Текст книги "Покоренный Кавказ (сборник)"

Слабое правление Ртищева имело обычное последствие. Русским связывала руки война с Персией и Турцией, а тут еще так и кипел возмущением весь Дагестан: в Кахетии бурлили только что усмиренные Паулуччи народы, лезгины грозили Тифлису; Кабарда была готова к мятежу; осетин, хевсуров, пшавов и тушинцев поднял против русских все тот же не успокоенный еще царевич Александр Ираклиевич; ко всему этому прибавилась еще чума в Предкавказье; ханы Приморского Дагестана тоже были готовы к восстанию… Но Бог хранил Россию. Ртищев кое-как управлялся со всеми врагами Руси в этом крае, а ему на смену явился 12 октября 1816 года грозный «протектор Кавказа», русский чудо-богатырь Алексей Петрович Ермолов, при котором началось и закончилось покорение Кавказа. Вот теперь читатель знаком со всеми предшественниками этого вождя, доставившего Руси целый край. Как ни коротка характеристика их, но все-таки по вышеприведенным чертам их деятельности можно составить себе некоторое представление об этих людях, стоявших без малого шестнадцать лет во главе русских чудо-богатырей и подготовивших почву для покорения великолепного края. Нелишне в дальнейшем познакомить читателей с подвигами этих воителей, и описания этих подвигов читатели найдут в следующем очерке.

Очерк восьмой
Персидско-турецкая война

 
Гром победы, раздавайся,
Веселися, храбрый росс!
 

Лезгинский погром

Грузия присоединилась к России, – Грузия, на которую испокон веков повелители Ирана смотрели как на свое неотъемлемое достояние… В Грузии – Цицианов, распоряжающийся самостоятельно и ни во что не ставящий Баба-хана, наследника страшного Ага-Магомета, и даже к Ахалцихскому паше относящийся без всякого «уважения»; Цицианов, разогнавший всех сыновей блистательного царя Ираклия, вывезший в Россию семейство последнего царя – Георгия. Русские распоряжаются в Закавказье, повелевают недавно независимыми ханами, все близятся и близятся к границам Ирана…

При таких обстоятельствах борьба Персии с Россией ради Закавказья становилась неизбежною.

Князь Павел Дмитриевич Цицианов прекрасно понимал это, готовился к борьбе и только выжидал момент, когда ему самому удобнее было бы нанести персам первый ошеломляющий удар.

«Страх и корысть, – писал он императору Александру Павловичу, – вот две пружины, которыми руководятся все дела и приключения… У здешних народов единственная политика – сила, лучшая добродетель – деньги, нужные владельцам для найма лезгин…»

На последних «грозный князь» – так прозвали Цицианова в Закавказье – прежде всего обратил свое внимание. Лезгины были для края именно стихийной силой, которую каждый, имевший средства, мог направить в любую сторону. Надлежало укротить эту силу. Первыми подвернулись под руку лезгины джаро-белоканцы. Повод к их укрощению оказался налицо: у белоканцев нашли себе приют беглые царевичи, сыновья Ираклия, и Цицианов потребовал их выдачи.

«Приди и покажи свою силу!» – последовал гордый ответ.

«Грозный князь» не стал терять время: в Джаро-Белоканы был отправлен с сильным отрядом генерал Гуляков.

Джары, Белоканы, Катехи – вот три аула, около которых, как около центра, ютились вообще разрозненные в остальных местностях вольные общества кахетинских лезгин. Белоканы были центром всех лезгинских предприятий, – отсюда выплескивались в Кахетию живые волны, здесь постоянно тлела искра волнений, подготовлялись всякие буйные набеги. Должно сказать, что белоканские лезгины, когда-то отразившие войска Надир-шаха, и сами себя считали, и всеми прочими вокруг считались непобедимыми. Аул Белоканы лежал на открытой местности, но каждая сакля в нем представляла собой крепость. Впереди аула в лесной чаще находилось прикрывавшее его укрепление.

Цицианов отправил Гулякова прежде всего на Белоканы, ибо взятие этого аула, подействовав на лезгин устрашающе, могло повлечь за собой сдачу Джар и Катехи и затем и переход в русские руки всей области.

«Не мухе с орлами переговоры вести!» – выразился «грозный князь», отправляя Гулякова на Алазань.

Отряд, посланный в экспедицию, состоял из трех батальонов пехоты, двухсот казаков, сопровождаемых восемью орудиями. Кроме разорения центральных аулов, Гулякову было приказано выбрать на Алазани места для постройки укреплений, которые могли бы преградить путь лезгинам в Кахетию и из Дагестана на Ахалцих.

В первых числах марта отряд Гулякова был уже на левом берегу Алазани у брода Урдо. На противоположном берегу засели лезгины, осыпавшие русских градом пуль.

Гуляков не думал переводить войска к этому броду, ибо противоположный берег был до невозможности крут, тем не менее он приказал одному батальону Кабардинского полка демонстрировать против засевших здесь лезгин. Несколько орудий было оставлено для поддержки кабардинцев, а весь остальной отряд перешел к более удобному для переправы месту у Анага и, перейдя здесь через Алазань, появился перед Белоканами, прежде чем там могли ожидать русских.

Переход от Алазани к Белоканам был нечто невозможное. Приходилось пробираться через лесные чащи, вязнуть в болотных топях, переправляться через реки – и все это выпало в раннюю весну, когда и без того разверзшиеся хляби небесные испортили все пути, обратили в сплошное месиво все дороги… Но молодцы все преодолели. Мокропогодица не остановила похода ни на час. Где не смогли тащить орудия лошади, там впрягались в них солдаты. Казаки далеко забирались вперед, подготовляя путь для пехоты, и наконец весь отряд так и уперся своей «головой» в защищавшее Белоканы укрепление. Оно было устроено с прекрасным пониманием местности – как раз на сухом полуостровке, с обеих сторон которого залегли непроходимые трясины и болота. Миновать или обойти укрепление нельзя было никоим образом, нужно было пройти через него, а за укреплением и в нем самом набралось до 10 тысяч лезгин, к которым подоспели на помощь войска нухинского хана. Гуляков сообразил, что ему следует воспользоваться неожиданностью появления своего отряда, упавшего с этой стороны на лезгин как снег на голову. Прямо с похода, не тратя времени на обстреливание, храбрый генерал повел свой отряд в штыки на штурм лезгинского укрепления и положительно шутя выиграл дело. Ошеломленные неожиданностью лезгины сопротивлялись слабо и после первого русского штыка показали тыл. Солдаты следовали за ними по пятам. «Ура!» так и вспыхивало за спинами беглецов. Казаки вынеслись вперед и на скаку своими пиками кололи лезгин. Увлеченные – одни ужасом, другие пылом преследования, – и не заметили, как выбрались из лесу на равнину, где стояли Белоканы. Тут уже кавказцы и сами сообразили, в чем дело. Они с еще большею энергией натиснулись на неприятеля и, рассеяв его, ворвались в оставшийся беззащитным аул. Лезгины же бежали в горы, преследуемые кабардинским батальоном. Белоканы оказались занятыми без боя, и немедленно весь аул, оставленный жителями, был разорен, а Гуляков повернул свой отряд на аул Джары, перед которым и выдвинулись было нухинцы. Однако весть о разгроме Белокан опередила русских. Нухинцы ушли, не дожидаясь их удара, а джарцы поспешили изъявить покорность, и вслед за тем явились с тем же и старшины аула Катехи, едва только перед этим аулом появились казачьи разъезды. Царевич Александр Ираклиевич, находившийся в Джарах, успел бежать.

Гуляков не тронул Джар, но, когда к нему явились на поклон старшины других лезгинских аулов, объявил, что Джаро-Белоканский вольный союз, Самухские владения и султанство Елисуйское вступают на вечные времена в подданство России и все жители их облагаются данью. Дабы сдержать новоприобретенный край в повиновении, немедленно были поставлены три укрепления: одно у брода Урдо, другое – в местности, названной Царские Колодцы, и третье – в Караагаче. Так были покорены наконец давнишние враги несчастной Кахетии, и вся слава этого подвига выпала на долю храбреца Гулякова.

Гроза врагов Кахетии

Уничтожен был одним мощным ударом приют свирепых хищников, причинявших ужасные бедствия страстотерпице Кахетии; теперь оставалось нанести решительный удар и в другую сторону – ахалцихским лезгинам, не менее страшным для Карталинии, чем джаробелоканцы для Кахетии.

После присоединения Грузии к России Гуляков с отрядами занимал Кахетию, в Карталинии же был генерал Федор Филиппович Симанович. Под командою его был Кавказский гренадерский полк (гренадерский Тучкова), не менее прославившийся своими подвигами на Кавказе, чем Кабардинский полк Гулякова. Кавказские гренадеры приобрели боевую опытность еще тогда, когда содержали кордон между Георгиевском и Екатериноградом, прославили себя в битве с Батал-пашою, затем в штурме Анапы, и, наконец, после присоединения Грузии им пришлось стать грозою ахалцихских лезгин и осетин.

Вслед за окончательным присоединением Грузии кавказские гренадеры немедленно были размещены в пограничных крепостях – Гори, Сураме и Цхинвали, причем в первой находился батальонный штаб и жил сам Симанович.

Когда он появился на границе, лезгины еще не знали, с кем им приходилось иметь дело. Они так привыкли к постоянным победам над слабыми грузинами, что со свойственной им пылкостью вообразили, что им и над русскими с прежнею легкостью удастся одерживать победы. Русских было мало, тогда как вместе с ахалцихскими лезгинами были турки, которых они считали первостатейными воинами. Однако Симанович поспешил доказать своим новым противникам, что они ошибаются. Весною 1801 года он явился в Карталинии и в июле того же года дал на турецкой границе жесточайшую трепку скопищу зарвавшихся лезгин и турок. Это скопище появилось в окрестностях Гори как раз тогда, когда у Симановича было под рукою не более полуторы сотни его удальцов-гренадер. Федор Филиппович не стал ждать подкреплений; подобрав кое-где два десятка казаков, он построил гренадер в боевой порядок, выдвинул хор музыки, развернул батальонное знамя и повел свой отряд в штыки на лезгин. Последние не видали никогда ничего подобного. Музыка не умолкала, рокотали барабаны, гремело «Ура!», передаваемое во все стороны горным эхо, холодным отливом сверкала сталь наклоненных штыков; впечатление было новое и ужасное. Лезгинское скопище всполошилось и начало сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее отодвигаться назад, спеша втянуться в узкое горное ущелье, но казаки успели обскакать их, а за ними врага обошли и гренадеры. Началась битва, и скопище было разгромлено и рассеяно, причем это поражение нагнало на горцев такой страх, что они не осмеливались более являться с этой стороны в новые русские владения. Только изредка показывались отдельные разбойничьи шайки, да и с теми Симанович расправлялся, уничтожая разбойников на месте встречи.

После лезгин наступила очередь осетин, тоже волновавшихся и тоже воображавших, что русские – столь же слабосильный враг, как и грузины, которых они привыкли безнаказанно грабить.

Симанович и их постарался убедить в противном.

Покорность осетин была необходима для русских в их новом положении в Закавказье. Через Осетию проходила Военно-Грузинская дорога, и невозможно было оставлять ее, этот важнейший, связывавший Предкавказье с Закавказьем путь в руках ненадежных горцев, способных на всякое вероломство. Необходимо было, чтобы Военно-Грузинская дорога была прочно обеспечена за русскими, чтобы волнения были разом прерваны, и вот Симанович в феврале 1802 года получил приказание успокоить осетин силою оружия…

К оружию прибегать не пришлось.

Горцы, услыхав, что для похода против них в Мцхете собран отряд, побросали свои аулы и ушли в недоступные, как им казалось, горные ущелья. Здесь они чувствовали себя в полной безопасности. Стоял февраль, и весна только еще начиналась. Все горные дороги обледенели, ослизли, и переходы по ним казались невозможными. Тропы всюду пересекались горными ручьями, только еще начинавшими пробиваться, но вместе с тем почти готовыми обратиться в реки. Со стремнин срывались каскады, охваченные еще льдом, снежные лавины скатывались с высочайших вершин…

И что же?…

Симанович с семью ротами пехоты, полусотней казаков и двумя полевыми орудиями прошел по горам там, где не всегда рисковали проходить горцы, и совершенно неожиданно появился среди осетин, даже не подозревавших возможности такого перехода…

Горцы были настолько поражены этим появлением русских, что без всякого сопротивления, даже без прекословия положили оружие, и умиротворение их обошлось без малейшего пролития крови.

Симанович, имевший тогда чин подполковника, за эту экспедицию получил при высочайшем рескрипте орден Святого Владимира 3-й степени.

Результаты этой экспедиции были втройне благотворны. Помимо того что сравнительно легко удалось успокоить осетин, Симанович воспользовался случаем напомнить им, что мусульмане они, так сказать, всего только со «вчерашнего дня», что с небольшим за пятьдесят лет до того они были христианами. Дабы напоминание не прошло бесследным, среди осетин были оставлены христианские священники. В-третьих, Симанович, переходя через горы, снял подробную карту местности – первую с появления русских на Кавказе. А это явилось чрезвычайно важным. Благодаря карте Симановича русские перестали бродить наудачу по горам, как было доселе.

Итак, правый фланг, то есть граница с Турцией, был успокоен, спокойствие Карталинии было обеспечено, но – увы! – ненадолго. Здешние лезгины сидели спокойно только до тех пор, пока перед ними в Гори и Сураме были кавказские гренадеры с Симановичем; случилось же, что этот полк понадобился Цицианову для похода в Персию, и, как только ушли с границы гренадеры, с лезгин все их смирение как рукой сняло…

Во славу русского оружия

Войсками в Карталинии командовал генерал-майор князь Дмитрий Захарович Орбелиани, ревностный помощник Цицианова во всех его начинаниях, прекрасно понимавший характер азиатской войны, но в первое время у него под рукою оказались молодые войска, еще не искушенные в битвах с горцами. Эти войска были полны боевого увлечения, храбрость их была львиная, но в то же время это были неопытные бойцы, плохо представлявшие себе, какой враг перед ними.

К числу таких молодых войск принадлежал 9-й егерский полк, явившийся в Гори на смену ушедшим в персидский поход кавказским гренадерам. Командовал егерями полковник Цехановский, и ахалцихские лезгины, как только явились на границу новые войска, сейчас же попробовали узнать, каковы они и нет ли возможности бороться с ними с большим успехом, чем с их предшественниками.

С запада, то есть со стороны Ахалциха, Тифлис прикрывали русские отряды, поставленные в крепостях Гори и Цалки. Разработанной дороги между ними не было, и Цицианов приказал капитану Енохину проложить путь, по которому можно было бы направлять артиллерию. Для обеспечения работ на левом берегу Куры были выставлены небольшие отряды, и между ними в деревушке Корели стояла рота егерей под командою капитана Секерина и с двумя офицерами, братьями Рогульскими. В роте было всего только сорок четыре человека, но и этого, казалось, было вполне достаточно: кругом царило спокойствие, лезгины не показывались, и молодцы скучали, не подозревая даже того, что гибель их была не за горами, а за плечами…

Был поздний июньский вечер 1803 года, когда в Гори примчался всего только с шестью казаками окровавленный и израненный Енохин. Он и его люди задыхались от устали, изнемогали от ран.

Оказалось, что почти под самыми Цалками совсем неожиданно разразилась катастрофа. Из-за ахалцихской границы внезапно появилось лезгинское скопище, простиравшееся, как узнали впоследствии, до 800 человек. Лезгины напали на возвращавшийся рабочий отряд Енохина и изрубили его. Капитан и казаки спаслись только благодаря своим коням, промчавшимся без отдыха более 70 верст в три часа времени. По соображениям Енохина, лезгины направились в прикурскую деревушку Хавли, но Енохин ошибся: страшная кровавая драма произошла у Корели, где стояли егеря Секерина…

Лезгины, подойдя к Корели, не осмелились напасть на русских, но начали отбивать скот и лошадей у крестьян. Секерин со всеми своими егерями храбро кинулся на разбойников. Однако те сейчас же ударились назад к дремучему лесу, находившемуся за деревушкой. Русские последовали за ними, по неопытности не соображая, что в лес-то их и заманивают враги. Едва только увлекшиеся преследователи вошли в него, горцы окружили их сплошным живым кольцом. На каждого из русских приходилось человек по двадцати лезгин. Но егеря сомкнулись и штыками трижды отбрасывали врагов. К несчастию, Секерин, незнакомый с приемами азиатской войны, нашел нужным растянуть цепь. Лезгины воспользовались этим, ударили на егерей в шашки и в нескольких местах прорвали их линию. Секерин, тяжело раненный в ногу, был окружен лезгинами, егеря было рванулись на помощь своему командиру, но их отделила от него непроходимая живая стена.

– Помни, русские не сдаются! – успел только крикнуть Секерин и пал, изрубленный шашками.

Старший из братьев Рогульских тоже был искрошен и умер, крикнув младшему брату, последнему офицеру роты:

– Помни слова Секерина: «Русские не сдаются!»

– Ребята! – воодушевленно крикнул юноша. – Отмстим за них и… Но юноша даже не договорил своей фразы: лезгинская пуля поразила его насмерть. Солдаты остались без начальника; из толпы лезгин кричали им, чтобы они бросали оружие и сдавались, но «русские не сдаются». Решившиеся умереть храбрецы отвечали на эти предложения выстрелами и, когда расстреляны были все патроны, кинулись на врагов. Лезгины приняли их в шашки… Недолог был бой. Смолкло «ура!», смолкли стоны. Все секеринские егеря легли на месте.

Немного времени спустя подоспел на место боя Цехановский с отрядом, но в живых он нашел только четырех умиравших от ран егерей, которых не успели докончить лезгины.

Так погибли эти беззаветно храбрые воины, жестоко поплатившиеся за неосторожность и увлечение начальника. Возмездие не замедлило последовать.

Цицианов не задумывался никогда, если чувствовал, что нужно действовать с энергией. Он не стал разбирать, что уничтожившие отряд Секерина лезгины явились из-за турецкой границы.

– С морского дна достану их, ежели понадобится! – восклицал Павел Дмитриевич и приказал Орбелиани немедленно двинуться к Ахалциху и разгромить там все лезгинские аулы, если ахалцихский паша осмелится не выдать разбойников.

Орбелиани был энергичен не менее своего начальника. С пехотой и артиллерией он пошел на Ахалцих и так напугал пашу, что тот поспешил выслать к нему шесть сотен лезгин. Те явились, ожидая кровавой расправы. Но русские ограничились только тем, что, пожалуй, для отчаянных горцев было хуже смерти.

Выданные ахалцихским пашой лезгины явились на конях и вооруженными. У них отобрали оружие, спешили их и под конвоем прогнали по всей Карталинии и Кахетии за Алазань. Грузины со всей страстностью, на какую способны только южане, всюду насмехались и издевались над своими недавно грозными врагами. Всякий страх, всякое уважение к горцам были подорваны навсегда. За Алазанью лезгин разогнали на все четыре стороны.

Это также произвело впечатление: грузины, да и сами горцы увидали, что русские не только не боятся таких врагов, как они, но даже настолько пренебрегают ими, что оставляют в живых и на свободе…

Гибель генерала Гулякова

Казалось, что все эти победы обеспечили покой Кахетии и Карталинии, но, когда удалось унять ахалцихских лезгин и джаро-белоканцев, у русских чудо-богатырей явился новый и еще более дерзкий и упорный враг – аварцы.

Впрочем, аварцы, собственно говоря, явились только ширмою для джаро-белоканцев. Никак не могли они примириться с новым порядком и более всего с невозможностью безнаказанно грабить кахетинские села и деревни. В то же самое время они не осмеливались действовать открыто. Участь Белокан не позабылась еще. Как бы то ни было, а в июле 1803 года на лагерь Кабардинского полка вдруг скатилась с гор сильная лезгинская партия. Как и всегда, нападавшие более всего надеялись на то, что им удастся застать русских врасплох. Не тут-то было! Кабардинцы Гулякова хорошо знали, с кем им приходится иметь дело, и были настороже. Они встретили лезгин таким ружейным огнем, что те сейчас же ударились вспять, но все-таки из пасшихся в поле табунов успели отхватить более двух сотен казачьих лошадей.

Едва только они скрылись, как к Гулякову явилась депутация от лезгин-джарцев. Депутаты казались растерянными и смиренно уверяли, что они ни при чем в этом набеге, что весь переполох наделали лезгины, пришедшие из Дагестана. При этом депутаты обещали возместить потерю отряда своими лошадьми.

Гуляков хорошо знал цену всем этим оправданиям и уверениям, но неизвестно, поддался ли он на удочку или почему-либо находил невозможным предпринять карательную экспедицию, – только на этот раз он удовлетворился объяснениями джарцев. Сейчас же после этого в горах пошел слух, что русские бессильны, что русские даже не в состоянии отомстить за нападение. Этот слух очень пришелся по сердцу легковерным аварцам; среди аварских племен созывались «джамааты» (народные собрания), на них толковали о борьбе с русскими; заволновались даже подстрекаемые горцами спокойные дотоле казикумыки.

Но энергичнее всех оказывались все-таки аварцы, еще не испытавшие всей тягости борьбы с русскими и позабывшие свое поражение на Иоре. Гуляков стоял настороже. Лагерь его бдительно охранялся днем и ночью, но горцы выжидали, пока наступит осень, и обрушились на русских только в конце октября. Как и всегда, нападение было ночное, внезапное. На русский лагерь скатились более 10 тысяч лезгин; на этот раз вместе с дагестанцами были джарцы. Нападавшие пытались вызвать на себя русских из лагеря. Они не кинулись в атаку, а ограничились только ружейным огнем, гамом и гиканьем, ожидая, что русские кинутся на них в ночной тьме. Однако Гуляков разгадал этот маневр. Вместо того чтобы, как ожидали лезгины, немедленно кинуться на них, что могло перепутать все части русских войск, он ограничился лишь тем, что вплоть до рассвета громил нападавших из орудий, и, может быть, вследствие этого, как только ночь приблизилась к концу, все лезгины отошли от лагеря и на рассвете перед русскими уже никого не было. Гуляков кинулся вслед за ними и настиг горцев у Алазани. После недолгой схватки на берегу реки остались триста лезгинских трупов, не считая тех, кто утонул и был унесен волнами Алазани. Хотя Цицианов в это время всецело был занят последними приготовлениями к персидскому походу, он все-таки не стал откладывать наказания горцам, тем более что хан казикумыкский уже явился с войском на Алазань.

– Не слабой мухе, каков аварский хан, – объявлял «грозный князь», – против непобедимого русского оружия брать гордый голос и думать устрашить меня, поседевшего под ружьем!

Он приказал Гулякову разогнать казикумыков и примерно наказать джаро-белоканцев.

У Гулякова войска были уже готовы. У него были: грузинская милиция, конная и пешая, кабардинский и тифлисский батальоны, 15-й егерский полк и одно орудие. Казикумыки стояли на правом берегу Алазани. Хан их оказался весьма недурным стратегом. С боков у него были непроходимые болота, спереди – густой лес; он был уверен, что эта позиция неприступна для русских, но перед Гуляковым была такая же позиция, когда он шел на Белоканы. Явившись к казикумыкам, он отвлек их внимание артиллерийским огнем, а в это время отряд охотников, предводительствуемый полковником Григорием Евсеичем Эрнстовым, пробрался через лес и с громовым «ура!» ударил на казикумыков прямо «в лоб». Хан никоим образом не ожидал нападения с этой стороны. Он был уверен, что русским не пройти через густой терн, которым был покрыт лес. Но русские были тут, их «ура!» гремело, производя панику среди опешивших казикумыков, подумывавших, какими это судьбами перед их фронтом появились главные силы Гулякова. Между тем русские охотники уже опрокинули первую линию казикумыков и овладели завалами. Шесть казикумыкских знамен перешли в руки удальцов. Гуляков ухитрился вовремя поддержать охотников, и тогда начался беспримерный бой. Русские гнали врага прямо в Алазань; казикумыки, окончательно ошеломленные и потерявшие голову, теснились у самой воды, а тут так и рвала их русская картечь; наконец, они кинулись в реку, русские пули свинцовыми роями посыпались вслед за ними, и мало кто целым и невредимым выбрался на противоположный берег. Но и там спасшимся было не слаще. Русские охотники успели перебраться за Алазань, и их пули били врагов на выбор, не позволяя им прийти в себя, опомниться и дать хотя малый отпор победителям…

Дело на Алазани кончилось сплошным бегством казикумыков. Поражение этих союзников лезгин было полное. Джаро-Белоканы были открыты, Гуляков немедля вступил туда и в две недели опустошил всю область. Сотни лезгинских трупов оставались на его пути вперед. От аулов не оставлялось камня на камне; на этот раз не уцелели и Джары. Гуляков взял и сжег их…

Однако он не остановился здесь и решил проникнуть в Нагорный Дагестан, дабы столь же примерно наказать и аварцев. Войск у генерала было достаточно, и он не сомневался, что экзекуция будет произведена и надолго отобьет у аварцев охоту нападать на русские владения. А между тем перед ним поднялись уже высокою стеною горы. Путь лежал через Закатальское ущелье, перед которым раскинулось урочище Пейкоро. По обеим сторонам ущелья щетинился густой, таинственно молчавший лес. Гуляков смело повел вперед свой отряд, в котором были молодые столичные офицеры – графы Бенкендорф и Воронцов, один – будущий «всемогущий жандарм», другой – будущий наместник Кавказа. С ним были и опытные кавказские бойцы – генерал-майор князь Дмитрий Захарович Орбелиани и командир тифлисцев Алексей Алексеевич Леонтьев. Есть указание (письмо Воронцова к Цицианову), что они отсоветовали Гулякову идти через Закаталы; он сперва согласился было повернуть назад, потом все-таки повел отряд, уверяя, что должен «открыть место». Видно, не пришла еще пора Дагестану покориться России. Кому, как не Гулякову – грозе лезгин, – было знать противника, понимать, что значит это молчание леса в ущелье? Но Василий Семенович пошел навстречу своей судьбе. Мало того, он, превосходно знавший, какой боевой материал представляют собой грузины, пустил их в головной части своего отряда; на разведку же Гуляков пошел сам, взяв с собой орудие и надежный конвой. Лес угрюмо молчал, пока в ущелье втягивался отряд, но вдруг оживились запорошенные снегом деревья; со всех сторон – и справа и слева, и с земли и с высоты – загремели выстрелы, завыли пули; в то же мгновение с неистовым криком в голову отряда кинулись лезгины с обнаженными шашками. Гуляков не успел даже крикнуть: какой-то лезгин выстрелил в него в упор, и генерал упал, пораженный насмерть. Нападавшие заметили эту удачу, их торжествующий крик пронесся среди гор и привел в ужас трусливую грузинскую милицию. Милиционеры, ослепленные ужасом, кинулись назад на шедшую за ними пехоту. В самую страшную минуту в рядах начался невозможный беспорядок. В страхе за свою ничтожную жизнь грузины мчались вперед, сбрасывая с дороги в стремнину всех, кто попадался им навстречу. Были сброшены Орбелиани и Леонтьев; отряд оставался без главных начальников, а впереди кипел бой. Неустрашимые кабардинцы, как львы, дрались с лезгинами за труп своего любимого вождя. Судьба, однако, спасла русских от поражения. На радостях лезгины не приметили, что творится позади, и не воспользовались происшедшей там сумятицею. Они с остервенением кидались на кабардинцев, стремясь лишь к одному – отнять у них труп вождя, голова которого должна была явиться их победным трофеем. В это время успел выкарабкаться и оправиться Орбелиани, являвшийся после смерти Гулякова командиром отряда. Он кое-как прекратил беспорядок, но идти вперед не решился и повел отряд назад. Лезгины бешено наседали на отступавших, и бой в ущелье длился без малого восемь часов. Зато, выведя отряд, Орбелиани расположил его на равнине у урочища Пейкоро и так ударил на продолжавших преследование лезгин, что в одно мгновение там, где столкнулись с ними русские, выросла груда тел. Но и в русском отряде были крупные потери: раненых, пропавших без вести и убитых насчитывалось свыше пятисот. Лезгин легло на месте в несколько раз более.

Так отомстили русские богатыри за гибель своего вождя.

Увы, людская злоба, а может быть, просто людское скудоумие преследовали Гулякова даже после смерти. Офицеры Кабардинского полка вознамерились похоронить прах героя в сигнахском монастыре, но бадбийский митрополит воспротивился этому. Цицианов должен был пригрозить ему лишением сана, и только тогда тело Гулякова, жизнь свою положившего ради обеспечения покоя Грузии, упокоилось вблизи мощей просветительницы Грузии, святой Нины.

Когда тело Гулякова опускали в могилу, из Петербурга примчался курьер: император Александр Павлович посылал своему герою в награду за подвиги Анненскую ленту.

Спустя с лишком сорок лет, когда Закатальское ущелье уже принадлежало России, на том месте, где погиб геройской смертью этот честный сын России, был воздвигнут ему памятник.

Поход Гулякова и самая смерть его не прошли даром. Лезгины, как равнинные, так и горные, а вместе с ними и аварцы были настолько устрашены, что сидели с тех пор смирно, давая русским возможность управиться с персюками.