника 2-го отдела майор Яма-ока Мититакэ и сотрудник харбинской миссии майор Оноути Хироси.

Согласно японским источникам, ядро отряда формировалось летом 1937 г. Первоначально часть подчинялась УГБМ, однако с ноября того же года вошла в состав маньчжурской армии, и весь её личный состав, в основном казаки из Саньхэ, эмигрантская молодёжь и дезертиры-красноармейцы, был экипирован в маньчжурскую форму. Местом дислокации отряда стали бывшие царские казармы в окрестностях харбинской железнодорожной станции Сунгари-2. Часть возглавил подполковник армии Маньчжоу-Го Асано Сэцу, который в ноябре 1937 г. был восстановлен в кадрах императорской армии и в марте следующего года прикомандирован к миссии в Харбине.

Фактическое формирование отряда и его превращение в диверсионно-разведывательную часть началось только в марте 1938 г., когда на станцию Сунгари-2 прибыли 32 русских курсанта, назначенные после месячной подготовки командирами отделений. В середине апреля в отряд стали прибывать 200 военнослужащих-рядовых, пополнявших в зависимости от уровня подготовки стрелковую, сапёрную роты, роту связи и артиллерийскую батарею. Причиной задержки формирования отряда явилось вынужденное участие его командира подполковника Асано Сэцу в боевых действиях против китайских партизан в провинции Жэхэ с ноября 1937 по февраль 1938 г.[510]510
  Нихон рикукайгун сого дзитэн. С. 7.


[Закрыть]

Структурно отряд состоял из двух рот. В соответствии с директивами командования Квантунской армии, он готовился к ведению разведывательно-диверсионных операций против СССР в мирное и военное время, поэтому личный состав изучал приёмы нелегального перехода границы, способы ведения разведки, методы подрыва железнодорожного полотна и железнодорожных объектов, крушения поездов, уничтожения военных и промышленных объектов[511]511
  Нисихара, Юкио. Указ. соч. С. 179.


[Закрыть].

В 1939 г. в связи с призывом в отряд большой группы новобранцев из казачьих районов Саньхэ начался его переход на организационно-штатную структуру трёхэскадронного кавалерийского дивизиона, что существенно повышало мобильность части в условиях горно-лесистой местности Северной Маньчжурии. Однако окончательно превращение отряда в диверсионную часть произошло только в конце 1939 г. в результате пересмотра программ подготовки асановцев по итогам боевых действий на р. Халхин-Гол[512]512
  Смирнов С.В., Буяков А.М. Отряд Асано: русские эмигранты в вооружённых формированиях Маньчжоу-Го (1938–1945). М.: ООО «ТД Алгоритм», 2015. С. 49, 64–70, 79–80, 92.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что организация и подготовка отряда «Асано» полностью соответствовали задачам харбинской миссии в части диверсий, определённым ей приказами командующего и начальника штаба Квантунской армии от 28–31 августа 1937 г.: «Подрывная деятельность против СССР должна вестись на основе „Плана подрывных операций Квантунской армии“ и сводиться к проведению необходимых подготовительных мероприятий на особый период… В случае необходимости диверсионные акции должны осуществляться немедленно»[513]513
  Архив НИИО МНО Японии. S12-20-67 (C01003294500). Л. 0232, 0234.


[Закрыть]. Более того, формирование отряда «Асано» целиком укладывалось в принятую на тот момент концепцию «оборона на западе (севере) – наступление на востоке», согласно которой Квантунская армия должна была удерживать эластичную оборону против вторгшихся из Приамурья и Забайкалья советских войск, атакуя одновременно Приморье с последующим переносом центра тяжести наступательных операций на север и запад[514]514
  Нисихара, Юкио. Указ. соч. С. 172.


[Закрыть].

Параллельные мероприятия по оптимизации и усилению разведывательной деятельности проходили во второй половине 30-х гг. в Корейской армии. Зона ответственности её разведывательных органов охватывала юг Приморского края и простиралась от Владивостока и Посьета до Уссурийска.

В отличие от Квантунской армии, значительно укрепившей после «маньчжурского инцидента» свою разведслужбу, командование Корейского объединения не стало развёртывать в штабном управлении самостоятельный разведывательный отдел, а сохранило штатную должность начальника агентурной разведки армии, которому подчинялись три прикомандированных офицера и один военный переводчик, занятые главным образом пропагандистскими акциями[515]515
  Архив НИИО МНО Японии. S8-4-8 (C01003996900); S11-4-10 (C01004195000). Л. 1303; S12-11-21 (C01004384100). Л. 1942–1943.


[Закрыть].

Агентурная деятельность Корейской армии против СССР характеризовалась концентрацией усилий сразу нескольких разведорганов в одних и тех же районах Южно-Уссурийского края: свою агентуру там имели хуньчуньская миссия, хуньчуньский гарнизонный отряд, погранотряды 19-й пехотной дивизии в Нанаме и Тумэньцзы, отделения военной жандармерии в Хуньчуне, Сэйсине и Нанаме. При этом качество получаемой информации было достаточно низким, поскольку агентами были, как правило, проживавшие в Новокиевском, Раздольном, Славянке, Посьете и Барабаше малограмотные корейцы, которые фиксировали численность и вооружение гарнизонов, но не имели доступа к документальным данным, а сведения о действительном наименовании, передислокации и реорганизации частей Приморской группы войск армия узнавала из газетных публикаций, опросов мигрантов, перебежчиков, арестованных советских разведчиков или же из сообщений РУ ГШ и владивостокского консульства.

Порой доля заимствования данных из бюллетеней ГШ доходила до 90 %: так, к февралю 1938 г. армейская разведка установила дислокацию на юге Приморья в районе Раздольное – Владивосток – Барабаш 4 стрелковых дивизий, что соответствовало действительности, однако номера трёх из них – 32, 39 и 92-й – узнала из сводок РУ ГШ, информацию о 40-й стрелковой дивизии в Посьете получила из случайно подслушанного телефонного разговора незаконно перешедшего советско-маньчжурскую границу в июне 1936 г. инженера Немировича, а наличие ещё одной стрелковой дивизии восточнее Шкотово предположила путём сопоставления сообщений агентов о численности гарнизонов в Екатериновке, Промысловке, Сучане и Владимировке[516]516
  Там же. S13-16-23 (C01004556600). Л. 0854–0934. На самом деле восточнее Шкотово в 1934 г. на базе Приморского укреплённого района ОКДВА были развёрнуты Сучанский и Шкотовский УР ТОФ в составе 3 стрелковых полков и 2 отдельных пулемётных батальонов с артиллерийскими частями усиления, что фактически соответствовало одной стрелковой дивизии.


[Закрыть].

Помимо использования постоянно действующего агентурного аппарата разведорганы армии систематически отправляли на территорию СССР маршрутную агентуру с задачами поддержания связи и сбора информации. Так, в июле 1937 г. хуньчуньскому отделению военной жандармерии стало известно о прибытии в отпуск в Славянку некоего красноармейца – корейца по национальности, который проходил службу на о. Русском. Начальник отделения срочно забросил туда своего агента, связавшегося с этим корейцем и получившего от него информацию о составе войск гарнизона. Таким же способом – путём систематической переброски агентов через границу – хуньчуньская миссия поддерживала связь со своим резидентом в Новокиевском, освещавшим боевую подготовку частей Приморской группы войск в Южно-Уссурийском крае[517]517
  Там же. Л. 0872; S12-12-22 (C01004393800).


[Закрыть].

При этом командование Корейской армии ревностно относилось к своей монополии на организацию и руководство всей агентурной разведкой в Южном Приморье, старательно избегая появления на подконтрольной ему территории других разведорганов. Так, 24 сентября 1936 г. командир 2-й авиагруппы, подчинявшейся Токио, обратился к начальнику штаба армии с просьбой дать разрешение на организацию в Хуньчуне специализированной ЯВМ для сбора сведений о численности, дислокации, вооружении, боевой подготовке, состоянии аэродромной сети и ремонтной базы ВВС РККА в Приморье. Обосновывая своё предложение, командир группы приводил неоспоримый аргумент – при постоянном усилении советской авиационной группировки в приграничных районах с Маньчжурией хуньчуньская миссия в составе одного капитана пехоты использовала для получения информации о ВВС РККА некомпетентную в этом вопросе маньчжурскую и корейскую агентуру, поэтому предлагал развернуть в Хуньчуне особую ЯВМ, укомплектованную одним майором или капитаном авиации, одним старшим унтер-офицером военной жандармерии и двумя секретарями, обеспечив её необходимыми техническими средствами разведки. Однако начальник штаба объединения, докладывая 15 октября 1936 г. в Военное министерство о нецелесообразности развёртывания нового разведоргана, ссылался на «аналогичное по смыслу мнение Квантунской армии», возможное «дублирование и переплетение» функций с хуньчуньской миссией и настоятельно рекомендовал ограничиться прикреплением к её аппарату одного авиационного специалиста[518]518
  Там же. S11-1-7 (C01004139500).


[Закрыть].

Оценивая результативность разведывательной деятельности против СССР, начальник штаба Корейской армии генерал-майор Куно Сэйити отмечал 17 февраля 1938 г. на совещании офицеров разведки объединения: «В текущем году, благодаря усердной работе всех сотрудников, разведкой и контрразведкой армии были достигнуты выдающиеся результаты… Тем не менее все собравшиеся понимают, что проведение разведывательной работы из-за всё более усиливающегося оперативного противодействия СССР из года в год становится затруднительным. В довершение ко всему, из-за насильственной депортации в конце прошлого года проживавших в Приморье корейцев созданная нами там база агентурной разведки практически полностью разгромлена»[519]519
  Там же. S13-16-23 (C01004556600). Л. 0834.


[Закрыть].

Речь в данном выступлении шла о постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1428-326 сс от 21 августа 1937 г. «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», в соответствии с которым к 1 января 1938 г. из Приморья и Приамурья в Среднюю Азию было выселено около 172 000 советских корейцев в целях «пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край»[520]520
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 21. Л. 157–158.


[Закрыть]. Для восстановления утраченных агентурных позиций Куно предлагал использовать перевербованных советских агентов, контрабандистов, путешественников, нелегальных переправщиков через границу, задержанных в северокорейских портах членов команд советских судов и, в исключительных случаях, дезертиров-красноармейцев[521]521
  Архив НИИО МНО Японии. S13-16-23 (C01004556600). Л. 0835.


[Закрыть].

Корейская армия имела значительный опыт использования двойников. Так, в марте 1932 г. сотрудник харбинской миссии Сакадзава завербовал и передал на связь резиденту в Хуньчуне Ким Якчену корейца Пак Чимога. По заданию Кима в 1933 г. Пак перешёл на территорию СССР с целью внедрения в советские разведорганы, в 1934 г. был завербован сотрудниками ИНО УНКВД по Дальневосточному краю Н.П. Шиловым и П.П. Моровым и вместе с другими агентами, Ким Янченом и Ли Дябаном, использовался в агентурной разработке «Квантунцы» по освещению Квантунской армии. Как выяснилось позже, корейцы также оказались двойными агентами и поддерживали связь с советской разведкой по заданию харбинской миссии. В 1934 г. Пак связь с ИНО прекратил и, являясь агентом хуньчуньской миссии, в 1936–1937 гг. неоднократно перебрасывался на советскую территорию с разведывательными заданиями[522]522
  Полутов А.В. По обе стороны границы: контрразведка флота против японской разведки // Честь и верность. 70 лет военной контрразведке Тихоокеанского флота. Владивосток: Русский остров, 2002. С. 178–179.


[Закрыть].

Дополнительной мерой по восстановлению утраченных источников информации о СССР должно было стать укрепление армейской службы радиоперехвата. В своём выступлении Куно подчеркнул, что разведка средствами связи велась в армии от случая к случаю, не хватало аппаратуры и подготовленного персонала, а все перехваченные телеграммы, если они не отправлялись в Токио, оставались нерасшифрованными, поэтому предложил в кратчайшие сроки образовать РРП в Хуньчуне, что должно было привести к «эпохальным изменениям в организации нашей технической разведки»[523]523
  Архив НИИО МНО Японии. S13-16-23 (C01004556600). Л. 0837–0838.


[Закрыть].

Кроме того, начальник штаба озвучил установку на развёртывание сети приграничных наблюдательных пунктов, оснащённых 116-кратными биноклями. Проработка этого вопроса началась ещё в январе 1938 г., когда командующий армией генерал-лейтенант Коисо Куниаки предложил Военному министерству разместить в уездах Хуньчунь и Цзяньдао три наблюдательных пункта для просмотра советской территории до Барабаша, Посьета и Владивостока включительно, мотивируя свою просьбу тем обстоятельством, что «агентурная разведка против Советского Союза стала наитруднейшим делом в силу специфики СССР и ужесточения охраны границы с Маньчжоу-Го, вследствие чего резко сократилось количество перебежчиков и появились трудности с заброской агентов, вызванные депортацией проживавших в Приморье корейцев»[524]524
  Там же. S13-14-21 (C01004533300). Л. 0207–0210.


[Закрыть].

По итогам принятых мер 9 мая 1938 г. Коисо утвердил «Пересмотренные правила разведывательной деятельности», согласно которым агентурная разведка против СССР на суше целиком возлагалась на ЯВМ в Хуньчуне, а командование дислоцированных там же гарнизона и погранотряда должно было заниматься визуальной разведкой и фотосъёмкой советской территории. При необходимости командир хуньчуньского гарнизона мог самостоятельно забрасывать агентуру южнее р. Амба, обязательно согласовывая свои действия с начальником миссии. Приказ также регламентировал оперативное взаимодействие между хуньчуньской миссией, гарнизонным отрядом и отделением военной жандармерии в вопросах обмена контрразведывательной информацией и порядок использования для ведения агентурной разведки против СССР по морскому каналу специально подготовленных членов японских пассажирских судов на рейде Манпхо[525]525
  Там же. S13-5-6 (C01007682800). Л. 1034–1037. С 1935 г. вся разведка в СССР по морскому каналу в Корее сосредоточилась в руках резидента МГШ в Сэйсине капитана 1-го ранга Минодзума Дзюндзи.


[Закрыть].

Нововведением в работе оперативного звена во второй половине 30-х гг. стало восстановление разведорганов на Южном Сахалине: в связи с усилением советской группировки на севере острова и в Нижнем Приамурье 12 мая 1937 г. Военное министерство утвердило план совместной разведывательной деятельности против СССР дислоцированной на Хоккайдо 7-й пехотной дивизии и отделения военной жандармерии в Асахикава. Им, в частности, предписывалось собирать информацию через агентов на территории Южного Сахалина и специально заброшенных на север острова разведчиков пехотной дивизии, перебежчиков, нарушителей госграницы, жертв кораблекрушения, мигрантов из СССР, туристов и членов команд японских судов[526]526
  Там же. S12-12-22 (C01004391000).


[Закрыть].

8 октября 1937 г. военный министр подписал приказ об образовании в Тоёхара (Южно-Сахалинске) разведпункта 7-й пехотной дивизии для ведения агентурной разведки на севере Сахалина, в Приморье и на Камчатке. Хотя пункт подчинялся начальнику штаба соединения, в вопросах разведки он замыкался непосредственно на начальника Генерального штаба. Пункт имел незначительный штат – начальник органа майор Ота Гундзо, два переводчика, один наёмный сотрудник, и, по мнению командира дивизии, «был не только чрезвычайно слаб, но и не получал практической помощи от центрального командования», поэтому 7 июня 1939 г. в полном составе перешёл в подчинение развёрнутой на юге острова отдельной смешанной бригады «Карафуто», продолжая совместно с командованием крепости Цугару решать задачи по сбору данных на Северном Сахалине, в Нижнем Приамурье и Северном Приморье[527]527
  Там же. S12-1-11 (C01007508200); (C01004603500); (C01004570800). Л. 1840; (C01004432700). Л. 1107.


[Закрыть].

Деятельность органов военной разведки против СССР во второй половине 30-х гг. была направлена в первую очередь на получение достоверной информации о позиции Москвы в японо-китайской войне, строительстве и модернизации Красной армии, особенно на Дальнем Востоке и в Забайкалье, развернувшейся с 1936 г. чистке государственного и партийного аппарата, состоянии НИОКР в области вооружения, военной и специальной техники. В последнем случае Генштаб пошёл на беспрецедентный шаг, поставив в мае 1937 г. перед военным министром вопрос о переориентации всех военно-технических резидентов в Европе со сбора данных о состоянии науки и техники в стране пребывания на получение сведений о советской военной промышленности[528]528
  Там же. S14-1-5 (C01004562000).


[Закрыть].

Поступавшая в Генштаб информация обрабатывалась, анализировалась и направлялась соответствующим органам в виде специальных обзоров. Кроме того, с января 1936 г. ГШ стал проводить расширенные тематические совещания с представителями Военного министерства и МИД, посвящённые оценке советского военного потенциала. До мая 1937 г. состоялось 11 таких совещаний, на которых обсуждались уровень боевой подготовки Красной армии, её военная доктрина, деятельность советской разведки в Северной Маньчжурии, состояние ВВС и частей химических войск, активность ОКДВА и ЗабВО в приграничных районах, их мобилизационное развёртывание в военное время[529]529
  Там же. S11-5-11 (C01004219900); (C01004220200); (C01004220500); (C01004220800); (C01004221200); (C01004221600); (C01004221700); S12-12-22 (C01004387600); (C01004389900); (C01004390800).


[Закрыть].

Содержание справочных материалов РУ ГШ свидетельствовало о нараставшем расхождении японских оценок Красной армии с реальной картиной. Если по количеству соединений разведка до 1940 г. имела относительно точные сведения, то в оценке самолётного парка она ошибалась примерно в 1,5, а танкового – в 2,8 раза, что говорило об отсутствии у неё надёжных источников информации в центральных органах военного управления Красной армии и недостоверности данных иностранных партнёров.

Таблица 9

Оценка органами военной разведки Японии Вооружённых сил СССР в 1936–1940 гг. (в скобках – реальное положение)[530]530
  В «Численности личного состава» показаны СВ и ВВС. Кроме того, РУ ГШ оценивало переменный состав территориальных частей в 1936–1937 гг. в 300 000 человек, в 1938 г. – в 330 000 человек, которые не отражены в таблице. Японцами учтена только боевая авиация, без учебных, транспортных самолётов и самолётов связи, аналогичным образом отражены реальные данные по ВВС РККА (Там же. Тюо-гундзи гёсэй сонота-524 (C15120396600). Л. 1962; Национальный архив Японии. Хэй 11 хому 02128100 (A08071291500). Л. 115–118; Тэйкоку оёби рэккоку-но рикугун. Сёва 13 нэмпан. Рикугунсё = Сухопутные войска империи и ведущих стран мира. Издание 1938 г. Военное министерство Японии. Токио: Найкаку инсацукёку, 1938. С. 103–104; Тэйкоку оёби рэккоку-но рикугун. Сёва 14 нэмпан. Рикугунсё = Сухопутные войска империи и ведущих стран мира. Издание 1939 г. Военное министерство Японии. Токио: Найкаку инсацукёку, 1939. С. 124, 129–130; Тэйкоку оёби рэккоку-но рикугун. Сёва 15 нэмпан. Рикугунсё = Сухопутные войска империи и ведущих стран мира. Издание 1940 г. Военное министерство Японии. Токио: Найкаку инсацукёку, 1940. С. 148–151, 256; ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12451. Д. 211. Л. 462; РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1666. Л. 53; Ф. 29. Оп. 46. Д. 272. Л. 19–20; Д. 340. Л. 10; Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 267–275, 470–523).


[Закрыть]

Аналогичная картина наблюдалась и в оценках потенциала ДВФ и ЗабВО.

Таблица 10

Оценка органами военной разведки Японии ДВФ и ЗабВО в 1936–1940 гг. (в скобках – реальное положение)[531]531
  Японцами учтена только боевая авиация, без учебных, транспортных самолётов и самолётов связи, аналогичным образом отражены реальные данные по ВВС РККА (Архив НИИО МНО Японии. Мансю дзэмпан-1 (C13010000900). Л. 0090, 0099; S15-80-175 (C04122300500). Л. 2024–2026; Мансю-номонхан-210 (C13010593800). Л. 0709; Japanese Special Studies on Manchuria. Volume XIII: Study of Strategical and Tactical Peculiarities of Far Eastern Russia and Soviet Far East Forces. Tokyo: Military History Section Headquarters, Army Forces Far East, 1955. P. 46–47; Хаяси, Сабуро. Указ. соч. С. 95–96, 206–207; Тэйкоку оёби рэккоку-но рикугун. Сёва 14 нэмпан. С. 124; Тэйкоку оёби рэккокуно рикугун. Сёва 15 нэмпан. С. 151; ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12451. Д. 211. Л. 462).


[Закрыть]

Тем не менее даже имевшаяся у японской военной разведки информация свидетельствовала о неуклонном росте советских Вооружённых сил за годы второй пятилетки (1933–1936): по стрелковым и кавалерийским дивизиям – с 88 до 115 (из которых 80 % были кадровыми), по боевым самолётам – с 2200 до 5000, по танкам – с 1500 до 5000, что дало повод Военному министерству Японии в январе 1937 г. назвать Красную армию сильнейшей в мире[532]532
  Тэйкоку оёби рэккоку-но рикугун. Сёва 12 нэмпан. Рикугунсё = Сухопутные войска империи и ведущих стран мира. Издание 1937 г. Военное министерство Японии. Токио: Найкаку инсацукёку, 1937. С. 92–98.


[Закрыть]. К концу 1937 г. японский Генштаб пришёл к выводу, что в случае начала войны Советский Союз на первом этапе развёртывания армии сможет выставить 140 стрелковых и 35 кавалерийских дивизий общей численностью 3 750 000 человек, а с учётом резервов I и II очереди – 9 850 000 человек и 6 000 000 голов конского состава[533]533
  Kuromiya, Hiroaki, PepłonUski, Andrzej. Op. cit. S. 99—102.


[Закрыть].

Скачкообразный рост Красной армии не позволил командованию сухопутных войск Японии выполнить поставленную правительством 7 августа 1936 г. в «Основных принципах национальной политики» задачу наращивания войск в Маньчжурии до паритетного уровня. Хотя в 1937–1938 гг. количество пехотных дивизий Квантунской и Корейской армий увеличилось с 5 до 9 и в Гунчжулинь была образована танковая группа (бригада), в абсолютных цифрах рост был незначительным: личного состава – с 224 600 до 255 400 человек, авиации – с 230 до 340 боевых самолётов, танков – со 150 до 170[534]534
  Дайтоа сэнсо кокан сэнси. Дай 27. С. 194–195. Исаев С.И. Мероприятия КПСС по укреплению дальневосточных рубежей в 1931–1941 гг. // Военно-исторический журнал. 1981. № 9. С. 65.


[Закрыть].

Мнение Генерального штаба по поводу усиления Красной армии выразил в июле 1937 г. на заседании Японской дипломатической ассоциации сотрудник советского отдела РУ ГШ капитан Котани Эцуо, тремя месяцами ранее вернувшийся из Москвы с должности помощника военного атташе и отмечавший, что резкий рост Красной армии был спровоцирован приходом к власти нацистов и объявлением А. Гитлером 13 марта 1935 г. ремилитаризации Германии. В ответ Советский Союз принял доктрину одновременного ведения боевых действий на западе и востоке, рассматривая Японию в качестве союзника Третьего рейха и потенциальной военной угрозы. Ввиду низкой пропускной способности Транссибирской железной дороги советскому руководству приходилось держать огромные группировки войск на Европейском и Дальневосточном театрах, в связи с чем численность РККА в 1935–1936 гг. возросла с 960 000 до 1 300 000 человек и к началу 1939 г. должна была увеличиться до 1 800 000 человек, 100 стрелковых и 37 кавалерийских дивизий, из которых 25–30 % планировалось иметь на востоке. Котани обращал особое внимание императорских чиновников на отставание Японии от СССР в развитии авиации. По сведениям Генштаба, Советский Союз располагал 60 авиационными бригадами и 6000 боевыми самолётами, количественно и качественно превосходившими императорские ВВС. При этом на вооружение Красной армии поступали современные бомбардировщики СБ, истребители И-15 и И-16, обкатка которых происходила в условиях реального соприкосновения с немецкой и итальянской авиацией в небе Испании. Кроме того, разработкой перспективной авиационной техники в СССР занимался Центральный аэрогидродинамический институт, представлявший собой комплекс конструкторских бюро и авиационных заводов, имевший большой штат сотрудников и неограниченные финансовые ресурсы, в то время как в Японии вопросами самолётостроения занималась сеть разрозненных научно-исследовательских учреждений армии, флота и коммерческих организаций[535]535
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 188. Л. 105–146; Архив МИД Японии. A.3.3.0.2.1.2.002 (B02030915600). Л. 0043–0048.


[Закрыть].

Следует отметить, что изучение советской военной техники являлось приоритетным направлением в деятельности японской разведки. Вся поступавшая по этой тематике в Генштаб информация передавалась в Военно-техническое управление, где на её основе готовились справочные материалы и предложения по перспективным разработкам для японской промышленности. Так, в феврале 1937 г. управление выпустило «Справочник бронетанковой техники ведущих стран мира», содержавший подробные тактико-технические характеристики советских бронеавтомобилей, плавающих танков и основных боевых танков МС, БТ, Т-26, Т-27, а также танков, обозначенных в справочнике как «Т-30», «Т-32» («Т-35»). Отдельные образцы советского вооружения были захвачены во время боёв на Хасане и Халхин-Голе, однако большая часть технических новинок РККА попадала в Токио по каналам военной разведки. Например, благодаря активной работе испанской резидентуры, официально аккредитованной в ноябре 1936 г. при франкистском правительстве сначала как аппарат военного наблюдателя, а с марта 1938 г. – как военный атташат при японской дипломатической миссии, в Японию регулярно переправлялись новейшие образцы советской военной техники, захваченные мятежниками и итальянцами в боях с республиканцами. Только в октябре 1938 г. военный атташе подполковник Мория Сэйдзи подготовил к отправке 45-мм противотанковую пушку образца 1937 г., пистолет-пулемёт Дегтярёва, 20-мм авиационную пушку ШВАК и снаряды к ней, 7,62-мм авиационный пулемёт ШКАС, элементы конструкции танка Т-26 (паровой цилиндр и поршень двигателя, гусеничные траки, бронеплиты на артиллерийскую башню)[536]536
  Архив НИИО МНО Японии. S12-7-17 (C01004345200); S13-15-22 (C01004553100).


[Закрыть]. В связи с большим объёмом работ по осмотру и отправке советского вооружения, в июне 1938 г. испанская резидентура была усилена военным стажёром в Польше майором Сато Хироо[537]537
  Там же. S13-4-11 (C01004434900). Л. 0275.


[Закрыть].

Не менее значимой являлась информация разведорганов армии о начавшейся чистке советского и партийного аппарата. Источниками сведений выступали военные атташе и военные резиденты в СССР и приграничных с ним странах, ЯВМ, дипмиссии, приграничные полицейские органы, многочисленные перебежчики и эмигранты, потоком хлынувшие через маньчжурскую границу во второй половине 30-х гг. Наибольший интерес для Токио представляло дело о так называемом «военно-фашистском заговоре в Красной армии»: 12 декабря 1937 г. ВАТ в Латвии майор Онодэра Макото доложил агентурные данные о репрессиях высшего комсостава Красной армии из числа латышей – командующего ВВС Я.И. Алксниса, начальника Автобронетанкового управления Г.Г. Бокиса, бывших военных атташе в Китае и Японии Э.Д. Лепина и И.А. Ринка. Анализируя ход репрессий, близкая к армейским кругам Японская дипломатическая ассоциация констатировала в апреле 1938 г., что целью крупномасштабных чисток высшего и среднего комсостава, существенно ослаблявших Советскую армию, являлось установление неограниченной власти И.В. Сталина над Вооружёнными силами и их подготовка к военному столкновению с Японией[538]538
  Там же. S12-12-22 (C01004397400); Полутов А.В. Оценка японскими спецслужбами политических репрессий в СССР 1937–1938 гг. // Советский Дальний Восток в сталинскую и постсталинскую эпохи: Сборник научных статей. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 2014. С. 88.


[Закрыть].

Эти оценки опирались на подготовленный 23 ноября 1937 г. РУ ГШ доклад «Анализ обстановки в случае длительного сопротивления Китая», в котором военная разведка констатировала отсутствие у СССР планов открытого вооружённого нападения на Японию, однако отмечала наличие у советского правительства, несмотря на репрессии, значительных ресурсов, усиление подрывных операций в Маньчжурии, сколачивание им антияпонского блока с Великобританией, Францией и Америкой, что вкупе с поддержкой Китая должно было истощить военные и экономические ресурсы империи и могло побудить Москву к применению военной силы против Токио. Поэтому аналитики ГШ предлагали руководству Японии взять курс на избегание обострения отношений с Советским Союзом, но занять непреклонную позицию по спорным вопросам и в то же время резко усилить Квантунскую армию и ВВС[539]539
  Архив МИД Японии. A.1.1.0.30.018 (B02030548200). Л. 0063–0064, 0072.


[Закрыть].

Политика избегания полномасштабной войны с Советским Союзом при демонстрации неуступчивости по ключевым двусторонним проблемам была взята за основу высшим руководством Японии и в полной мере реализована в ходе приграничных конфликтов конца 30-х гг. Первым испытанием для неё стали события на Хасане 29 июля – 11 августа 1938 г., причиной которых являлась нечёткая демаркация границы в этом районе, позволявшая каждой стране считать спорные территории своими. При этом фактическая ответственность за начало боевых действий легла на командование Корейской армии, которое проигнорировало директивы правительства о локализации конфликта военными средствами только после исчерпания дипломатических мер.