Текст книги "Покоренный Кавказ (сборник)"

Первый наместник Кавказа

В начале 1784 года Порта торжественным актом признала подданство Крыма и всего Кубанского края русской императрице, и, таким образом, Россия и на правом фланге подвинулась совсем близко к Кавказу: ей принадлежало уже все пространство степных земель с правым берегом Кубани и Черноморское побережье вплоть до устья этой реки. В этих степях, где кочевали дикие орды ногайцев, было поселено впоследствии Черноморское казачье войско, в течение долгих лет почти на свой риск и страх выдерживавшее отчаянную и кровавую борьбу с черкесами адыге и давшее России воинов, которым равных нет ни у одного из государств на земном шаре. Мы говорим здесь о черноморцах-пластунах, но о них речь будет впереди, а здесь мы вернемся к левому флангу, где совершались события, упрочивавшие положение Руси в Предкавказье.

После энергичного Ивана Варфоломеевича Якоби Кавказским корпусом до осени 1782 года командовал его сотрудник и соратник, генерал Фабрициан, победитель кабардинцев на Малке. Он сумел нагнать такого страха на беспокойных соседей, что только самые отчаянные из чеченцев – атагинцы – время от времени осмеливались нападать на русские пределы и оставались единственным племенем, которое не признавало своей зависимости от русских и не дало русскому правительству аманатов[5]5
  Аманат – заложник; обыкновенно юноша знатной фамилии.


[Закрыть]. Фабрициан – воин высокой храбрости, вместе с тем не был уполномочен на самостоятельные действия и ограничивался только тем, что отражал горцев, не предпринимая карательных экспедиций. Такой образ действий всегда производил на горцев ободряющее впечатление. Этим наивным детям природы начинало казаться, что русские обессиливали и становились неспособными к мести, обязательной, по их понятиям, за всякое кровопролитие. Атагинцы становились все более и более дерзкими; соседние чеченские племена начинали примыкать к ним, и набеги на Терек все учащались.

При таких обстоятельствах в октябре 1782 года императрица Екатерина назначила командиром Кавказского корпуса двоюродного брата светлейшего князя Тавриды Григория Потемкина – генерал-поручика Павла Сергеевича Потемкина, выказавшего себя с наилучшей стороны в предшествовавшую турецкую войну.

Потемкин был облечен почти неограниченною властью, и в недалеком будущем он явился первым «протектором» Кавказа, каковым впоследствии по могуществу своей власти был только один знаменитый Ермолов. По складу своего характера и по воспитанию Павел Сергеевич являлся не только героем-воином, но и «екатерининским аристократом» в полном смысле этого слова. Он любил роскошь, заботился о том, чтобы его в этом полудиком краю окружала пышность, превосходившая бы пышность, господствовавшую при дворе персидских шахов. Но это нисколько не мешало ему быть прозорливым правителем бурного края.

Павел Потемкин, этот первый наместник Кавказа (с 1786 года), перенес свою резиденцию из отдаленной Астрахани в городок Екатериноград, стоявший при впадении Малки в Терек. Благодаря этому высшая власть в завоевываемом крае не была удалена от полей кровавой борьбы. В Екатеринограде появился великолепный дворец наместника, около Потемкина образовалась блестящая свита из высших офицеров и наиболее влиятельных горских владельцев и князей. Великолепие екатерининского вельможи произвело на наивных горцев поражающее впечатление, но граф Павел Сергеевич не забывал, с кем ему приходится иметь дело. В октябре 1782 года он явился на Кавказ, а в марте следующего, 1783 года буйные атагинцы потерпели такой погром, что после него не могли уже оправиться. Посланный против них отряд полковника Кесса, перейдя Сунжу, сжег главный аул Атаги. Атагинцы, выбитые из своего гнезда, пока шел погром, кинулись было на русский отряд, занимавший Ханкальское ущелье. Произошел кровопролитный бой. Чеченцы как будто сами приговорили себя к смерти; были моменты, когда русским приходилось плохо; однако в конце концов в ущелье подоспел отряд, посланный разорять атагинские аулы, и нападавшие горцы оказались сами атакованными с двух сторон. Это решило исход боя: чеченцы бежали, оставив на месте около пятисот трупов. Ближайшим следствием и победы, и погрома явилось признание атагинцами и союзными с ними племенами своей зависимости от России, но, конечно, по самому ходу дела эта зависимость, как и зависимость других горских племен, была довольно-таки призрачною. Впрочем, атагинцы присягнули на подданство России, и, таким образом, русское правительство приобрело право распоряжаться с ними не как с воюющей стороной, а как с простыми мятежниками, – право, чрезвычайно важное ввиду усиленных притязаний на Кавказский край и Турции, и Персии.

Картина отношения Руси к населявшим Кавказ народам ко времени образования первого наместничества в кратких чертах представляется такою. Кази-кумыки, чеченцы, обе Кабарды и черкесы так или иначе находятся в подданстве России. По крайней мере, Россия имеет на них неоспоримые права. Совершенно независимыми от нее являются только оба Дагестана – Нагорный и Приморский, но для последнего были уже сочтены дни его независимости…

Граф Павел Сергеевич Потемкин явился на первых порах мудрым администратором. Благодаря его настояниям густо заселилась казенными крестьянами нынешняя Ставропольская губерния. Так как эти крестьяне были свободны от крепостной зависимости, то быстро выросло благосостояние края; стали процветать ремесла и торговля, образовалось население бодрое, предприимчивое и настолько густое, что оно само могло пополнить число защитников края.

Не менее важным делом Потемкина была прокладка Военно-Грузинской дороги, соединившей Предкавказье с Закавказьем и ускорившей присоединение к Руси Грузии. До Потемкина единственный путь в Закавказье проходил через Кабарду и представлял столько опасностей, что даже курьеры в Тифлис отправлялись не иначе как под надежным конвоем. Потемкин начал с того, что поставил между Моздоком и Владикавказом три новые крепости или, вернее, редута: Григориополь – в Малой Кабарде, Кумбелеевскую и Потемкинскую. Подход к подножию Кавказского хребта был обеспечен, и немедленно после этого Потемкин приказал прокладывать путь через горы на Тифлис. Послано было около тысячи солдат, и работа их шла так энергично, что в октябре 1783 года граф мог уже приехать в Тифлис в дорожной коляске, запряженной восемью лошадьми.

Проведение Военно-Грузинской дороги, получившей, впрочем, свое окончательное устройство лишь много спустя, при знаменитом Алексее Петровиче Ермолове, подняло на русских все горские племена, находившиеся в зависимости от левого фланга Кавказской линии. На русских поднялись не только неукротимые кабардинцы, отчаянные чеченцы и лезгины, но даже сравнительно спокойные кумыки. Волей-неволей Потемкину пришлось действовать силою оружия. В ту же самую осень, когда было закончено проложение нового пути через горы, в Чечню был тронут сильный отряд генерала Самойлова. Экспедиция была очень непродолжительна – всего несколько дней, но и в течение этого короткого времени произошли кровавые битвы с чеченцами на берегах Валерика, Гойты, Рошны и Чехи; сам Потемкин принял на себя командование войсками и подошел к Ханкальскому ущелью. Подполковник Пьери, командовавший двумя батальонами Астраханского полка, после кровопролитного сражения, происходившего в октябре 1783 года, очистил ущелье от горцев; ворота в Чечню были открыты, и после понесенных поражений горцы присмирели.

Проведение Военно-Грузинской дороги явилось настоятельной необходимостью для русских. Именно в этом, 1783 году, 24 июля, был подписан в городе Гори акт о присоединении Грузии к России, и в Тифлис Потемкиным были отправлены два батальона кавказских егерей под начальством полковника Бурлашова. 3 ноября 1783 года егеря, приветствуемые радостными восклицаниями грузин, вступали уже в столицу Грузии.

Появление русских войск в Грузии, по словам историков кавказских войн Потто и Дубровина, переполошило всю Азию. Это было событие, в котором суеверные мусульмане увидали зловещий призрак близкого падения своего могущества. До какой степени паника охватывала население всякий раз, когда оно узнавало о приближении русских, можно судить по тому, что в это же самое лето все поморские жители Трапезонда бежали в глубь страны от одного только известия, что русский флот появился у берегов Черного моря. Смущение в Турции и Персии возросло еще более, когда 24 января 1784 года царь Грузии Ираклий, а вместе с ним и весь его народ торжественно приняли присягу на подданство России. Не смея действовать открыто, Порта сумела подстрекнуть лезгин, и эти воинственные племена, не обращая внимания на то, что Грузия стала уже частью России, спустились со своих гор и начали грабить берега реки Алазани, сжигать и вырезать целые селения и вообще повторять ужасы, какие уже испытала Грузия от лезгин при шахе Аббасе.

Потемкин понял, что необходимо наказать лезгин, и эта необходимость представлялась тем более настоятельною, что к нападению на Грузию начало готовиться могущественнейшее из племен Нагорного Дагестана – аварское, во главе которого стоял неукротимый

Омар-хан, располагавший с лишком 15 тысячами испытанных воинов. В то же самое время среди всех горских племен Кавказа пошли недобрые слухи о появлении в Чечне «пророка», проповедовавшего среди горцев «газават» – священную войну против русских.

Шейх Мансур

Кто был этот «пророк», принявший имя шейха Мансура, с точностью неизвестно и поныне. По одним указаниям, он был оренбургский татарин, учившийся в Бухаре, представлявшей тогда один из могучих центров мусульманской образованности, по другим (Дубровин) – это был чеченский пастух из аула Алды по имени Учермак, по третьим (Потто) – итальянский монах-доминиканец Джиованни Батиста Боэтти, смелый авантюрист, возмечтавший о новом переустройстве мусульманского мира и об уничтожении с помощью объединенных новым верованием магометан папского Рима. Некоторые историки уверяют, что Мансур был просто турецкий агент-подстрекатель, подосланный Портою, чтобы поднять против России магометан Кавказа.

Слухи о том, что число сторонников Мансура возрастает и его речи действуют поджигающе на пылких горцев, не могли не беспокоить Потемкина, и он, воспользовавшись набегами лезгин, нашел нужным показать им силу русского оружия.

В октябре 1784 года генерал Самойлов, командовавший русскими войсками в Грузии, был отправлен в экспедицию против лезгин, готовившихся напасть на берега Алазани при возвращении своем из-под Ганжи. Самойлов двинулся на Алазань, и 11 октября у селения Мусаулы произошло столкновение. Лезгины были разбиты наголову. Перебито их было в течение пятичасового боя так много, что вода в Алазани окрасилась кровью и запрудилась людскими и конскими трупами.

Однако это поражение не образумило неукротимых храбрецов. В апреле следующего года они, соединившись с турками, прорвались в Грузию со стороны Имеретии через Боржомское ущелье и опустошили все прилегающие к Сурамскому хребту местности, не обращая внимания на то, что в Сураме, всего в семи верстах, стоял белгородский батальон. Командовавший белгородцами майор Сенненберг кинулся преследовать разбойников, нагнал их на берегу Куры около деревни Хошура и так «поучил» их здесь русскими штыками и картечью, что только на одном месте битвы осталось более тысячи двухсот трупов, да, кроме этого, быстрая Кура понесла в Тифлис еще сотни тел погибших во время бегства… Через месяц с небольшим Сенненбергу с белгородцами пришлось выдержать еще один натиск лезгин и турок, завершившийся для нападавших не менее печальными последствиями, чем первый.

Эти победы были очень кстати. Омар-хан аварский все-таки напал на Карталинию и, избегая открытого столкновения с русскими, разорил всю несчастную страну, и русские не могли подать грузинам существенной помощи, ибо как раз в это время им пришлось очень серьезно возиться с шейхом Мансуром и поднятым им газаватом.

Шейх Мансур, выступив в роли вероучителя, сперва проповедовал братскую любовь между всеми людьми, раздал все, что имел, неимущим и среди корыстолюбивых чеченцев сумел привлечь к себе такое внимание, что вся Чечня стала считать его посланником Магомета, явившимся на землю для возвещения новых истин пророка. Мансур, страдавший падучей болезнью, – что, по убеждениям полудиких народов, является свидетельством пребывания в человеке высшего духа, – воспользовался этим и сумел уверить народ, что его припадки суть не что иное, как исходящее к нему от Аллаха вдохновение. Но, проповедуя любовь и братство, Мансур говорил, что братья между собою – только его последователи и что «неверных» (под этим словом он подразумевал русских) следует беспощадно истреблять, а имущество их брать себе. Это был уже призыв к грабежу и насилию. Горцы живо откликнулись на него, тем более что Мансур распускал слух, будто на помощь к ним во время войны с русскими явятся войска из Стамбула.

Случилось так, что одно «пророчество» этого фанатика и в самом деле исполнилось. Тогда слава Мансура распространилась по всей Чечне, проникла в обе Кабарды и Дагестан. В это-то время Мансур и объявил газават. Отправленный против него отряд полковника Пьери был разбит, а состоял этот отряд из Астраханского полка, батальона Кабардинского и двух рот Томского полка с сотней терских казаков при двух орудиях. Впрочем, разбит был отряд не в открытом бою, а при возвращении на линию через леса Чечни. Главною причиною несчастия явилось то, что одним из первых был убит Пьери и тяжело ранен командир Кабардинского батальона майор Комарский. Потерявшие начальников солдаты смешались, а чеченцы, заметив это, усилили свой натиск. Погибли восемь офицеров, более четырехсот нижних чинов да пропало без вести свыше полутораста. Оба орудия достались горцам, но что явилось наиболее печальным следствием этого первого поражения русских на Кавказе, так это то, что Мансур сумел воспользоваться своею нечаянною победою, поднял обе Кабарды и с увеличенными силами кинулся за Терек на Кизляр; на пути ему встретилось Карчинское укрепление, которое ему удалось взорвать, что также было принято горцами за решительную победу. На Кизляр пока Мансур не пошел, а вместе с кабардинцами ударил на укрепление Григориополь, в котором стоял батальон пехотинцев под начальством подполковника Вреде. Вероятно, он рассчитывал и здесь одержать верх и таким путем увеличить свое обаяние. Но Вреде сумел прогнать скопище Мансура, и только тогда тот кинулся на Кизляр.

В. А. Потто в своей статье о шейхе Мансуре рассказывает, что он поразил воображение не одних только горцев, но и русских. Кизлярцы были в унынии. Один из очевидцев рассказывает, что Кизляр действительно представлял печальную картину. Испуганные дети кричали, женщины плакали, многие бежали в астраханские степи. Чтобы ободрить смятенный народ, русские и армянские священники ходили по улицам города, пели молебны, кропили христиан святою водою. Это было 20 августа 1785 года. Пять раз кидались горцы на приступ Кизляра, но были отбиваемы с огромным уроном и в конце концов отброшены за Терек Томским полком. Особенно отличились при отражении штурма гребенские и терские казаки.

Неудачи под Кизляром расхолодили чеченцев настолько, что они оставили Мансура, зато кабардинцы приняли его у себя с восторгом. Собралось более 20 тысяч воинов, и с ними Мансур бросился и на Науру, и на Моздок, но взять их не был в состоянии.

При таких попытках разраставшееся движение приняло опасный характер. Незначительные в сущности своей победы горцев поднимали их дух, разжигали на дальнейшую борьбу с русскими, а в это время России уже грозила вторая турецкая война, и возмутившиеся горцы могли отвлечь русские военные силы от Европейского театра войны. С Мансуром приходилось покончить во что бы то ни стало. Потемкин послал против шейха отряд из Кабардинского полка, двух эскадронов астраханских драгун, полка казаков-моздокцев и трех сотен донских, гребенских и терских казаков. Командование отрядом было поручено полковнику кабардинцев Нагелю. Войска так и рвались на «пророка-волка», как прозвали Мансура казаки. Первая встреча произошла под Моздоком 30 октября 1785 года. Пять часов длился отчаянный бой и закончился, когда наступила темнота. Из битвы никто из противников не вышел победителем: обе стороны сохранили свои позиции; однако Мансур отвел свое скопище. Русские энергично преследовали горцев, и 2 ноября у кабардинского аула на Тереке, в местности, где за четыре века без малого до этого бились два грозных завоевателя – Тохтамыш и Тамерлан, произошла решительная битва. Чеченцы, тавлинцы, кабардинцы, кумыки окружили отряд Нагеля. Над ними реяло священное знамя пророка; обезумевшие от фанатизма муллы поджигали их в бой. Самое отчаянное нападение произвели лезгины-тавлинцы; русским пришлось этих удальцов, кинувшихся на них в шашки, принять на штыки; с чеченцами и кабардинцами отряд управился сравнительно легко, но грозную опасность представили кумыки. Их была масса; они придумали приспособление особого рода – подвижные щиты, благодаря которым на них не действовали ни ружейный огонь, ни орудийный. Эти воины надвигались на небольшой отряд, грозя раздавить его. Спасло русских лишь то, что в самый критический момент весь отряд по команде Нагеля кинулся в штыки на тучи врагов. Никогда еще горские народцы не выдерживали стремительного русского натиска, сопровождаемого громовым «ура!». Наступавшие были смяты и бежали с поля битвы. От почти неизбежного плена Мансура спасла только быстрота его коня.

Эффект этого поражения был совсем неожиданный. Недавние союзники стали врагами. Лезгины и чеченцы пошли друг на друга, и между ними началась отчаянная резня, которой русские, конечно, не мешали. Ожесточение между этими горскими племенами было так велико, что побеждавшая сторона, захватывая пленных, продавала их, своих единоплеменников и единоверцев, в рабство…

Мансур, несмотря на это поражение, не унялся. Он убежал за Кубань и с помощью турок, занимавших крепости по Черноморскому побережью, сумел поднять на русских закубанских горцев. Уже весною 1786 года черкесы кинулись на Моздокскую линию, сожгли крестьянское село Новосильцево и едва не разгромили Александровск. Полковник Муфель успел отразить нападение и прогнать черкесов опять за Кубань. Успокоились они, впрочем, только до осени. С наступлением темных ночей опять начались их вторжения. Они прорывались даже до Черкасска; в начале ноября их двухтысячная партия, которую турки снабдили орудиями, разорила Болдыревский редут на реке Ее, разогнала три донских казачьих полка и перерезала полтораста донцов вместе с их полковником Грековым.

Опять приходилось приниматься за поконченное, как казалось, дело, а время подошло такое, что России было вовсе не до черкесов. В 1787 году началась вторая турецкая война. Незадолго перед этим, в 1786 году, из областей Кавказской и Астраханской образовано было Кавказское наместничество, и во главе его поставлен был Потемкин; но он понадобился на Дунае и был отозван туда с Кавказа. Однако звание наместника было сохранено за ним, а вместо него командующим войсками на Кавказе был назначен генерал-аншеф Петр Абрамович Текели, серб происхождением, известный тем, что он именно уничтожил Сечь и разогнал из нее запорожцев.

Пока он был в дороге, Потемкин, остававшийся еще на Кавказе, расправился-таки с Мансуром… Три сильных отряда были двинуты осенью 1787 года за Кубань к истокам Зеленчука и Лабы. Командовали ими уже испытанные в боях с черкесами вожди – генерал-майоры Ратиев, Елагин и полковник Ребиндер. Мансур в это время стоял в укрепленном лагере между Лабою и Урупом. С ним были самые отчаянные из фанатически преданных ему приверженцев, готовых к бою насмерть.

Честь встретиться с Мансуром выпала на долю отряда Ребиндера. Черкесы устроили вагенбург из шестисот оказавшихся в их отряде повозок и приготовились к смертному бою, ожидая, что русские пойдут на штурм их лагеря. Но Ребиндер на этот случай изменил обычную тактику. Он был уже уведомлен об отчаянной решимости противника и не стал штурмовать черкесский вагенбург. Загрохотали вместо штурма пушки; русские ядра и гранаты дождем посыпались на черкесское скопище. Не ожидавшие ничего подобного воины Мансура не выдержали русского орудийного огня, бросили свой вагенбург и бежали, даже не подобрав своих убитых, а их осталось на месте более четырехсот.

Ребиндер энергично преследовал врага и 21 сентября нагнал Мансура у Чильхов-Коша. Началась кровопролитная битва. Верх сперва остался за черкесами, сбившими кинувшийся было на них в атаку ростовский коннокарабинерный полк. На помощь ростовским карабинерам подоспели астраханские драгуны, так стремительно ударившие на закубанцев, что те не выдержали натиска и отошли. Исход боя, однако, представлялся нерешенным, хотя русскому отряду давала огромное преимущество его артиллерия. Видно было, что черкесы не уйдут, что они обрекли себя на смерть. Из массы их громко доносилась предсмертная песнь, с которой они всегда кидались в бой, если не надеялись выйти из него живыми. Русские тоже не отступали, за удар они сейчас же отплачивали ударом, но решительной победы все-таки не предвиделось.

Встретиться с Мансуром – «пророком-волком» – опять выпало отряду Ребиндера. Пока этот отряд расправлялся с фанатиками, другой отряд генерал-майора Елагина, выпустивший вперед два налетных отряда, Булгакова и Депрерадовича, громил черкесские гнезда за Кубанью. Пылали недавно богатые аулы, пушечный гром и треск ружей не умолкал ни днем ни ночью. Скопища черкесов рассеивались после кровопролитных битв, и, таким образом, дружинам Мансура неоткуда было получить необходимые подкрепления. У русских же оставался третий, совершенно свежий отряд – генерал-майора Ратиева. Ратиев, как только узнал, что Ребиндер преследует главные скопища Мансура, быстро поспешил на подмогу и явился как раз в день нерешительного боя 21 сентября. Шейх Мансур, узнав о прибытии к русским подкреплений, поспешил отойти, но от боя все-таки не отказался.

Этот бой загорелся на следующий день – 22 сентября, и дружины лжепророка на этот раз были жесточайше разгромлены. Однако Мансур и на этот раз успел убежать. Черкесские племена были жестоко наказаны. Все их аулы на берегах Кубани были выжжены, население разогнано, и турки на этот раз не успели ничем помочь своим кавказским союзникам.

Перед отъездом графа Потемкина с Кавказа произошло еще малозаметное, но знаменательное событие. Порядочное количество запорожцев, разогнанных в 1775 году Текели из Днепровской Сечи и ушедших было в Турцию, при начале войны возвратились в русские пределы и просили себе, как милости, позволения поселиться в Прикубанье. Им это было позволено, и переселившиеся запорожцы образовали из себя Черноморское казачье войско, о котором уже упоминалось выше. От них и Прикубанье, в особенности прибрежная полоса Черного моря, стало называться Черноморией. Новым поселенцам было оказано высокое доверие, они получили многие льготы и с первых же дней своего поселения оправдали возложенные на них надежды. Черноморские казаки явились прочнейшим оплотом русского могущества на Кубани и Черноморском побережье – настолько надежным, что правый фланг общекавказской военной линии явился как бы самостоятельно действующим, и центр тяжести всей борьбы с кавказскими племенами стал переходить на левый фланг.

Первым кошевым атаманом черноморцев был знаменитый Харько Ченега (генерал-майор Захар Иванович Ченега) с не менее знаменитым войсковым писарем Антоном Головатым…

Впрочем, правому кавказскому флангу пришлось сыграть некоторую роль в наступившей второй турецкой войне.

Заместивший Потемкина генерал-аншеф Петр Абрамович Текели был человек суровый, даже жестокий, не задумывавшийся ни перед чем ради достижения своей цели. Массовая резня ему, сербу, видавшему всякие такие виды на порабощенной турками родине, вовсе не претила. Напротив, он считал ее одним из вернейших средств к укрощению непокорных. В конце сентября он явился на Кавказ, а 13 октября 1787 года за Кубань перекинуто было 10 тысяч русского войска. В несколько дней было истреблено все население между Лабою и Кавказскими горами; замечательно, что в составе русского действовавшего за Кубанью отряда были недавно еще столь враждебные русским кабардинцы, последовавшие за находившимся на русской службе бригадиром Горичем, кабардинцем по происхождению. Постарались над опустошением края и казаки-донцы со своим знаменитым впоследствии атаманом Иловайским. Затем Текели разгромил на реке Убыни вновь набравшего себе дружины Мансура, и на этот раз погром был уже окончательный, хотя Мансур опять успел спастись от плена и укрылся в турецкой крепости Анапе. Более он уже не выступал серьезным противником русских, ибо доверие к нему горцев было подорвано.

Кабардинцы сперва оказались ревностными союзниками русских. Они даже выступали против чеченцев, когда те кидались на терские станицы, но это усердие продолжалось недолго. Кабардинские князья домогались прежнего: получить обратно отошедшие под русские укрепления земли. Конечно, им было отказано в этом, и дружба немедленно порвалась. Кабардинцы отказались от участия в походах русских и вместе с чеченцами стали кидаться на Терскую линию.