Текст книги "Дорога на Москву"

2

Дорога на устричную ферму шла вдоль каналов, в которых бродили по колено в воде розовые фламинго. Автобус остановился, туристы высыпали из него и принялись фотографировать. Птицы на них не обращали внимания.

– Непуганные, – сказал молодой человек, стоящий рядом со мной.

Чувствовалось, он сильно сожалел об этом.

– Думаешь, съедобные? – спросил я.

– В России мы их обязательно попробовали бы, – засмеялся он.

– Не долетают они до России, – сказал я.

– Ну и чёрт с ними, – махнул он рукой. – Мы гусей бьём. А у этих клювы кривые.

– Не только клювы, – согласился я. – Они вообще горбатые.

– И розовыми их можно назвать только по пьяни.

Мой собеседник, Дима, во Францию ездил исключительно пить вино.

– Должны были неделю в монастыре жить, в последний момент отменили, – пожаловался он.

– А что в монастыре? – полюбопытствовал я.

– Подвалы! – взмахнул руками, как крыльями, Дима. – Винные! Это лучшее, что есть во Франции.

– Лучше монашенок?

– В тысячу раз! Это же бургундские подвалы, не какая-то там Эйфелева башня. Открываешь кран в бочке – и оттуда красное, белое, розовое… Испортили поездку, сволочи.

– Кто испортил?

– Монахи. Мы же здесь по религиозной линии. Якобы русское братство едет в гости к французскому. А у них всё занято на полгода вперёд. Англичане с немцами гуляют.

– А здесь есть кто-нибудь из братства? – оглядел я автобус. – Истинный верующий?

– Верующий? – тоже посмотрел по сторонам Дима. – Нету. Здесь люди серьёзные.

– Дегустаторы?

– Пьяницы. Живём от лета до лета, копим деньги на тур. Подвалами нас заманили. И кинули.

Автобус тронулся. Дима сел рядом со мной. Ему, видно, нравилось беседовать с новичками.

– Но здесь ведь больше половины женщин, – сказал я, понизив голос.

– Женщин всюду больше половины, – кивнул Дима.

– Тоже пьяницы?

– Да нет, к женщинам это не относится. Я, конечно, беру с собой жену, но только туристкой. Пусть смотрит.

– Ей как раз Эйфелева башня нужна.

– Так нас и засунули в Париж на неделю. Опять по Лувру будем шататься.

– Надоело?

– Не то слово. Джоконду раз десять видел. Ничего особенного.

– Там и другие музеи есть, – сказал я.

– Ну да, Наполеон у инвалидов. За Наполеона двадцать евро с носа берут.

– Русским они его должны бесплатно показывать, – взыграл во мне имперский менталитет.

Но тут автобус подкатил к большому белому дому, увитому виноградом, и я замолчал.

Хозяин устричной фермы оказался видным мужчиной лет сорока пяти. Он был похож на жителя Сухуми из восьмидесятых годов: смугл, вальяжен, значителен.

В нашей компании были две девицы, которые нравились мне уже тем, что всюду ходили, не выпуская из рук банки пива. С ним они разгуливали даже по замку Гогенцоллернов в Германии. У смотрителя замка при виде Кати и Жанны полезли на лоб глаза, и он попытался захлопнуть перед их носом кованую железом дверь. Однако Катя изловчилась вставить в щель свою ногу в шлёпанце, и дверь, заскрипев, остановилась. Девушки легко отстранили смотрителя и проникли в зал, заполненный мечами, жезлами и прочими реликвиями императоров.

– Это что за кувшин? – показала Жанна на золотой кубок Вильгельма I.

– Фамильная драгоценность, – сказал я.

– А пиво из него можно пить?

И она принялась ковырять замок, на который была закрыта витрина из стекла. Я понял, что нужно немедленно вмешаться.

– Из него нельзя пить, – сказал я.

– Почему? – уставились на меня девицы.

– На чистом золоте вообще ни пить, ни есть нельзя, – стал объяснять я, оглядываясь на смотрителя, застывшего в углу, как статуя командора. – Можно получить сильнейшее отравление.

Девицы оставили замок в покое.

Катя была полногруда, Жанна плоска, но обе при этом вполне симпатичные.

– Пиво кончилось, – вздохнула Жанна и поставила пустую банку на стекло, под которым покоился императорский кубок.

– Во дворе замка киоск с пивом, – сказал я.

Девицы, не говоря ни слова, развернулись и вымелись за дверь, которую только что брали штурмом. Смотритель ожил, трусцой подбежал к двери, закрыл её на несколько оборотов ключа и мелко перекрестился. Руки у него тряслись. Я незаметно убрал банку с витрины. Для общения с нашими туристами всё же нужны крепкие нервы. А откуда им взяться у смотрителя? Золото, короны, скипетры, привидения, наконец.

3

На устричной ферме под Сетом Катя и Жанна тоже взялись за дело засучив рукава. Они повсюду сопровождали хозяина, как конвоиры. Рене, впрочем, это нравилось. Он рассказывал об особенностях выращивания устриц на Средиземном море, и вид у него был как у кота, своровавшего кусок сала. И я понимал, отчего у него такой вид. Время от времени в зал заглядывала встревоженная жена. Русские туристы ей не нравились точно так же, как смотрителю замка Гогенцоллернов.

– Хорошие девушки, – сказал я Диме.

– Доска без соска, – поморщился он. – А вот устрицы без вина не едят.

– Ну да? – удивился я. – Должен сказать, насчёт худеньких ты не прав. В них тоже есть свой шарм.

Но тут Рене объявил, что приглашает гостей на террасу для дегустации устриц, и наша дискуссия закончилась.

Мы поднялись по деревянной лестнице на террасу. В середине стола стоял таз с горой устриц. Рядом кастрюля с лимонами, разрезанными пополам. Здесь же бутылки с белым вином и пластмассовые стаканчики.

Рене торжественно достал из кармана нож с кривым лезвием – и пиршество началось. Он едва успевал вскрывать устрицы и поливать их лимонным соком. Катя и Жанна заглатывали устриц, как удавы кроликов. А может, как крокодилы антилоп. Во всяком случае, моллюски во рту девиц исчезали мгновенно.

– Так дело не пойдёт, – сказал Дима. – За мной!

Мы подобрались сзади к Рене и успели ухватить по устрице.

– Вкусно, – сказал я, прислушиваясь, как устрица легко скользнула по глотке и опустилась в желудок.

– Не то слово! – промычал Дима.

Рене притащил ещё один таз с устрицами. Катя и Жанна, съев по десятку моллюсков, слегка угомонились, и мы тоже смогли приступить к трапезе.

Устрицы, как я понимаю, были свежи, сочны и нежны. Рене, бедный, упарился, оделяя ими прожорливых туристов, но, во-первых, не каждый день на ферму приезжают русские, а во-вторых, когда ещё почувствуешь дразнящие прикосновения упругой груди с одной стороны и не менее упругого бедра с другой. Он орудовал ножом с энтузиазмом, успевая, впрочем, отхлебнуть из пластмассового стаканчика.

Мы с Димой тоже не забывали наполнять свои стаканчики.

– Молодцы, французы, – сказал Дима. – Хорошую закуску придумали.

– На Средиземном море и не такое можно придумать, – согласился я. – Но французы и вправду интереснее немцев или англичан.

– Почему? – удивился Дима.

– Я их язык понимаю гораздо лучше, чем английский, – объяснил я. – И у Толстого они отнюдь не противные, хоть и воевали с нами.

– У Толстого? – Дима задумался. – А я совсем не помню, какие они у Толстого.

– Такие же, как мы, – сказал я, проглотил устрицу и запил вином. – Пленный офицер, например.

– Нет, не помню, – с сожалением покачал головой Дима и тоже проглотил устрицу. – Меня больше Россия интересует.

– Новая или старая?

– Новая, конечно! Особенно её менеджеры.

– Нынешние правители?

– Ну да. С виду отличники, причём оба два.

– Эти менеджеры, – сказал я, – опять наступили на те же грабли.

– Какие грабли?! – чуть не подавился устрицей Дима.

– Обыкновенные, из сельхозинвентаря. Они вновь разорвали традицию.

– Какую ещё традицию?

– Традиционную. Они исключили из государственной жизни тех, кто были до них. Слишком уверовали в свои силы. Причём большевикам это более простительно, чем им.

– Почему?

Чувствовалось, Дима абсолютно не понимал, о чём идёт речь, но разговор поддерживал.

– Тогда к власти пришли дикие люди. А эти ведь обученные, некоторые даже в гарвардах. Но ошибка у тех и у этих одна.

– Какая?

– Глупость.

Я покапал на устрицу лимонным соком, всосал её в себя и запил вином.

– Минутку, – сказал Дима. – Уж чего-чего, а глупости у них нет. Один сплошной расчёт.

– Вот! – поднял я вверх указательный палец. – Вот этого я от тебя и добивался. Эти управленцы хороши только для себя. Обогатиться они обогатились, а всем остальным говорят: живите по средствам и на нефтедоллары не рассчитывайте. Самим мало.

– Доллары – это святое, – кивнул Дима. – Вы сами кем работаете?

Здесь я задумался. В прежние времена на подобные вопросы я отвечал без запинки: писателем. При советской власти это была хорошая профессия. Квартиры, дачи, машины, Дома творчества, гонорары, наконец. Однако в нынешней жизни власть предержащие писателей сначала опустили, а затем и вовсе произвели подмену понятия. Писателями стали называться не только домохозяйки с Рублёвки, но и бандиты, и проститутки, и олигархи. Осуществилась заветная мечта прежде гонимого графомана: о себе любимом теперь мог рассказать каждый, были бы деньги.

– Журналист, – сказал я.

– Угу, – хрюкнул в стаканчик Дима. – Деньжат хватает?

– Их даже Абрамовичу не хватает, – вздохнул я.

– Но раньше во Францию вы за устрицами не ездили, – подмигнул мне Дима.

Я понял, что опять сел в лужу. Причём в последнее время это стало происходить с пугающей частотой. Молодёжь ни в грош не ставила старика. Неужели и я был таким?

– Можно с вами сфотографироваться? – Катя смотрела на меня сверху вниз, и вид у неё был как у вороны, собирающейся склюнуть червяка.

Пока я соображал, стоит мне с ними фотографироваться или нет, девицы растолкали народ, сунули Диме в руки «мыльницу» и зажали меня в тиски. Наверное, сейчас я был похож на пленённого француза из «Войны и мира».

– Спасибо.

Девицы вновь принялись за устриц.

– Как она меня назвала: дяденькой или дедом? – спросил я Диму.

– Если присмотреться – дед, – сказал Дима, – но они же слепые.

Я проглотил и это.

– А ты кем служишь? – мрачно посмотрел я на Диму.

– Ветеринаром, – улыбнулся тот.

– Собачьим доктором? – не поверил я.

– И кошачьим тоже, – поднял стакан Дима. – Но самый интересный случай произошёл у меня с жеребцом.

– Кастрировал?

– Не совсем. В калмыцкой степи подрались два жеребца, один другому разодрал зубами морду, а у меня никакого обезболивающего. Хорошо, вспомнил совет старого коновала.

– Какой?

– Велел табунщикам притащить бревно, повалили жеребца, пережали бревном сонную артерию, два человека сели на бревно с одной стороны, два с другой. Жеребец отключился, я зашил рану. И ничего, выжил.

«А он хорош, наш пьяница, – подумал я. – В такой ситуации про бревно далеко не каждый вспомнит».

Рене подал мне вскрытую раковину с устрицей.

– Не пронесёт? – посмотрел я на Диму.

Тот пожал плечами. Я вздохнул и съел устрицу. В моём возрасте ко многим вещам уже следует относиться философски. Дожил до деда, и слава Богу.

– Как думаешь, не умыкнут француза? – кивнул я на Рене, которого тискали девицы.

– У нас устриц нет, – хмыкнул Дима.

– Зато девицы!

– Либо устрицы, либо девицы, – твёрдо сказал ветеринар. – Хотя они друг на друга похожи.

Это была интересная мысль. Но тут на террасе показалась жена Рене, и я понял, что никуда француз не денется, будет до конца своих дней выращивать устриц и вспоминать русских туристов. А молодёжь возьмёт новый след и пойдёт по нему в неизвестность.

– Напишете об этом? – повёл рукой вокруг себя Дима.

– Обязательно, – сказал я. – Картина будет называться «Устрицы под Сетом», и её героями станут пленённые французы и русские.

– Как у Толстого? – засмеялся Дима.

– Как у него. Но и Толстой не вывел формулу эликсира жизни.

– Что за эликсир?

– Их устрицы смешать с нашими девицами, и бессмертие обеспечено.

Мы чокнулись стаканчиками. Красный шар солнца медленно опускался в тёмно-синие воды моря. На самом деле формул эликсира жизни было много, но здесь, под Сетом, актуальна была именно эта.

Утка по-пекински

1

– Что будем заказывать? – спросил Сергей.

– Утку по-пекински, – сказал я.

В этом что-то было – съесть утку по-пекински в ресторане в центре Пекина.

Мы с Сергеем оказались здесь в командировке. Сегодня у меня был день рождения, и я предложил отметить это дело в ресторане.

– Конечно, – согласился Сергей, – но китайскую водку пить не будем.

Мне китайская водка тоже не нравилась, впрочем, как и китайская кухня в целом. Она была слишком сладкой. Нечто, зажаренное в кляре и залитое сладким соусом. Пусть это нечто едят сами китайцы и запивают его своей водкой.

Мы зашли в магазин и купили французский бренди. Китайские продавщицы глазели на нас и улыбались. Потихоньку я к этому привыкал. Пусть себе смотрят, лишь бы не трогали руками. А это страстное желание – дотронуться до тебя хотя бы пальцем – было написано на физиономиях почти всех китайцев, с которыми я встречался.

– Девчушки здесь хорошие, – сказал я.

– Мне китайцы вообще нравятся, – кивнул Сергей. – Хороший народ, если ему не делать зла.

– Ты что, бывал здесь?

– Раз пять или шесть.

Я в Китае был впервые, и моё мнение о китайцах ещё не сформировалось.

– Слишком уж их много, – сказал я. – А мы для них хуже обезьян.

– В смысле? – посмотрел на меня Сергей.

– Белый человек здесь встречается реже, чем обезьяны, – пояснил я.

– А чёрный?

Этого я не знал. Негры на улицах Пекина, не говоря уж о других городах Китая, мне пока не попадались.

– Зато знаю теперь, – огляделся я по сторонам, – каково быть марсианином. Ни черта не понимаю!

– Это дело привычки, – философски сказал Сергей. – Бери пример с американцев.

По пешеходной улице, на которой мы находились, навстречу нам шла белая девушка. Судя по толстым рукам и ляжкам, а также небрежной одежде, это была американка. Она неспешно двигалась сквозь толпу, как авианосец, рассекающий лодочную флотилию, и если одна из джонок исчезала под его килем, этого не замечал никто.

Американка остановилась у лавки, в которой шла распродажа футболок. Наперебой кричали девушки-зазывалы. Парни запрыгивали друг на друга, стараясь выхватить понравившуюся футболку. Девушка меланхолично раздвинула колышущуюся толпу и взяла одну из футболок. В её руках она превратилась в распашонку для младенцев. Девушка вздохнула, бросила футболку в ящик и, по-прежнему не прилагая для этого никаких усилий, выбралась из толпы.

– Симпатичная слониха, – с лёгкой завистью сказал я.

Девушка скользнула по нам взглядом, и на её лице ничего не отразилось.

– А ресторан-то закрыт, – сказал Сергей.

Действительно, в охваченном броуновским движением городе единственным полупустым местом был вход в ресторан.

– Который час? – спросил я.

– Восемь.

К нам подскочил молодой китаец и заговорил, как мне показалось, на английском языке. Сергей слушал его, склонив набок голову.

– Говорит, закрыто, – сказал он. – Но это мы и так видим. Еда нам нужна. Гуд фуд.

Китаец замахал руками ещё сильнее.

– Предлагает отвести в хороший ресторан, – посмотрел на меня Сергей. – Пойдём?

– А он кто?

– Ай менеджер! – постучал себя в грудь китаец.

– Пойдём, – вздохнул я. – В этом Китае я ничего не понимаю. Почему в восемь вечера закрыт ресторан?

Сергей улыбнулся.

Мы свернули в один переулок, во второй, прошли метров сто – и оказались в другом Пекине. Здесь было темно и безлюдно, под ногами рытвины. Я споткнулся несколько раз подряд. К счастью, впереди засветились огни ресторана.

Мы вошли в пустой зал, отгороженный от улицы бамбуковыми занавесками, и сели за столик в углу. Улыбающаяся девушка-официантка тут же принесла меню.

– Ну и что здесь написано? – уставился я на иероглифы.

– Не обращай внимания, – поманил к себе официантку Сергей.

Очень быстро выяснилось, что ни девушка, ни её подруги по-английски не говорят. Однако юноша, маячивший за стойкой бара, уже слетал куда-то внутрь помещения и вернулся с хозяйкой ресторана, понимающей по-английски. Во всяком случае, она знала, что такое «дак».

– Водка есть? – спросил Сергей.

О водке здесь никто ничего не слышал.

– А вино? – продолжал допытываться Сергей.

– Вино есть! – просияла хозяйка.

– В таком случае, мы будем пить это, – поставил на стол бутылку бренди Сергей.

Хозяйка, три официантки и юноша-бармен с изумлением, граничащим с ужасом, воззрились на бутылку «Наполеона».

– Они здесь совсем не пьют? – спросил я.

– Пьют, но мало, – сказал Сергей. – Что будем заказывать?

И мы заказали утку по-пекински в уютном ресторанчике почти в центре Пекина. Это было совсем неплохо для так неудачно складывающегося дня.

2

А начался мой день с серьёзного нарушения протокола одного важного мероприятия. В качестве журналиста я сопровождал официальную российскую делегацию, знакомящуюся с ходом олимпийского строительства в Китае. Сегодня эту делегацию принимали руководители Китая разного уровня, и на последней, самой важной встрече, чёрт меня дёрнул отбиться от журналистского стада и сесть рядом со своим знакомым из секретариата Думы. Журналистов на подобных мероприятиях на пять минут запускали в зал, они производили фото– и киносъёмку, затем их выпроваживали за дверь, и начиналось то, что и отделяет простых смертных от избранных – политические переговоры.

Разговаривая с приятелем, я прозевал момент, когда зал очистили от посторонних. Началось представление участников делегаций. Выйти из зала я уже не мог. Если бы я встал и направился к огромным дверям, все бы увидели, что на мне не только нет галстука, но, что гораздо хуже, вместо брюк надеты джинсы. Да и рубашка, мягко говоря, не белая. Я затаился за столом, как мышь под веником. Авось пронесёт, думал я, сидит себе бледнолицый, а они для китайцев все на одно лицо.

Но так я думал напрасно. Минут через пятнадцать моего друга подозвал к себе один из ответственных товарищей.

– Протокол! – прошипела дама, сидевшая через два кресла от меня.

Я сделал вид, что ничего не слышу.

Мой друг вернулся на место, наклонился к моему уху и сказал:

– Китайцы спрашивают: «Кто такой?»

– И что? – упавшим голосом спросил я.

– Наши сказали: «Наш!»

– А протокол? – встряла дама.

– Всё нормально, – сказал, не глядя на неё, друг.

Переговоры продолжились, а я стал меланхолично размышлять о том, что больше меня в официальную делегацию никто не включит. «И поделом, – казнился я, – что тебе до этих роскошных гобеленов на стенах и хорошеньких девушек, разливающих по чашкам зелёный чай? Сиди на своей даче и выращивай тыкву. Хотя девушки, конечно…»

Мне о моём прегрешении никто ничего не сказал, но я знал, что оно серьёзное.

…Юноша-бармен принёс и поставил на стол две крохотные фарфоровые рюмки.

– Ну и сколько в них входит? – спросил Сергей.

– Граммов десять, – сказал я.

Сам Сергей, кстати, на официальной встрече отсутствовал. Побывав в Китае не один раз, он знал, что здесь к чему.

– Выпить хочешь? – спросил Сергей юношу.

Спросил он его по-русски, но тот тем не менее вытаращил глаза, побледнел и застыл, как соляной столп. К нему гурьбой подскочили хихикающие официантки. Хозяйка незаметно скрылась где-то в глубине своего заведения.

Сергей капнул в одну из рюмок.

– Пей, – придвинул он её бармену.

Юноша ожил, дрожащей рукой взял рюмку и храбро опрокинул её в рот. Девушки зааплодировали.

– Теперь вы, – снова капнул в рюмку Сергей.

Официантки с визгом рассыпались по залу.

– Принеси фужеры для воды, – приказал бармену Сергей. – Нет, мне в Китае нравится. У них только водка плохая.

– И маленькие рюмки, – согласился я.

Мы выпили из фужеров за меня, за Китай, для которого события французской революции, не говоря уж об октябрьском перевороте, представляются событиями новейшей истории, а посему не подлежат оценке живущих сейчас людей. Лет этак через пятьсот…

Официантки, прыская в ладонь, наблюдали за нами из разных углов зала. Белые люди, пьющие из фужеров, были для них настоящими монстрами. Или полубогами, что, впрочем, одно и то же.

Самая храбрая из официанток принесла нам по утке. Блюдо состояло из аккуратно нарезанных кусков утиного мяса, стопочки рисовых блинов, блюдца с тонко наструганными огурцами и соевого соуса. Это было очень вкусно.

– А жить смог бы здесь? – спросил я Сергея.

– Жить надо дома, – улыбнулся он. – Я побывал больше чем в ста странах, но лучше всего чувствую себя в Москве.

Я не бывал в ста странах, но тоже хорошо чувствовал себя в Москве.

– Вероятно, это зависит от женщины, с которой ты живёшь, – сказал я.

– От женщины тоже, – согласился Сергей. – Тебе которая из официанток больше нравится?

Я пригляделся к снующим по залу девушкам. Они, что-то почуяв, застыли на местах.

– Вон та лопоухая, – показал я. – У неё глаза большие.

– Вероятно, из-за них она здесь считается страшненькой, – сказал Сергей.

Мы засмеялись.

Девушки, щебеча, снова запрыгали между столов.

Менеджер, приведший нас сюда, доставил в ресторан сначала молодую пару рослых американцев, затем большое семейство то ли испанцев, то ли итальянцев.

– Где он их берёт? – удивился я.

– На улице, где же ещё, – хмыкнул Сергей. – Наверное, хорошо зарабатывает. Знание английского в Китае – большое дело.

– Жалко, слониху не привёл, – сказал я.

– Кого?

– Американку с пешеходной улицы. Интересно, что бы она здесь пила?

– Вино, – пожал плечами Сергей. – Водку пьют только русские. А бренди был неплохой.

– Когда-то «Наполеон» считался у нас самым дорогим напитком, – посмотрел я на почти пустую бутылку. – Я только пару раз пил его, и то за чужой счёт.

– Почему?

– Бедный был.

– Сейчас богатый?

– Сейчас ещё беднее. Жалко, из-за этого паршивого протокола больше не возьмут в поездку. За свои деньги я не то что в Китай – в Болгарию не съезжу.

– Брось, – сказал Сергей. – После того, что произошло в Цюйфу, нам уже ничего не страшно.