Текст книги "Дорога на Москву"

4

Лес надвигался на нас тёмной стеной.

В полумраке я с трудом различал замысловато изогнутые сучья сосен, тонкие стволы берёз, развесистые кроны дубов. Из густого низкорослого ельника с шуршанием выползал белый туман. Издалека доносился запах разогретых дневным зноем лозняков. Прокричал коростель.

– Ну и где твой папоротник? – спросил я Костю.

– Там, – махнул он свободной рукой. – Надо дождаться, пока совсем стемнеет. Нечистая сила когда появляется? В полночь.

– Не поминай её имя всуе, – сказал я. – Слышишь, кричит?

– Кто? – прижалась ко мне Катя.

– Она, – шепнул я в маленькое ушко, с трудом подавляя желание куснуть его.

Под рукой я ощутил вздрогнувшую грудь и гулкое биение сердца. На этот раз Катя не отшатнулась.

– Ерунда, – неуверенно сказал Костя. – Сейчас увидим огонёк и прямиком к нему. Вон в той стороне…

– Хорошо запомнил место? – спросил я.

– Метров пятьдесят от опушки. Но сейчас не видно ни черта…

– Опять, – сказал я. – Ей-богу, накличешь.

– Вы верите? – шепотом спросила Катя.

– Конечно, – разжал я объятия. – Это же купальская ночь.

Катя шла, задевая меня бедром, и это мне не мешало. Она оказалась не такой уж костлявой. Я чувствовал, как у меня начало гореть лицо, и это было верным признаком чуда. Я в этом был уверен.

– Где же папоротник? – спросила Вера, цеплявшаяся за ремешок Костиного фотоаппарата.

– Должен быть здесь.

Костя остановился и снял с плеча камеру. Умаялся, бедный. Два фотоаппарата, кинокамера, Вера, – многовато будет.

Среди ветвей я вдруг увидел слабое свечение.

– Подождите меня здесь, – сказал я.

Я осторожно двинулся в сторону светящегося пятна. Оно стало медленно удаляться от меня, скрываясь за кустами. Я прибавил шагу, споткнулся о какой-то корень, едва удержавшись на ногах, и потерял пятно из виду.

Я стоял посреди ночного леса и слышал не только стук собственного сердца, но и крик ночной птицы вдалеке, и шебуршание в прошлогодней листве ежа, и дыхание существа, прячущегося от меня за кустом лещины. По запаху я знал, что это была женщина.

– Эй! – негромко позвал я.

Из кустов послышался тихий смех.

– Ну и долго мы будем прятаться? – спросил я.

– Сейчас, – ответила она.

Из-за облака выглянула полная луна. Я стоял на небольшой поляне по пояс в зарослях папоротника. Справа от меня возвышался огромный корявый дуб, слева чернела зубчатая стена ельника, прямо перед глазами высился большой куст орешника.

– Мне надо лезть в куст? – спросил я.

– Не надо, – сказала она. – Я уже здесь.

Она была среднего роста. Распущенные волосы, схваченные сыромятным ремешком, волной спадали до поясницы. На бёдрах юбка из листьев аира. Маленькая грудь обнажена. Ноги босы. Цвет её глаз в лунном свете определить было нельзя.

– Зелёные? – спросил я.

– Конечно, – улыбнулась она.

– А зубы?

– Белые.

– Мне говорили, у русалок большая отвисшая грудь.

– Кто говорил? – обиделась она.

– Одна бабка в деревне.

– А ты их больше слушай.

– Но это фольклор.

– Сказки сочиняют люди. Ты ещё про хвост спроси.

– Где твой хвост?

Я присел на корточки. Точёные ножки русалки были по-девичьи округлы, над коленками ямочки. Я протянул руки к ногам, но русалка отступила на шаг.

– Не надо.

– Почему? – выпрямился я.

– Ты ведь знаешь, что мы встретились не случайно.

– Положим, знаю, – оглянулся я по сторонам. – Но не знаю, для чего.

– Это бывает один раз в жизни.

– В жизни всё бывает один раз. Сегодня живём, завтра умираем. Последнее вроде вас не касается.

– Мы тоже умираем, – улыбнулась она. – Сегодня я тебя позвала не для этого.

– Но почему не даёшь к себе прикоснуться? А если я тебя поймаю?

– За хвост, – усмехнулась она.

– Не за хвост, так за волосы. Ты холодна, как лёд?

– Не холоднее тебя, – рассердилась она. – Я тебе пытаюсь объяснить, а ты не слушаешь.

– Слушаю, – покорился я.

– Ты ведь сразу догадался, кто я?

– Конечно.

– Человека в лесу чуешь издалека?

– Особенно мужиков. От них за версту несёт.

– Верно. Зверя тоже чуешь?

– Их в меньшей степени, но однажды в Налибокской пуще учуял серну. Сильный запах.

– Противный?

– Не сказал бы…

– Так вот, мы чуем друг друга одинаково. Погоди…

Она подскочила ко мне, поднялась на цыпочки и быстро, по-звериному, обнюхала моё лицо.

– Пил? – укоризненно спросила она.

– Самогон, – не стал я отпираться, – четыре бульбинки. Но перед тем, как идти в лес, не пил.

– Всё равно разит. Ты отравлен.

– Отравлен? – возмутился я. – Вот если бы на тебя дохнул Вася, тогда другое дело. По сравнению с ним я законченный трезвенник.

– При чём здесь Вася? – поморщилась она. – Из тебя надо выгнать отраву, иначе ничего не получится.

– Что должно получиться? На кой ляд я тебе сдался?

– А ты наш, – вздохнула она. – Неужели никогда не догадывался?

Я посмотрел в немигающие глаза русалки – и всё понял.

5

Мой дед Александр был знахарь.

Отец однажды мне рассказал, что дед лечил травами болезни, лечить которые не брались профессиональные медики, например полиомиелит.

– Полиомиелит? – не поверил я.

– Ну да, болезнь, при которой человек не может ходить.

Это было перед войной. Как-то дед отправился косить траву на дальнюю лесную делянку. Дорога пролегала мимо хутора.

– Дочка, дай воды попить, – попросил он девушку, выглянувшую из окна хаты.

– Зайдите в хату да попейте, – сказала она. – Я, дяденька, ходить не могу.

Дед вошёл в сени, выпил кружку воды из ведра, стоявшего на лавке. Дверь была открыта, и он видел девушку, сидевшую на стуле у окна.

– Давно не ходишь? – спросил Александр.

– Года три, дяденька, – оглянулась она. – Говорят, клещ укусил. А может, в городе заразилась. Долго болела.

– Совсем не ходишь?

– Скоро татка придёт и перенесёт на кровать.

Она улыбнулась.

– Вот что, девка, – поставил кружку на лавку Александр. – Завтра вечером я буду возвращаться с косьбы и зайду к вам. Скажи про меня батьке. Я принесу травы, попою тебя отварами и поставлю на ноги. Но надо, чтоб ты этого хотела. Пойдёшь своими ногами за водой?

– Я полетела бы, если б смогла, – вздохнула девушка. – Меня к докторам возили. Говорят – нельзя вылечить, болезнь очень страшная…

– Нет такой хвори, которую нельзя одолеть, – сказал дед. – Ждите меня завтра к вечеру.

Дед вернулся на хутор с пуком трав, собранных на болоте, и за неделю поставил девушку на ноги. Каждый год он в известные только ему дни собирал на лесных опушках и болотных островах травы, высушивал их в шалаше, построенном в укромном месте, и брал их оттуда по мере надобности. Чаще всего лечить ему приходилось колтун, от которого страдали в этих местах не только женщины. Отшёптывал он падучую и заикание у детей, исцелял рожу, спасал от грудной жабы.

Но при всём этом люди к деду относились с опаской. Случалось, от его взгляда люди начинали чахнуть, а вскоре и отправлялись туда, откуда не возвращаются.

То, что дело обстоит именно так, я испытал на себе.

В конце лета мы с отцом приехали в его родную деревню проведать родительские могилы. Деревня стояла на высоком берегу Днепра, с которого далеко видны пожелтевшие заливные луга, старые осокори вдоль полевой дороги, полоска синего леса за рекой. В затоке под кручей цвели лилии и кувшинки. Плотная стена аира была сплошь усеяна вызревшими шоколадными шишками. Я знал, что если оставить в спальне на ночь хотя бы одну такую шишку, наутро будет сильно болеть голова.

– В войну мы ели корни аира, – сказал отец. – Всё подряд ели, от лебеды до крапивы.

– В каком году дед с бабкой умерли? – спросил я.

– Мама в сорок втором от тифа, а батьку в сорок четвёртом бык убил.

Мы покрасили чёрной краской ограду и железный крест на могиле. Тихо шелестела листва берёз. На куст боярышника градом обрушилась стая воробьёв, к осени становящихся шумными и сварливыми. Далеко за рекой глухо пророкотал гром.

– Батька мне говорил, что человек его убить не может, – сказал отец. – Вот и попался на дороге бык.

– Что за бык?

– Бугай сорвался с цепи. Батька вёл на верёвке соседскую корову, а тут бугай. Ему бы бросить корову и бежать, а он схватил быка за рога. В шестьдесят лет батька ещё здоровый был… Когда его принесли в хату, я задрал рубаху – а у него вся спина чёрная. Наверное, лёгкие отбил, сильно хрипел, когда умирал.

– Надо было в больницу отвезти.

– Какая в войну больница? – посмотрел на меня отец. – Это он всех лечил. А для него лекаря не нашлось. Ночью умер. Я лежал на печи. Слышу – перестал хрипеть. Я оделся и побежал к соседям Батяновым.

– Сколько тебе было?

– Четырнадцать, уже большой был. Ну, вроде всё сделали. В следующий раз надо холмики подсыпать. Пойдём к Батяновым. После войны они в нашу хату переселились.

– А ты?

– Я к тётке Хадоске в город уехал.

Мы посидели у Батяновых за столом, помянули родных. Уже тогда я ощутил на себе пристальные взгляды деревенских.

– Что это они? – толкнул я локтем отца.

– Ты же внук Александра! – сказал он.

– Ну и что?

– А то. Внукам, говорят, вся сила передаётся.

– Какая сила?

– Когда-нибудь узнаешь.

Я вышел из хаты и сел на скамейку под окном. У хаты напротив стояли несколько мужчин. Один из них подошёл ко мне.

– Можно присесть? – сказал он, поздоровавшись.

– Конечно, – подвинулся я.

– Вы родной внук Александра?

– Родной.

– Он многое умел, – сказал мужчина. – Боялись его у нас.

Я промолчал.

– Мой старший брат утоп в реке. Его вытащили – не дышит. Пришёл ваш дед, подышал ему в рот, пошептал, перекрестил, он и открыл глаза. Большую силу имел!

– Я оживлять не могу, – сказал я.

– Никто и не говорит, – согласился мужчина. – Он с той силой знался. В тридцатом году, когда всех в колхозы загоняли, Александр лёг на лавку под образами и умер.

– Как умер? – покосился я на него.

– А так – дышать перестал. Жене перед этим приказал, чтоб три дня не хоронила.

– И что?

– Через три дня ожил. Милицейские пришли, глянули – живой покойник лежит, в руках свечка. Они приложили ко рту зеркало – никакого знака. А через три дня Мария, жена его, заходит в комнату – он уже на лавке сидит. Она чуть не померла со страху. А дед попил воды и на ноги встал. Чародей!

– В колхоз вступил?

– Не, – закурил сигарету мужчина. – Его на полгода в тюрьму посадили, потом выпустили. Наверно, наколдовал, они и махнули на него рукой. Так вы, значит, старший его внук?

– Единственный.

Я посмотрел на улицу. У хаты собралось человек десять, и все смотрели на меня. Мне стало не по себе.

– До сих пор помнят деда? – сказал я, поднимаясь.

– Ещё как помнят! – тоже поднялся мужчина. – Ждали, когда вы приедете.

– Зачем?

– Посмотреть. Такие, как он, раз в сто лет рождаются. Батька про него рассказывал?

– Немного. Я через восемь лет после его смерти родился.

– Мы знаем. Хорошо, что приехали. Видите, полдеревни собрались на вас поглядеть.

После этих слов оставалось только бежать. Я подался в хату.

– Пойдём прогуляемся по огороду, – сказал батька. – Покажу наши яблони.

– Уже плохо родят, – махнула рукой тетя Нина, хозяйка. – Старые.

– Ничего, главное, ещё стоят.

Огород был обычный: ровные ряды бульбы, кусты смородины и крыжовника, огуречные грядки. По краю обрыва росли старые яблони.

– Видишь вон ту яблоню? – показал рукой отец.

– Вижу.

– Под ней мы его выкопали.

– Кого?

– Клад.

– Какой клад?! – вытаращил я глаза.

– Дедов. Разве я тебе не рассказывал?

– Что-то припоминаю…

– У тебя, когда я рассказывал, как всегда, голова была не тем занята. Перед войной Вася и Дима выкопали горшок с золотом, я караулил. Принесли его в хату, разложили монеты столбиками и стали делить. Меня, конечно, обманули, да я и не понимал ничего в этих золотовках. Годов шесть мне было. А они большие кучи себе нагребли! И тут в хату батька вошёл.

– Убежали?

– Васька успел выскочить в окно, а нам с Димкой крепко досталось.

– Отлупил?

– Не то слово! Рука у батьки тяжёлая… Собрал всё золото и ушёл ночью. Но Васька всё равно подсмотрел, где он его закопал. Вон под той яблоней. Я батьку перед смертью спросил: «Тата, где золото?» Он открыл глаза, посмотрел на меня и прошептал: «Бог – великий человек, он тебе скажет…» И помер.

– Господь о таких вещах говорить не станет, – сказал я. – А что кроме монет было в горшке?

– Да много чего… Кольца, цепочки, но больше всего монет. Батька в Первую мировую воевал где-то в Румынии, потом у нас в Западной. Откуда он привёз золото, не знаю. А здесь ему за лечение люди платили, последнее отдавали. Но вот никому не досталось…

– А что бы ты сделал, если бы выкопал золото?

– Ну, что… Дом в деревне купил бы, машину…

О машине отец сказал на всякий случай. В ней он представлял себя только пассажиром. Впрочем, он не собирал и грибы в лесу, не ловил на реке рыбу. По жизни отец прошёл маленьким начальником, и если бы ему дали в руки лопату и велели выкопать клад, он бы этого делать не стал. Не царское, понимаешь, дело, ковырять землю. Да вот и сын вырос. Я думаю, он показал мне яблоню с расчётом, что я-то возьму в руки лопату и стану копать.

Дядя Дима пропал без вести под Кенигсбергом, дядя Вася умер в середине семидесятых, и единственными наследниками дедова золота оставались мы с отцом. Но и я в то время не представлял себя кладоискателем.

Однако сейчас, когда я стоял посреди ночного леса в потоках лунного света перед лукаво улыбающейся русалкой, я думал уже по-другому.

6

– Иди за мной, – сказала русалка.

– А как же Костя и девушки? – сделал я последнюю попытку остаться с людьми. – Мы ведь все вместе за цветком пришли.

– Але-есь! – послышалось совсем рядом.

«Не ходите, девки, в лесе, не то встретите Алеся», – сочинили на первом курсе про меня стишок девушки из моей группы. Откуда они знали, что в лесу я другой?

– О каждом из нас давно всё известно, – дёрнула плечом русалка. – Сейчас твои девицы не то что тебя – папу с мамой забудут.

Она подошла к кусту орешника, отломала длинную ветку, одним движением очистила от листьев и стегнула ею по воздуху. Я инстинктивно закрыл уши руками. Пронзительный свист встряхнул лес, с деревьев посыпались сучья и листья. Костя присел на корточки, девушки завизжали от страха. Через мгновение они бросились бежать, и Костя со своими аппаратами и камерами мчался далеко впереди всех.

– Теперь только у речки остановятся, – засмеялась русалка.

– Ну и за что ты их? – строго посмотрел я на неё. – Оглохнуть ведь можно.

– А ты не заглядывайся, – показала она мне язык. – У нас не так много времени. Тебя ещё отмыть надо.

– От чего отмыть?

– От сивухи. Пойдём.

И я покорно двинулся следом. Меня отнюдь не удивляло, что я очень хорошо видел в ночном лесу. Парила над поляной сова. Над огромным дубом порхали сотни летучих мышей. В траве полз уж. На окраине леса перед деревенскими огородами насторожился волк. На речном лугу парни раскладывали костёр, и я их тоже хорошо видел.

– Промылись глаза-то? – сказала русалка, не поворачивая головы.

– Как ты это сделала?

– Сняла пелену с глаз.

– Рукой?

– Чем же ещё. Скоро, миленький, полетим.

– Как птицы?

– Гораздо лучше.

«Ну и ладно, – подумал я. – Чему быть, того не миновать. Видно, на роду мне написано погибнуть от чар ведьмы. А вдруг не погибну?..»

– Ничего с тобой не сделается, – фыркнула она. – Больно нужен.

– Мысли читаешь?

– Все твои мысли у тебя на лбу написаны.

Я обратил внимание, что буквально за минуту мы перемахнули через весь лес. Или это был перелесок?

– Лес, конечно, не прежний, но и не такой маленький, – сказала русалка. – Сейчас в болотце искупаемся.

«Тут-то она меня и утопит, – посмотрел я на тонкую шею русалки. – Что лучше: поцеловать или придушить?»

– Я же тебя предупреждала, – повернулась она ко мне, – не надо ко мне прикасаться.

– Почему?

– Могу уступить. – Она вздохнула.

У меня поджало живот и потемнело в глазах. Я шагнул к ней.

– Прошу тебя! – вскрикнула она. – Если между нами это произойдёт, мы потеряем всю силу. Не сможем ни летать, ни плавать, ни прозревать.

– Ну и чёрт с ним…

– Пойми – второго раза не будет. А этим ты можешь с любой из них заняться, – она кивнула в сторону луга, на котором возле костра копошились Катя и Вера, Костя снимал их камерой.

– С тобой, значит, не получится? – проглотил я комок в горле.

– Мне, миленький, не меньше твоего хочется… – спрятала она глаза. – Но – нельзя. Между прочим, раньше русалок в лесах часто с маленькими детьми на руках видели.

– Ветром надувало?

– Конечно, ветром. Я тебе нравлюсь?

– Ещё как!

Она была настолько хороша, что мне страшно было на неё смотреть. Чистое лицо, прозрачные глаза, резко очерченные крылья прямого носа, выразительная линия большого рта, вздёрнутые соски маленькой груди. Возле уголков глаз веер едва заметных морщин. По виду, да и по манерам она мне казалась гимназисткой из позапрошлого века.

– А я и есть гимназистка, – улыбнулась она. – Как ты догадался?

– Дед у меня был колдуном, – вздохнул я.

Напряжение в теле спало, перестало звенеть в голове. Я понял, что не смогу упустить представившийся мне шанс. Как ни хороша Маша…

– Как тебя зовут?

– Маша.

– Это нечестно, – обиделся я.

– Правда, Маша. Девятнадцати лет.

– Двести девятнадцати?

– Просто девятнадцати. Мы ведь большей частью спим, как бабочки. А если дура вроде меня проснётся, тут и жди неприятностей.

– Ты не дура, – сказал я.

– Дурища! – отмахнулась она. – Была бы умной, не стала бы русалкой. Вообразила, что ты на него похож, и примчалась. А ты ничуть не похож.

– Но звали его Александром?

– Ну да. Залётный ухарь…

– Из-за него утопилась?

– Зачем тебе знать? И не топилась вовсе… Самый страшный грех – кончать жизнь в девятнадцать лет.

– Если бы не покончила с собой, умерла сто пятьдесят лет назад, и все о тебе давно забыли бы. Знаешь, сколько всего произошло за эти годы?

– Да знаю… На самом деле, на земле ничего не меняется. Люди живут и умирают, живут и умирают. А мы им мешаем.

– Мешаете?

– Что-то мы заболтались, – спохватилась она. – Видишь озерцо? Сейчас в нём искупаешься.

– С тобой?

– Без меня. Я пока травы приготовлю.

Она скрылась в кустах. Я разделся и медленно вошёл в воду, которая была гораздо теплее воздуха. Я окунулся с головой и поплыл к середине озера. По ногам скользили водоросли, но мне было не страшно. Случись что – русалка спасёт, я в этом был уверен. На середине озера я лег на спину. Небо было густо усеяно звёздами, и некоторые из них были совсем близко от меня. Мне казалось, они меня разглядывают. Я находился в середине вселенной, которая медленно вращалась, втягивая меня в пучину бесконечности. А может, я сам вращался в воде. Звёзды мигали, звали меня к себе, и я знал, что скоро окажусь среди них. Рано или поздно человек уходит к звёздам. Человеку не дано навсегда оставаться на земле. Мы покидаем свой звёздный дом, чтобы когда-нибудь в него возвратиться. Вечно мы живём лишь среди звёзд…

Я поплыл к берегу, едва угадывавшемуся в белом тумане. Когда я входил в воду, тумана не было. Я выбрался на берег, вытерся рубашкой и оделся. В разгорячённом теле пульсировала кровь, я не чуял под собой ног. А что будет, когда русалка меня опоит травами?

– Маша! – позвал я.

– Искупался? – вынырнула она из тумана. – Пожуй для начала мяту. Теперь чабрец… Это валерьяна, зверобой, чемерица, дурнопьян, бессмертник…

Я послушно совал в рот корешки, стебли и листья, которые она доставала из берестяного короба. Холод постепенно охватывал мои внутренности, проникал в конечности, обволакивал мозг. Сердце стучало всё реже. Я вдруг подумал, что могу легко выдохнуть из себя душу.

– А напоследок борец, – подала мне клубень Маша.

– Борец? – выплюнул я изо рта вязкую массу. – Это ведь сильный яд. Но я не хочу умирать.

– Не бойся, не умрёшь. Наши предки смазывали им наконечники стрел. Однако твоему телу он не повредит. Ты уже неуязвим для любого яда, – положила мне на плечо холодную руку русалка.

Я сделал усилие и разжевал клубень. Холод вытеснил из меня последние остатки тепла. Сердце молчало. Голова была ясной. Я взлетел над землёй и медленно на неё опустился.

– Летим? – спросил я, не узнавая собственного голоса.

– Хоть к звездам! – ликующе крикнула русалка.

– На луг?

– На луг!

7

Костёр пылал на берегу реки. Трещали сухие ветки, выбрасывая высоко вверх снопы искр. Сполохи огня выхватывали из темноты смеющиеся лица. Парни толпились вокруг костра, не решаясь прыгать через бушующий огонь.

Я вошёл в середину костра. Огонь обтекал моё тело, не причиняя вреда, лишь потрескивали волосы.

Русалка вытащила меня из огня за руку.

– С огнём даже мы не шутим! – сердито сказала она. – Хочешь, я испорчу ему аппарат?

Костя снимал кинокамерой костёр, стараясь, чтобы в кадр попали Вера и Катя.

– Не надо, – сказал я. – Поцелуй его.

Русалка сорвалась с места, подскочила к Косте и впилась в губы. Он выпустил из рук камеру и рухнул на спину. Вера с криком упала ему на грудь.

– Я не просил его убивать, – сказал я.

Русалка отпустила парня, сорвала с головы Веры венок и запустила в небо. Светящееся колесо прочертило небо и с грохотом взорвалось над рекой. Девчата с визгом рассыпались по лугу.

– Не надо портить людям праздник, – остановил я русалку. – Что с ним?

– Обмер, – пожала она плечами.

– Серьёзной русалке мелкие пакости не к лицу, – сказал я.

– Нам все к лицу! – захохотала она. – Хочешь, кого-нибудь утоплю?

Она пристально посмотрела на Катю. Мне её взгляд не понравился.

– Они нас не видят? – показал я на людей.

– Темно, – сделала танцевальное «па» русалка. – Мы для них тьма!

– Ужас, царящий в ночи?

Неожиданно для себя я сделал подножку парню, направляющемуся к Кате. Он рухнул лицом вниз возле Кости и Веры, которые целовались в траве. Катя напряжённо смотрела в мою сторону.

– Быстро твой друг оклемался, – хмыкнула русалка. – Скучно здесь. Полетели в город!

– В какой город?

Я посмотрел за горизонт. Там сияли огни больших и малых городов, и в некоторых из них меня ждали.

– Выбирай любой, – сказала русалка. – Я давно нигде не была. Надену длинное платье – и на бал! Зеркала побьём, покатаемся на люстрах. Самый большой дворец сожжём!

– В каком городе ты родилась? – залюбовался я сверкающими глазами русалки, пунцовыми губами, прерывисто вздымающейся грудью.

– В Киеве.

– Так и быть, отправляемся в Киев. Там ты станешь моей женой.

– Нельзя, – покачала она головой.

– Если нельзя, но очень хочется, то можно, – вспомнил я глупую присказку.

– Разве ты не знаешь? – усмехнулась она. – Русалками становятся лишь те из девушек, которые обручены. Запили девицу, заручили, а она раз – и упорхнула в небо. Вечной невестой стала. Давай махнём в Вечный город!

Рим, конечно, велик, но что там делать? Отправляться надо с конкретной целью. Булгаковская Маргарита, например, расколотила окна в писательском доме. Вполне достойная миссия. Я тоже не прочь отправиться в Москву и побеседовать по душам кое с кем из писательских начальников. Вконец охамели, мерзавцы. Распродали писательское имущество, довели до ручки дома творчества, лишили нас поликлиники. И при этом корчат из себя народных заступников. Берлиоз за гораздо меньшие грехи головы лишился. Но в нынешние времена в другие игры играют. Заказывают конкретную особу – и на шестьдесят шестом километре Минского шоссе на полной скорости в «Волгу» врезается «КАМаз» с прицепом. Ехали ребята на охоту – и не доехали. Сдаётся, похожая участь ждёт не одного деятеля. Но для этих игр у меня, во-первых, нет денег, а во-вторых, желания. Заказчики такие же подонки, как и их жертвы…

– Так почему ты не хочешь в Киев? – с трудом отвёл я взгляд от горизонта.

– Не хочу, и всё, – скорчила она гримаску. – Ты выбрал город?

– Пока нет. Когда-то нашей столицей была Вильня, а теперь она в другом государстве. Как, впрочем, и Киев.

– Ерунда, – отмахнулась русалка. – Для нас с тобой на земле начертаны другие границы.

– Что тебе не сидится на Горыни? В свет захотелось?

– Для тебя стараюсь. В нашем распоряжении одна лишь ночь, и та скоро кончится.

Я оглядел луг. Костёр уже почти прогорел, и парни, дурачась, прыгали через него. Девчата бросали в воду венки из ветреницы, загадывая, чей венок заплывёт дальше. Катя неприкаянно слонялась в стороне от них, поглядывая в нашу сторону.

– Где ты набрала трав? – кивнул я на короб, стоящий у ног русалки.

– В лесу. У каждой русалки целый ворох трав. Ночами делать нечего, вот мы и собираем.

Она засмеялась.

– Откуда ты знаешь их силу?

– Чую.

Я закрыл глаза и прислушался. Всё громадное пространство ночи было наполнено запахами луговых и лесных трав. Я впитывал их, как густое вино, парил над рекой и лесом, над всей этой землёй, затаившейся в ровном свете луны, и ощущал себя властелином мира. Океан запахов нёс меня в далёкие миры, где нет никого и ничего – только звёзды.

– Вернись! – донеслось до меня издалека.

Я неохотно возвратился в собственное тело.

К нам приближался Вася с бутылкой в руке.

– Весь вечер тебя ищу, – сказал он. – Пить будешь?

– Не будет, – ответила вместо меня русалка.

– А ты кто такая? – уставился на неё Вася. – Слушай, где ты её нашел?

– В лесу, – сказал я.

– Вижу, что не наша, – осмотрел Машу с ног до головы Вася. – И не стыдно с голыми титьками? Мы вот пьём, но голые не ходим.

– А кто меня в лесу видит? – рассмеялась Маша. – Одни медведи.

– Но сейчас ты среди людей, – Вася приложился к бутылке и сделал добрый глоток. – Давненько вы нас не проведывали.

– Кто это – вы? – спросил я.

– Да эти, лешие с волколаками, – пренебрежительно покосился на русалку Вася. – Что, думаешь, самая красивая? Деревенские девки лучше.

– Ну и шагай к ним, – фыркнула Маша.

– Куда хочу, туда и иду, – ещё раз приложился к бутылке Вася. – Была у нас одна ведьма. Коров портила. Но мы на неё быстро нашли управу.

– Отколдовали? – заинтересовался я.

– Сначала громничными свечами дом обложили, а потом хату подожгли. Она в трубу улетела. Больше в Теребеях не появлялась.

– Как ты назвал эти свечи?

– Громницы – это Сретенье, – объяснила Маша. – Эти дураки думают, что свеча, зажжённая на Сретенье, отводит нечистую силу. Есть среди вас ведьмаки и ведьмы, только вы их не видите.

– И тебя утопим. – Вася икнул. – Уходи туда, откуда явилась.

Русалка вдруг подскочила к нему и звонко стукнула ладонью по плешивому лбу. Вася упал навзничь. Из бутылки с бульканьем полилась на землю, распространяя вонь, сивуха.

– Пусть проспится, – сказала Маша.

– Послушай, люди ведь нас не видят, – заглянул я ей в лицо. – Он кто – колдун?

– А ты не догадываешься? – брезгливо пнула ногой бутылку русалка. – Пьяница он, а не колдун.

И мне всё стало ясно. Черти с рогами, копытами и хвостом пьяным людям отнюдь не мерещились. Как и белые кони, скачущие на горизонте. Зелёный змий, вероятно, тоже бражничал со многими из них.

– И душил, – кивнула русалка. – Выползет сейчас из болота и всю душу высосет.

– Не надо, – сказал я. – Я у Васи в гостях.

– Ты у меня в гостях!

Со мной происходила странная вещь. Разговаривая с русалкой, я ощущал себя обычным человеком. Но стоило мне перевести взгляд на людей, снующих по лугу, как я становился чуждым этому племени. Во мне боролись земное и небесное начала, и я чувствовал, что могу уйти к звёздам без возврата. Но сейчас меня это не пугало.

– Полетим на Днепр, – сказал я. – Я хочу увидеть дедов клад.

– Клад?

– Да, я знаю, где он закопан. Мы сможем его достать?

Русалка покопалась в коробе, вынула берестяной рожок и протянула мне:

– Отпей.

– Что это?

– Настой из красного мухомора.

– Зачем его пьют?

– Ты сможешь видеть сквозь землю.

Я сделал глоток из рожка. Перед глазами вспыхнули разноцветные круги, под ногами зашаталась земля.

– Как превращаются в волколаков? – неожиданно для себя спросил я.

– Зачем тебе?

– Мне говорили, человек становится волком, перекувырнувшись через воткнутый в землю нож.

– Ерунда, – русалка перешагнула через лежавшего на земле Василия и вплотную подошла ко мне. – Чтобы стать волком, надо много времени. Человек уходит в лес, залезает в укромное место и пьёт настой из волчьего лыка. Долго пьёт, месяца два или три. Постепенно обрастает шерстью, появляются клыки и когти, и в зиму он уже уходит волком. Волколак охотится на невесту.

– На какую невесту?

– Ту, что его обманула. Ты и этого не знал?

– Откуда мне знать, – отчего-то смутился я. – Надеюсь, волчьего лыка в твоём коробе нет?

– Там все есть, – усмехнулась она. – Твоё счастье, что мне не нравятся волколаки. Смотри, уже звёзды бледнеют. Скоро рассвет.

– И пропоёт петух, и мы грянемся о землю и рассыплемся в прах.

– Летим? – взяла она меня за руку.

– На восток!

Мы взмыли над землёй. Задрав голову, вслед нам смотрела Катерина.