Текст книги "Дорога на Москву"

6

Общежитие телевидения находилось в одном здании с общежитием тракторного завода. Точнее, руководство телевидения арендовало для своих сотрудников четыре этажа у заводчан. Конечно, мы жили по два человека в комнате, но проходить к себе всё равно надо было через вахту, предъявляя служебное удостоверение. Старухи-вахтёрши в принципе отличали своих от чужих, но иногда они всё же пытались проверить чью-либо личность, особенно если эта личность плохо держалась на ногах. У меня пока подобных эксцессов не было.

Я и Алёна благополучно миновали вахту и поднялись на второй этаж. Я открыл ключом дверь.

– Неплохо, – сказала Алёна, оглядывая комнату с двумя кроватями, столом и самодельным стеллажом для книг. – А это что?

– Телевизор, – сказал я.

Телевизор у меня стоял на полу экраном к стене. Это был подарок руководства Гостелерадио. Редакторы телевидения по очереди обозревали на летучках программы за неделю, и когда подошла моя очередь, я сказал своему главному, что у меня нет телевизора.

– Как нет? – удивился он.

– Не купил, – вздохнул я.

– Неужели всю зарплату на девок тратишь? – ещё больше удивился он.

Я не стал ему объяснять, что телевизора у меня нет из принципиальных соображений.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – озадаченно посмотрел на меня главный. – Сколько ты у нас работаешь?

– Полгода.

– И не купил телевизор?

Я развёл руками.

На следующий день мне в общежитие привезли здоровенный чёрно-белый ящик, и я поставил его на пол в углу.

– Хочешь, включу? – предложил я Алёне.

– Не сейчас, – сказала она. – А у вас здесь весело.

Я прислушался. Где-то наверху грохотала музыка.

– По выходным у нас часто гуляют свадьбы, – объяснил я.

– И мы здесь сыграем?

– Никогда! – твёрдо сказал я. – Нашу свадьбу мы сыграем в другом месте.

После дороги Алёне следовало отдохнуть, и я разобрал постель, но мы в ней выдержали не больше двух часов.

– Хочу есть, – сказала Алёна.

– Да, чувство голода в постели наступает особенно быстро, – согласился я. – Пойдём есть мачанку.

– Что это такое?

– Словами не объяснить.

Мы быстро оделись и вышли в коридор, где, похоже, нас поджидала Нинка. От неё за версту несло духами «Фиджи», а волосы пылали рыжим факелом. При виде нас она громко захохотала, вздёрнула голову и удалилась к себе, громко цокая каблуками.

Алёна на неё не обратила внимания.

«Тебе крупно повезло, парень, – подумал я. – А если она ещё и белорусский язык выучит…»

В кафе «Медуха» мы заказали мачанку и красное вино.

– Очень вкусное блюдо, – сказала Алёна. – Из какого мяса готовится?

– Кусок говядины, кусок свинины, кусок домашней колбасы.

– А соус?

– Кажется, мука со сметаной. Блины пекутся на кислом молоке.

– В чём особенность белорусской кухни?

Я задумался. В нашей семье главным блюдом считались колдуны, однако мама делала и драники, и котлеты, и голубцы. Хорошо у неё получалась фаршированная щука.

– Наверное, в том, – сказал я, – что мясо в печи запекается цельным куском. Сможешь приготовить?

– Научусь, – пообещала Алёна.

– Может, прямо сейчас подадим заявление в ЗАГС? – предложил я.

– Там, наверное, очередь.

Но очереди не было. Наше бракосочетание было назначено на четвёртое сентября, ровно через месяц.

– Замечательный город, – сказала Алёна. – В Москве пришлось бы ждать не менее трёх месяцев.

Я отправил Алёну назад в Москву и стал подбивать бабки. В плюс можно было занести членство в Союзе писателей и работу в журнале. Всё остальное – сплошной минус. И это она ещё моих сябров не видела.

А они уже что-то почуяли.

– Сдаёшься? – спросил Алесь, внимательно меня осмотрев.

Я молча развёл руками.

– Москальку нашёл?

Я виновато потупился.

– Ну и чем она лучше наших?

Это был сложный вопрос. По внешним признакам никакой разницы не было. О внутренних же особенностях избранницы человек узнавал значительно позже, когда в этом уже не было никакого смысла. Оставалось уповать на собственное чутьё, а оно у меня было с серединки на половинку.

– Она по-белорусски говорит, – сказал я.

– Да ну?! – изумился Алесь. – Москалька? Моя Лючия за десять лет совместной жизни только три слова выучила: «гроши», «горелка» и «воцат».

– Разве она тоже москалька?

– Не, в Бресте родилась.

– А при чём здесь уксус?

– Не знаю, – почесал затылок Алесь. – Наверно, слово красивое.

«Воцат» действительно было хорошее слово. У нас говорили: захотелось, как кобыле воцату. Это обо мне. Да и об Алесе тоже.

Мы беседовали на скамейке в сквере у театра Янки Купалы. Именно на этой скамейке Алесь вчера подсел к живому классику белорусской литературы Владимиру Короткевичу.

– Тебе чего? – покосился тот из-за газеты.

– Да так… – пробормотал Алесь.

– Ну и иди себе, – мрачно сказал классик. – Нигде от вас покоя нет.

Алесь поднялся и пошёл себе дальше.

– Эй! – вдруг захохотал ему вслед классик. – Глянь на свою задницу!

Алесь, изогнувшись, посмотрел. На штанах красовались три жирные полосы ядовито-зелёного цвета. У нас любят красить скамейки так, чтобы об этом не узнали граждане.

Короткевич тоже поднялся и повернулся к Алесю спиной. Теперь захохотал Алесь. На штанах классика сияли те же три зелёные полосы.

Поматерившись, классик и его юный друг отправились к нам в редакцию. Фотокорреспондент Валентин выделил каждому по тряпке и баночке растворителя. Сняв штаны, они принялись за работу. Через час напряжённого труда растворитель у них непостижимым образом трансформировался в полноценную водку, а через два часа они уже слаженно затянули народную песню со словами: «Не ходи ты, дядька богатый, где босота пьёт!»

– Слишком громко поют, – озабоченно сказал мне главный редактор.

– Хорошая песня, – не смог я скрыть зависть.

– А если там услышат? – показал пальцем в потолок главный.

Редакция журнала находилась на втором этаже здания ЦК комсомола, что сильно осложняло нашу работу. Во-первых, нас тихо ненавидели инструкторы, сидевшие на этом же этаже. Официально наш рабочий день начинался в четырнадцать, заканчивался в семнадцать часов. Инструкторы на месте сидели уже в девять. Как говорила о нас Лариса Петровна, без пяти два их ещё нет, пять минут третьего – уже нет.

Во-вторых, в любую минуту в редакцию мог заглянуть кто-нибудь из секретарей. И что он видел на столе простого журналиста? Бутылку самогона, шматок сала, разломанную пополам буханку хлеба, луковицу и щепотку соли. Каков автор белорусского журнала, пусть даже органа ЦК комсомола, таков и редакторский стол. Но и здесь бывали светлые моменты. Однажды автор из глубинки привёз нам с Алесем в подарок трёхлитровую бутыль спирта. Отказаться от неё мы не смогли.

Однако хоровое пение, доносившееся из фотолаборатории, было явным перебором.

– Классикам можно, – попытался я утешить главного.

– Им хорошо, напился и пой, – тяжело вздохнул тот, – а меня по головке не погладят.

…Мы с Алесем поднялись со скамейки, осмотрели штаны друг друга и отправились на работу.

– К тебе тут заходили, – как бы между прочим сказала Лариса Петровна.

– Кто? – без особого интереса спросил я.

– Очень хорошенькая, – тщательно загасила в пепельнице папиросу Петровна. – В белом пиджачке, вежливая. Мне понравилась.

«Катька», – догадался я.

– Уже узнала? – хмыкнул Алесь. – Я всегда говорил: Минск – большая деревня.

– О чём узнала? – перебила его Петровна.

– Женится наш сябра, – вздохнул Алесь. – И на ком? На чистопородной москальке!

Возразить на это мне было нечего, и я стал разбирать бумаги на столе.

– На какой москальке? – Петровна достала из пачки новую папиросу.

– На московской! – сказал Алесь. – Приличные люди сначала показывают невесту друзьям и только потом идут в ЗАГС.

– Я хоть и не видела эту москальку, но скажу: наша лучше! – безапелляционно заявила Петровна. – Ты почему за столом сидишь?

– А что? – поднял я голову.

– Беги за девушкой! Может, ещё договоритесь.

– Поздно, – махнул рукой Алесь. – Ему теперь хоть кол на голове теши. Потом, конечно, будет жалеть, но сейчас все извилины в его башке выпрямились. Давай трояк, пойду за бутылкой.

Я безропотно достал из бумажника три рубля.

7

Алёна и Марина приехали в Минск за день до свадьбы. Поскольку этот визит был уже деловым, девушки тащили в руках по большому чемодану. В первый раз моя невеста заявилась с маленькой сумкой, что мне, признаться, тогда очень понравилось.

«Надо было Алеся прихватить, – думал я, сгибаясь под тяжестью чемоданов. – Заодно со свидетельницей познакомился бы».

Остановка такси, к счастью, была недалеко.

– А где я буду жить? – кокетливо спросила Марина.

– У нас на четвёртом этаже гостиница, – сказал я, вытирая со лба пот. – Для тебя зарезервирован отдельный номер.

– А я? – спросила Алёна.

– Тебе придётся со мной, – сказал я.

Свадьба, конечно, хлопотное дело, но я не предполагал, что настолько.

Акт бракосочетания был назначен на три часа дня. Стол на «седьмом небе», то бишь в ресторане на последнем, шестом этаже гостиницы «Минск», я заказал на шесть вечера. Куда девать два лишних часа? А гости? А цветы? Машина, наконец? У меня голова шла кругом, и я решил на всё плюнуть. Если браки совершаются на небесах, то никуда я не денусь, женюсь как миленький.

Легче всего решился вопрос с машиной.

– Бери мою «Волгу» хоть на целый день, – сказал главный редактор. – Толя, поступаешь в полное распоряжение молодожёна.

Толя, наш редакционный шофёр, кивнул. Надо сказать, он был не совсем обычным шофёром. Наслушавшись разговоров своих пассажиров о книгах и гонорарах, Толя решил овладеть смежной профессией писателя в кратчайшие сроки. Он купил в магазине толстую тетрадь, несколько шариковых ручек и сел за стол. За пару месяцев Толя навалял повесть о жизни деревенского парня, ставшего шофёром в городе, и принёс её в отдел прозы. Там повесть прочитали сначала литсотрудник, затем редактор отдела.

– Можно печатать, – сказал Владимир Максимович, редактор.

– А можно и не печатать, – возразил Василий, его подчинённый.

– Если напечатаем, потеряем шофёра, – сказал главный редактор.

– Зато какого писателя обретём! – хохотнул Алесь.

– Шофёр нужнее, – посмотрел на него главный.

Алесь перестал смеяться, подмигнул мне, и мы вышли в коридор.

– Зажимают таланты, – сказал Алесь. – Займи десятку до получки.

Я дал ему десятку. Из комнаты напротив, в которой сидели инструкторы ЦК, кто-то выглянул и тут же захлопнул за собой дверь.

– Завидуют, – сказал Алесь. – Угадай, кто в их комнате главный?

Я посмотрел на табличку с фамилиями. На ней значились Волк, Лисица, Заяц и Воробей.

– Волк, – сказал я.

– Воробей! – засмеялся Алесь. – А самый несчастный у них Волк.

– Этого не может быть даже у комсомольцев, – не поверил я.

– Может, – хлопнул меня по плечу Алесь. – Ты же вот женишься на москальке.

Крыть мне было нечем.

Итак, в ЗАГС мы поехали на белой «Волге». Алёна выглядела потрясающе: светло-зелёное платье, изящные туфельки, в волосы, уложенные на голове короной, воткнуты мелкие цветки хризантем.

– Нет слов! – сказал Алесь, помогая невесте выйти из машины.

– А подруга? – улыбнулась Алёна.

– Подруга, конечно, тоже, но у моего друга всегда были самые красивые девушки…

Я наступил ему на ногу. Алесь замолчал. Марина хмыкнула и поправила рукой причёску. Алёна слов Алеся не расслышала.

Кроме Алеся, я на регистрацию никого не приглашал, поэтому сама церемония прошла без лишней суеты. Важная дама в строгом костюме произнесла речь и показала указкой, где мы должны расписаться. Размеры указки произвели на меня сильное впечатление. Ею легко можно было привести в чувство любого заартачившегося жениха. Мы безропотно поставили свои подписи в нужных местах, обменялись кольцами и поцеловались. Грянул вальс Мендельсона. Алесь открыл бутылку шампанского, наполнил бокалы и провозгласил:

– За будущих детей!

Тост мне понравился.

– Едем в общежитие? – посмотрел я на жену.

– Нет-нет-нет! – замахали руками Алесь и Марина. – Успеете. Хотим гулять!

Мы сели в машину.

– В центр, – распорядился Алесь. – Я знаю парочку мест, где можно неплохо скоротать время.

В принципе для Алеся все злачные места Минска были родным домом. Его любили бармены, официантки, привратники и особенно поварихи. Сам же он отдавал предпочтение гуманисткам – продавщицам ГУМа.

– Во-первых, они все со справкой об отсутствии венерических заболеваний, – объяснял он мне, – а во-вторых, носят чистое бельё. Я тут с одной актрисы снял трусы – кошмар!

Возле Троицкого предместья мы отпустили с миром Толю и отправились в бар к Мареку. Вновь загремел салют из шампанского. Алесь между делом рассказал, как он на днях выиграл на спор бутылку коньяку:

– Сказал, что выпью залпом бутылку шампанского без стакана. Перелил вино в кастрюлю, дождался, когда выйдет газ, и легко выдул его прямо из кастрюли.

Девушки слушали его с интересом.

Мы вышли из бара и сфотографировались у церкви на Немиге.

– Почему все смотрят на нас и смеются? – спросила Алёна.

– Если бы ты видела, под каким наклоном к земле мы стоим, тоже смеялась бы, – сказал Алесь. – Пизанская башня отдыхает.

– Пусть смеются, – сказал я. – Мы не опаздываем в ресторан?

Нет, на седьмое небо мы ещё не опаздывали. Или уже не опаздывали.

В ресторане за нашим столом сидели двое командировочных. Увидев невесту с разваливающейся охапкой цветов, они безропотно ретировались. Стали прибывать гости. По-моему, половину из них я не приглашал, но меня это нисколько не расстроило.

– Гуляют все! – крикнул я.

И все начали гулять. Алёна станцевала со мной один танец и «пошла по рукам». Её приглашали мужчины не только нашего стола, однако меня это тоже не расстраивало. Я отдавал себе отчёт, что она была намного краше прочих девушек в этом огромном зале, и запретить страждущим хотя бы на миг соприкоснуться с чудом красоты я не мог. Кроме того, ко мне со всех сторон тянулись руки с бокалами вина и рюмками. Отталкивать их тоже было нельзя.

– Наконец-то я увидел настоящую красавицу-белоруску! – сказал высокий мужчина, подведя ко мне Алёну после очередного танца.

– А до этого не видели? – осведомился я.

– Ни одной!

– Откуда к нам приехали?

– Из Сибири.

– Сибирякам можно, – сказал я, не давая Алесю вскочить со стула. – Где им видеть красавиц? Дикие люди.

– А моя Люська? – не успокаивался Алесь.

– Её здесь нет.

– Но и твоя не белоруска, – сказал Алесь, остывая.

– В Москве кого только не найдёшь, – привлёк я к себе Алёну. – Там одних негров полгорода, не говоря уже о китайцах.

– За это надо выпить! – наполнил рюмки Алесь.

Мы выпили.

– А где подруга? – вдруг вспомнил я.

– Где-то здесь, – обвёл глазами зал Алесь. – Вон танцует. А с Москвой ты хорошо придумал. Ни ты там никого не знаешь, ни тебя. Как хочешь, так и живи.

– Мы здесь будем жить, – посмотрел я на жену. – Получим квартиру и заживём. Не так ли?

Алёна кивнула и опять унеслась танцевать.

– Слушай, – сказал я. – Я хочу с тобой серьёзно поговорить.

– Давай, – придвинулся ко мне вместе со стулом Алесь.

Момент для разговора я выбрал самый подходящий. Грохотала музыка. Скакали, как угорелые, танцующие. Некоторые из гостей спали.

– Как ты думаешь, – кивнул я в сторону зала, – подходит она для моей мебели? То есть, наоборот, этот диван хвигурирует с моей мебелью?

Алесь тоже посмотрел в зал, повертел в руках пустую рюмку и сказал:

– Этот диван хвигурирует с любой мебелью.

– Ты понимаешь, о чём я спрашиваю? – положил я руку на плечо друга. – Диван, то есть Алёна, того хвормата?

– Конечно, – налил себе в рюмку Алесь.

– А с нашей мебелью она хвигурирует?

– Все бы диваны были такими, – хлопнул рюмку Алесь. – Тебя только диван беспокоит или вообще вся мебель?

Вопрос поставил меня в тупик.

– Вот именно! – теперь Алесь налил не только себе, но и мне. – О таком диване можно только мечтать. А мебель сегодня одна, завтра другая. Легко меняется.

Я подумал, что если бы был жив дядя Вася, он наверняка одобрил бы мой выбор. Уже пять лет, как его не стало, умер от ран, полученных на войне. Во-первых, после ранения в живот у него отрезали шесть метров кишок, так он говорил, а во-вторых, на левом бедре у него был незаживающий свищ. Но на самом деле умер он от водки, которую уничтожал так же люто, как и фашистов.

– К диванам тоже привыкают, – вздохнул я. – Вином только сильно заливать не надо.

Мы чокнулись и выпили.

Алёну ко мне подвёл очередной партнёр, по виду тоже сибиряк.

– Можно, мы её заберём к себе за стол? – без обиняков спросил он, сверля меня выпученными глазами.

– Можно, но в другой раз, – сказал я.

От сибиряков я уже устал, да и от водки тоже.

– Пора заканчивать, – согласился со мной Алесь.

Он собрал со стола бутылки с недопитой водкой. Я сгрёб цветы, превратившиеся к полуночи в растрепавшиеся веники. Алёна и Марина, сопровождаемые табуном хмельных кавалеров-сибиряков, погрузились вслед за нами в лифт.

Свадьба закончилась.

Жирной точкой в этом действе стало такси, которое поймал Алесь. Это была машина «скорой помощи», предназначенная для перевозки лежачих больных. В её салоне было всего два сиденья, и по праву молодых их заняли я и Алёна. Марина вспорхнула на сиденье рядом с водителем, вспомнив, видимо, приключения в Ялте. Алесь, ворча, улёгся на носилки с ремнями.

– Привязать? – спросил я.

– И так доеду, – махнул он рукой.

И мы помчались по ночному городу в общежитие.

8

Рано утром мы уехали к моим родителям в Речицу. Конечно, это была ошибка. Только идиоты покупают билеты на автобус на следующее утро после свадьбы.

Алёна, не открывая глаз, тихо постанывала.

– Пивка? – заботливо спросил я.

– Сейчас стошнит, – ответила супруга.

– Потерпи, – обнял я её за плечи, – в Речице нас ждут колдуны, котлеты и голубцы. А также фаршированная щука.

Алёна начала стонать громче.

– Это всё танцы с сибиряками, – сказал я.

– Не надо было мешать водку с шампанским, – шёпотом ответила она, по-прежнему не открывая глаз.

– А во время танцев ты эту смесь взболтала – и вот результат. Как говорил один персонаж, подобное надо лечить подобным. Мне вот фляжку с коньяком подарили.

– А где Марина? – вдруг вспомнила Алёна, у неё даже открылся один глаз.

– Как где? – удивился я. – В общежитии с Алесем. Он её утешит, обогреет, на поезд посадит. Ну, что, выпьешь глоток?

– Нет.

Я подумал, что кое-какое недопонимание между мной и Алёной всё же есть. Но это нормально. Она росла в семье московского писателя, я же воспитывался на улицах Ганцевич, Речицы и Новогрудка. Интересно, как жена её воспримет, мою Речицу? Не самый знаменитый город.

Однако Речица в грязь лицом не ударила, стол был накрыт как полагается. Кроме колдунов, голубцов, котлет и фаршированной щуки на нём нашлось место для кровянки, жареных кур, рыбы и многого другого. Причём Алёну пробило на второй день после приезда. Хорошенько выспавшись, рано утром она пробралась на кухню и приложилась ко всему, что не лезло в горло вчера. Оказалось, несмотря на всю свою худобу, моя жена может славно поесть. Я был счастлив. Согласитесь, семья, в которой любит поесть только один из супругов, не совсем хороша.

Слопав третий кусок фаршированной щуки, Алёна снова забралась в постель и проспала до обеда. В обед мы съели по большой тарелке борща с мясной костью. Немного подумав, Алёна всё же доела остатки фаршированной щуки.

– Как её готовят? – спросила она.

– Поинтересуйся у мамы.

– Обязательно научусь её делать, – пообещала жена.

Я не возражал.

Мы отправились на прогулку в центр города.

Сентябрь в Речице – это особая пора. Когда я учился в университете, со мной в комнате жил студент из Польши Ян. Однажды, одурев от запахов жёлтой акации на нашем бульваре, он мне сказал:

– Ладно, пусть май в Белоруссии бардзо добрый месяц, але наш сентябрь лучше вашего.

Ян, как все поляки, был излишне категоричен, но я с ним спорить не стал. Хочется человеку думать, что их сентябрь лучше нашего, пусть думает. По-моему, сентябрь в Речице был нисколько не хуже торуньского или даже сопотского.

Днепр, сильно обмелевший за лето, нежился в лучах ещё жаркого солнца. Воздух над рекой был напитан горьким запахом лозняков. Плескалась мелкая волна на косе, намывая барханчики из песка. Над стремниной пронзительно кричала пара чибисов. Пыхтел буксир, волоча против течения тяжёлую баржу. В кустах шуршали пацаны, подсматривающие за нами. Мы им в принципе могли показать что-нибудь интересненькое, но лень было шевелиться. Кузнечики, и те едва подскакивали в траве. Вдалеке шарахнул хвостом по стае мальков оголодавший жерех, – и снова тишь да гладь.

– Хорошо, – пробормотала Алёна. – Ты здесь учился плавать?

– И здесь тоже, – посмотрел я на реку.

В Днепре я тонул дважды. В первый раз на пойменном озере Полученка, остававшемся после весеннего паводка. Чтобы не обходить озеро, вся наша компания десятилетних пацанов поплыла напрямик, держа в одной руке над водой одежду. Я был в компании новеньким и не мог признаться, что плаваю едва-едва. Наша семья приехала в Речицу из Ганцевич, где речка Цна была в самом широком месте не больше пяти метров, её легко можно было перейти вброд, и мы больше ходили, чем плавали.

Я прыгнул в воду вслед за ребятами и метров через десять вдруг почувствовал, что мои силёнки закончились. Закрыв глаза, я медленно пошёл на дно. К счастью, оно было рядом. Оттолкнувшись от дна, я хватанул ртом воздух и проплыл ещё пару метров. Вот так, глотая вперемешку воду и воздух и отталкиваясь ногами от дна, я добрался до берега и рухнул на песок. Странно, но одежду при этом я из рук не выпустил.

– Ты чего? – спросил Шлёп, мой одноклассник.

– Воды нахлебался, – прошептал я.

– Может, искусственное дыхание сделаем?

– Не надо, – помотал я головой.

У меня перед глазами пульсировало тёмное солнечное пятно, из которого вылетали искры.

Сам Шлёп утонул в Днепре после девятого класса. Говорили, что у него во время ныряния разорвалось сердце.

Во второй раз я тонул на глазах у взрослых. Родители с друзьями выпивали на берегу реки. Я плескался у берега. Дядя Володя, папин товарищ, оставил компанию и подошёл к кромке воды. «Если что, вытащит», – подумал я и отплыл чуть дальше, чем обычно. И вдруг я с ужасом почувствовал, что силы опять покинули меня. В воде это происходило мгновенно. Крикнуть я не мог, потому что рот был полон воды. Умоляюще глядя на дядю Володю, я пошёл ко дну. Стало темно. Сердце застучало в ушах. Но и здесь выручило дно. Пусть оно было илистым, но я нашёл в себе силы оттолкнуться от него и выскочить на поверхность. Ныряя, как поплавок во время поклёвки, я стал медленно продвигаться к берегу. Дядя Володя в полнейшем спокойствии смотрел на мои мучения. Кашляя, я наконец выполз к его ногам. Вода текла у меня из носа, рта, ушей и глаз.

– Нырял? – услышал я голос дяди Володи.

«Тонул!» – хотел крикнуть я, но не смог.

Дядя Володя кивнул и пошёл выпивать дальше.

Я понял, что человеком-амфибией мне никогда не быть, и с тех пор перестал бросаться в воду вслед за своими друзьями, когда они устремлялись на противоположный берег Днепра. Почти все они плавали как рыбы. Цуник, например, дожидался теплохода, ходившего из Речицы в Гомель, проныривал под его днищем и выскакивал с другой стороны. Матрос, сидящий на носу теплохода, старался стукнуть его по башке багром, но никак не мог попасть.

А Вовка Сорока, крикнув мне «считай», медленно уходил под воду ногами вниз. Я послушно считал. Проходила минута, полторы. Я начинал волноваться. Из воды, как в кино, показывались ноги Вовки. Между большим и средним пальцами на каждой из них трепыхались плотвички. Потом высовывались руки, в которых тоже было по рыбе. И лишь после этого появлялась голова Вовки. Иногда в зубах он держал густёрку.

Ребята рассказывали, что когда-то в этом месте была гать. Рыба пряталась между брёвен, и Вовке оставалось собирать её и засовывать куда надо. Случалось, он доставал рыбу на берегу прямо из плавок. Кроме него, правда, этот фокус больше никто не делал.

– Поплыли на тот берег, – предложила Алёна.

– Вода холодная, – сказал я.

Не очень-то хорошо знаю я свою жену. А может, и вовсе не знаю.

– Ты рыбак? – спросила она, по-прежнему не открывая глаз.

– Конечно.

– На что ловите?

– На кузнечика, муху, червя, ручейника, муравьиные яйца, личинок майского жука, тесто, горох, – стал я перечислять насадки. – Но лучше всего рыба здесь ловится на мясо ракушки.

– Мой папа тоже рыбак, – сказала Алёна.

Это была хорошая новость. Рыбак рыбака видит издалека. Через неделю мне надо было ехать в Москву для знакомства с тестем и тёщей, и я не очень-то представлял, как это будет происходить.

На следующий день я посадил Алёну на московский поезд, а сам вернулся в Минск. Нужно было определиться с квартирой, в которой нам предстояло жить.