Текст книги "Дурацкий кораблик"

Глава 27

Бухтел я на Фреда и корчил из себя начальника только для порядку и потому что так положено, а сами, все трое, в душе радостно потирали лапы и ладошки. Милой Ямайке не сделана ещѐ и половина замышляемых гадостей, самим хоть разорвись, прям в море сходить некогда. И не блажь это, прямая наша обязанность. Командовать SC значит именно командовать в бою, а не на должности валяться. Вот Фред пускай умничает под моим нечутким руководством, если что к Сычу или Чернышу обращается, а то и к Командору, он же в клане теперь. А мы с Плюшем займѐмся главным в не наших жизнях – стажировкой в борьбе за свободу и законность.

Вот так сразу и вместе. Европейские тираны варварски притесняют и ограничивают торговлю колоний, законно там торговать вообще нельзя. Англия, бастион Европейской демократии, за свободу торговли борется и варварски попирает законность, почти монополизировав контрабанду, даже оружия. Даже пиратам – какой ужас и цинизм! Почти, потому что ещѐ французы буканьеров поддерживают, но они чисто из нелюбви к испанцам, Португалия в основном грабит Африку, а Голландия фактически выбита британцами из Нового Света, еѐ оборотом можно и пренебречь. И все вместе, то есть по отдельности, конечно, пиратствуют во всю мазуту.

Одни мы всех любим без предпочтений и в порядке поступления.

SC работает только на кораблях клана, их пока немного, но и на них ребят никогда не хватит, вот и поступают к нам ватаги, ведь без боевой стажировки и экзаменов в SC их обучение в глазах нашего общества ничего не стоит. Многие ватаги охотно проходят повторную стажировку, ребята таят скромную надежду стать штурмовиками, плохо представляя себе, о чѐм мечтают. Но наверняка знают, что пацанов мы отбираем лично, предложение единственное, и добровольцев не берѐм. SC ж элита, смертники, своей воли у нас и быть не может, потому что добровольный смертник – просто самоубийца, а нам доверено главное и единственное достояние клана, и предназначение наше – спасать жизни пацанов в любых обстоятельствах, всю нашу жизнь и не только ценой наших жизней.

Но поэтому быть в SC круто только для бойцов SC, для пацанов же просто круче SC и придумать ничего нельзя. Для начала им этого достаточно. Начала чего? А самого интересного – бороться со штормами, выслеживать и гнать добычу, прыгать с катапульт или карабкаться на борта, свалиться в упоительное бесшабашное рубилово, терпеть боль в ласковых руках братцев, когда они выковыривают вражеские пули и штопают тебе шкурку… пока не наскучит. Пока не спросишь себя – зачем? Ради золота? В SC бедных, то есть неуспешных, не берут. Я лично вспоминаю маму. Когда я был ещѐ жив и совсем юн, мне очень нравилось кататься на санках с большущей горы. Мама каталась со мной десять, пятнадцать, двадцать раз подряд, и я даже не сомневался, что ей тоже очень-приочень весело. Мне и в голову не приходил простой вопрос – зачем ей это? А мальчишки нам братцы, они нас даже называют просто старший брат-храбрец, смертник. Маму им нам собой не заменить, но поучиться у мам можно многому. Они, например, очень хорошо знают, чего вот прям сейчас хочется детям, и, как никто, умеют донести, почему этого делать пока не нужно.

Вот как представляется счастье и свобода неразвитому человеку?

Просто удовлетворять желания по мере их возникновения – делать, что хочется и плевать на всѐ. Не плевать где попало, не делать в штаны, не есть грязными руками с ножа всякую гадость – первые шаги в воспитании ребята проходят в учебке. Второй шаг, сделав который, большинство считает себя взрослыми – умение наслаждаться, пусть даже абстрактной и умозрительной, возможностью утоления страстей. Ещѐ и с этакой типа мудрой грустью – от них, мол, не убежишь. А бегать не надо, мы учим ребят управлять желаниями, объясняем, что стоят они ровно столько, сколько стоит то, чего им хочется. И никто не талдычит, что нужно немного потерпеть, зато потом ка-а-ак оторвѐмся! Так человек и терпит всю жизнь в плену своих страстишек. Себе он кажется путником, идущим в гору, а со стороны – белка в колесе.

Пацанам очень важно, как они выглядят, кем кажутся. Вот ещѐ пафосная глупость – лучше быть, чем казаться. Типа, пусть меня считают лузером, я-то знаю, что на самом деле это не так… мне так кажется, блин! А развитый человек не зря считается развитым лишь разносторонне, и с какой стороны он должен казаться хуже, чем быть? Кроме многогранности, человек ещѐ и многослоен, ведь что говорят покойнику? В нашей памяти ты будешь жить… ну, прям как мы, попаданцы, уже живѐм лишь в памяти, и для нас это ни разу не метафора. Что может жить в памяти? Образ, отражение, то самое казаться, реальность, данная нам в ощущениях. А они у пацанов сильно зависят, от того, кем и как они кажутся коллективу.

У нас, например, считается последним паскудством глумиться и куражиться над пленными. И не потому вовсе, что это некрасиво или негуманно, парням вообще никого не жаль. Унижая поверженного врага, ты унижаешь себя, обнуляя цену всех своих усилий для достижения победы. Вот уважение могут оказать, правда в индейских и пиратских традициях, что не все понимают как честь, трудно бывает догадаться, что это на самом деле почести были – тут лучше вовсе не быть, чем так оказаться, блин. Ну, действительно, порой прям удивляешься – что ты забыл в Карибском море, недотыкомка?! Обидно даже, мы же к ним со всей серьѐзностью!

Простой грабѐж для мальчишек уже невкусно – перчику с изюмом подавай. Сказывается наше тлетворное влияние, принцип прошлой жизни такой: не на… э… обуѐшь – не проживѐшь, а нынче и вовсе не выживешь. Первое необходимое условие выживания – трезвая оценка ситуации и своих возможностей. Если без вранья – мы все покойники, Сыч прав, у подростков и стариков реальных шансов ноль. Остались только нереальные, и главный из них – сам факт нашего попаданства. Ну, раз кроме мистики ничего не остаѐтся, будем уповать, что Он заслал нас, обречѐнных, сюда к обречѐнным мальчишкам не просто так и не забавы ради. Пацанята в целом с нами согласны и иллюзий не питают – без рефлексий и запросто стреляем в безоружных, бьѐм в спины, в упор, исподтишка и внезапно. К этому и стремимся – ребята постоянно выявляют, ищут, выдумывают и воплощают для себя разные преференции и поблажки. С таким умным видом, серьѐзно и системно изобретают врагам разные бяки и подлянки. Так уж у них изначально сознание заточено, мы только упорядочили и направили.

Любой ребѐнок – зверѐныш, и поведение его определяет инстинкт самосохранения. Он беззащитный трогательный няшка, пока программа считает такую стратегию эффективной, но как только загораются красные лампочки… животный мир знает только два способа избежать опасности – бегство либо ликвидация угрозы. Большинство наших пацанов никакие не закоренелые убийцы, и ни в чѐм они не виноваты, хоть и не понимают этого. Зато их хорошо понимают деды, им ребячьи жизни дороги как память о собственной юности, ну и инстинкт опѐки тоже. Соединяем нужный тип мышления, здоровые инстинкты и память, то есть развиваем, тренируем, заливаем в неѐ опыт и знания.

Получается как в покере – слабая карта складывается в сильную комбинацию, плюс навалом куража для любого блефа. Можно играть, и нам пока прѐт – мы загребаем банк за банком. Это наша повседневность, лепить из ватаг убойные сочетания. В обычных условиях им, большинству, не пережить единственного столкновения, а драке насмерть словами не научишь, хоть загоняй их в тренингах. Мы ненавязчиво вводим ребят в игру, правда, предварительно удостоверившись, что нам их не остановить, что идти с ними в рубилово – единственный способ их спасти. А отговариваем мы не понарошку просто из элементарной зверской порядочности – если можешь, беги, крольчишка, беги быстрей, тебе для счастья много времени не надо. Но те, что идут в бой, идут только сами, и некоторые уже благодарны нам за то, что мы честно пытались их остановить. Немногие, став бойцами SC, понимают, насколько ненавязчиво мы страхуем ребят и как далеко готовы зайти.

Вот чтоб не идти на крайности, нагло используем все свои конкурентные преимущества. Например, воздействие на психику. Для противника – это падающий прямо с небес ужас обречѐнности. Мы неизменно стартуем с катапульт в первых номерах, ведь наше воздействие не избирательно, просто в бою выбирать некогда, кроем всех без разбору. У врагов подгибаются ноги, всѐ валится из рук, путаются мысли, плывѐт и рябит картинка. Ментальный удар – две секунды, ведь следом за нами врываются стажѐры и наши ребята. Оцениваем и контролируем их настрой, очень осторожно – боевая эйфория может вызвать зависимость. Даѐм им ещѐ две секунды на выбор МНВ, минимально необходимого воздействия, максимально эффективного приложения сил для достижения МОР – максимальной ожидаемой реакции, победы без потерь. Грубо ещѐ никто не ошибался, типа умный в гору не пойдѐт, умный гору лбом пробьѐт, но и в десятку попадают редко, подправляем по ходу действия. Далее тонкий момент – вовремя остановиться, не коцать зря имущество, но и не оставлять опасность за спиной. Ватаги должны сами нащупать и прочувствовать эту грань. Виртуозность мастерства, как у машиниста экскаватора, что ковшом закрывает спичечный коробок. Цена ошибки – ненужные смерти.

Ребята отвращение к смерти рано преодолели, и в упоении убийством их бы не остановить, кабы не светлые головы близнецов с их тягой к прекрасному. Мальчишек захватило преклонение перед красотой, безраздельно господствует культ творчества, мистическое преклонение перед искусством. Странно, но от всего этого я начинаю чувствовать себя частью общества, даже явления, нового, исторического и абсолютно трезвого.

Глава 28

Трезвая жизнь скучновата и мелочна, идѐт и проходит для ребят как вынужденная тягомотина от праздника к празднику, и кажется им, что проходит зря. Жизнь в море – бесконечный труд и подчинение, тупо по обязанности, потому что надо. А надо, потому что все терпят и не ноют, а то командир расстроится, ибо дисциплина и порядок. И невдомѐк им, что скукотища эта – одно из великих наших достижений. Бесполезно им талдычить, что в основании любого их успеха годы подготовки, если сложить всѐ потраченное время всех вовлечѐнных. Нафиг им готовиться? Пацаны в постоянной готовности к чему угодно, так уж нами заведено. А почему? Ну, потому что вот такие они молодцы, командир сам говорит. И правильно говорит – детям совсем не обязательно портить радость от похода в цирк мелочным нудежом. Спокойно погладим выстиранную одѐжку, отслюнявим из бюджета на буфет и фотографию с клоуном, вызовем такси, заставим, то есть поможем, конечно, умыться, одеться, завяжем братикам шнурки… на то взрослые и взрослели, чтоб деткам детство не испортить.

Взрослые свою жизненную миссию так и понимают и ни на что не обижаются. Потому что вредно это и бессмысленно, от таких ребятишек занятостью или непониманием не отговоришься – мы хорошо знаем, что нам нужно, и бываем весьма настойчивы. Только не нужно всякие ужасы воображать, с нами мужикам просто здорово, ну, в любом случае нескучно. Взять хоть пантер, милых моих негритосов. Многим из них мало было удрать с плантаций, даже в бандах не сидится, хочется вовсе убраться с Ямайки. Да пожалуйста – на секретных наших базах сплошь они. Охрану лучше не придумаешь – с ними никаким прохиндеям не договориться, ни злодеям их не запугать, сами от одних только рож наших симпотяжек обсерутся. И помогут всегда с ремонтом, кренгованием, перегрузкой. И базы им вовсе не как тюрьмы – они же ещѐ матросы перегонных экипажей. Ну, кого волнует, какого цвета матросы на корабле, если ему в легальные порты не заходить? Джон

Ветер в нирване от такого прогрессу. Ведь именно в них, в матросов, в Карибах всѐ упирается. Наберут, кого попало в Европе, блин, по объявлению, так они в Новом Свете разбегаются, как будто лишь об этом и мечтали – не по нутру им каторжный труд, унижения и побои, родная наша морская романтика. А пантерам из племени бежать некуда, да и нравится им очень такая служба после плантаций и жизни в лесах. Вот Ветер нынче не барыга несчастный, даже не простой судовладелец – хозяин, со мной в доле, большущей компании. У нас много небольших корабликов в нелегальной транспортной работе. Белые на них только шкиперы и наши штурманы, да и то временно, чѐрные парни быстро учатся. Унтера тоже были белые поначалу, на ролях инструкторов, но их почти всех эпидемия выкосила. Расизм их, будь он не ладен.

Вот индейцам он пофиг, для них, что белые, что чѐрные – просто пришлые уроды, дичь или союзники. Мы их в конвой в лагеря пленных ставили, но им, свободным людям, претит принуждение в любом виде из любых соображений. В чѐм-то они конечно правы, вот и не стали их принуждать, пантеры занялись этим делом даже с удовольствием. А индейцы очень неплохи в лесах, на мачтах и на вѐслах. Вот как мы на баркасах ходили за данью? А при хорошей погоде и большом запасе лодок архипелаг, с острова на остров, индейская орда пересечѐт тенью, появившись в нужном месте так, что дозорные икнуть не успеют, как получат по стреле в глотки. Парни пока просто гуляют, к целям присматриваются, осваивают маршруты и топографию – придерживаем такого джокера для крупного банка.

С лесами и вѐслами ясно, но причѐм тут мачты? А как же – они ж воины, без драки скучают, а дерѐмся мы в основном в абордажах. Именно в абордажах и на мачтах нам индейцы особенно дороги. Ведь чтобы даже здоровенному мужику кортиком выпустить ливер, сил и у подростков хватает, но натянуть боевой лук минимум десять раз в минуту и, ни разу не промазать, качаясь на мачте в боевом гнезде, способны только крепкие старшие индейские товарищи. Бьют красавчики прямо в гущу свалки, каким-то почти мистическим чутьѐм безошибочно выбирая цели, буквально спасая пацанов. Десяток таких дикарей с «допотопным» оружием делают немыслимое обыденным.

Случается это немыслимое безобразие для просвещѐнных мореплавателей на больших европейских кораблях, когда мы встречаем их на своих ѐу-судѐнышках. Ёу, потому что пацанята так на их бортах самовыражаются, граффити уже в доброй традиции. А судѐнышки, само их существование – наш секрет, военная тайна и конкурентное преимущество. Европейцы строят свои добротные корабли на европейских верфях. Стараются, кораблям же предстоит преодолеть

Атлантику, чтоб попасть в Новый Свет. В колониях их строят немного, но тоже стараются, постройки должны будут пересечь океан, чтоб попасть в метрополию. Вот и подумалось нам – пусть сами стараются, для нас. А мы из их поделок смастерим, что больше нам подходит с учѐтом местной специфики. Взрослыми, серьѐзными людьми управляют взрослые, серьѐзные обстоятельства – сроки, цена материалу, работы, кредита, окупаемость вложений… а нам бы просто поломать и посмотреть, как оно работало, усмехнуться и сделать по-своему. Через океан нам пока не надо, базы на дистанции не более трѐх дней, большой корабль нам без надобности. Что на большом возить, пушки? Ну и зачем они, если всѐ равно из них не попасть? В нас не попасть, мы же маленькие и много нас, аж глаза разбегаются. А нам из пушек стрелять в основном без надобности, мы ж на захваты нацелены, ещѐ не хватало ломать то, что потом самим же придѐтся чинить. Вот и получились мы единственными обладателями флота яхт, шхун, галер, разных баркасов, их носителей и шишигоносцев, конечно, кстати об акуле Люте.

Акула – это чин у него такой, Командор придумал и присвоил, соответствует адмиралу и соответствовал бы характеру, только рыбки воду любят, а ему без огня совсем не можется, пироману. Чтоб только вот таких ненормальных порадовать, мастера наши осваивают ресурсы клана и развивают технологию до уровня их артиллерийских запросов. Мы в принципе не против – они ж по пути к совершенству и нас, скромников, не забывают. Делают нам кораблики ещѐ прочнее европейских. Нафига? А для тарану – финт такой. И не чтоб борта врагу сломать, вовсе нет. Умножим десять узлов на тысячу тонн водоизмещения, прикинем, как при столкновении у просвещѐнных мореплавателей всякую фигню снесѐт и своротит – «смешались в кучу кони, люди…» и ядра сорванных орудий, а у нас всѐ надѐжно крепится в расчѐте именно на такие нагрузки, над крепежом и прочностью наши мастера без устали мудрят.

Тоже парадокс – они, пройдя через пиратские гестаповские лагеря и рабочие бараки, должны по идее ото всей души желать нам смерти пострашнее, а сами… ну не в корысти же дело! В денежном выражении оценка их труда недостаточна, по-моему… да им сколько не заплати – всѐ равно мы перед ними останемся в долгу… да какая у нас совесть и стыд?! Даже благодарностью не страдаем, лишь трезвая оценка. Хм, искренняя, объективная и по-пиратски скупая наша признательность… в ней, что ли, дело? Мастера итак себе цену знают – ведь любое достижение человек оценивает по затраченным на него усилиям, недѐшево получается. Но и на удержание достигнутого уходит немало, конкуренция же, мать наша. Любой из них может вполне комфортно жить на Проклятых островах тупо на сбережения, да хоть в Англии всю жизнь счастливо бухать каждый день и не работать. Мы ж не звери, всѐ без обману – заслужил, забирай награду и делай с ней, что вздумается, где хочешь. Но не один не сходит с дистанции, вкладывает, ставит. Повышаются ставочки-то и конкуренция обостряется. Что же ими движет?

Ну, не любовь же! Хотя без неѐ в романе, тем более пиратском, не обойтись. Стокгольмский синдром, буквально. Кит и Кэт, печеньки, заложницы наши и любовь близнецов, явили всю свою испорченную наследственность – оказались прирождѐнными пиратками. Близнецов они тоже любят, но без пиратства уже жизни не представляют. Отговаривали их, конечно, но не потому что девчонки, просто у нас всех кандидатов серьѐзно стремятся отговорить от такого. Ведь море – это всѐ-таки призвание, и коль внял уговорам, то нет его у тебя, таким уж уродился. Урод несчастный – на наш пиратский взгляд. Вот и девчонки жалеют близнецов, бедолаг сухопутных, скучают по ним в поисках и пока возвращаются к ним. Братцы со всей обречѐнностью влюблѐнных приняли это «пока», изо всех сил стремятся его продлить. Мастера им сочувствуют и вовсю помогают.

От всей этой возвышенной ерунды про любовь нам есть чем работать, кроме звериной ловкости и хитрости. Оружие у нас – закачаешься! Лупим с разных арбалетов, мастера освоили пружины. Ну, не сами делают, всѐ на пиратском импорте, дорого, но не дороже жизней ребят. Если в упор, то ручные стрелялки, только кисть повернуть, и стартует острый стержень с тугой пружины. Нам для ближнего боя такое в самый раз. Спеллеры? Ну и пусть будут они, главное, что здорово. А как почти детям ещѐ валить здоровенных злых мужиков? Только с умом. На дистанции до двадцати шагов, в абордаже больше и не бывает, любой наш салажонок завалит из любого нашего «среднего» арбалета сколь угодно шустрого противника. Долго взводить? А нам недолго, вставил патрон, и готово. Как? А хрен знает ту химию и хитрость Люта. Этот гад как-то делает для нас особую смесь, Индийская смесь, по его названию. Никому не говорит про неѐ, умница наш.

Но по уму картечь на дистанции до двадцати шагов эффективнее стержней, главное – чтоб не целиться. Пушку с собой не потащишь, от деревянных картечниц самим нехило достанется, и как представить себе такой чудо-арбалет? А на что человеку абстрактное мышление? Арбалет по сути – механически запасѐнная энергия механически же высвобождаемая. Чтоб пружины не уставали, энергию можно хранить иначе, например в баллонах. Вулканизированная резина дала нам вулканический же взрыв возможностей. Пока в виде пневматики. Баллоны, седельные клапана и поршневые помпы уже освоены производством, и мастера радуют нас разнообразием воплощений и применений. Нам перед боем по тревоге только кран открыть и можно разбирать уже взведѐнные машинки из пирамид.

И конечно же тот чудо-арбалет, кошмар врагов, мечта нанайца, то есть индейца, конечно – помповая картечница! Весу в ней всего-то двенадцать кило, но это с баллоном всѐ-таки, главное, что вполне нам по силам, еѐ и таскать-то приходится лишь до первого выстрела. А несколько таких выстрелов к месту решают дело за секунды, только добраться бы до места вовремя – прыгать с этой дурой на перевес то ещѐ приключение.

Вдобавок клинки за спиной, но это только у гвардии SC. Пацаны идут с бердышами, ведь абордаж, прежде всего, это бесшабашная рубка, и холодняк – наше всѐ. Бердыши каждому подобрали по руке, по росту, по силам, с учѐтом развития каждого бойца. Потом, когда разбогатеют и подрастут, мальчишки выберут себе оружие по росту, вкусу и наклонностям, если не погибнут.

А чего им сделается в таких жилетках? Три слоя кожи, прошитые проволокой, колющий удар не остановят, если со всей дури и в упор, да какой щенок так подставится? А рубящие удары хорошо держат, но сильно от них ветшают. Только на мне как новенький, аккуратно зачиненный, иначе какой я тигр? Такой хлам и шкура в шрамах – заслуга ветеранов. Пацаны уже по третьему комплекту сменили, а у меня первый почти живой! Да он изрубленный стоит дороже десяти новых!

Ну, в представлении мальчишек, сам-то я знаю цену простым вещам. Круто, например, содрать вражий флаг и подтереться, но флагов на всех не напасѐшься. Одѐжка на парнях как горит, так мы еѐ на ветошь, а новую из награбленного барахла слабый пол перешивает и продаѐт, конечно. Но всѐ равно даже ветоши на засранцев не хватает, и как быть? Ага, смешно, вот попробуйте несколько дней не подмываться или мыться морской водой и смейтесь тогда, только навряд ли получится хотя бы улыбнуться, так рожу перекосит! Нам мальчишеские улыбки дороги и симпатичны, потому наш главный по гигиене, Командор, конечно, лично курирует направление. Весь хлопок и всѐ из хлопка идѐт на общее по твѐрдой цене, из него под контролем клана делают нательное бельѐ, салфетки и перевязочный материал, а мы обеспечиваем все свои подъучѐтные души, невзирая на их положение, за свой счѐт и под личную сугубую ответственность.

Вот бы пацанята оборжались, узнай они, что их грозный командир, Карибский тигр, людоед, жуткая легенда всего архипелага считает гигиенические салфетки, пропитанные слабоспиртовым раствором, едва ли не главным нашим конкурентным преимуществом…