Текст книги "Дорога на Москву"

– Конечно, – сказал он, наливая в чарки. – А водочка-то горькая. Горька-а!..

У меня зазвенело в ушах от дружного рёва. Застолье мучило молодых минут двадцать и утихло лишь тогда, когда сваты вынесли каравай. Начали с рядовых родственников, которых, впрочем, было не так много, и пошли вдоль столов к щуке, вокруг которой сосредоточились свадебные генералы вроде меня и Коли. Деньги, действительно, клали на поднос в открытую, и обязательно с тостом-пожеланием молодым. «Чтоб жилось и велось, чтоб пилось и елось, чтоб гулялось и моглось – и ещё хотелось!..»

Я выложил сотенную и произнёс речь о том, что единственная надежда белорусской литературы – это Игорь. Свадьба выслушала спич благосклонно. Похоже, никто и не сомневался, что именно аспирант Игорь призван спасти нашу литературу от забвения. Николай со своей сотенной поддержал меня в той части, что дети от папы-критика и мамы-учительницы продолжат династию потомственной белорусской интеллигенции, истинной соли земли. Главное – чтоб детей было побольше. Это пожелание свадьба тоже встретила с энтузиазмом. Мы выпили по чарке со сватами, с председателями колхоза и сельсовета, с тремя дядьями и одним дедом, который был старше прочих, и пошли спать. К тому времени день давно уже превратился в ночь, что нас с Николаем сильно удивило.

На следующий день мы уезжали в Минск.

– В какую сторону ехать, знаешь? – спросил Николай.

– На юг, – сказал я.

– Верно, на юг, но в какую сторону?

Этого я сказать не мог и подозвал Игоря.

– Дизелем до Молодечно, оттуда электричкой в Минск, – растолковал он. – В пять часов подойдёт дизель и остановится возле нашего дома.

– А где рельсы? – посмотрел я по сторонам.

– За лугом, – показал Игорь, – от нашего дома ровно пятьсот метров.

– Дойдём, – сказал Николай.

Я с некоторым сомнением посмотрел на луг. К отъезду со свадьбы следовало отнестись со всей серьёзностью, о чём я ещё раз сказал Николаю.

– Брось ты! – отмахнулся он. – Дизелем до Молодечно, оттуда на электричке.

Николаю хорошо – он на свадьбу приехал с женой. Правда, с самого начала она затерялась среди подруг молодой, однако к отъезду должна была найтись, в чём не сомневались ни я, ни Коля.

Но вот здесь нас и подстерегла неожиданность.

Мы спокойно сидели у останков щуки – Игорь, Николай и я, – когда в комнату ворвалась Ольга, жена Николая.

– Привет! – обрадовался он. – Ты где ночевала?

– Я-то здесь, а вот где ты ночью шлялся, подлец? – крикнула Ольга.

Вообще-то Ольга была степенной, рассудительной женщиной, настоящей учительницей русского языка и литературы.

– Мы тоже здесь ночевали, – отставил я в сторону рюмку. – Спали в углу на одном матрасе.

– Ты, может, и спал, а вот он… – Ольга всхлипнула и отвернулась к окну.

– А в чём, собственно, дело? – аккуратно положил на стол вилку Коля. – Мы спали вон в той комнате. Или в соседней.

Я кивнул – да, в одной из комнат этого дома, правда, трудно сказать, в которой.

– С цыганкой ты спал, мне всё рассказали! – Ольга закрыла лицо руками, её плечи затряслись.

– С какой цыганкой?! – изумился Николай.

– С чёрненькой? – догадался я. – С которой польку танцевал?

Смугляночка, то ли Таня, то ли Тоня, действительно, мелькала весь вечер поблизости, но ведь не подмышкой же у него или у меня. Спору нет, хорошая девушка, и я, признаться, был бы совсем не прочь, чтобы… Но чего не было, того не было, и я так и сказал Ольге: очень хотелось, но не смоглось.

– Даже и не хотелось! – запротестовал Николай. – Нет, ну ты вообще… Как ты могла подумать!

– Мне сказали! – упрямо помотала головой Ольга, но плакать перестала.

– Ей сказали!.. – в сердцах хлопнул рюмку Николай. – А если бы тебе сказали, что я…

Он замолчал.

– Что мы уехали со свадьбы своего лучшего друга трезвые, – пришёл ему на помощь я. – Ты бы поверила?

– Да, поверила! – топнула ногой Ольга. – Вы на всё способны!

Тут уж я хлопнул рюмку.

Игорь, который с большим интересом слушал нашу перебранку, поднялся и направился к двери.

– Ты куда? – спросил я.

– Жену поищу.

– Тоже рядом не ночевала?

– Ночевала, но утром простыню потребовали… – замялся Игорь

– Ну и что?

– Надо, чтоб испачканная была, а у нас чисто. Нинка в слёзы…

– Крови не было? – догадался я. – Ну и как выкрутились?

– Гришка, брательник, отрубил курице голову и подал в окно. А она трепыхается, зараза. Себя больше измазали, чем простыню.

– Мы с Олькой краской покапали, – сказал Николай. – Сошло.

Ольга залилась краской и выскочила за дверь.

– Дура, – ласково сказал Николай.

– А эта чёрненькая здешняя? – поинтересовался я.

– Из Минска, – взялся за ручку двери Игорь, – двоюродная сестра Нинки.

– Да ну? – разлил я по чаркам из трёхлитровой банки, что было не просто. – За это надо выпить.

– Я с ней всего полчаса постоял, и уже донесли, – сказал Николай. – Темно ведь было.

– С кем постоял? – поставил я на место чарку. – Где?

– За сараем, – понюхал самогонку Николай. – Сколько градусов?

– Шестьдесят, – сказал Игорь и вернулся к столу.

– Нет, где я был? – поочерёдно посмотрел я на них.

– Спал, – пожал плечами Коля. – Шестьдесят – хорошая самогонка. В самый раз.

Лучшего комплимента Игорю сказать было нельзя, он засиял.

– А что удивляться? – я тоже понюхал самогонку. – Народу – как в тыкве семечек. Мог бы и меня разбудить.

– Тебя-то зачем?

– У неё подруг тьма. А у одной осиная талия.

– Резонно, – сказал Коля, – про подруг я не подумал.

– Чего уж теперь…

Мы выпили.

– Ладно, генералы, – вздохнул Игорь, – пойду к Нинке. Переживает.

– Раньше надо было переживать, – назидательно сказал Николай. – Однако насколько эти пережитки живучи. Попробуй чистую простыню покажи – съедят.

– Подумаешь, – хмыкнул я.

– А ты вот женись на местной, узнаешь, – подмигнул Игорю Коля. – Видал, каковы они здесь?

Это я видал. Девушки были хороши все без исключения, что не только удивляло, но и озадачивало. Молодость – это понятно. Чистый воздух и калорийные продукты – тоже. Польки и вальсы, «зелёная вишня с-под кореня вышла», юбки ниже колен, рыдания из-за не испачканной кровью простыни, каравай с рожками, щука, занимающая три стола… Да, на Нарочи вполне может распуститься цветок папоротника. Все здешние девушки – цветки, загорающиеся в купальскую ночь.

– Твоя Ольга тоже цветок, – сказал я Николаю.

– Конечно, – кивнул он и выковырял из развороченного брюха щуки куриное крылышко. – Но если этот цветок нюхаешь каждый день, не чувствуешь запаха.

Игорь крякнул и подался из комнаты. Старших товарищей слушать надо, но – не всегда.

– Хороший парень, – сказал я, – вот только играть в баскетбол никак не научится.

– Зато деканом будет, – посмотрел на бутыль Николай, прикидывая, наливать или нет. – Ладно, давай по последней. Скоро на дизель двинемся.

– Чёрненькая с подругами тоже уезжают?

– Не знаю, – пожал плечами Коля.

– О чём же вы ночью говорили?

– А мы не говорили.

– Понятно.

Костёр свадьбы догорал. В дальних комнатах звенели стаканы, шумели во дворе парни, откуда-то доносилось «Вот кто-то с горочки спустился…». Мы сидели над щукой, от которой уцелела одна голова.

– И жена Игорю досталась хорошая, – сказал я. – Спокойная.

– Моя тоже сначала была спокойная, – покачал головой Николай. – Имею я право на свадьбе друга выпить и закусить?

– Имеешь, – согласился я. – Жену не надо было терять. У тебя когда защита диссертации?

– Осенью. А ты книжку написал?

– Отнес в издательство.

– Вот за это надо выпить вне очереди.

Я не стал возражать. Выпить за диссертацию или за книгу – это как показать испачканную кровью простыню. Народный обычай.

Пока мы сидели подле щучьей головы, которая уже была, конечно, без угря, вся свадьба вдруг стала собираться на дизель. Это я понял по голосам, доносившимся со двора.

– На дизеле поедем? – спросил я Николая.

– А как же! – удивился он. – И на этой… электричке.

Последнее слово он выговорил вполне уверенно.

Мы вышли во двор, запруженный толпой. Из неё вынырнула Ольга и твёрдо взяла мужа под руку.

– И что, – спросил я Ольгу, – все эти люди собираются на поезд?

– Да, завтра на работу, – тревожно заглянула она в лицо мужу. – Коля, тебе завтра тоже на работу.

– После свадьбы ни на какую работу я не пойду, – заявил он.

– А как же мы все поместимся в этот поезд? – гнул я своё. – Нас ведь человек сто, не меньше.

– Свободно поместимся, – обвёл взглядом толпу Николай. – Сто человек для дизеля – не проблема.

Я успокоился.

Подошел Игорь с тяжёлой сумкой в руках.

– Я вас провожу, – сказал он. – Дизель уже стоит.

– Где стоит? – удивился я.

– На путях, – повернулся ко мне Николай. – Дизель может стоять только на путях.

– Пока мы дойдём, он уедет, – сказал я.

– Подождёт, – поставил сумку на землю Игорь. – Машинисты знают, что должны забрать свадьбу.

– Помочь? – кивнул я на сумку.

– Не надо.

Мы двинулись гуськом по луговой тропке, едва угадывавшейся в траве. Николай был прав: если идешь гуськом, не заблудишься. Спина товарища – верный маяк. Я вспомнил о подруге смуглянки, у которой осиная талия, и оглянулся. Зрелище, открывшееся мне, было столь сильным, что я не удержался от восклицания. Вереница отъезжающих тянулась через весь луг, и конца ей не было видно. Разглядеть в этом мурашином сонмище смуглянку и тем более осиную талию её подруги не представлялось возможным.

– Хорошо идут, – сказал я.

– Не падают, – согласился Коля.

– Кто упал? – обеспокоился Игорь, который шёл за нами со своей сумкой.

Николай встрепенулся, высвободился из Ольгиных объятий, поднял вверх правую руку и зычно крикнул:

– За родину, за Сталина – вперёд!

Ольга зажала ему рот рукой.

Я хотел спросить Игоря о подруге с осиной талией, но во всех вариантах вопроса фигурировала смуглянка, и я сдержался. Может, в поезде обнаружится.

Дизель действительно мирно стоял на путях, дожидаясь нас. Машинисты покуривали у локомотива.

– Свадьба! – крикнул им Игорь.

Те помахали в ответ рукой – видно, что свадьба.

Поезд был наполовину пуст, Николай и здесь оказался прав.

– Ну что, будем прощаться? – сказал я Игорю.

– Сейчас… – поковырялся он в сумке. – Это вам на дорожку.

Он сунул в руки мне и Николаю по бутылке водки.

– Зачем! – попыталась отнять у мужа бутылку Ольга, но Николай не отдал.

– Пригодится, – сказал он и спрятал бутылку за пазуху.

У меня никто водку не отнимал, и я просто держал бутылку в руке.

Народ прибывал, но садиться в поезд никто не торопился. Обнимались, целовались, кто-то пытался сплясать польку.

– А где Нина? – стал озираться по сторонам Коля, но мне показалось, что он высматривает смуглянку.

– Потерялась, – подмигнул я ему.

– Чувствует себя неважно, – сказал Игорь.

– Ты её в обиду не давай! – погрозила ему пальцем Ольга. – Не бери пример с моего.

– Когда это я тебя в обиду давал? – оскорбился Николай. – Танцевать толком не научил – это да.

Локомотив несколько раз свистнул, но на толпу это не произвело впечатления.

– Выйдем из расписания, – сказал я.

– У него нет расписания, – засмеялся Игорь. – Пока последнего гостя не посадим – не отправится.

Мы погрузились в вагон, посидели на жёстких сиденьях – и снова вышли с Николаем на воздух.

– Что-то смуглянки с подругой не видно, – вздохнул я.

– В соседнем вагоне, – сказал Коля. – Их там штук двадцать.

– И все сёстры? – изумился я.

– Сёстры, подруги, библиотекарши… Игорь молодец, собрал всех, кого знал.

– Далеко не всех, – вылез из толпы Игорь со своей сумкой.

– Бутылки раздал? – посмотрел на сумку Николай.

– Последняя, – достал бутылку Игорь. – Возьмёте?

– Давай.

Коля взял бутылку и передал мне. Я теперь стоял с двумя бутылками в руках.

Поезд с грохотом дёрнулся и остановился.

– Пора, – сказал Игорь.

Мы расцеловались с Игорем, с кучей его родни и влезли в тамбур. Поезд тронулся. Ольга заглянула в тамбур, убедилась, что мы не отстали, и вернулась в вагон.

– Ты когда-нибудь дизелем управлял? – спросил вдруг Николай.

– Нет.

– И я нет. Пошли к машинистам.

Мы направились в голову поезда. В соседнем вагоне действительно было полно громко щебечущих девушек. Когда мы проходили мимо них, они замолчали. Смуглянка, сильно покраснев, отвернулась и стала смотреть в окно. Её подруга с осиной талией улыбалась.

– Хорошая девушка, – сказал я, когда мы вышли из вагона.

Николай что-то хрюкнул. Мы уже были в дизеле. От грохота двигателя здесь ничего не было слышно. В отделении, в котором сидели машинисты, было потише.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Николай. – Можно?

Машинисты, улыбаясь, смотрели на нас. Чувствовалось, гостям свадьбы они простили бы не только проникновение в служебное помещение.

– Это от нас, – поставил я бутылку водки на столик, на котором уже покачивалась точно такая же.

– Пришли посмотреть, – объяснил наше вторжение Николай. – Танк я водил, а вот дизель не приходилось.

– Садитесь, – уступил ему своё место машинист постарше. – Передвинете реверс вверх – скорость увеличится, вниз – уменьшится. Ничего сложного.

Николай осторожно передвинул реверс вверх на два деления, пол под ногами задрожал сильнее.

– Полегоньку, – сказал второй машинист.

Коля кивнул и вернул реверс в прежнее положение.

– Сейчас будет остановка, давайте вместе, – сказал старший машинист.

Он положил большую ладонь на руку Николая и стал медленно передвигать реверс. Поезд замедлил ход и остановился. Машинист наклонился к микрофону, собираясь объявить остановку, но Николай дёрнул его за рукав:

– Можно, я?

Машинисты переглянулись.

– Ладно, – сказал старший, – скажите: «Платформа «Лесная», следующая «Загатье».

Николай набрал в грудь воздух и громко объявил:

– Граждане пассажиры! Наш экспресс прибыл на платформу «Лесная». Следующая остановка – «Загатье». Гостей свадьбы прошу не буянить. Экспресс отправляется. Счастливого пути! Гуд бай и ауфвидерзеен, дорогие товарищи! Встретимся на баррикадах! Гип-гип ура, ура, ура!..

Если бы я не оттащил его от микрофона, Коля начал бы передавать приветы смуглянке и её подругам. В принципе я против этого ничего не имел, но Ольге могло не понравиться.

– Выпьем? – сказал Николай, оглядываясь в поисках стакана. – За это надо обязательно выпить. Едешь, как в танке, только пушки не хватает. Мужики, где стакан?

– Нельзя! – испуганно посмотрел на старшего второй машинист. – Вы можете, а мы после работы.

– Жалко, – огорчился Николай. – Нам можно, но мы не можем. Два дня гуляем.

Машинисты закивали. Они знали, что такое два дня хорошей свадьбы.

– После работы и эта не помешает, – поставил я на стол вторую бутылку.

Теперь можно было бы и мне порулить, но, во-первых, я не проходил практику на танке, а во-вторых, до остановки «Загатье» было ещё далеко. И мы отправились в свой вагон. Девичья компания во главе со смуглянкой встретила нас аплодисментами.

– Только для вас! – изогнулся над смуглянкой Николай, словно собираясь пригласить её на польку с подкиндэсом.

– Пойдём-пойдём! – толкнул я его в спину. – Кончилась свадьба. В семью пора.

– Это был ты или не ты? – встретила нас в тамбуре Ольга, и глаза у неё опять были заплаканные.

– Я, – сказал Коля.

– И тебе не стыдно было нести ахинею?

– Нет, – помотал он головой, – по-моему, хорошо сказал.

Я дипломатично отвернулся.

Оказалось, Ольга задремала и очнулась от голоса мужа, доносившегося из динамика. С перепугу она попыталась выскочить из вагона, но поезд, к счастью, тронулся.

– Зачем выскакивать? – удивился Коля.

– А как ты в радио попал? – всхлипнула Ольга.

– Вошёл.

Мы с Колей посмотрели друг на друга.

– Ладно, – сказал он, – пошли спать.

И это было лучшее, что можно было придумать в данной ситуации.

Такой она и запомнилась мне – свадьба Игоря в Будславе. Сияло солнце над огромным лугом, вздувались пузырём юбки девчат, вертящихся в польке, звякал реверс дизеля, направляемый рукой Николая, тяжело лежала на трёх столах гигантская щука, начинённая нежным фаршем. Это была обычная западно-белорусская свадьба.

Таллин

Мы стояли на смотровой площадке и смотрели на Старый город. Низкие лохматые тучи цеплялись за острые шпили кирх. В белёсом тумане едва угадывались силуэты кораблей. Сильные порывы ветра срывали с вязов остатки листьев и швыряли их на запорошенные снегом черепичные крыши.

Таллин, он же Ревель, в летописные времена Колывань, лежал перед нами как на ладони.

– Плохой вид, – сказал Тойво, местный кинооператор. – Я знаю хороший.

– Лучше этого? – покосился я на него.

– Очень хороший, – кивнул Тойво крупной головой.

Он был грузный, медлительный, именно такими мне представлялись эстонцы.

– И где же этот вид? – требовательно спросила Галя.

Галя в Таллине смотрелась белой вороной. Впрочем, так же она выглядела и в Минске. Пигалица в берете, на маленьком лице большие очки в роговой оправе. Сова, случайно залетевшая в городской двор.

– Возле порта построили жилой дом, – сказал Тойво. – С его крыши всё видно.

– И порт? – спросил я.

– Порт лучше всего.

– Военный объект, – вздохнул я.

– А мы для себя снимем, – уставилась на меня очками Галя.

– Сколько этажей в доме? – посмотрел я на Тойво.

– Шестнадцать. Лифт ещё не работает.

– Поехали, – распорядилась Галя.

Мы двинулись к машине эстонского телевидения. Ноги скользили по обледеневшей брусчатке. Ветер сбивал с ног, и только Тойво не обращал на него внимания. «Местный», – с завистью подумал я.

– Я с Сааремаа приехал, – повернулся ко мне Тойво. – Там настоящий ветер.

– Это где, в Финляндии? – схватила меня за руку Галя, пытаясь устоять на ногах.

– Остров, – сказал Тойво. – В море.

По-русски он говорил хорошо, но с большими паузами между словами. Галя говорила без пауз, однако она меня раздражала гораздо больше.

Мы подъехали к новостройке. Дом стоял на холме, и ветер здесь был ещё сильнее, чем в Вышгороде.

Провожаемые недоумёнными взглядами строителей, занимающихся отделочными работами, мы поднялись по лестнице на крышу дома. Тойво тащил кинокамеру, но запыхался он меньше меня и Гали. Порт предстал перед нами со всеми своими тайнами и секретами.

– Снимайте! – приказала Галя.

Я подумал, что эти планы не пропустит никакая цензура, но спорить с Галей не стал.

Тойво сделал несколько планов и заторопился вниз.

– Ветер, – понимающе сказал я.

– Та-а… – улыбнулся он. – Милицию может принести.

– Какую милицию? – склонила набок голову Галя.

– Финскую, – сделал страшное лицо я. – Или шведскую.

– У нас своя, – сказал Тойво.

– Куда едем теперь? – поинтересовалась в машине Галя.

– Мустамяэ, – посмотрел в блокнот Тойво. – Переводчик.

– Мы его уже записали, – сказала Галя.

– Пригласил в гости, – как ребёнку, стал ей объяснять Тойво. – Посидим, кофе выпьем.

Кофе – типично прибалтийский напиток. С него начинались все мои застолья в Риге и Вильнюсе. Но заканчивались они водкой, и в большом количестве. Интересно, каково будет в Таллине.

В Таллине я был впервые, но слышать о нём мне приходилось. Антона, мужа моей младшей сестры, ранили именно под Таллином.

Как-то в праздник Победы я увидел на груди Антона орден Красной Звезды.

– За что получил? – спросил я.

– Командующего Прибалтийским округом возил.

– За это дают ордена?

– Если ранят.

Антон служил срочную водителем. Последние полгода он возил командующего округом, который его любил как сына.

– У себя дома обедом кормил, – признался Антон. – Хотел, чтобы я после службы остался в Таллине. У него и дочка была…

– А ты?

– Я в Речицу уехал.

Ранили Антона при следующих обстоятельствах. Поздним вечером командующий возвращался с учений. Машина проезжала под обрывом, и вдруг раздалась пулемётная очередь. Пули прошили крышу «Волги», одна из них ранила Антона в бедро. Машина вильнула и съехала в кювет, но не перевернулась. Командующий выхватил пистолет, выскочил из машины и полез по круче вверх.

– У меня оружия не было, – рассказывал Антон, – но и я за ним. У командующего пузо будь здоров, однако на вершину он взлетел как молодой. Я со своей ногой метров на двадцать отстал. Влез, а там пулемёт «Максим», вокруг стреляные гильзы. Сбежали, пока мы лезли.

– А если бы не сбежали?

– Поубивал бы всех к чёртовой матери! Под горячую руку ему лучше не попадаться…

Я представил пузатого генерала, который с пистолетом пёр на пулемёт, и понял, что на дороге ему действительно лучше не попадаться.

– Правильно, что уехал, – сказал я. – Яблоко от яблони недалеко падает.

Антон согласно кивнул. У моей сестры характер, правда, тоже не сахар, но отец у неё всё же не командующий округом, простой бухгалтер.

– Лесные братья у вас ещё есть? – спросил я Тойво.

– Кто?! – вытаращил он глаза.

– В Литве и Латвии есть, – сказал я, – сам видел. Но водку они пьют русскую.

– Мы тоже пьем русскую, – успокоил меня Тойво. – И русских девушек любим.

– Кто ж их не любит, – хмыкнул я.

Я вспомнил Ирму. С ней я познакомился на спартакиаде телевизионщиков. Она хорошо играла в баскетбол, набросала нам кучу мячей. И когда я был в командировке в Риге, пригласил Ирму в кафе. Она пришла с подругой Илоной. Выглядели они потрясающе – высокие, полногрудые, Ирма шатенка, Илона блондинка. Все парни на них засматривались, и мне это льстило. В тот раз я впервые распробовал «кристап» – водку пополам с рижским бальзамом.

Белорусский писатель Короткевич в одном из своих очерков написал, что жениться надо на латышках. Там, в рижском кафе, я был полностью с ним согласен. Правда, кроме языкового барьера между мной и девушками был ещё один. Слишком они были хороши для потрёпанного журналиста из Минска, в чём я им и признался. Девушки засмеялись.

– Вы ещё мало потрепанный, – сказал Ирма.

– Наши больше, – поддержала её Илона.

– А в Минск вы бы переехали? – спросил я.

Девушки посмотрели друг на дружку и отрицательно покачали головой. Им было уютно и в маленьком кафе на площади у Домского собора.

Кстати, в прибалтийских кафе особенно уютно из-за погоды. На улице дождь, ветер, слякоть, на душе муторно от неурядиц в семье или на работе, и ты заходишь в первое попавшееся кафе. В нём пахнет кофе, звучит негромкая музыка, и незнакомка, сидящая напротив, вполне может показаться нежной и удивительной.

В Минске тоже часто бывает плохая погода, но наши кафе гораздо хуже. Я лишь однажды услышал, что минские пивные лучшие в мире.

Мы с Димой, моим бывшим однокурсником, зашли в пивную на Немиге пропустить по кружке «жигулёвского» под хариуса, по-белорусски липеня. Хариуса мы ловим в Налибокской пуще. Его там немного, но по десятку хвостов мы привозим. Вот и в этот раз кое-что поймали. Рыба подсохла у меня на балконе, как не выпить кружку-другую с товарищем.

Я не успел очистить первую рыбину, как от соседнего столика к нам подошёл парень.

– Где вы его взяли? – спросил он с сильным акцентом.

– Поймали.

– Здесь, в Белоруссии?

– А где же еще.

– У нас в Литве тоже ловят, но надо заплатить большие деньги за лицензию.

– Мы бесплатно.

– Можете назвать реку?

– Не можем.

– А за сто долларов?

– И за сто не можем. Угостить – пожалуйста.

Парень присоединился к нам, и мы выпили сначала пива, потом водки, за которой я сбегал в ближайший гастроном.

Вот тут Владас и сказал:

– Ваши пивные – самые лучшие.

– Почему?

– Можно выпить водки с пивом, и никто ничего не скажет.

– Милиция иногда гоняет, – посмотрел по сторонам Дима.

Мы так и не продали литовцу название нашей речки, хотя он предлагал уже триста долларов.

– Вам не нужны деньги? – удивился Владас.

– Нужны, но хариус не продаётся. Там, кстати, и стронга есть.

– Кто? – разинул рот литовец.

– Форель. В этот раз килограммовая попалась.

– На что?

– На миногу.

Владас от расстройства хватанул полстакана водки.

– Всё равно найду, – отдышавшись, сказал он.

– Ищи, – хмыкнул я.

– Хочешь, я тебе свою машину отдам? – уставился в меня белёсыми глазами литовец.

Я понял, что из пивной, пусть она и лучшая в мире, надо срочно уходить. Когда в ней начинают разбрасываться машинами, добром это не кончается.

– Здоровый парень, – сказал Дима, когда мы с трудом избавились от литовца. – Вдвое больше нашего выпил.

– За чужой счёт можно пить до бесконечности, – согласился я. – Как думаешь, найдёт он нашу речку?

– Вряд ли. Там пешком от шоссе километров семь топать.

Но чувство тревоги у меня осталось.

На эту речку в пуще нас вывел биолог Андрюха. Студентом он здесь проходил какую-то практику. Речка была уникальна во всех отношениях. Берега, поросшие поречками – дикой смородиной, дубравы, в которых по осени листья под ногами гремят как жесть, бобровые запруды, скелет охотничьего замка Тышкевичей, потихоньку съедаемый пущей. И всего два или три хутора на всей реке. Оттого и рыба здесь сохранилась. Кроме хариуса и форели я ловил здесь голавлей, язей, ельцов, налимов.

Хариусов мы запекали на углях. Подсаливали, заворачивали целиком в фольгу, и через пять минут царское кушанье благоухало на всю пущу. Запивали мы его спиртиком, которого у Андрюхи на работе было в достатке.

Во время последнего нашего пиршества в пущу я вдруг подумал, что женщина и река всегда будут моей целью. «И бутылка», – добавило моё второе «я». Однако я с ним категорически не согласился. Бутылка на третьем месте, не выше.

Правда, здесь, в Таллине, у бутылки появились хорошие шансы выйти вперёд. Девушки, которые попадались мне на глаза, сплошь были похожи на Галю.

– Очень хороший город, – сказала Галя. – Я здесь чувствую себя как дома.

Мы с Тойво промолчали. Мне больше нравился Минск, ему, наверное, Сааремаа.

В Мустамяэ все дома были похожи друг на друга, и мы долго не могли найти нужный.

– Очень мрачное место, – сказал я.

– Для приезжих, – объяснил Тойво.

– А мне нравится! – сверкнула очками Галя.

– Нравится отсутствие деревьев? – уточнил я. – Или то, что на домах нет номеров?

– Когда нет собственной квартиры, в любом районе хорошо.

– Приехали, – прервал наш спор водитель. – Вам в этот подъезд.

Мы поднялись на третий этаж. Тойво уверенно позвонил, дверь тут же распахнулась. На пороге стояли Андреас и его жена.

– Как брат и сестра, – сказал мне Тойво.

Действительно, они были очень похожи: угловатые, длинноносые, в очках.

– Марта, – представил жену Андреас.

Мы прошли в комнату.

– Класс! – потрясённо сказал Галя.

Вся мебель в квартире была не выше одного метра. На голых стенах висели фотографии в рамках. На столе пять чашек с дымящимся кофе и пять пузатеньких стаканов для коньяка.

– Садитесь, – пригласил Андреас.

Мы сели в низкие кресла.

– Откуда такая мебель? – спросила Галя.

– Из Финляндии, – польщённо улыбнулась Марта. – По каталогу заказывали.

Да, это была другая жизнь. Я подумал, что младшие братья в нашей стране очень не хотят быть похожими на старшего.

– Коньяк? – достал бутылку из бара Андреас.

Я неопределённо пожал плечами.

– А здесь не напьёшься, – громко прошептал мне на ухо Тойво. – Хорошо, что я взял с собой водку.

– Давай водку! – обрадовался я.

– Хотя бы здесь не позорились! – прошипела Галя.

– К сожалению, у нас нет подходящей закуски, – неодобрительно покосилась на бутылку Марта.

Она сходила на кухню и принесла две маленькие рюмки для водки.

– А мы по-русски, – сказал Тойво. – Ну, поехали!

Определённо, он знал толк в выпивке.

Мы стали беседовать о литературе. У Андреаса в этом году уже вышли две книги переводов.

– С какого языка? – спросил я.

– С английского и французского, – сделал маленький глоток Андреас. – Жду книгу белорусских рассказов. Задерживается.

Я кивнул – перевод с белорусского языка и должен задерживаться.

– Через неделю уезжаю в Женеву, – продолжал Андреас. – Посылают на курсы переводчиков.

– Надолго? – спросила Галя, смакуя коньяк.

– Пока на год.

Неплохо живут эстонские собратья по перу. Две книги в год, командировка в Женеву, финская мебель по каталогу… Жена, правда, страшная.

– Мы не расписаны, – улыбнулась Марта. – Просто встречаемся.

– Давно? – поинтересовался я.

– Пять лет, – посмотрела Марта на Андреаса. – Или шесть?

Тойво пил рюмку за рюмкой. Я с тревогой взглянул на почти пустую бутылку.

– У меня есть вторая, – сказал Тойво. – Я знал.

Ну что ж, настоящий пьяница без бутылки про запас в гости не ходит.

– Вы что – пить сюда приехали? – толкнула меня в бок Галя.

– И пить тоже, – сказал я. – Посмотри, какая погода за окном!

В темноте за окном завывал ветер. Если бы я не знал, какой тоскливой бывает зима в белорусской глубинке, то сказал бы, что эстонская зима хуже любой другой.

– Что мы с таким пьяным будем делать? – с ужасом спросила Галя, наблюдая, как Тойво загоняет ногой под диван пустую бутылку.

– Посадим в машину и отвезём домой, – пожал я плечами.

Андреас и Марта подчёркнуто не замечали свинского поведения Тойво. «Заграница!» – подумал я.

– Пора домой, – сказал Галя.

– Где вы живёте? – с видимым облегчением спросил Андреас.

– В гостинице «Олимпия», – сказал я. – На двадцатом этаже. На самом верху там отличный бар.

– Да, мы были, – посмотрели друг на друга Андреас и Марта.

Мы распрощались и вышли на улицу. Машины у подъезда не было.

– Наверное, поехал в гастроном за бутылкой, – засмеялся Тойво. – Пойдём искать.

На улице он сразу протрезвел.

Мы пошли в сторону предполагаемого гастронома. Порывы сильного ветра едва не валили с ног. Вдобавок ко всему пошёл мокрый снег.

Из темноты вдруг выплыл наш «РАФ».

– Садитесь, – услышал я голос водителя.

– Где ты был? – спросил я.

– Стоял у подъезда. Вы мимо прошли. Я поехал за вами.

«Мистика, – подумал я. – Мустамяэ – очень нехорошее место».

Мы сели в машину. Я вдруг обнаружил, что Тойво с нами нет.

– Где Тойво? – повернулся я к Гале.

– Вы вместе впереди меня шли.

– Найдется, – сказал водитель. – Он часто пропадает. Главное, камера на месте.

– Погоди, – остановил я его. – Как это – пропадает?

– Бесследно, – объяснил водитель. – Час будем искать – не найдём. А завтра в девять утра он на работе. Уже несколько раз пропадал.

– Будешь пить как он, – сказала Галя, – тоже пропадёшь. И не найдёшься.

Но я на её слова не обратил внимания. Меня занимал феномен Тойво. Пропадающий человек – редкое явление. И загадочное. Такой человек похож на блуждающую звезду. Сегодня ты её видишь, завтра нет, но она есть. Значит – мы не исчезаем навсегда…

– Так мы едем? – перебила ход моих мыслей Галя. – Завтра, между прочим, у нас утренний рейс.

– Куда девать камеру? – спросил я.

– Отвезу на студию, – сказал водитель.

– Ну что ж, трогай, – вздохнул я. – Жалко, с Тойво не попрощались. Хороший мужик.

– Как нам получить отснятый материал? – спросила, глядя в окно, Галя. – Через две недели эфир.

– Тебе же сказали – завтра в девять утра он найдётся. Позвонишь и договоришься.

Огни Таллина уплывали в темноту. Как и Тойво, город пропадал в ночи. Он тоже был блуждающей звездой.