Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга V"

В общем, показания Лины Хэтч звучали очень логично и придавали делу совершенно неожиданный поворот. Конечно же, до некоторой степени смущала близость во времени описываемых событий – прогулка Паркмена мимо мануфактуры братьев Фаллер, посещение Медицинского колледжа и последующее появление на Кембридж-стрит происходили на очень маленьком отрезке времени, но этому имелось хорошее объяснение. В то время не существовало службы точного времени, часы – тем более дешёвые карманные – имели значительную погрешность хода, погрешность в 5 минут на один завод пружины считалась нормой.

То есть показания всех свидетелей, видевших Джорджа Паркмена после 13:30 23 ноября можно было произвольно сдвигать на 3-4-5 минут в ту или другую сторону, не искажая истину. Поэтому если считать, что в действительности Паркмен вышел из продуктового магазина на Фрут-стрит чуть раньше того времени, что признано официальной версией, а Лина Хэтч увидела его на Кембридж-стрит чуть позже, то всё отлично совпадало. За 20 минут Паркмен прекрасно успевал пройти мимо мануфактуры Фаллера, зайти в Медицинский колледж, подняться на второй этаж, потратить 5—8 минут на разговор с профессором Уэбстером, получить от него деньги, выйти из колледжа и дойти до Кембридж-стрит.

Обвинители, разумеется, поняли, сколь разрушительно для официальной версии прозвучали слова Лины Хэтч. Генеральный прокурор сразу же попытался оспорить дату встречи свидетельницы с потерпевшим. Сам факт того, что женщина видела и правильно опознала Паркмена, оспаривать было крайне глупо, ибо она прекрасно его знала, но вот поставить под сомнение день встречи можно и даже нужно было!

Лина Хэтч явно ждала такой вопрос и объяснила точность своего воспоминания просто и достоверно. Она ответила Генпрокурору, что накануне этой встречи, в четверг, её муж уехал из Бостона и она, чтобы не оставаться в доме одна, пригласила к себе пожить сестру. Та приняла это приглашение и приехала к Лине на следующий день, то есть 23 числа. Увидев Паркмена на улице, Лина рассказала об этом сестре, которая также была знакома с Джорджем. По её словам, сестра рассмеялась и забавно изобразила походку Паркмена, который и впрямь ходил немного комично – заложив руки за спину, выкатив грудь колесом и откинув назад голову, отчего его подбородок торчал вперёд, подобно носу корабля. Разговор с сестрой не мог состояться 22 ноября, поскольку сестра приехала к Лине на следующий день – именно в тот день Паркмен и пропал без вести.

Следовало признать – сказанное прозвучало вполне достоверно, придраться было не к чему! Главный обвинитель лишь покачал головой и вернулся на своё место, давая понять, что перекрёстный допрос окончен.

Чтобы усилить впечатление от слов Лины Хэтч, защита сразу же вызвала для дачи показаний её мужа Джозефа (Joseph Hatch). Его рассказ оказался исчерпывающе полон и уместился в одно предложение – он сообщил суду, что уехал из Бостона 22 ноября, а возвратился 3 декабря. Налицо было полное соответствие словам жены – с тем Джозефа и отпустили!

Не снижая темпа, защита пригласила на свидетельское место некоего Сойера (Sohier), однофамильца адвоката, но не его родственника [имя этого джентльмена в протоколе заседания не зафиксировано]. Свидетель заявил, что был знаком с Паркменом 5 лет и в последний раз видел того 23 ноября минувшего года примерно в 10 или 15 минут после 14 часов. Паркмен шагал по Леверетт-стрит (Leverett str.) и находился примерно в центре улицы возле магазина ковров. Сам же Сойер двигался в сторону Чарльстаунского моста навстречу Паркмену. Последний прошёл в непосредственной близости от него. Свидетель точно восстановил маршрут своего движения в тот день, назвал улицы и различные детали, связанные с событиями того дня. Он заверил, что посмотрел время на своих карманных часах в 14:32 или 14:33 и встреча с Паркменом произошла приблизительно четвертью часом ранее, то есть не позже 14:17. Сойер описал одежду Паркмена и категорически исключил ошибки в его опознании или определении времени встречи.

Генеральный прокурор во время перекрёстного допроса принялся в категоричной форме опровергать свидетеля. Сначала главный обвинитель заявил, что Сойер близорук, последний категорически это отверг и сказал, что никогда близорукостью не страдал. Этот момент не совсем понятен, сейчас мы не можем сказать, что именно побудило главного обвинителя усомниться в остроте зрения свидетеля. В ходе дальнейшего допроса Сойер признал, что поддерживал дружеские отношения с подсудимым и даже подтвердил, что профессор Уэбстер рассказывал ему о попытках Джорджа Паркмена «наложить лапу» на деньги, причитающиеся Уэбстеру от продажи билетов на его лекции по химии. Также Сойер признал, что был осведомлён о том, что Джордж Паркмен сильно гневался на профессора Уэбстера. По словам Сойера, ему об этом сам же Уэбстер и рассказал. Когда главный обвинитель поинтересовался, что Сойер думает обо всей этой истории, свидетель заявил, что простодушие Уэбстера, рассказавшего ему о неприязни Паркмена, свидетельствует о невиновности профессора, ведь любому человеку понятно, что преступник не стал бы выставлять себя в столь невыгодном свете и привлекать излишнее внимание к своим не очень-то хорошим отношениям с убитым.

Следующий свидетель – Сэмюэл Вентворт (Samuel A. Wentworth) – рассказал суду о том, что лично знал Джорджа Паркмена на протяжении 2 лет. Вентворт проживал на Вайн-стрит и владел продуктовым магазином в доме №1 по Линд-стрит (Lynde str.). Рассказывая о событиях 23 ноября 1872 года, свидетель сообщил суду, что в тот день он видел Джорджа Паркмена между 14:30 и 15:30 на Санбари-стрит (Sunbury str.). Паркмен направлялся в сторону парка Боудойн-сквер (Bowdoin square). Вентворт видел, как Паркмен остановился на минуту, расстегнул пальто и, заложив руки за спину, осмотрел дома по правую от себя сторону. На следующий день он узнал об исчезновении Паркмена и рассказал жене об этой встрече. Разговор с женой, по его словам, произошёл в субботу.

Во время перекрёстного допроса Генеральный прокурор попытался убедить свидетеля в том, что тот описывает события четверга, но Вентворт категорически не согласился с подобной версией и несколько раз повторил, что встреча произошла не в четверг, а именно в пятницу. Тогда главный обвинитель попытался указать ему на вину в сокрытии важных для следствия сведений, но Вентворт и этот довод категорически отверг. Он с жаром заявил, что рассказывал многим людям об увиденном на Санбари-стрит и в том числе полицейскому по фамилии Фостер (Foster). Кроме того, Вентворт говорил об этом 2-м мужчинам в штатском, приходившим к нему домой во время поисков Паркмена. Свидетель не знал фамилий этих людей, но понял по их поведению, что они заняты розыском исчезнувшего.

Следующий свидетель также оказался весьма хорош в том смысле, что дал показания очень полезные для защиты. Сэмюэл Клиланд (Samuel Cleland) проживал в Челси, городе-спутнике Бостона, но ранее долгое время жил в самом Бостоне и, что особенно важно, в 1839 году некоторое время арендовал квартиру в доме, принадлежавшем Джорджу Паркмену. То есть Клиланд лично знал убитого джентльмена, причём много лет и довольно близко.

По словам Клиланда, в последний раз он видел Джорджа Паркмена на Вашингтон-стрит между улицами Милк (Milk str.) и Франклин (Franklin str.). Произошло это 23 ноября между 14:15 и 14:30.

Из показаний последних 3-х свидетелей следовало, что Джордж Паркмен оставался жив после 14 часов 23 ноября и постепенно отдалялся от здания Медицинского колледжа. Куда он мог идти, оставалось непонятным – показания свидетелей не содержали информации на этот счёт – но непримиримых противоречий между прозвучавшими в суде показаниями не существовало. Паркмен действительно мог в 14:10 – 14:15 появиться на Леверетт-стрит [в ~ 400 – 450 метрах от Медицинского колледжа], затем пройти порядка 1000 метров до Вашингтон-стрит [там его заметили в интервале 14:15—14:30 в квартале между улицами Милк и Франклин], а после этого за полчаса преодолеть немногим более 500 метров и появиться на Санбари-стрит.

Географическая привязка предполагаемых перемещений Джорджа Паркмена после выхода последнего из здания Медицинского колледжа согласно показаниям свидетелей защиты. Условные обозначения: А – Гарвардский Медицинский колледж, в котором Паркмен между 13:30 и 13:40 получил деньги из рук профессора Уэбстера; В – дом Паркмена на Бикон-стрит; 1 – участок по северной стороне Кмебридж-стрит между Блоссом и Норт-Рассел-стрит, на котором Лина Хэтч увидела Паркмена в 13:47 или 13:48; 2 – район в середине Леверетт-стрит, где Сойер заметил Паркмена в 14:10 – 14:15, тот двигался от центра города на север, в направлении моста; 3 – улица Санбари, на тротуаре которой Сэмюэл Вентворт видел Паркмена в интервале от 14:30 до 15:30; 4 – квартал Вашингтон-стрит между улицами Милк и Франклин, где Сэмюэл Клиланд увидел Джорджа Паркмена в интервале от 14:15 до 14:30. Можно видеть, что некоторые события очень близки по времени, однако данное противоречие может быть объяснено неточностью определения места и времени.

Но это было ещё не всё! Интересные свидетели защиты отнюдь не закончились.

После Клиланда свидетельское кресло заняла некая Эбби Родс (Abby B. Roades), проживавшая на Майнот-стрит (Minot street) дама, знакомая с Джорджем Паркменом четверть века. По словам свидетельницы, 23 ноября минувшего года она увидела его примерно в 16:45 перед аптекой Соутера (mr. Souther) на углу Грин-стрит (Green str.) и Лайман-плес (Lyman place). Паркмен находился в обществе мужчины, с которым поддерживал оживленную беседу.

Эбби Родс отвергла возможность ошибки, поскольку в тот день она отправилась в обществе своей дочери Мэри купить ткань в магазине Хови (Hovey). Ни до, ни после того дня таких совместных походов мать и дочь не предпринимали. Эбби сообщила, что она и Мэри раскланялись с Паркменом, хотя тут же уточнила, что они имеют привычку раскланиваться со всеми, с кем встречаются во время прогулок. Паркмен также ответил поклоном, хотя свидетельница затруднилась уточнить, кто именно поклонился первым.

Продолжая свой рассказ, Эбби Родс сообщила суду, что об исчезновении Джорджа Паркмена узнала утром в воскресенье 25 ноября. Это сообщение поначалу не вызвало обсуждений, прошло несколько дней, прежде чем дочь первой напомнила матери, что они встречались с Паркменом в пятницу. Ни Эбби, ни Мэри никому об этом не говорили вплоть до вторника 27 ноября, потому что сама Эбби из дома не выходила вплоть до того дня, а дочь уехала в Лексингтон в субботу и возвратилась лишь во вторник.

Эти показания были очень важны для доказывания невиновности профессора Уэбстера. Рассказ Эбби Родс отодвигал время убийства Паркмена на вечер пятницы, а кроме того, указывал на встречу жертвы с неким неизвестным мужчиной, который вполне мог оказаться убийцей. Во время перекрёстного допроса генпрокурор очень пристрастно расспрашивал женщину о многих деталях, не упомянутых ею. В частности, было задано несколько вопросов о том, прихожанкой какой общины является Эбби Родс [оказалось, что преподобного Паркмена, брата пропавшего без вести Джорджа], рассказывала ли она священнику об имевшей место встрече, рассказывала ли она об этой встрече родной сестре миссис Харрингтон и т. п. Честно говоря, смысл некоторых вопросов, заданных Эбби Родс, не совсем ясен, возможно, они преследовали цель банально сбить её с толку и скрыть подлинный интерес главного обвинителя. Также свидетельнице были заданы вопросы о спутнике Паркмена. Она описала его, подчеркнув, что этот человек не являлся подсудимым – спутник Паркмена в сравнении с профессором Уэбстером был заметно выше и более худощав.

Мэри Родс (Mary Roades), дочь Эбби, заняла свидетельское место сразу после матери. Она сообщила суду, что была знакома с Джорджем Паркменом 10 лет, и её рассказ во всём совпал с показаниями матери. Более того, дочь оказалась даже точнее в некоторых деталях. В частности, он уточнила, что её мама заговорила с мистером Паркменом – это был ничего не значащий короткий обмен репликами. Также Мэри рассказала, что она шла ближе к Паркмену, нежели мать, и прошла рядом с ним вплотную. Чтобы не задеть его, она даже переложила свёрток, который несла, в другую руку.

По словам Мэри, она долгое время не придавала значения этой встрече, пребывая в уверенности, что Джордж Паркмен пропал без вести в субботу, то есть на следующий день после встречи на Грин-стрит. Лишь после детального обсуждения случившегося с матерью, отцом и братом Мэри сообразила, что, возможно, является человеком, видевшим Паркмена живым в числе последних.

Генеральный прокурор в ходе перекрёстного допроса попытался поставить под сомнение день встречи, предположив, что она произошла не в пятницу, а в четверг или ещё раньше. Мэри Родс уверенно отклонила это предположение, заявив, что это был единственный за много лет случай, когда она шла домой с мамой по Грин-стрит, и по этой причине ошибку памяти можно исключить.

Не менее убедительной оказалась и следующая свидетельница защиты Сара Грино (Sarah Greenough). Эта женщина не была знакома с Паркменом лично, но прекрасно знала его в лицо, поскольку всю жизнь прожила в Бостоне. Во второй половине дня 23 ноября она спешила на заранее условленную встречу с сыном и в 14:50 увидела Джорджа Паркмена на Кембридж-стрит (Cambridge street) между улицей Белкнап (Belknap) и Саут-Рассел-стрит (Soutn Russell street). Это место удалено от Гарвардского Медицинского колледжа примерно на 400 – 420 м [расстояние измерено с учётом огибания углов кварталов].

Географическая привязка предполагаемых перемещений Джорджа Паркмена после выхода последнего из здания Медицинского колледжа согласно показаниям свидетелей защиты. Условные обозначения: А – Гарвардский Медицинский колледж, в котором Паркмен между 13:30 и 13:40 получил деньги из рук профессора Уэбстера; В – дом Паркмена на Бикон-стрит, куда он так и не возвратился. Для большей наглядности возле точек, обозначающих места встреч Паркмена свидетелями, проставлено предполагаемое время таковых встреч.

Женщина не сомневалась в точности своих слов. Она следила за временем, поскольку, как сказано выше, спешила на встречу, а кроме того, она имела часы при себе и видела циферблат на церкви доктора Лоувелла (Dr. Lowell’s Church).

Показания Сары Грино были настолько убедительны, что сторона обвинения отказалась от перекрёстного допроса свидетельницы.

На этом 9-й день процесса закончился. Нельзя было не признать, что дело явно запутывалось. Хорошие, надёжные свидетели убедительно доказывали, что видели Джорджа Паркмена гораздо позже того времени, когда тот якобы был убит профессором Уэбстером. Причём видели они его в местах, не имевших никакой связи с Медицинским колледжем. Из показаний этих свидетелей складывалась целостная картина – Паркмен благополучно покинул Медицинский колледж и отправился в южном направлении – к Кембридж-стрит и далее, описав широкую дугу, к Вашингтон-стрит.

Утреннее заседание суда на следующий день – 29 марта 1850 года – открылось с обращения главного обвинителя, попросившего слова для того, чтобы сделать небольшое объявление. Разумеется, судья ему это разрешил [суд обвинению вообще ни в чём не отказывал] и Генеральный прокурор в воцарившейся напряжённой тишине важно заявил, что «задолженность Уэбстера в сумме 512 долларов перед другими лицами до сих пор не выплачена».

Непонятно, в чём заключалась срочность этого сообщения. То, что семья подсудимого оказалась в тяжёлом материальном положении, тайной не являлось. То, что заключённый в тюрьму профессор не может гасить долги, также представлялось чем-то само собой разумеющимся, ведь Уэбстер оказался лишён источника постоянного дохода и приобрёл статьи новых расходов [оплата адвокатов, оплата питания и т.п.].

Сделав объявление, Генеральный прокурор вернулся на своё место, а защита продолжила вызов свидетелей.

Этот день ознаменовался допросами врачей, посредством которых защита постаралась поставить под сомнение идентификацию останков, обнаруженных в Гарвардском медицинском колледже.

Первый свидетель защиты – доктор Дэниел Харвуд (Daniel Harwood) – являлся практикующим стоматологом и зубным протезистом. По его словам, он «с небольшими перерывами» работал в Кембридже с 1829 года.

Отвечая на вопросы адвоката, Харвуд сообщил суду, что протезисты имеют свой стиль работы и прекрасно узнают работу других специалистов, примерно как скульптор без труда распознаёт работу разных мастеров. Если во рту пациента есть протезы, изготовленные разными специалистами, то он способен опознать, какие из них сделаны одним, а какие – другим.

Далее свидетель сообщил, что хорошо знает работу доктора Кипа, того самого, кто на протяжении многих лет являлся семейным стоматологом Паркменов. Адвокат показал Харвуду протез, найденный в тигельной печи, и спросил, что доктор может сказать о нём? Рассмотрев улику, свидетель заявил: «Эти зубы покрыты инородными веществами. Судя по внешнему виду, зубы [изготовленные] доктором Кипом почти полностью лишены трубочной глины. Основными ингредиентами [искусственной] зубной эмали являются кварц и полевой шпат; расположение зубов [на протезе] очень похоже на на работу доктора Флэгга (Flagg) из этого города и доктора Келли из Ньюбарипорта. Я вполне уверен, что это состав, используемый доктором Кипом, стиль изготовления [протеза] его, я знаю этот стиль, наблюдал и у него самого и в устах его пациентов. Его стиль изготовления протезов – хотя я не говорю, что так делает только он – заключается в том, что зубы не разделяются до точки, которая представляет собой десну. Характерными чертами моделирования [предъявленного мне] протеза является аномалия на левой стороне и опора на [челюстную] кость в одной точке».3030
  Дословно на языке оригинала: «These teeth are covered with foreign substances; I judge from appearance that Dr. Keep’s teeth are almost entirely destitute of pipe clay. The principle ingredients in mineral teeth are quartz and feld spar; the composition of his teeth as well as those of Dr. Flagg of this city and Dr. Kelly of Newburyport are much alike; I am pretty confident these are teeth of the composition of Dr Keep; the style of making is his; I know the style by seeing it at his place and in the mouths of his patients; his style of making teeth – I do not say his alone – is that the teeth are not separated down to the point which represents the gum. The characieribtica of the modelling of the teeth are the peculiarity upon the left side, and the absorption of bone at one point»


[Закрыть]

Доктор Харвуд не закончил свою мысль, поэтому нам остаётся только гадать, что ещё он намеревался сказать. Договорить ему не позволил Главный обвинитель, заявивший протест. Он высказался в том смысле, что свидетель не может ставить под сомнение опознание, которое под присягой провёл мастер, изготовивший зубной протез. Судья Шоу ожидаемо согласился, запретив касаться темы опознания протеза, но при этом разрешил Харвуду продолжить давать показания «в общем».

Ограничение, наложенное судьёй Шоу, до некоторой степени «смазало» выступление Харвуда – тот не смог сказать главного, ради чего его вызывали в суд. Ощущение недосказанности ещё более усилилось после того, как во время перекрёстного допроса Харвуд признал, что представленный протез может быть опознан его создателем и сам он без труда опознал бы подобный протез, изготовленный лично. То есть фактически эксперт защиты сказал в точности то, что было нужно обвинению!

Это был, конечно же, полный провал защиты.

Во время дачи Харвудом показаний имел место неловкий момент, когда керамический зубной протез сломался в его руке. Понятно, что произошло это без злого умысла, но общее впечатление неловкости выступления данного свидетеля от повреждения улики лишь усилилось.

Следующим свидетелем защиты стал доктор Джошуа Такер (Joshua Tucker), стоматолог с 25-летним опытом работы. В начале выступления он заявил, что зубные протезы могут быть идентифицированы их изготовителем, а затем, осмотрев предъявленный зубной протез, продолжил свою мысль, добавив, что именно этот протез его создатель сможет опознать с той же точностью, с какой художник сможет опознать портрет, над которым работал неделю. Сравнение не блистало яркой образностью, но общий смысл сказанного был вполне понятен.

Следующим свидетелем стал молодой врач [опыт его работы составлял всего 16 месяцев!] Уиллард Кодман (Willard W. Codman), безоговорочно присоединившийся к сказанному ранее его коллегами. Он подтвердил возможность опознания предъявленного ему зубного протеза тем лицом, которое его изготовило.

Честно говоря, не совсем понятно, для чего защита вызывала этих специалистов по протезированию зубов. Они не смогли поставить под сомнение точность опознания доктором Кипом своего изделия и тем самым не сумели посеять сомнения в точности идентификации останков. Тут уместно будет напомнить старую судебную истину, озвученную ранее – адвокат или прокурор, вызывающий «своего» свидетеля в суд, должен знать, что именно тот будет говорить. Если эта аксиома не соблюдается, и у вызывающей стороны нет чёткого понимая того, что она услышит, то неприятные сюрпризы неизбежны. В данном случае так и получилось – все 3 врача фактически подтвердили правоту обвинения, и цель защиты не была достигнута.

Следующим свидетелем защиты стал некий Бенджамин Тодд (Benj. H. Todd), по-видимому, являвшийся приятелем Литтлфилда. Во всяком случае, именно так можно заключить из его показаний. Тодд рассказал о необычном поведении Эфраима Литтлфилда, которое он имел возможность наблюдать лично в субботу 24 ноября [то есть на следующий день после исчезновения Джорджа Паркмена]. Тогда Тодд оказался вместе с Литтлфилдом в очереди на оплату прохода по мосту Крейга (Cragie’s bridge). В XIX столетии т.н. «мостовые сборы», или «сборы за переправу через реку», являлись одним из важнейших источников пополнения местных бюджетов. Сборщики платы не только собирали деньги, но и следили за тем, чтобы на мост [во избежание его перегрузки] не въезжало одновременно слишком много гужевого транспорта. Поскольку пропуск на мост людей и повозок был ограничен, перед мостами порой собирались очереди.

Тодд оказался в такой очереди вместе с Литтлфилдом и имел возможность наблюдать за тем, как Литтлфилд разговаривал со сборщиком оплаты. Разговор крутился вокруг розысков Джорджа Паркмена, что само по себе выглядело довольно необычно, поскольку речь шла о 24 ноября. Литтлфилд зачем-то принялся рассказывать о том, что Паркмен накануне приходил в Медицинский колледж, где он – Литллфилд – работает. Этот разговор выглядел, должно быть, неуместно, поскольку никто не интересовался местом работы Литтлфилда. Помимо этого, Литтлфилд задавал много вопросов о том, где проводятся розыски пропавшего джентльмена, и проходил ли накануне мистер Паркмен по мосту.

По прошествии некоторого времени Литтлфилд при случайной встрече с Тоддом неожиданно поинтересовался, помнит ли тот разговор на мосту. Странная озабоченность Литтлфилда розыском, к которому он не имел ни малейшего отношения, показалась свидетелю крайне необычной.

Нельзя не признать того, что со стороны защиты профессора Уэбстера вызов Бенджамина Тодда в суд являлся очень хорошим и перспективным манёвром. Без компрометации уборщика защиту подсудимого нельзя было считать полноценной, тем более что поведение главного свидетеля обвинения давало богатую пищу для разного рода подозрений и сомнений в искренности. Казалось, что после допроса Тодда линия защиты будет подкреплена новыми свидетельствами «нечестной игры» Литтлфилда, но этого не произошло.

Занявший свидетельское место Айзек Рассел (Isaac H. Russell) стал рассказывать о том, как прогуливаясь в обществе товарища, – некоего Сэмюэла Уэйнворта (Samuel A. Weniworth) – повстречал мистера Паркмена. Сам Рассел не знал в лицо Паркмена и давал показания, ссылаясь на опознание последнего Уэйнвортом.

Свидетель не успел рассказать о дате встречи и её деталях, поскольку его прервал главный обвинитель Клиффорд, заявивший протест. По словам Генерального прокурора, сторона обвинения располагала, по меньшей мере, 5 свидетелями, которые якобы опознавали Джорджа Паркмена после его исчезновения и даже подходили, чтобы поздороваться, но, подойдя вплотную, убеждались, что ошиблись. На основании этого Клиффорд потребовал не заслушивать показания Айзека Рассела и не признавать его статус свидетеля.

Тут возмутилась защита, вполне здраво указав на то, что обвинение не обладает «единственным правом на истину», и если некие 5 человек ошибочно опознали Джорджа Паркмена, то это не означает, что ошиблись и другие лица, видевшие его после официально признанного времени исчезновения. Нельзя не признать того, что главный обвинитель явно посягнул на право подсудимого использовать для своей защиты все способы, разрешённым законом.

Но, несмотря на отчаянные протесты защиты, судья Шоу безоговорочно и полностью принял точку зрения Генерального прокурора и постановил, что суд не станет заслушивать показания Рассела. Такое решение удивлять нас не должно, поскольку, как уже отмечалось выше, судья был, очевидно, предвзят и принимал все замечания и возражения главного обвинителя, игнорируя даже самые убедительные доводы защиты.

После бурных, но бесполезных препирательств защита объявила, что не имеет более свидетелей, и судья объявил о закрытии «дела защиты».

С последним словом в защиту подсудимого к суду обратился адвокат Меррик. Его речь была хорошо сбалансирована – в меру эмоциональна, в меру логична, в меру детализирована, но без излишней перегрузки мелочами. Адвокат начал с того, что обрисовал безрадостное положение, в котором оказался профессор Уэбстер ввиду возникших на его счёт подозрений – его бросили друзья, семья его осталась без поддержки, сам он плачет в темноте тюремной камеры.

После убедительного эмоционального начала, адвокат коснулся сугубо юридических нюансов, указав на то, что обвинение в суде должно доказать ряд непреложных фактов, без которых невозможно вынесение приговора. А именно: в доказывании нуждается факт смерти Джорджа Паркмена, способ его умерщвления, действия подсудимого, повлёкшие смерть, наличие злого умысла. Но в судебном процессе, развернувшемся на глазах членов жюри, не доказан ни один из этих пунктов.

Далее адвокат предложил сравнить количество свидетелей, которые видели Паркмена до 13 часов 23 ноября и тех, кто видел после 13 часов. Никакого особенного разрыва нет, пропавшего мужчину видят практически на протяжении всего дня вплоть до 17 часов! Однако сторона обвинения умышленно обрывает описание событий того дня в районе 13—14 часов и делает вид, будто после этого времени Паркмена никто не видел и именно тогда-то он и исчез.

Значительную часть речи адвоката заняло повторение показаний важнейших свидетелей защиты.

Далее Меррик справедливо указал на то, что по найденным в Медицинском колледже останкам, даже если они и впрямь принадлежат Паркмену, невозможно судить о причине смерти. При этом он сослался на медицинских экспертов – свидетелей как защиты, так и обвинения – признавших, что судить о прижизненности повреждений по имеющимся останкам нельзя. Меррик даже задался вопросом, нет ли в искалеченных останках («in these mangled remains») доктора Паркмена следов самоубийства или смерти от естественных причин.

Этот тезис, кстати, совершенно верный, адвокату обязательно нужно было развить и указать членам жюри присяжных на то, что сам факт убийства доказан не был. Меррик должен был разъяснить, что ни расчленение, ни сожжение тела не доказывают факт убийства и не могут служить обоснованием наличия у подсудимого злого умысла! Что, если смерть Паркмена последовала по причине инфаркта во время разговора с профессором Уэбстером, и последующие попытки сокрытия трупа объяснялись паникой? В распоряжении прокуратуры не имелось ни единой улики, опровергавшей такое предположение. И адвокат просто обязан был указать присяжным на совершеннейшую недостаточность обвинительного материала.

К сожалению, ничего из отмеченного выше в речи адвоката не прозвучало. Он лишь бегло упомянул возможную смерть Джорджа Паркмена в силу естественных причин или самоубийства, после чего моментально с этой темы «съехал» и более не возвращался. То есть, акцент делался адвокатом вовсе не на том, на чём следовало! Хотя, разумеется, это взгляд автора из XXI века, и кто-то из читателей может возразить на это, что адвокат Меррик в середине века XIX лучше понимал, какие и на чём акценты расставлять.

После упоминания возможной смерти от естественных причин или самоубийства защитник неожиданно принялся рассуждать о возможности встречи Джорджа Паркмена с полуночным грабителем… Этот странный логический вираж объяснить сложно, совершенно непонятно, почему грабитель оказался «полуночным», если речь шла о событиях, относящихся к середине дня [последний из свидетелей видел Паркмена в районе 17 часов]. А если речь шла о нападении в вечерние часы, то осталось непонятным, как труп оказался внутри здания колледжа. Если имело место его умышленное перемещение с целью сокрытия, то из речи Меррика невозможно понять, кто, как и когда осуществил эту нетривиальную операцию.

То есть в этом месте произошло некое «смазывание» речи защитника, крайне нелепое и до некоторой степени озадачивающее. Трудно отделаться от ощущения, что он попросту потерял пару листов заготовленного текста и перескочил из одного фрагмента в другой, мало связанный с предыдущим.

Далее адвокат перешёл к анализу финансового положения подсудимого в последней декаде ноября 1849 года. Он указал на то, что Уэбстер депонировал тогда в «Charles river bank» сумму в 150$, кроме того, из документально подтвержденных расходов в ноябре видно, что он должен был сохранить порядка 40$ – это указывает на его подготовку к выплате задолженности. Продолжая свои рассуждения, Меррик указал на тот факт, что из выплаченных Джорджу Паркмену 483$ почти половина [если точно, то 200$] являлись чеком на депозит в «New England Bank». А стало быть, в том, что Уэбстер выплатил кредитору указанную сумму, нет ничего невозможного.

Заключительную часть своего весьма продолжительного [около 2-х часов!] выступления адвокат посвятил всевозможным финансовым выкладкам о доходе профессора Уэбстера, получаемом от продажи билетов на собственные лекции. В этой говорильне присутствовало много арифметики, отсылок к показаниям банковского клерка Петти и справкам из банков, но всё это красноречие явно «пролетало мимо кассы». Уж простите автору низкий слог! Адвокат Меррик со странной настойчивостью принялся обосновывать возможность профессора Уэбстера единовременно выплатить Джорджу Паркмену сумму в 483$, но данный вопрос не создавал защите проблему. Сторона обвинения этот вопрос никак не педалировала и не утверждала, будто Уэбстер не мог наскрести указанную сумму.

Главная проблема защиты крылась вовсе не в выплате или невыплате 483$, а в обвинении в преднамеренном убийстве, но адвокат Меррик этого словно бы не понимал. Хотя понимать это он должен был!

Говоря об особенностях построения речи адвоката, нельзя не отметить ещё одну необъяснимую, на первый взгляд, странность. Речь идёт о весьма серьёзной недоработке обвинения, которую защита могла и должна была использовать в своих интересах. Обвиняя профессора Уэбстера в убийстве Джорджа Паркмена, сокрытии на протяжении нескольких дней его тела, расчленении, сожжении части тела и сбрасывании других частей в ассенизационную камеру, а также в последующем сокрытии следов преступления, прокуратура обошла полнейшим молчанием принципиально важный вопрос. А именно: где преступник скрывал труп со времени убийства до момента расчленения?