Текст книги "Покоренный Кавказ (сборник)"

Битва при Иоре

Уход русских из Закавказья прежде всего сулил новую беду несчастной Грузии. Царь Ираклий умер, и престол Кахетии и Карталинии перешел к его сыну от второго брака – Георгию, человеку больному, слабому характером. В царской семье шли страшные раздоры. Вдова Ираклия, царица Дарья, стремилась к тому, чтобы на престоле был ее старший сын, Юлон. Здесь кстати сказать, что сыновья Ираклия от брака с Дарьей отличались грубостью характера, дикой неукротимостью, полным отсутствием понимания положения. Таковы были царевичи Юлон и Парнаоз, такими же обещали быть малолетние Баграт и Теймураз. Царевич Александр Ираклиевич явно склонялся на сторону персов и, тоже мечтая о престоле, в то же время мечтал и о слиянии с Персией. Некоторое исключение составлял царевич Вахтанг; он не был так дик и груб, как братья, но зато он был коварен, и для него его личные интересы стояли неизмеримо выше интересов его родины. Дарья заставила Ираклия разделить царство на уделы между сыновьями, и это по смерти его вызвало ужасные смуты. Ко всему этому нужно было прибавить, что жена царя Георгия XII Ираклиевича, царица Мария, из рода Цициановых (вторая его жена; первая – Кетеван, из рода Андроникашвили, была обожаема всею страною), блистая красотою, особым умом не отличалась и вела борьбу с мачехой и братьями мужа, помимо его самого. Несчастная страна гибла от внутренних смут, а в это время Ага-Магомет, приписавший внезапное отступление русских «страху перед персами», снова двинулся с огромными полчищами на Грузию, обещая на этот раз обезлюдить всю ее… Грузию спасло только то, что Ага-Магомет, вошедший уже с бесчисленными ордами в Карабах, был убит своими приближенными, а его преемник Баба-хан особенно воинственными наклонностями не отличался и отвел свои войска обратно.

Царь Георгий, обессиленный неизлечимым недугом, видел полную невозможность управиться с внутренними неурядицами и, страдая за участь Грузии, обратился к императору Павлу с мольбами о помощи и о принятии Грузии в вечное русское подданство. Мольбы умирающего царя были услышаны, и командовавший в то время Кавказскою линиею генерал-лейтенант Кнорринг получил повеление отправить в Тифлис для постоянного пребывания там 17-й егерский, ныне лейб-гвардии Эриванский, полк под командой его шефа генерал-майора Ивана Петровича Лазарева, а вместе с тем был назначен русским полномочным министром для Грузии петербургский чиновник статский советник Коваленский, по свойствам своего характера представлявший прямую противоположность Лазареву.

Иван Петрович Лазарев, выдвинувшийся из простых капралов личными храбростью и заслугами, был человек открытый, честный, суровый, но в то же время чрезвычайно правдивый. Коваленский был мелочен, лукав, недальновиден и, как все ограниченные люди, считал себя выше остальных и воображал, что все, что он ни делает, делает хорошо. Вместо того чтобы идти в новом деле рука об руку с Лазаревым, он повел с ним борьбу, причем повел ее исподтишка, путем интриг, доносов, неосновательных жалоб, что, конечно, не могло вызвать особенного уважения к русским среди грузин. Зная о Грузии только то, что она лежит где-то там за Кавказскими горами, Коваленский задумал стать в ней первым лицом и, прикрываясь именем больного царя, управлять страною самовластно… Лазареву пришлось тратить время на борьбу, тогда как кругом него все волновалось, все кипело, не доверяя русским и в то же время боясь их…

Егеря вступили в Тифлис 26 ноября 1799 года. Через несколько дней последовало торжественное объявление о том, что «Всероссийский император Павел Первый принимает Грузию под свой Высочайший покров и утверждает царя Георгия законным наследником грузинского царя, а старшего его сына, царевича Давида Георгиевича, будущим по нем наследником». Затем 12 декабря происходило торжественное коронование Георгия, и с этой поры Грузия фактически стала частью России.

Актом присоединения Грузии в состав Российской империи вошли Карталиния, Кахетия с Самхетией, делившейся тогда на Триалетскую и Борчилинскую провинции, провинции Бомбанская, Шамшадильская, земли осетин, тушинцев, пшавов и хевсуров. Таким путем Русь уже окончательно перевалила через горный хребет в Закавказье, и теперь ей оставалось, упрочившись там, распространять свое влияние между мелкими горскими народами, из которых каждый, даже в отдельности, представлял серьезного врага.

Признание со стороны русского правительства Георгия царем Грузии, а престолонаследия – за его потомством лишило сыновей царицы Дарьи всяких надежд на будущее, и наиболее решительный из них, царевич Александр, поспешил скрыться в Персии, где начал подбивать шаха Баба-хана к походу на Грузию. Георгий встревожился и снова обратился с просьбами о помощи к русскому правительству. Тогда в Тифлис был прислан Кабардинский полк под командою генерал-майора Василия Семеновича Гулякова. Лазарев и Гуляков явились двумя честными силами, беззаветно послужившими Руси во вновь приобретенном крае и сложившими свои головы ради великого дела служения своей родине.

У Грузии в это время явился враг, грозивший этой несчастной стране всевозможными бедами. Этот враг был Омар, хан аварский, являвшийся, в сущности, господином всего Лезгистана.

Омар-хан был человек предприимчивый и смелый до дерзости. Авария в то время была центром Нагорного Дагестана, и все лезгинские племена, так или иначе, находились или в зависимости, или под влиянием аварского хана. Омар же, несмотря на несомненный природный ум, нисколько не задумался над тем, что Грузия уже принадлежит России, борьба с которой для ничтожного народца была невозможна, и, собрав лезгин, вошел в пределы этой страны, предавая все на своем пути истреблению. Лезгинские скопища шли прямо на Тифлис, и Лазарев с Гуляковым быстро выступили им навстречу. На пути к русскому отряду, состоявшему из полков 17-го егерского и Кабардинского, примкнула грузинская милиция, во главе которой были царевичи Баграт и Иоанн. 5 ноября 1800 года русские сблизились с лезгинами до расстояния в шесть верст, но Омар ночью обошел русских и направился на Тифлис. Приходилось спасать столицу, и Лазарев, совершив удивительное по своей быстроте движение, обогнал лезгин и 7 ноября уже был впереди их, преграждая им путь через реку Иору вблизи кахетинской деревни Кагибет.

Омар-хан, очевидно, не ожидал русских так скоро. Он своими лучшими дружинами занял лесную опушку, вдоль нее повсюду были разложены костры, а, по донесению разведчиков, большая часть всадников была отправлена ханом отыскивать в окрестности провиант.

Тихо втянулся русский отряд в долину реки Иоры. По приказанию Лазарева сейчас же началось наступление двумя колоннами, за которыми следовали грузины. На половине пути стояла ветхая сторожевая башня. Прежде чем русские успели осмотреться, засевший там настороже лезгин выстрелил, и на правом берегу Иоры вдруг все всполошилось.

Слишком поздно был дан сигнал. Русские находились уже на таком расстоянии, что в случае, если бы лезгины опять начали отступление, догнать их не представляло бы труда.

Впрочем, и Омар-хан понял, что отступление ни к чему не поведет. Так или иначе, а битва была неизбежна. Смелость словно проснулась в лезгинах; в русском отряде ясно видно было, как неприятели стягиваются к реке, готовясь перейти через нее и первыми ударить на наступавших.

Наступило решительное мгновение.

– Братцы! – громко воскликнул Лазарев, указывая на лезгин. – Видите, вот враги! Мы их не тронули, они же своей дерзостью осмелились оскорблять славу русского имени! Покажите им, что всякую обиду русские смывают кровью… Вперед, братцы, не в первый раз вам побеждать татар!

– Рады стараться, отец наш! – как раскаты грома, вырвался крик из сотен солдатских грудей. – Не бойся за нас, мы постоим за русскую славу, покажем бритолобым себя!

Отряд быстро перестроился в боевой порядок. Каре из лазаревских егерей составило правый фланг, гуляковцы стали на левом, в промежутке между ними стали грузины под командой царевичей Иоанна и Баграта.

В грозном молчании стоял весь этот отряд, ожидая уже переправившегося через Иору на ее левый берег врага.

Омар-хан, даже не дожидаясь, пока все его дружины перейдут реку, с одними только своими всадниками кинулся на правый фланг русских войск. Эта атака была верхом дерзости. В первые мгновения казалось, что лезгины сомнут, раздавят русскую пехоту, так стремителен был их натиск.

Русские подпустили врага совсем близко к себе.

Вдруг в то самое время, когда неистово оравшие горцы были всего в нескольких сотнях шагов, раздалась ровная, спокойно и отчетливо произнесенная команда:

– Пли!..

Грянул ружейный залп, и к треску ружейных выстрелов присоединился гром орудий. Пули и картечь свинцовым дождем брызнули по наседавшим… Раздались отчаянные крики, стоны, вопли, проклятия; у лезгин все перемешалось, перепуталось; люди сбились в кучи; еще мгновение – и живая волна отхлынула…

Ей вслед грянул еще залп…

«Не малое число от сего приема, – доносил после боя Лазарев Кноррингу, – начало лбами доставать землю и доискиваться в оной мнимых прав, которых Омар-хан был мнимым поборником…»

Волнующиеся от вполне понятного первого напряжения солдаты готовы были кинуться на сбившегося в одну общую массу врага. Только одна воинская дисциплина сдерживала егерей на своих местах.

Генерал Лазарев медленно выехал вперед, осматривая расположение лезгин. Вдруг он вздрогнул – лезгины неслись на грузинскую милицию. С диким гиканьем кинулись они, обнажив шашки, на своих робких врагов. Уж здесь-то они были уверены, что их нападение не пропадет даром. Картечь из двух орудий грузинского отряда не остановила их. Начался рукопашный бой. Вдруг крики ужаса раздались с тыла. Сардар Омар-хана (главный начальник) Искандер-бек, обойдя грузин, напал на самую слабую часть отряда царевичей. Здесь не было не только пушек, но даже и ружей. Грузины приняли неприятеля «в палки». Началась безобразная бойня. Несчастные не могли даже прибегнуть к своему обычному в таких случаях приему – к бегству: лезгины окружили их, но как раз в это время на нападавших со штыками наперевес кинулись солдаты генерала Гулякова. Натиск их был бурно стремителен. Забывшие совсем в своем увлечении о русских лезгины начали отступать.

Теперь они действительно попали в ловушку. При отступлении им никак нельзя было миновать лазаревских егерей; аварцы попали под перекрестные выстрелы пехоты и артиллерии.

«Победоносное российское „ура!“, – рапортовал Лазарев об этом сражении Кноррингу, – раздавалось по обоим крылам, и с последними выстрелами погибла неприятельская сила. Наконец, были принесены две жирные головы, одна – сардара Омар-хана, другая – якобы Джен-Гутая, громада которого представилась первая перед лицом всех победоносных российских воинов. Казалось, она дышала варварским свирепством, а обширность и толстота ее доказывали, что она упитана была туком злодеяний и набита одною буйственностью».

Наступивший вечер прекратил трехчасовой бой.

Бежавших лезгин не преследовали. Вся местность в долине Норы была покрыта то лесом, то колючим терновником, то перерезана множеством оврагов, и движение по ней в темноте было просто невозможно.

Лазарев отошел со своим отрядом к деревушке Кагибету и здесь расположился на ночлег.

Настало утро, и с первыми же лучами солнца открылась картина того страшного побоища, какое испытали накануне лезгины. «Камыши, кустарники, рвы, – говорит историк, – были наполнены трупами, между которыми слышались стоны раненых и умирающих. По всему полю солнечные лучи освещали траву, обагренную человеческою кровью. Местами кровь стояла на каменистой почве лужами. За Иорой на месте неприятельского становища были видны следы страшного смятения и ужаса, охватившего лезгин. Они побросали все свои съестные припасы, так что во многих местах найдены были ножи в таком положении, которое можно себе представить при полуразрезанной пище».

Потери лезгин простирались до 2 тысяч человек убитыми и ранеными. Сам Омар-хан, по сведениям, полученным генералами, был тяжело ранен пулей в бедро. Потери русского отряда состояли из одного убитого, одного раненого и одного контуженного в ногу офицера.

Битва на Поре имела важные последствия. Омар-хан, тяжело раненный, вскоре умер «от досады» на поражение; вместе с тем горцы воочию увидали, какого врага они имеют перед собой, и уже не осмеливались вступать с русскими в открытую борьбу. Даже в Петербурге поняли значение этой битвы. Император Павел пожаловал за победу Лазареву и Гулякову, а также царевичам Баграту и Иоанну командорские кресты ордена Святого Иоанна Иерусалимского; нижние чины, участвовавшие в битве, получили по рублю на человека. В русских воинов вместе с тем вселилась полная уверенность в своей непобедимости.

Лазарев и Гуляков, Эриванский (17-й егерский) и Кабардинский полки стали, по словам историка Кабардинского полка, «первыми камнями того фундамента, на котором построилась вся вековая слава геройской кавказской армии…».

Мало того, битвой на Иоре началась та великая Кавказская война, которая через шестьдесят с лишком лет закончилась пленением Шамиля. К описанию событий этой войны мы и переходим в дальнейших очерках, а здесь, в заключение, скажем лишь о конце самостоятельного существования Грузии.

Умиравший царь Георгий, ясно понимая, что страшное междоусобие между его наследниками и его братьями разразится немедленно после его смерти, с одра болезни писал императору Павлу, «что Грузия, так или иначе, должна покончить свое самобытное политическое существование и что грузинский народ желает вступить единожды и навсегда в подданство Российской империи с признанием всероссийского императора за своего природного государя и самодержца».

В этом смысле 18 декабря 1800 года был издан высочайший манифест, и через десять дней после этого Георгий умер. С его смертью упразднился грузинский престол и перестала царствовать династия Багратидов, а 16 февраля 1801 года Грузия окончательно и навсегда воссоединилась с Россией.

В первое время шли неурядицы, являвшиеся, главным образом, следствием того, что генерал Кнорринг и министр Коваленский совершенно не понимали своего положения в новоприобретенной стране. Кнорринг, например, заставлял под угрозой штыков присягать добровольно присоединявшийся народ на подданство государю, чем едва не вызвал на первых же порах всенародного бунта. Уехав на линию, он передал управление страной Коваленскому, а тот стал действовать так, что, по словам историка, «анархия и неурядицы в Грузии еще более усилились». Всем этим пользовались горские народцы и жестоко грабили страну. В это время в Тифлис был прислан Кавказский гренадерский полк, которым командовал генерал-майор Тучков, были выставлены военные прикрытия на границах Карталинии и в Нижней Кахетии, но нападения горцев так участились, что русские войска потеряли возможность оказывать им противодействие. Особенно дерзки были лезгины. Внутри страны оставшиеся без надежд на престол царевичи мутили народ. С таким положением должно было покончить во что бы то ни стало, и осенью 1802 года Кнорринг и Коваленский были убраны с Кавказа, а главнокомандующим в Грузию высочайше назначен был князь Павел Дмитриевич Цицианов.

Новая эпоха началась для Кавказского края, и лучшей характеристикой этой эпохи являются следующие вдохновенные строки незабвенного Пушкина:

 
Я воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Поднялся наш орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече, с дерзостным челом,
Явился пылкий Цицианов…
 

Очерк седьмой
Борцы за Кавказ

 
Все то минуло, остались
Лишь могилы в поле, —
Те высокие могилы,
Где лежит зарыто
Тело белое казачье,
Саваном повито!
 

Солнце Руси и его кавказские враги

В самом начале XIX века над Русью засияло солнце, яркое животворное солнце… Была непогода, стоял душу щемящий сумрак – и вдруг разом, рассеивая тучи, полились благодатные лучи… Все ожило, все зашевелилось, новые птицы запели новые песни – хорошие песни…

12 января 1801 года на всероссийский престол вступил юный император Александр Павлович – впоследствии Благословенный, по единодушному признанию всех русских людей.

Он-то и был ярким животворным солнцем, вдруг осиявшим всю Русь.

Много света, много тепла обещало русскому народу начинавше еся царствование, к тому же и всемогущая и всеведающая судьба в первые же дни подарила юного императора великолепным подарком, новым царством, Грузией прекрасной…

Ну уж и подарок! Хотя бы его вовсе не было! Во столько он денег да крови обошелся русскому народу, что и сам того не стоит… Грузия прекрасная! Была она когда-то прекрасной, а после того, как похозяйничал там Ага-Магомет, от прекрасного одни обломки да осколки остались, да и те пришлось своею собственною кровью отстаивать… Персы и турки так и зарились на остатки когда-то действительно великого царства, а тут еще с одной стороны лезгины, с другой – имеретинцы, впереди – чеченцы, кабардинцы да черкесы, а в середине – грузинские царевичи. От всех отбивайся, всех укрощай; и диво бы в такое время, когда досуг был, а то как раз в ту самую пору, когда сперва на Западе приходилось Европу от Наполеона спасать, потом собственными русскими боками за это «спасение» с тем же Наполеоном рассчитываться и его из величия в ничтожество приводить. Тут уже не до Грузии да Имеретин, не до Мингрелии и им подобных, сколь бы они прекрасны ни были…

Пусть так, но против судьбы не пойдешь. Судьба триста лет толкала Грузию в объятия России, наконец, Грузия сама склонилась к подножию русского престола, нельзя же было не наклониться, чтобы поднять то, что само в руки дается. А если ради этого пришлось «поучить» русским оружием персюков, то так им и следовало: сами виноваты – смирно не сидели, тоже с Русью воевать вздумали; вот и поплатились… У Руси для них нашлись прекрасные учителя: Цицианов, Тормасов, Паулуччи, Котляревский. Их имена ярко сияют на скрижалях русской военной истории, столь же ярко, как потом засияли имена Ермолова, Паскевича, Муравьева-Карского… Великие имена, славные имена, память о них должна бодрить, воскрешать дух во всякие годины испытаний, ибо ослепительный блеск славы предков, несомненно, должен воспламенять и потомков…

А что касается борьбы, то разве без нее можно обойтись? Жизнь – борьба. Человек борется за существование, а отвоевав себе право на него, продолжает бороться за улучшение своего положения. Сильные одолевают и живут в свое удовольствие, слабые погибают или влачат жалкое существование. Так же и государство должно бороться и побеждать, победитель же всегда пользуется плодами своих побед.

Присоединилась бы Грузия к России или нет, а для последней борьба на Кавказе была неизбежна, – и борьба длительная, борьба, в которой победы ничего не приносили, если, конечно, не считать славы. Борьбу на Кавказе и за Кавказ можно сравнить с какой-нибудь кропотливою работою, вышиванием по канве например. Сколько бы ни вышито было красивейших узоров, а работа все-таки будет кончена лишь тогда, когда будет расшито этими узорами все полотнище. На полуделе тут не остановишься, ибо даром пропадут все исполненные труды, и только один конец может увенчать дело…

Много-много пришлось Руси «расшить узоров», пока не было покончено ее дело и весь Кавказский край на вечные времена не стал ее достоянием…

Действительно, не совсем ко времени пришлась для Руси эта работа, но и то сказать, что после, когда появились всякие «европейские концерты», вряд ли удалось бы довести ее до такого конца, к какому она была приведена Русью сорок лет тому назад. Было то время «временем богатырей». На екатерининских походах развился воинский дух; Отечественная война укрепила в русском народе уверенность в своей непобедимости, а Кавказ с его более чем шестидесятилетнею борьбою непрерывно поддерживал эту уверенность. С далекой окраины чуть не ежедневно приходили в русские места вести о блестящих победах. Как тут не укрепляться было сознанию собственного могущества, уверенности в талантах вождей, в непобедимости плоти от плоти, кости от костей России – великой русской армии.

Таково нравственное значение Кавказской войны.

На Кавказе люди приучились любить Россию. Не говоря о русских, а даже чужаки – попадавшие на Кавказ иностранцы – стремились умереть во славу России. Кавказ для Руси являлся отводным клапаном, через который сбывался весь избыток ее народных сил. Буйство и возмущение нетерпимы в благоустроенном обществе, а между тем они заложены в самой природе человека. Те, у кого в натуре их было чересчур много, всегда могли сбыть избыток сил под черкесскими пулями, чеченскими кинжалами, лезгинскими шашками. И уходили на Кавказ все буйные элементы, а в недрах России оставались и трудились на пользу родины те, кому по сердцу был мирный труд. А буяны и ушкуйники, порастрясши на Кавказе свою силушку, поустав, возвращались назад шелковыми и ни о чем, кроме отрадного покоя, не думали. Но они возвращались назад с великою добычею – с пламенной любовью к родине, за которую они и силы свои полагали, и жизнью жертвовали: ведь всегда особенно дорогим становится нам, людям, то, над чем мы потрудились, чему мы жертвы принесли, и чем более жертва, тем дороже кумир, которому она приносится…

Кумир же русских людей – Россия-мать; так было всегда, так и вечно будет…

А все-таки, как только была присоединена Грузия, пришлось сразу с четырьмя и даже пятью врагами бороться.

Первым таким врагом явились персияне. Десять лет задавали им кровавые уроки русские богатыри, прежде чем могли образумить их. Очень уже много народа было у «повелителя Ирана» (еще бы много не быть: у Фетх-Али-шаха – он же Баба-хан, – племянника евнуха Али-Магомета, от тысячи жен, одно только мужское потомство явилось в 935 сыновей и внуков!), будь его поменьше – поскорее образумились бы персюки…

Вторым врагом явились закубанские горские племена. С ними пришлось вести борьбу повседневную, мелкую, упорную, то оборонительную, то наступательную. Это не была война, а просто борьба, и борьба без ощутительных результатов, ибо в то время главною целью русских было обуздание этих народцев, а не покорение их.

Затем Кабарда, Чечня, Лезгистан и Дагестан, бывшие ареною такой же борьбы, как и с черкесами. Врага приходилось уничтожать, так как остававшиеся в живых враги о покорности не думали, пощады не просили и всегда были опасны, как опасен для дома огонь, тлеющий около него.

Наконец, со стороны Черного моря постоянною угрозою являлись турки, а в первые годы по присоединении Грузии приходилось еще возиться с то и дело возмущавшимися народцами и племенами, населявшими южные склоны Кавказа.

Итак, с самого начала XIX столетия борьба или война из Предкавказья оказалась перенесенною в Закавказье. Народ там был более пылкого темперамента, способный ко всевозможным увлечениям, готовый волноваться и проливать кровь в своих ни чем не обуздываемых порывах. Но русские люди всегда славились своим умением приспособляться к обстоятельствам. Приспособились они и в этой борьбе, тем более что на первых порах судьба даровала русским воинам таких вождей, какие именно были надобны по условиям местной борьбы.