Текст книги "Дорога на Москву"

Часть пятая
Русалка

1

Вася вдруг свернул с дороги и заглушил двигатель.

– Что случилось? – спросил я.

– На полчаса раньше приехали, – сказал он.

– Но мы ведь никуда не приехали, – уставился я в окно. – Посреди леса стоим.

– Здесь проходит граница Столинского района, – устроился удобнее на сиденье Вася. – Видишь дуб? Вот по нему граница и проходит. Всегда здесь встречаемся.

– С кем? – не понял я.

– С земляками.

Я опять ничего не понял, но расспрашивать дальше не стал. Истинный полешук, Вася был, во-первых, малоразговорчив, а во-вторых, упрям. Ну что ж, не хочет говорить, не надо.

– А где девушки? – закопошился на заднем сиденье Костя, наш кинооператор. – Почему мы стоим – и нет ни одной девушки?

– Спи, – сказал Вася.

– Я уже выспался.

Работая на телевидении, Костя считал, что мир вращается исключительно вокруг его персоны, и потому капризничал по любому поводу.

– Хочу пить! – просунул он голову между сиденьями.

– Вон лужа, – сказал Вася.

– Ну и что? – удивился Костя.

– Сходи и попей.

– Это антигигиенично!

– Тогда спи.

Мы ехали к Васе на родину. Когда-то мы вместе учились. Вася стал известным фольклористом, преподавал в университете, и каждый год он приглашал нас к себе в Теребеи. Его деревня стояла на границе Украины и Беларуси, и Вася не уставал повторять, что только там, на берегах Горыни, горят купальские огни, гоняются за парнями в кустах русалки и цветёт папоротник. Мы этому, конечно, не верили, но приехать к нему в гости обещали. И вот наконец собрались.

Как и Вася, я тоже родом с Полесья. Мои Ганцевичи располагаются между Барановичами, Ляховичами и Слуцком. А Столинский район – это белорусский юг, здесь и говорят почти по-украински.

– Пыво пыв чи не пыв? – посмотрел я на Васю.

– Сейчас выпьем, – сказал он, сладко потянувшись. – На родине я и за рулём могу.

– За рулём нельзя, – покачал я головой. – Для гаишника родины не бывает.

– А мне можно.

На дороге показались две машины, одна из них с «мигалкой».

– Легки на помине, – сказал я.

– Это за мной, – открыл дверь Вася. – Дальше поедем с песнями.

Подъезжая к нам, гаишники врубили сирену. Машины остановились, из них неспешно выбрались по два человека из каждой. Капитан, такой же пузатый, как Вася, двинулся к нам, широко раскинув руки.

– Вася!

– Микола!

Обнялись, расцеловались, долго стояли, уткнувшись друг в друга животами.

– Живой?

– Да потихоньку.

– Жена, дети?

– Да слава Богу.

– Организм принимает?

– Да понемногу.

– Москвича привёз, – кивнул в мою сторону Вася.

– Из самой Москвы?! – изумился капитан.

Все уставились на меня. Костя поспешно навёл камеру.

Я крякнул. Роль свадебного генерала не нравилась мне даже в молодости.

– Надо угостить человека, – сказал Вася.

– Да прямо сейчас! – оторвался от него капитан. – Петро, раскинь.

Старший лейтенант, лейтенант и сержант открыли багажники машин и стали сноровисто выгружать запасы. Через десять минут под дубом стоял раскладной стол, на нём две трёхлитровые банки с прозрачной жидкостью, толсто нарезанное сало, пять луковиц, тряпочка с солью, два каравая хлеба и пластмассовые стаканы.

– Сколько градусов? – ласково погладил одну из банок Вася.

– Да немного, – склонив голову набок, посмотрел на банку капитан. – Может, шестьдесят.

– Житнёвая?

– А як же! Петро, наливай.

Мне первому вручили стакан. Я понюхал. Пахло хорошо – житом, сивухой, чуть-чуть полынью.

– Ну, с Богом! – сказал Вася.

Мы выпили. Самогон был крепкий, не первач, но близко к нему.

– Сколько бульбинок по шкале Геннадия Ивановича? – спросил я Васю.

Геннадий Иванович Войтович, наш знаменитый фольклорист, был непревзойденным знатоком белорусского самогона. Ещё до войны он прошёл пешком всю Беларусь, записывая народные песни. А где поют без гарэлки? Пусть одни бабки за столом, но прежде чем затянуть про зелёную вишню, что из-под кореня вышла, надо налить. Дедов в белорусских деревнях всегда было мало. То Первая мировая, то Вторая, революция свою жатву собрала. А раскулачивание? Коллективизация? Вербовка в Сибирь или на Север? Из мужиков вытряхивали душу, и за столом пели и пили одни бабы.

– Геннадий Иванович, где у нас самый лучший самогон? – допытывались мы с Васей у Войтовича.

– Не скажу! – ставил он на стол пустую чарку. – В двух местах гонят пять бульбинок, но где – не скажу.

– А я и так знаю, – подмигивал мне Вася. – В Старых Дорогах!

– Там хорошая, четыре бульбинки.

– А в Теребеях?

– И в Теребеях четыре.

Про пять бульбинок старик так и не раскололся. Сколько ни выпивал, чем ни закусывал – молчал как могила.

– Рассказать, как меня в вашем Столинском районе встречали? – прищурился он на Васю.

– Что было в хате, то и поставили на стол.

– Вот слухай. Училась музыке со мной Геля. Красавица! Коса толщиной в руку, глаза чёрные, как запоёт – мороз по коже! После училища вышла замуж и уехала преподавать на Столинщину. Я узнал, где она живёт, и решил зайти в гости. Тогда это просто было. Отмахал тридцать вёрст по жаре, зашёл в хату, тебя сразу в красный угол. У нас как говорят? В красном углу сидят или поп, или дурень. Да-а… Подхожу я к хате, смотрю – двое ребятишек во дворе копошатся. Чёрные, как галчата, вылитая Геля. Молодец, думаю, время зря не теряет. Я открываю калитку и спрашиваю: «Мама дома?» Старший мчится в хату и кричит: «Мама, к тебе нищий пришёл!» Я за калитку и ходу… Какая на мне одежда была? Обноски. Сапоги тоже каши просят. Я ведь с утра до ночи под дождём или снегом…

– Так и не узнали, сколько бульбинок самогон у Гели? – смеюсь я.

– Думаю, добрый был самогон. А пела как! Вся группа за ней ухлёстывала…

Я прикидывал, в каких местах Беларуси гнали самогон пять бульбинок. Во-первых, брага там должна быть из жита. Во-вторых, выгоняться на хорошем аппарате. В-третьих, очистка, змеевик из нержавейки и прочее. А самое главное – вода… Но у нас во многих местах хорошая вода, традиции тоже соблюдаются, под окнами почти каждой хаты зеленится квадрат жита.

– У вас в деревнях пекут свой хлеб? – спросила меня как-то московская знакомая, увидев здесь дружные всходы ржи.

– Гарь у нас гонят, – растолковал я. – В Беларуси без самогона ни при царе, ни при поляках, ни при большевиках прожить было нельзя.

– За это ведь сажали, – удивилась она.

– Всех не пересажаешь, – сказал я. – Между прочим, советская власть потому и рухнула, что установила сухой закон. Помнишь, как люди в очередях мучились? А сколько народа от денатурата перемёрло?

– Не зря вас бульбашами называют.

– Як Бога кохам!

Но пить самогон москвичка не стала. Впрочем, её никто не осуждал, без привычки нашу гарь не осилишь. Однако в некоторых местах самогон всё же был отменный, и Теребеи уверенно стояли в этом ряду.

Мы с милиционерами выпили ещё по одному стакану, закусили салом.

– Поехали? – посмотрел на Васю капитан.

– Сирена работает?

– А як же!

И мы поехали. Впереди машина капитана, за ней мы, следом старлей с лейтенантиком. Подъезжая к населённому пункту, капитан включал сирену и «мигалку».

– До самого дома будем гудеть? – спросил я Васю.

– А як же! – ухмыльнулся тот.

Я покорился. С традициями бороться трудно, по самогону знаю.

Но вот и Теребеи. Капитан выключил сирену. Всё правильно – в собственном доме орёт только дурень.

2

В Теребеях мы предполагали снять праздник Ивана Купалы. Вася обещал всё устроить в лучшем виде – хоровод на лугу, прыжки через костёр, венки со свечками на воде.

– А девки? – спросил Костя.

– Их тут как грязи, – сказал Вася.

– Купаться будут голые?

– Это же деревенские девки, – обиделся Вася.

– Жалко, – расстроился оператор. – А русалок у вас нет?

– Были, но кончились. Земля межами перегорожена.

Я знал, о чём он говорил. Считалось, что русалка не могла перейти через межу на поле. Раньше, когда Полесье было одной бескрайней пущей, русалки сплошь и рядом шастали по опушкам лесов, качались на молодых берёзках, вклинивались в хороводы купальской ночью, норовя утащить в лес кого-нибудь из парней. Водяные русалки осторожно плескались в прибрежных ивняках, но эти на сушу выходили редко.

Однако за последние сто лет полесские леса захирели, и о русалках почти перестали вспоминать. Разве что утонет в реке молодая девушка, тогда говорили: «Отправилась к русалкам, бедная…»

Настоящими русалками были лесные девы – с распущенными волосами, голой грудью, тихим смехом. Впрочем, опасны они были лишь на русалочьей неделе и в купальскую ночь. Да и опасны для беспечного человека или глупого, что, конечно, одно и то же.

Но почему о русалках заговорил Костя, городское дитя, обвешанное фото– и киноаппаратурой, у которого на уме одни девки, и отнюдь не русалки?

– А я их буду ловить на живца, – сказал Костя.

– Кого? – спросил я.

– Русалок, – хмыкнул он. – Но если клюнет деревенская, не откажусь.

– Что ты придумал? – отвёл я его в сторону.

– Фосфорный порошок, – показал мне пакетик Костя.

– Ну и что?

– Светится в темноте. Пойду в лес, посыплю порошком папоротник, а ночью с тобой и двумя девицами отправимся искать цветок папоротника. Найдутся здесь две хорошенькие дуры?

– Думаю, их здесь значительно больше. Но когда ты собираешься работать? Мне фильм нужен, а не девицы.

– Всё снимем, – успокоил Костя. – Распитие самогона под дубом очень хорошо получилось.

– Вот это не надо, – сказал я. – Ты что, сценарий не читал?

– Я их никогда не читаю. Во-первых, за время работы на телевидении разучился читать, а во-вторых, без них съёмка лучше проходит. Мы здесь один самогон жрать будем?

– А что? – покосился я на него.

– До сих пор блевать хочется. Я сухое вино люблю.

– Разбаловался ты в столице. На Полесье пьют самогон.

– На работе можно не пить.

Возразить на это было нечего.

На крыльцо вышел Вася и помахал нам рукой. Мы пошли в хату.

Белорусские хаты в принципе все одинаковы. Печь, домотканые половики, цветы в вазонах на подоконнике, в чистой половине ковёр на стене, пышно взбитые подушки на кроватях и телевизор в углу. Чисто, тихо, гудят мухи и тикают ходики. Но это если нет гостей. Сейчас в хате стояли шум и гам. Одна женщина орудовала ухватом в печи, вторая расставляла на столе тарелки, третья тащила из сеней крынку с простоквашей. Хозяин, отец Васи, стоял с бутылкой в руке и не знал, наливать в чарки прямо сейчас или дождаться, когда гости рассядутся за столом.

– Наливай, батька, – пришёл ему на помощь Вася.

– Я, пожалуй, поснимаю на улице, – сказал Костя.

– Ты ведь нашей не пробовал! – схватил его за рукав Вася.

– Он на работе, – сказал я.

Вася неохотно отпустил оператора.

Мы выпили по чарке, закусили, и женщины тут же затянули песню.

– Пойдём в огород, – шепнул мне на ухо Вася, – покажу что-то.

Мы вышли из хаты. Костя сидел на лавочке у калитки с какой-то девушкой и что-то вкрадчиво говорил ей на ухо. Девушка улыбалась, Костя заботливо поправлял на её веснушчатом плечике бретельку сарафана.

– С кем это он? – спросил я.

– С учительницей, – сказал Вася, – первый год у нас работает. Но ты не туда смотришь. Пойдём в огород.

В огород так в огород. Я шёл за Васей и невольно оглядывался на Костю: где он их находит? Сколько я ни езжу с Костей в командировки, всегда он в окружении девиц. Причём самых разных, от пэтэушниц до начальственных дам, вдруг вспомнивших далёкую молодость.

– Чем ты их берёшь? – спросил как-то я.

– Смотрю, подходит ли по размерчику, и знакомлюсь, – сказал он. – Видишь блондинку? Мой размерчик.

Рядом с красной «БМВ» неподалёку от нас стояла симпатичная девушка и разговаривала по «мобильнику». Нас она, конечно, не замечала.

– Хочешь, познакомлюсь? – сказал Костя.

– Прямо сейчас?

– А что? – пожал он плечами. – Подходящий размерчик. Чуть высоковата, но сойдёт.

Девушка была длинноногая, ухоженная, с серьгой в пупке.

Костя подошёл к девушке, поманил пальцем, чтобы она к нему наклонилась, и что-то сказал ей на ухо. Девушка улыбнулась и отключила «мобильник». Через минуту она достала из сумочки визитную карточку и стала на ней писать. Костя взял «визитку», приподнялся на цыпочки и поцеловал её в щёчку.

– Пока!

– Хай-хай!

Девушка села в машину и укатила. Костя вручил мне «визитку».

– Компания «Стройинвест», – вслух прочитал я, – менеджер.

– Видишь, – показал пальцем Костя, – приписала номера домашнего, дачного и мобильного телефонов.

– Хорошая девушка, – кивнул я. – Но что ты ей сказал?

– Я всегда говорю одно и то же: «Как дела?»

– И всё?

– Потом предлагаю посниматься у меня в мастерской.

– И они соглашаются?

– Не всё. Но телефон даёт каждая. Если есть время, пьём пиво или кофе. Я предпочитаю кофе.

– А они?

– Молодёжь любит пиво. Дамы постарше – коньяк.

– За твой счёт?

– За свой счёт я не пью никогда! – обиделся Костя.

– Молодец… – почесал я затылок. – Наверное, у тебя на лбу что-то написано.

– Почему на лбу? – хмыкнул Костя. – Девушки, чтоб ты знал, ласку любят.

– Ты у нас, значит, ласковый?

– Конечно, – кивнул Костя. – Но главное: взялся за грудь – говори что-нибудь.

– Гига-ант, – протянул я. – Сколько их у тебя было?

– Не считал, – сказал Костя, – но в поезд Минск – Москва могут поместиться.

«В вагоне тридцать шесть мест, – быстро подсчитал я, – в десяти вагонах – триста шестьдесят, в двадцати – семьсот двадцать. А если в поезде половина плацкартных вагонов?»

– Плацкартные можно не считать, – сказал Костя. – Мои девушки ездят в купейных. Некоторые – в СВ.

– С тобой всё ясно, – вздохнул я, – но при такой жизни долго не протянешь.

– Чему быть, того не миновать, – философски сказал Костя. – Смотри, чёрненькая идёт. Тебе брюнетки нравятся?

Я промолчал.

Учительница, которую обнимал на лавочке Костя, была рыженькая.

Вася подвёл меня к избушке без окон, без дверей, стоящей в конце огорода. Впрочем, неприметная дверь в ней всё же была.

– Заходи, – сказал Вася.

Мы протиснулись внутрь. В полутьме я разглядел ряд дубовых бочек, железную трубу с подвешенным к ней кирпичом, несколько мисок и вёдер. Из краника в самой маленькой бочке в подставленный стаканчик капала жидкость.

– Первак, – сказал Вася. – Специально к твоему приезду подгадывали.

– Настоящий завод, – покачал я головой. – Милиция не гоняет?

– Скоро придёт пробу снимать, – подал мне стаканчик Вася. – Ну, давай, чтоб не последняя.

Я глотнул. Горло обожгло огнём, перехватило дыхание.

– Крепкая… – едва отдышался я.

– А то! – Вася тоже глотнул из стаканчика.

– Кто следит за хозяйством? – посмотрел я по сторонам.

Из тёмного угла вылез самогонный дедок.

– Микола дежурит, – сказал Вася. – Хороший специалист.

– У нас плохих не бывает, – подал голос Микола.

– Не скажи! – поднял вверх указательный палец Вася. – Вроде брага одна, а каждый хозяин выгонит по-своему. В прошлый раз у Мишки пригорела.

– Не доглядел хлопец, – пробормотал Микола.

– Твоя самая лучшая! – хлопнул его по плечу Вася.

– Четыре бульбинки? – спросил я.

– Может, и пять. Даже Геннадий Иванович пил и нахваливал.

После первака захотелось петь песни, и мы пошли в хату.

Костя обнимал на лавочке уже двух девушек.

– Ты не забыл, что ночью мы идём искать цветок папоротника? – окликнул он меня.

– До ночи ещё дожить надо, – сказал я.

– А ты поспи, – посоветовал он. – Это Вера, а это Катя. Тебе которая больше нравится?

– Обе хороши. – Я посмотрел на девушек, зажмурив один глаз. – А лес вы хорошо знаете?

– Не очень, – сказала Вера.

– С Костей не страшно, – прижалась к оператору Катя.

– А костры?

– Женихи разожгут, – успокоил меня Костя. – Я уже договорился. Мы с девушками в лес, а они с хворостом на луг. Потом встретимся.

– И начнём бесовские гульбища, – вздохнул я.

– Это потом, – сказал Костя.

– Когда потом?

– По обстоятельствам. Я лично не прочь ночью искупаться.

– Голышом? – засмеялась Вера.

– Конечно! – удивился Костя.

– Ночью комары и холодно, – поёжилась Катя.

– Согреем! – подмигнул мне Костя.

Из распахнутых окон хаты доносилось громкое пение. Голос Васи не попадал в унисон женским. Он всегда так пел – запаздывая или опережая других. Но фольклорист при этом он был хороший. Во всяком случае, Войтович его поддержал, когда диссертацию Васи не приняли к защите. С кем бы он дегустировал самогон, если бы Вася не защитился? В фольклористике сейчас правят бал женщины. Впрочем, как и в других науках.

Я поднял голову. Солнце уже начало снижаться. Перед праздником Ивана Купалы следовало выспаться, иначе ни цветок папоротника, ни девушку мне ночью не найти. И я отправился на сеновал.

3

Я проснулся от щекотки в носу. Попытался отогнать муху рукой, но она не отставала. Пришлось открыть глаза.

– Ты кто? – спросил я девушку, склонившуюся надо мной.

– Катя, – фыркнула она.

– Катя? – стал я припоминать. – Ну да, учительница… А где Вера?

– Дома. Костя велел вас разбудить.

– Зачем? – я сел и пригладил рукой волосы.

– Уже вечер. Скоро пойдём в лес за цветком папоротника.

– За цветком? – посмотрел я на костлявые коленки Кати. – А что по этому поводу говорит Вася?

– Его пошёл будить Костя.

– Ну что ж, за цветком так за цветком, – с трудом поднялся я на ноги. – Костя вас уже сфотографировал?

– Он будет нас снимать возле костра в народном костюме и с венком на голове.

– И где же венок? – строго посмотрел я на Катю.

– Еще не сплела… – растерялась она.

– Вот, – сказал я, – венок не сплела, ходит в короткой юбке, а туда же. Небось, и самогон не пьёшь?

– Очень противный, – кивнула Катя.

– Ну и в какой лес ты собралась? Там, между прочим, волки.

– С Костей я не боюсь.

– Костя, конечно, отчаянный парень, но лес сегодня он увидит впервые в жизни. Ты хоть знаешь, кто охраняет цветок папоротника?

– Черти, – засмеялась Катя. – Костя сказал, что мы далеко не пойдём. Когда стемнеет, ребята возле речки разожгут костры. Венки будем по воде пускать…

– Венки – это правильно, – сказал я. – Чем дальше венок заплывёт, тем дольше проживёшь.

– Не, скорее замуж выйдешь, – поправила меня Катя.

– А что – хочется замуж?

– Да так… – потупилась она.

– За Костю?

– Он городской…

Я вздохнул и направился на поиски Васи. Катя неслышно шла следом. Интересно, почему они все виснут на Косте? Телеоператор – не самая престижная профессия. А поставь перед Катей олигарха и Костю, она выберет последнего. Почему?

– Он хороший, – сказала Катя.

– Откуда ты знаешь? – покосился я на неё.

– Чую.

– Нюхом.

– Сердцем.

– Так ведь и Вере он нравится, – сказал я.

Катя шмыгнула носом.

Васю не надо было искать – он сам шёл навстречу нам с бутылкой в руке.

– Ты где пропадаешь? – спросил он.

– На сеновале спал.

– С кем?

– Один.

– Ну и дурак.

– Она Костю любит.

– Костю все любят, – хмыкнул Вася. – А ты вот меня полюби.

– У вас в городе жена, – сказала Катя.

– Так то в городе. А здесь у меня вот кто жена! – Вася похлопал по бутылке.

– С ней и спите.

– И сплю! – вытащил зубами бумажную пробку Вася. – Выпьем?

– Больно крепка, – покачал я головой. – Мы в лес собрались.

– В лес трезвому нельзя, – сказал Вася. – Леший утащит. Или русалка.

– На русалку я согласен.

Я посмотрел на Катю. Она фыркнула и отвернулась.

– А у вас всё складывается, – озадаченно взглянул на бутылку Вася. – Это что ж – я снова остаюсь один?

– А вы пейте, пейте, – вдруг прильнула ко мне Катя.

– Пойдём и ты с нами, – сказал я, ощущая, как по телу разливается Катино тепло.

– Не, я буду песни играть, – сделал глоток Вася. – Молодёжь в лес, старики за стол. Закон жизни!

– Сейчас и старики козлами скачут, – сказал я. – Но это дело опасное.

– А то! – согласился Вася. – У меня в Минске друг умер. Женился на молодой – и всё. Года не продержался.

– Надо было прежде пить бросить, – заглянула мне в глаза Катя.

– А он и не пил, – отмахнулся от неё Вася. – От другого умер.

– От этого не умирают! – в один голос сказали мы с Катей – и засмеялись.

– Человек помер – а они ржут, – осуждающе качнул плешивой головой Вася. – Пойду я от вас.

Помахивая бутылкой, он ушёл в хату.

– Ты что заканчивала? – спросил я Катю.

– Педагогический.

– Друг в городе остался?

– Нет.

– Что так?

– Все вы одинаковы.

Мне стало ясно, что друг у неё в городе всё-таки был. Но в этом нет ничего странного – видная девушка. Рост выше среднего, хорошие волосы, чувственные губы, выразительные глаза. Про ноги я и не говорю.

– Ну и что дальше? – обнял я её за тонкую талию. – Так и будем пропадать в глухомани?

– Хорошие люди есть всюду, – мягко отвела мою руку Катя. – Вы сюда развлекаться приехали?

– Главным образом, в гости к русалкам. Но тут ты подвернулась.

– Я не русалка.

– Да уж вижу. Хотя глаза у тебя зелёные.

– Русалочьи?

– Ну да.

– У меня нет хвоста.

– Это очень распространённое заблуждение. Настоящие русалки бегают по лесу с голой грудью, но без хвостов.

– А как же водяные русалки?

– Они встречаются редко. На Полесье их вообще нет.

– Откуда вы знаете?

– Да уж знаю. Твоя подруга была замужем?

– Вера? – коротко взглянула на меня Катя. – Сынишке три года, с бабушкой живёт. Но она давно развелась.

– Я и говорю – Костин размерчик. Ему больше всего нравятся молодые мамы с трёхлетними детьми. Кстати, где пропадает наш оператор?

– Здесь я, – вышел из-за хаты Костя. – Плёнку перезаряжал. Где Вера?

– Ушла к себе переодеваться, – сказала Катя. – В лесу холодно.

– Сколько взять аппаратов? – стал рыться в кофре Костя. – Для ночной съёмки у меня есть хороший объективчик…

– Достаточно одной кинокамеры, – сказал я.

– Нет, фотографии получаются лучше. Девушка, прыгающая через костёр. Класс!

– Я прыгать не буду! – испугалась Катя.

– Шучу, – обнял её за плечи Костя. – Я вас в реке сниму.

От Кости Катя не отстранилась.

Во двор вошла запыхавшаяся Вера.

– Не опоздала? – ревниво посмотрела она на Катю.

– Всё, можем идти, – отпустил Катю Костя и взвалил на плечо кинокамеру. – Скоро стемнеет.

Вид у него был живописный – камера, кофр, на животе два фотоаппарата.

– Помочь? – предложил я.

– Не надо, – сказал Костя, – я привычный.

Мы двинулись по пыльной улице, и от хаты к хате нас провожали пристальные взгляды деревенских бабок, такие же долгие, как эта улица. Чем ближе мы подходили к окраине деревни, тем явственнее ощущал я под ложечкой холодок. Точно так же я чувствовал себя перед рыбалкой на незнакомой реке. Какая рыба в ней ловится? И ловится ли? Ожидание чуда было самым острым из всех ощущений. Сейчас оно было особенно сильным.