Текст книги "Покоренный Кавказ (сборник)"

«Грозный князь»

Наиболее блестящими из этих вождей в начале кавказских войн являются князь Павел Дмитриевич Цицианов и Петр Степанович Котляревский. Около них ютятся dii minores (меньшие боги) тогдашнего Кавказа: генералы Иван Петрович Лазарев, Василий Семенович Гуляков, Петр Данилович Несветаев, Федор Филиппович Симанович, Григорий Иванович Глазенап, Петр Гаврилович Лихачев, Семен Андреевич Портнягин, Федор Яковлевич Бурсак, Иван Петрович Дельпоццо. Их имена навсегда остались в истории. Они вписаны на ее скрижали рядом героических подвигов, прославивших Россию и подготовивших почву к покорению Кавказа при бессмертном Ермолове.

Существует мнение, что для того, чтобы быть полководцем, необходимо обладать пылкой фантазией. Пожалуй, это и так. Суворов и Наполеон воображали свои победы, прежде чем совершали их, а когда воображение создавало им план будущей битвы непременно с желаемым результатом, они только исполняли этот план; но так как их противники не всегда были одарены фантазией, то их и ждал проигрыш. Одарен был пылкой фантазией и князь Цицианов, сын ученого и племянник литератора. От отца – ученого-геодезиста – он унаследовал способность к точным выводам из отдельных наблюдений, умение обобщать эти выводы в нечто целое и направлять их в желаемую сторону. Цицианов происходил из древнейшего грузинского рода, ставшего княжеским еще при грузинской царице Тамаре Великой, то есть в XII столетии. Предки его были славными полководцами и нередко роднились с царскими домами. Двоюродная сестра князя Павла Дмитриевича, Мария Георгиевна, была последнею грузинскою царицею – супругою царя Георгия XII, но сам он, несмотря на тесную кровную связь с грузинским народом, был чисто русским человеком, горячо любившим Русь, за которую он и сложил, в буквальном смысле этого слова, свою голову.

Прадед князя Павла, князь Паати Евсеев Цицианов (Цицишвили), выехал вместе со знаменитым царем Кахетии и Карталинии Вахтангом в Россию. Это случилось в 1725 году, и знатные выходцы не застали в живых великого Петра, к которому они направлялись. Вахтанг умер в Астрахани, а Цицианов со всем своим семейством принял русское подданство. Князь Павел и родился в Москве 8 сентября 1754 года, и детство прожил там, записанный, по обычаю того времени, с первых дней своего существования в Преображенский полк. Впрочем, сравнительно с другими, он по службе двигался медленно и был произведен в полковники лишь тридцати двух лет от роду. Под его команду был отдан Санкт-Петербургский гренадерский полк, и с ним он так отличился в турецкую войну под Хотином (1788), что сам фельдмаршал Румянцев восхитился его энергией. Отличил Цицианова и Суворов, под начальством которого князь Павел был в польской войне 1794 года. Русский чудо-вождь даже в своих приказах предписывал «сражаться решительно, как храбрый генерал Цицианов». Князь Павел был произведен в генерал-майоры в 1793 году. Когда в 1796 году императрица Екатерина II послала свои войска к границам Персии, князь Павел был назначен командиром всей иррегулярной конницы и после взятия Дербента и присоединения окрестных ханств был первым комендантом Баку.

Как и все, кто чем-либо выдавался при императрице Екатерине, Цицианов должен был уйти в отставку при вступлении на престол императора Павла, и лишь при его преемнике, императоре Александре I, он снова был призван на службу с назначением главнокомандующим в Грузии.

Цицианов отличался острым умом, редкой проницательностью и дальновидностью, хотя эти два последние качества не сослужили ему службы в последний день его жизни. Князь Павел обладал железною волею, но в то же время был несколько суеверен. Ради пользы русского дела в Грузии он не задумался арестовать свою двоюродную сестру, царицу Марию, и выслать ее в Воронеж в монастырь. О той настойчивости, с какой он вел сражения, сложились легенды, и не его вина была в том, что ему не дали взять Эривань, как он взял Ганжу. Вместе с тем Цицианов прекрасно знал, с кем он имеет дело, и умел говорить с кавказцами таким языком, какой внушал им величайшее почтение к России. К тому же в характере Цицианова была сатирическая черточка, и, пользуясь ею, он умел придавать своим словам едкость, порою действовавшую не хуже любого оружия. Его сатира на Потемкина «Беседа русских солдат в царстве мертвых» одно время шумела в тогдашнем петербургском высшем обществе, а горцам он писал воззвания в роде нижеследующего: «Истреблю вас всех с лица земли, пойду с пламенем и сожгу все, чего не займу войсками; землю вашей области покрою кровью вашей, и она покраснеет, но вы, как зайцы, уйдете в ущелья, и там вас достану, и буде не от меча, то от стужи поколеете».

Такие многообещающие в будущем обращения действовали на горцев, которые прозвали Цицианова «грозным князем». Да и подчиненные главнокомандующего тоже быстро уверились в его решительности.

– Наш князь, – говорили в войсках о Цицианове, – сделав музыку из пуль и ядер, всякого хана заставит под свою дудку плясать!..

Но грозен был князь Павел только с врагами. О своих офицерах и солдатах он заботился с небывалой по тому времени нежностью. Он выхлопатывал пенсии и вспомоществования раненым и искалеченным, и семьям убитых в сражениях, щедро награждал отличившихся, находил для всех доброе, ласковое слово и во время походов наравне со всеми делил все труды, лишения и опасности. Но, проводя большую часть времени в походах, князь Павел находил еще возможность заботиться и о благоустройстве доверенной ему страны. Более всего он в этом отношении обращал внимание на развитие просвещения среди грузин. Он устраивал школы, гимназии и, понимая, что Грузия слилась с Русью уже навсегда, особенно старался, чтобы насаждаемое в грузинском народе просвещение было исключительно русским: русский язык при Цицианове был введен во всех школах, русские книги старательно распространялись в народе и т. д.

Таков был этот человек, этот полководец, какого дотоле еще не видал Кавказ, таков был этот государственный деятель, весь ушедший в дорогое ему дело устройства родной страны…

Чудо-вождь

Нечто иное представлял собою Котляревский. Котляревский был блестящим метеором, пронесшимся с быстротою над Кавказом или, вернее, над севером Персии, осиявшим русских чудо-богатырей своим ослепительно-ярким светом и по воле судьбы бесследно угаснувшим в то время, когда впереди у него была молодая жизнь. Петр Степанович не был великим стратегом, как Суворов или Наполеон, только потому, что сошел с жизненной сцены слишком молодым, но по своим личным свойствам, по воздействию на воинские массы это был дважды, трижды Скобелев, и то, что свершил он в недолгие годы своей боевой жизни, ныне представляется поистине изумительным, прямо чудесным и вряд ли для кого достижимым… Прежде всего, вот что о Котляревском. Цицианов был природный аристократ, потомок полководцев и героев; свой талант он унаследовал от долгого ряда предков, да и, наконец, по самому положению его семьи князю Павлу было нетрудно занять выдающееся место. Котляревский был сын деревенского бедняка священника (по некоторым указаниям, даже дьячка). Он родился 7 июня 1772 года в селе Ольховатовке Харьковской губернии. На что он мог бы рассчитывать при начале своей жизни? Самое большее – на то, чтобы пристроиться к какому-нибудь сельскому причту, потом, в наилучшем случае, «попеть» в какой-нибудь захолустной церковке. Вряд ли у него могла бы быть какая-нибудь иная жизненная дорога, и вдруг про этого жалкого, ничтожного поповича сам великий Пушкин поет:

 
Тебя я воспою, герой,
О, Котляревский, бич Кавказа!
Куда б ни мчался ты грозой,
Твой путь, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена!
 

Но как же могло случиться, что ничтожный попович вдруг попал «из грязи да в князи»?

Судьба, случай, может быть, предопределение свыше – вот что вывело его на путь славы. Генерал в двадцать девять лет от роду, герой Мигри, Ахалкалак, Асландуза, Ленкорани, человек, к которому впоследствии ездили на поклон и за советом кавказские наместники, деятель, которого в трудную кавказскую годину просил принять на себя бремя проконсульства над Кавказом такой гордый монарх, как император Николай Павлович, – Петр Степанович Котляревский был случайно замечен в доме своего отца поневоле приютившимся там в снежную бурю кавказским героем меньшей величины и славы – Иваном Петровичем Лазаревым. Должно быть, от скуки (из-за бури Лазареву пришлось просидеть в Ольховатовке около недели) Иван Петрович стал наблюдать за подростком-поповичем и подметил в нем черточки совсем не «духовного свойства». Двенадцатилетний Петруша бредил войной, говорил о сражениях, а в это время Россия уже была полна славою Суворова, тоже еще в дни детства бредившего битвами, составлявшего такие диспозиции боев, какие были не по плечу и умудренным опытом генералам. Вот эти-то «суворовские черточки» и подметил Лазарев в подростке. Иван Петрович был добрый, честный, чуткий человек. Он смекнул, что этот попович создан природой вовсе не для того, чтобы петь на клиросе да учить крепостных мужиков христианскому смирению. Лазарев сумел уговорить о. Степана поручить ему сына. Уговоры подействовали, и на тринадцатом году Петр отправился на Кавказ. Лазарев не забыл талантливого юношу, устроил его в четвертом батальоне Кубанского корпуса, и Котляревский четырнадцати лет от роду уже начал свою боевую карьеру, приняв «огневое крещение» под стенами Дербента, куда привел русские войска Валериан Зубов. До двадцати лет Петр Степанович тянул солдатскую лямку. Лазарев, под начальством которого он служил, не оставлял его своим вниманием, но и не потакал ему. Котляревский последовательно был произведен в фурьеры, сержанты и лишь в 1794 году получил первый офицерский чин. Его покровитель выхлопотал ему перевод в 17-й егерский (Эриванский) полк, шефом которого он был, и взял его к себе адъютантом. Вплоть до трагической кончины Лазарева не разлучался с ним Котляревский, а после него отказался от лестного предложения Цицианова, тоже заметившего выдающиеся способности молодого офицера и предложившего поступить к нему адъютантом. Чести быть при главнокомандующем Котляревский предпочел строй и получил в командование егерскую роту.

С Лазаревым Петр Степанович совершил поход в Грузию; при Лазареве он впервые заявил себя в битве с лезгинами на Поре 7 ноября 1800 года и за этот бой получил сразу две награды: чин штабс-капитана и крест Святого Иоанна Иерусалимского. С Цициановым он начал совершать в первую персидскую войну свои удивительные подвиги, был впервые изранен, двадцати девяти лет от роду он уже был генералом русской армии, тридцати – генерал-лейтенантом, тридцати одного года – кавалером ордена Святого Георгия 2-го класса и… жалким инвалидом.

Дорого заплатил судьбе Котляревский за все ее милости.

 
Ты днесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов! —
 

поет, обращаясь к нему, Пушкин.

Тридцать девять лет тяжелых страданий были расплатою за двенадцать лет блестящих успехов. При штурме Ленкорани у Котляревского были разбиты черепные кости. Хирургия в то время не стояла еще на такой высоте, как ныне. Из головы героя были вынуты сорок осколков костей, и хотя Петр Степанович уцелел, но каковы были его страдания, можно судить уже по тому, что он не был в состоянии выносить ни малейшего шума, свежим воздухом он мог дышать только в жаркие летние дни, всякое движение приносило ему муку, – и такая жизнь длилась тридцать девять лет!

«Ура, Котляревский! – восклицает в своей биографии этого мученика дед другого русского героя, Белого генерала, Иван Никитич Скобелев. – Ты обратился в драгоценный мешок, в котором хранятся в щепу избитые, бесценные геройские твои кости. Но ты жестокими муками своими продолжаешь еще служить государю с пользою, являя собою достойный подражания пример самоотвержения воина и христианина!»

В самом деле, какая глубокая вера должна быть у человека, чтобы почти сорок лет сносить физические мучения без всякой надежды на избавление от них! Какая громадная сила воли нужна для этого! Ведь оборвать муки было так легко. Один миг – и для героя наступил бы вечный блаженный покой, но Котляревский предпочел мученическую жизнь радостной смерти, памятуя, что всякая жизнь исходит от Бога и никто, кроме Него, не может распоряжаться ею…

Обнаженный мозг Котляревского был здоров, жив и работал. Герой слышал, знал, что там, где так ярко сияла его слава, явились новые люди, новые титаны войны. Он слышал об их подвигах, победах, славе, и ведь он был человек! Что он должен был перечувствовать, когда Русь снова двинулась на Иран и снова солнце славы засияло над русскими воинами, и его, победоносного вождя, не было на полях битв, уже прославленных им… Что он должен был почувствовать, когда его, немощного, никуда не годного инвалида, император Николай Павлович, произведя в 1826 году в генералы от инфантерии, просил принять командование войсками, отправлявшимися в новый персидский поход!

«Уверен, – писал Котляревскому император, – что одного имени вашего достаточно, чтобы одушевить войска, вами предводительствуемые, устрашить врага, вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, к которому открыли вы первый путь вашими подвигами!»

Котляревский заплакал, получив этот рескрипт, но отказался от командования…

Почти сорок лет своей мученической жизни Котляревский провел в селе Александрове, Бахмутского уезда. Здесь он построил церковь, священником которой, по его просьбе, стал его старичок-отец. В 1838 году по настоянию врачей Петр Степанович перебрался на Южный берег Крыма под Феодосию, где приобрел себе мызу Добрый Приют. Единственные люди, которые находились при нем во все годы его страданий, это были его двоюродная племянница и изувеченный в знаменитой Асландузской битве боевой товарищ Котляревского майор Шультен. В Александрове над обоими инвалидами прогремели громы Отечественной войны, потом парижского похода, потом второй персидской и первой освободительной турецкой войн; там же раздавалось эхо ермоловского покорения Кавказа. В «Добрый приют» то и дело долетали отзвуки кавказских побед при бесконечной борьбе преемников Ермолова. Сюда к герою-инвалиду приезжал его боевой товарищ, наместник Кавказа, князь Михаил Семенович Воронцов; здесь же в 11 часов ночи на 22 октября 1851 года смерть прекратила мучения этого богатыря…

Удивителен Котляревский. Он, дитя бедняков, прожил жизнь только на свою пенсию; особых достатков у него никогда не было, но с какой трогательной заботливостью помнил он о своих боевых товарищах. Из собственных, не особенно обильных средств, он уделял часть на постоянные пенсии беднякам-инвалидам; он до конца своей жизни выдавал пенсию доктору Грузинского полка, заботам которого под Ленкоранью он был обязан жизнью; наконец, чувствуя приближение смерти, Котляревский задумал обвенчаться с старушкой двоюродной племянницей, дабы пенсией, следуемой вдове полного генерала, обеспечить ее дальнейшее существование. Смерть помешала ему, и он, уже умирая, со слезами твердил: «Боже мой, я умру неблагодарным!» Государь, узнав, о чем тосковал в последние часы своей жизни Котляревский, щедро обеспечил самоотверженную женщину, пожертвовавшую герою лучшими годами своей жизни…

На Кавказе память о Котляревском была жива.

Вот приказ кавказского наместника Муравьева, прочитанный в войсках Кавказского корпуса спустя сорок два года после ленкоранского штурма.

«Среди вас, – говорится в приказе, – возрос и прославился герой Котляревский. Пусть имя его всегда будет в памяти и сердце вашем как пример всех военных доблестей».

Воин-христианин, строгий к себе, Котляревский был строг и к подчиненным, уклонявшимся от исполнения своего дела. Он любил и сберегал солдата, сам разделял с ним труды и лишения, неразлучные с военным бытом. Он не пренебрегал строем, в дисциплине он видел залог нравственной силы, а потому и успеха, и войско понимало и любило его, а с именем Котляревского переданы потомству имена Ахалкалака, Асландуза и Ленкорани, где с малыми силами поражал он массы врагов.

«Благоговея перед Котляревским, – заканчивает Муравьев о герое, – среди вас, воины Кавказа, буду искать ему подобных и найду их!»

Вот справедливая оценка, данная преемником предшественнику.

Из позднейших героев к Котляревскому ближе всего подходит Скобелев, но Белому генералу более посчастливилось, чем Котляревскому, и в жизни, и после смерти. Скобелев – народный герой, хотя у Скобелева на счету всего только одна «третья Плевна» да ахалтекинская экспедиция. Котляревский – только кавказский герой. О Котляревском даже мало знают в России; имя его ныне почти ничего не говорит русскому сердцу, а между тем этот «генерал из поповичей» своими подвигами куда повыше Белого генерала, исключительное геройство которого создано народной фантазией, всегда созидающей для толпы ярко блестящих кумиров. Котляревский не стал таким народным кумиром – слишком мало талантов подарил XIX веку XVIII век, но имя его не должно быть забыто, и потому в заключение его краткой характеристики скажем вместе с поэтом:

 
О, Котляревский! Вечной славой
Ты озарил кавказский штык!
Помянем путь его кровавый,
Его полков победный клик!
 

Сделав характеристику двух знаменитых вождей русских войск на Кавказе в эпоху Александра I, перейдем теперь к характеристике их соратников.

Отцы-командиры

19 апреля 1803 года генерал Иван Петрович Лазарев, сопровождаемый полицмейстером Сургуновым и несколькими офицерами, отправился в царский дворец Тифлиса. Накануне там по приказанию князя Цицианова была задержана его двоюродная сестра, вдовствующая последняя царица Мария Георгиевна, с сыном – царевичем Жабраилом и дочерью – царевною Тамарою.

Хорошо знал князь Павел Дмитриевич своих земляков. Грузии была нужна твердая власть, но власть единоличная. От двух царей – Ираклия и Георгия – царевичи, поддерживаемые грузинскою знатью, терявшей при русском правительстве свои привилегии грабить и разорять народ, всегда готовы были начать в стране бесконечную смуту. Пьяница Юлон, полудикарь Парнаоз, лукавый хитрец Вахтанг, не говоря уже об их малолетних братьях и о внуках царя Ираклия – все добивались восстановления престола грузинских царей с тем, конечно, чтобы занять его. Да к этому еще следовало прибавить неукротимого царевича Александра Ираклиевича, разжигавшего горцев против русских и открыто выступавшего против последних. Смуту в Грузии должно было пресечь в самом ее зародыше, и энергичный Цицианов не задумался убрать из Грузии все царское семейство. Особенно непокорна была царица Мария. Она даже задумала бежать из Тифлиса, но Цицианов приказал Лазареву арестовать свою сестру-царицу, а генералу Тучкову – взять царевичей. Тучков с царевичами справился и уже увез их в Мцхет; Мария же Георгиевна объявила себя больною и наотрез отказалась уехать из Тифлиса. Цицианов подтвердил Лазареву свое приказание, и вот Иван Петрович шел исполнять решительное повеление своего главнокомандующего.

Когда он явился во дворец, царица лежала в своей спальне. Она была одета и вовсе не казалась больною. Около постели царицы стояли ее дети – Жабраил и Тамара. С первых же слов Мария Георгиевна наотрез отказалась добровольно исполнить повеление главнокомандующего, и тогда Лазарев, объявив ей об аресте, оставил при царице для присмотра за арестованными офицера, а сам отправился отдать необходимые распоряжения. Однако, едва он вышел из покоя царицы, как до него донеслись шум борьбы, крики и лязг холодного оружия. Лазарев поспешил вернуться и увидал, что царевич и царевна с кинжалами в руках нападают на оставленного им офицера. Тот, не осмеливаясь поднять на царских детей оружие, оборонялся, как мог, голыми руками.

– Ваше высочество! Уймите их, иначе я позову солдат! – кинулся к царице Лазарев, но та вдруг приподнялась на своей постели.

– Так, дети, так! – завопила она, и в то же мгновение отчаянный вопль заглушил крики боровшихся.

Лазарев шатающейся походкой кинулся к дверям покоя; левый бок его был весь залит кровью. На пороге генерал зашатался и тяжело, со стоном рухнул на пол и забился в предсмертных конвульсиях!..

В тот самый момент, когда он подошел к кровати, царица Мария ударила его в бок кинжалом.

Рана оказалась смертельною – Лазарев умер, прежде чем успели оказать ему помощь…

Во дворце начался страшный переполох. Мария, Тамара и Жабраил с кинжалами в руках готовились оказать сопротивление каждому, кто решился бы к ним подступиться. Нужно было их взять, а чтобы взять – необходимо было обезоружить их. Никто не решался подступиться. Конечно, не боялись раны или смерти, но брать приходилось «деликатно» – ведь Мария Георгиевна была не только царицей, но и двоюродной сестрой главнокомандующего, а кавказские воины на деликатность не чувствовали себя способными.

Однако нужно было что-нибудь предпринимать. Полицмейстер Сургунов решился. Он, запутав руку в папаху, кинулся на царицу. Царевна Тамара взметнула было кинжалом, но Сургунов отбил удар папахой, и, промахнувшись, царевна вместо него ранила свою мать. Этим моментом воспользовались, и обе женщины вместе с юношей Жабраилом были схвачены.

Цицианов не пощадил преступной сестры. Он приказал генералу Тучкову препроводить Марию Георгиевну с детьми в Россию не как особ царского дома, а как простых преступников… (После высылки из Грузии царица Мария семь лет провела в воронежском Белогородском монастыре, затем была отпущена в Москву, где и умерла в 1850 году, на восемьдесят первом году жизни. После смерти прах ее был перевезен в Грузию и предан земле в мцхетском соборе.)

Но как бы справедливо ни было это возмездие, а Иван Петрович Лазарев, один из выдающихся кавказских генералов того времени, все-таки был мертв. Его погребли в Тифлисе в Сионском соборе.

Однако «война родит героев…».

Еще в битве на Иоре выделился своею храбростью шеф Кабардинского полка генерал-майор Василий Семенович Гуляков, и Лазарев считал его одним из главных виновников побед над Омар-ханом аварским.

«Геройские поступки его, – доносил Лазарев главнокомандующему Кноррингу, – и неустрашимость превосходят всякое засвидетельствование. Скажу только, что он во время сражения (Гуляков в бою на Иоре командовал правым крылом) находился всегда впереди каре, служа во всем примером для своих подчиненных, которые единодушно воздают ему справедливую признательность и выказывают к нему непреоборимую в подобных случаях доверенность».

Гуляков по происхождению был небогатый дворянин-калужанин и на Кавказ явился уже с солидным боевым прошлым. Он начал военную службу рядовым в 1768 году и участвовал в турецких, польской и шведской войнах. В последней войне Василий Семенович был ранен и по выздоровлении получил генеральский чин с назначением шефом Кабардинского полка. Сперва он оставался с полком в Георгиевске, затем был передвинут в Тифлис, куда его Кабардинский полк вступил 23 сентября 1800 года. После победы на Иоре Кабардинский полк занял Телав и Сигнах. Когда после смерти царя Георгия его брат Юлон был провозглашен царем Кахетии, Гуляков так решительно воспрепятствовал упрочению Юлона на престоле, что царевич и его приверженцы сами отказались от своих планов и, что было наиболее замечательно в этом случае, так это то, что Гуляков ухитрился подавить начавшуюся смуту без всякого кровопролития…

При Цицианове на долю Гулякова достались лезгины, которых ему удалось покорить и от руки которых он после пал на поле битвы.

При Цицианове борьба в Закавказье распадается на две стороны: борьбу с Персией и борьбу с царевичами, сыновьями Ираклия. Кроме неукротимого Александра в горы успели бежать еще царевичи Парнаоз и старший Юлон, «неудавшийся» царь Кахетии. Они-то и вызывали волнения среди горских народов и племен. Гулякову пришлось бороться и погибнуть в борьбе с царевичем Александром.

С Александром же и его братьями выпало на долю бороться генералам Петру Даниловичу Несветаеву и Федору Филипповичу Симановичу.

Первый из них был мелкопоместный ярославский дворянин, начавший службу в 1773 году в лейб-гвардии Измайловском полку рядовым. Покровителей у него не было, ему пришлось тянуть сперва солдатскую лямку, а потом офицерскую с лишком четверть века. Он участвовал в финляндской кампании, потом в польской войне 1794 года. Здесь Несветаеву пришлось служить под начальством Цицианова, который заметил молодого офицера и помог ему выдвинуться. При императоре Павле Несветаеву повезло. В течение двух лет он повысился из майоров до генерал-майора и был назначен шефом Саратовского пехотного полка, с которым простоял в Рязани до 1804 года. В этом году Саратовский полк был назначен в состав армии, действовавшей против персов, но Несветаеву не удалось принять участие в походе. Полк пошел за Кавказ, а его шеф застрял на линии, где его задержали служебные дела. Пока Несветаев кончал с этими делами, из-за грузинских царевичей вспыхнуло восстание осетин, и генерал должен был остаться во Владикавказе. Однако он не бездействовал, а принимал столь деятельное участие в прекращении восстания, что по представлению Цицианова государь пожаловал ему орден Святого Владимира 3-й степени, даже минуя 4-ю, которой у Несветаева не было. Впрочем, после этого Петр Данилович успел отличиться и в войне с персами, а потом в войне с турками, во время которой взять Карс помешало ему полученное от главнокомандующего тогда Гудовича приказание ничего не предпринимать против этой крепости.

Несветаев представляет собой тип генерала, каких в то время было и на Кавказе не много. Прежде всего это был человек непомерной доброты. Он вел спартанский образ жизни, ел солдатскую пищу, был доволен самой убогой обстановкой жилья и все, что оставалось у него от генеральского жалованья, отдавал солдатам и «в долг» своим беднейшим офицерам. Но эти «долги» были особенные. Хотя Несветаев аккуратно записывал их в особую книгу, но никогда не требовал возврата. Даже эти записи являлись с его стороны деликатностью: записывая долг, Петр Данилович не хотел смутить бедняков мыслью о том, что он дает им подачку. Если кто-либо из должников-офицеров уходил из полка, генерал целовал его и, открывая долговую книгу, вычеркивал фамилию должника, говоря:

– Христос, брат, с тобой! Прощай, брат, не поминай нас, брат, лихом, а мы с тобой, брат, совсем квиты.

При таком добродушии Несветаев был человек глубокой искренней религиозности. Перед выступлением в поход, все равно куда бы то ни было, его ротные командиры были обязаны читать перед фронтом молитву Господню, «Живый в помощи Вышняго» и «Да воскреснет Бог». И офицеров, и солдат Несветаев снабжал ладанками, в которых был зашит собственноручно написанный им вышеупомянутый любимый его псалом «Живый в помощи Вышняго». Перед сражением он нередко обходил ряды, крестя готовившихся к бою солдат. Вместе с тем Петр Данилович обладал хотя и грубоватым, но бодрящим юмором. Перед одним сражением с лезгинами он попросил у Цицианова подкрепления… в виде рома к чаю, и, когда понявший эту выходку главнокомандующий прислал ему шесть бутылок этого напитка, Несветаев объявил офицерам, что «подкрепление пришло», и так одушевил их, что очень серьезное сражение было выиг рано легко и без особенных потерь. Умер Несветаев в разгар турецкой войны, 7 июня 1808 года, от желтой горячки. На Кавказе он носил прозвище «горского генерала», и память о нем надолго оставалась среди осетин и лезгин.

Федор Филиппович Симанович был серб по происхождению и в ранней молодости служил в австрийской армии. В России вся его боевая деятельность протекла на Кавказе, где он пятнадцать лет подряд громил лезгин, осетин, хевсуров, пшавов, совершая при этом такие переходы через горы, что даже те, кто был в альпийском походе великого Суворова, прямо сознавались, что Альпы давались им легче, чем Кавказ. Симанович с своими богатырями появлялся в таких недоступных местах, куда даже горцы не всегда осмеливались заходить, и им, по словам историка, «в первый раз побеждены были народы, которые никогда побеждаемы не были…».

«Как велик был страх, наведенный на горцев Симановичем, – говорит Зиссерман, – можно судить по тому, что тридцать лет спустя не изгладилось еще впечатление его побед. Приходилось в разговоре с стариками хевсурами и пшавами замечать, с каким ужасом они вспоминали об участи, постигшей тогда их села…»

Но не одних горцев устрашал этот генерал: он был грозою имеретин, мингрельцев, и те надолго сохранили о нем приводившие их в трепет воспоминания…

Умер Симанович 2 ноября 1815 года – скоропостижно, во время занятий делами за столом в своем рабочем кабинете.

Несветаев и Симанович принадлежат Закавказью; наряду с ними необходимо поставить видного героя первой персидской войны – «храбрейшего из храбрых», по отзывам Цицианова, генерал-майора Семена Андреевича Портнягина.