Текст книги "Покоренный Кавказ (сборник)"

Турки на Кавказе

Возгоревшаяся вторая турецкая война как бы приостановила борьбу с горскими племенами. Все удары русских в Кавказском крае были направлены на турок. Текели, явившись на Кавказ, имел специальное поручение от светлейшего князя Григория Потемкина: действовать на Черноморском побережье против турецких крепостей Анапы и Суджук-Кале. Согласно этим планам, Текели, разгромив Закубанье, осенью 1788 года повел свои поиска на Анапу, но взять эту крепость не смог. Эта крепость, татарское наименование которой означает «материнская доля» (черкесское наименование – Бугур-Кале), была укреплена французскими инженерами и представляла собой твердыню, в которую всегда могли явиться подкрепления с моря. Овладеть Анапой для русских было делом первейшей необходимости. Здесь был центр религиозной пропаганды среди мусульманских племен Кавказа, да и, кроме того, Анапа являлась «ключом азиатского берега Черного моря». Так, по крайней мере, смотрела на нее Порта.

Поход Текели к Анапе продолжался два месяца. Русские покрыли новою славою свое оружие, но Анапа, постоянно поддерживаемая с моря турецким флотом, оказалась неприступною. Текели возвратился ни с чем в Прикубанье, вышел в отставку и в том же году умер.

Его заместителем явился генерал-аншеф граф Иван Петрович Салтыков, но он в истории борьбы на Кавказе не оставил даже следа, ибо пробыл главнокомандующим кавказским (на левом фланге) и кубанским (правый фланг) всего несколько месяцев. Назначенный главнокомандующим финляндской армии, Салтыков уехал, не оставив себе преемника, пока же таковой не был назначен, командир Кавказского корпуса генерал-поручик Георгий Богданович Бибиков отправился в январе 1789 года в поход на Анапу без предварительного разрешения хотя бы графа Павла Потемкина, который все еще оставался – положим, лишь номинально – кавказским наместником, и даже без предварительного ознакомления с причинами, побудившими Текели после ряда блестящих побед возвратиться, не взяв Анапы. Этот поход Бибикова был предпринят с совершенно непонятным легкомыслием и полнейшим непониманием местных условий войны. Войска пошли в самое неудобное время – перед весной. Не было запасено достаточно провианта. Сперва, когда приходилось сталкиваться с незначительными аулами, русские, конечно, одерживали верх. Но черкесы-то знали, что такое поход в эту пору года! Они незначительными, но частыми нападениями то и дело останавливали русских. Отряд двигался вперед медленно. Начались последние предвесенние горные вьюги, а затем сразу наступила оттепель; дороги стали непроходимыми, ручьи раздулись в бурные реки; провиант истощался; лошадей стали кормить рублеными рогожами, люди питались кореньями и сырой кониной.

К Анапе подошли в Страстную субботу 24 марта. В самое Светлое Воскресенье пошли на штурм, и только в то время, когда штурмовые колонны подходили к крепости, Бибиков узнал, что в Анапе сосредоточен сорокатысячный гарнизон… Барабаны забили отбой, и штурмующие возвратились ни с чем, осыпаемые турецкими гранатами и картечью. Три дня простоял отряд под крепостью. Турецкие паши позволяли себе наглейшие выходки по адресу неудачливого главнокомандующего. Например, Бибикову присылали хлеб, причем высказывалось, что это делается из сожаления к нему, ибо ему грозит голодная смерть… Приходилось уйти ни с чем, но, как только русские начали отступление, на них кинулись громадною массою турки и черкесы. Весь путь до Кубани пришлось идти, отбиваясь. На пути был даже случай, когда войска, видя неразумное распоряжение командира, отказались от повиновения. Погибли от вражеского оружия, холода, голода и болезней из восьмитысячного отряда более 5 тысяч человек. Остатки отряда спасло только то, что командовавший Кубанским корпусом генерал-лейтенант барон Розен поспешил на помощь к Бибикову. «Офицеры и нижние чины, – писал Розен Потемкину в своем донесении, – находятся в таком жалком виде, какой выше всякого выражения. Все они опухли от голода, истомлены маршами, стужею, непогодами, от которых не имели никакого укрытия. Солдаты и офицеры лишились в этом походе всего своего имущества и остались в рубищах, босые, без рубах и даже без нижнего белья, которое погнило на людях».

Бибиков военным судом после строгого расследования был отставлен от службы, а командиром Кавказского корпуса назначен генерал-майор Иван Иванович Герман фон Ферзень, командующим же войсками на Кавказской линии – генерал-аншеф граф Антон Богданович де Бальмен. Несмотря на неудачу в походе и на оказанное неповиновение, отряд Бибикова был награжден особенною серебряною медалью на голубой ленте с надписью «За верность».

«Экспедиция Бибикова, – писала об этом походе императрица Екатерина II, – для меня весьма странна и ни на что не похожа. Я думаю, что он с ума сошел, держа людей сорок дней в воде и без хлеба. Удивительно, как единый остался жив. Я почитаю, не много с ним возвратилось. Если войска взбунтовались, то сему дивиться нельзя, а более надо дивиться сорокадневному их терпению…»

Неудачный поход Бибикова повлек за собою много печальных последствий. Наиболее прискорбным явилось то, что турки, до сих пор не осмеливавшиеся вступить в открытую борьбу с русскими, теперь решились на нее, а расстроенный и сильно поредевший Кавказский корпус не имел сил, чтобы помешать турецкому вторжению на Кавказскую линию.

Турки терпели неудачи на Дунае и, так как целью их в этой войне было возвращение потерянного в предыдущую войну Крыма, то Порта поспешила создать новый театр военных действий на западных берегах Черного моря и в Прикубанье. Порта назначила здесь своим главнокомандующим Батал-пашу, в течение 1789 года организовала сильную армию, авангард которой стал на левом берегу Кубани в устье Зеленчука, и призвала на борьбу с Россией все горские народы. Дать отпор отличному и многочисленному неприятелю выпало на долю как раз ослабленному Кавказскому корпусу, не имевшему даже надежды на прибытие подкреплений из России.

Наступило грозное время. Надвигался враг, который был совсем не чета разным черкесам, кабардинцам, чеченцам, лезгинам. Против кавказцев шла регулярная армия, в изобилии снабженная всеми боевыми средствами, опиравшаяся в своем движении на сильнейшие крепости Суджук и Анапу, выходившая из единоверной ей и из исстари враждебной Руси страны с воинственным населением, всегда готовым биться с русскими не на живот, а на смерть… И к такому невыгодному для русских положению прибавилось еще обстоятельство, сильно осложнившее его: кавказское войско по-прежнему оставалось без единого начальника. Вновь назначенный главнокомандующий граф де Бальмен сильно занемог еще на пути в Георгиевск, ставший при Текели главною квартирою. Состояние здоровья де Бальмена было таково, что внушало сильнейшие опасения за его жизнь, а Батал-паша, уверенный в победе, уже предполагал поднять против России всех мусульман не только на Кавказе, но и на Урале и на Волге.

Несомненно, что турецкий сераскир был большой руки фантазер, но несомненно также, что все его фантазии имели некоторое основание. Батал-паша был уверен прежде всего в помощи кабардинцев, потом он знал, что персидский шах Ага-Магомет, жалкий, полупомешанный маньяк, кастрированный по приказанию Надир-шаха и мстивший за свое несчастие всему человечеству, спит и во сне видит, как бы разгромить русских, и дожидается только турецкой победы, чтобы кинуться в Закавказье. Далее, разве могли быть сомнения в пятидесятитысячной армии, усиленной горцами, подготовляемой к походу два года, в течение которых в Закубанье явилось множество складов провиантских и боевых запасов. При всем этом смертная болезнь главнокомандующего внесла такой беспорядок в общий план действий, что Кубанский корпус барона Розена совершенно спокойно стоял на своих местах, не участвуя в обороне границы. Затем лазутчики донесли Батал-паше, что Кавказский корпус, против которого он направлял свой главный удар, разделился на три отряда: генерала Булгакова – между Кубанью и Кумою, бригадира Беервица – у крепости Прочный Окоп и генерала Германа, ставшего на Куме в 60 верстах от Георгиевска, которым Батал-паша решил завладеть прежде других.

Однако действительность превзошла даже пылкую фантазию восточного человека… У нас, русских, есть приговорка о «чудесах в решете». Вот эти-то «чудеса» и произошли при встрече вторгнувшихся турок с русскими.

Генерал Герман, узнав о наступлении турок к Георгиевску и опасаясь, как бы эта крепость не была взята врагами, что подняло бы Кабарду, подтянул к себе отряд бригадира Беервица, и, таким образом, у него оказалось 3600 человек пехоты и конницы при артиллерии, состоявшей всего из шести полевых орудий. Отряд Булгакова находился в 80 верстах, а Кубанский корпус стоял на Лабе, даже не зная о наступлении неприятельской армии…

На соединившийся отряд Германа шли свыше 40 тысяч регулярных турецких войск с десятитысячной черкесской кавалерией, но Герман уже четырнадцать лет пробыл на Кавказской линии и не задумался двинуться сам на турецкую армию, прекрасно понимая, что день промедления – и вся масса вторгнувшихся расплывется по всей линии, тогда как в этом случае можно нанести ей удар, пока она находится еще в полном своем составе. 30 сентября на реку Тохтамыш двинулся русский авангард под командою майора князя Орбелиани. В авангарде были всего 700 человек и два орудия. Орбелиани отдано было приказание стоять на надбрежных высотах Тохтамыша до последнего человека. Отдавая это приказание, Герман надеялся, что к нему подоспеет со своим отрядом Булгаков, но, когда авангард был уже под турецким огнем, от последнего было прислано уведомление, что ранее ночи он подоспеть не может. Герману ввиду такого уведомления не оставалось ничего иного, как, не дожидаясь Булгакова, принять бой.

Когда он подошел к Тохтамышу, одновременно подоспели туда же и главные силы Батал-паши. Было всего десять часов утра. Горы за Тохтамышем (Таплицкие и Тохтамышевы) были покрыты массами турок. На берегу реки тридцать вражеских орудий громили русский отряд. Герман выдвинул против мощной турецкой артиллерии всего только одну батарею, которой командовал майор Офросимов, участник бибиковского похода на Анапу, сперва выказавший себя в схватке с турками героем, каких было не много и среди старокавказцев, а потом явившийся зачинщиком неповиновения при отступлении. Офросимов отличился. С своими полевыми пушками он ослабил турецкий огонь по всей линии артиллерийского боя, но лишь только турецкая канонада стала слабеть, конные черкесы переправились через реку и начали обскакивать русские фланги, стараясь пробраться в тыл отряду. Герман пустил против них полковника Буткевича с драгунами. После недолгой схватки черкесы, никогда еще не выдерживавшие упорного русского натиска, показали тыл и ударились прямо на своих. Этим моментом воспользавался Герман и кинул на турок весь свой отряд, в то время когда удиравшие черкесы произвели среди них сумятицу. Драгуны полковника Муханова бешено врубились в самую гущу стоявшей на своем левом фланге турецкой пехоты; следом за драгунами, поддерживая их, с громовым «ура!» ударили в штыки егеря из отряда бригадира Беервица.

Левый русский фланг, которым командовал полковник Чемоданов, опрокинулся на правый турецкий фланг, а русский центр со своим командиром Матценом обрушился на турецкий центр. В то же самое время раздалось неистовое гиканье: это понесся на врагов Донской казачий полк со своим командиром-юношей, восемнадцатилетним вой сковым старшиной Луковкиным, будущим героем войн с Наполеоном.

И случилось то, чего ожидать нельзя было: пятидесятитысячная армия была обращена в неистовое бегство тремя тысячами русских храбрецов. Луковкин взял в плен самого Батал-пашу; лагерь, обозы и артиллерия – все досталось победителям, но пленных было взято немного: русских было слишком мало, чтобы брать в плен неприятелей… Остатки турецкой армии нарвались на войска Кубанского корпуса, окончательно уничтожившие их и овладевшие всеми магазинами и провиантскими складами, заготовленными турками.

На долю графа де Бальмена выпала счастливейшая смерть: он умер, подписав в качестве главнокомандующего донесение императрице об этой блестящей победе. Все герои ее получили повышения в чинах и были награждены орденом Святого Георгия. На месте же этой сказочной победы была основана казачья станица, названная Баталпашинской.

Впечатление, произведенное на горцев поражением Батал-паши, было огромно. Престиж турок оказался подорванным среди них на очень долгое время.

Хорошая копия с великолепного оригинала

В следующем, 1791 году вместо графа Павла Сергеевича Потемкина наместником Кавказского края был назначен граф Иван Васильевич Гудович, соединявший в себе способности выдающегося гражданского администратора с храбростью героя-воина, покрывшего себя славою в только что закончившейся турецкой войне. Гудович стоял под Измаилом, когда к войскам был прислан непобедимый Суворов с приказанием взять эту неприступную крепость. Прямо из-под Измаила Иван Васильевич отправился на Кавказ и в конце января 1791 года был уже в Георгиевске. Немного нужно было ему времени, чтобы оглядеться и понять, что покоя не будет на Кавказской линии, если не от турок, то от горцев, пока существует Анапа. В этой крепости находили себе приют все агитаторы, мутившие горские племена; в Анапе же жил шейх Мансур, влияние которого на горцев, несмотря на понесенные им поражения, было все-таки еще велико. В Анапе горцы Закубанья имели для себя постоянный оплот и рынок, снабжавший их порохом и оружием для борьбы с русскими, через Анапу горцы сбывали в турецкие гаремы своих девушек, – словом, эта крепость была для них всем, и только переход ее в русские руки мог уничтожить это гнездо всевозможных волнений.

Находившийся под впечатлением измаильского штурма, Гудович решил, что Анапа должна быть взята во что бы то ни стало. Но, прежде чем пойти на крепость, он послал к Анапе разведчиков и через них ознакомился с положением этой турецкой твердыни.

Анапа была твердыней столь же, если не более неприступной, чем взятый Суворовым Измаил. Главная ее сила была в том, что она примыкала прямо к морю, откуда всегда могла получить подкрепления, да и флот всегда мог поддержать ее своими пушками. С суши крепость защищали семь бастионов, соединенных между собою фронтами; глубокий, местами выложенный камнями ров опоясывал ее. 15 тысяч отборного войска составляли гарнизон Анапы, и притом можно было предполагать, что на помощь анапцам не замедлят явиться черкесы с суши и флот с моря.

Но после измаильского штурма Гудович стал великим поклонником суворовской тактики, предпочитая быстрое нападение с шансами победы всякому топтанию на месте.

Как только он узнал, что такое Анапа и каковы ее укрепления, Иван Васильевич быстро сформировал отряд из 15 батальонов пехоты, 3 тысяч егерей с 54 эскадронами кавалерии и двумя полками терцев и гребенцев. Артиллерию отряда составляли пятьдесят орудий. Желая стать Суворовым, Гудович с действительно суворовскою быстротою двинулся за Кубань и 16 июня 1791 года уже обложил Анапу, а утром на следующий день начал бомбардировку этой крепости.

Русские ядра так и сыпались на турецкую твердыню, но пользы бомбардирование приносило немного. Стены крепости не давали брешей, а тут как раз были получены тревожные вести. Порта, как только узнала об осаде Анапы, выслала к ней свой флот. Мало того, были получены также известия, что о приближении турецкого флота уведомлены черкесы. В самом деле, в тылу отряда начали показываться спускавшиеся с гор и скапливавшиеся в массы черкесские партии, где каждый горел единственным желанием, чтобы ни одного русского не ушло живым из-под Анапы. Штурм нельзя было откладывать, и Гудович назначил его на 22 июня.

Граф Иван Васильевич оказался хорошей копией с великолепного оригинала… Подобно бессмертному Суворову, он сумел «подготовить» свои войска к штурму. Частенько он появлялся запросто среди солдат и рассказывал как бы невзначай о том, как суворовские богатыри брали неприступный Измаил. Мало того, Гудович старался внедрить в солдатские массы убеждение, что Анапа, пожалуй, будет покрепче Измаила… Этим он рассчитывал приучить солдат к мысли, что им придется совершить подвиг труднее, чем он был на самом деле.

И Гудович не ошибся. Солдаты готовились к совершению подвига невероятного, невозможного и быстро привыкли к мысли, что невероятный подвиг должен быть во что бы то ни стало совершен… Привыкли они и к мысли, что очутились под Анапой между двух огней: впереди были турки, позади – черкесы; смерть одинаково ожидала бойцов и при наступлении, и при отступлении, и единственное, что могло их спасти от нее, было взятие Анапы…

В глухую ночь на 29 июня загремели русские пушки, начавшие огневую подготовку к предстоящему штурму. Из русского лагеря при первых выстрелах бесшумно отделилась большая колонна, двинувшаяся от берега к горам, – это генерал Загряжский повел войска к черкесским скопищам, которые он должен был удержать на месте, если бы они кинулись в тыл штурмующим. Пушки – и русские, и турецкие – между тем грохотали не смолкая. Анапа, казалось, нарядилась ради последних часов своего существования в огненный венец – так част был орудийный огонь с ее стен. Но вдруг русские пушки смолкли все разом, но как бы взамен их рева грянуло русское громоподобное «ура!». Это подобрались к крепости две штурмовые колонны генералов Булгакова и Депрерадовича. Быстро скатились они в крепостной ров, пройдя с большими потерями площадь крепостного огня. Здесь штурмующие поступили «по-измаильски». По лестницам вскарабкались они на стены – и закипел отчаянный рукопашный бой. Бились с остервенением, но и с уверенностью в победе. Наконец непреодолимая настойчивость русских восторжествовала. Турки штыками были сброшены с укрепления, а русское «ура!» вспыхнуло уже в самой крепости. Однако ему ответило радостное, торжествующее «алла» анапцев. У нас еще была третья штурмовая колонна – генерала Шица, но и она на первых порах потерпела неудачу: войска попали под перекрестный огонь и были отброшены им в беспорядке от крепости.

Положение стало критическим: у Гудовича в резерве было всего только четыре конных полка. Но граф Иван Васильевич недаром прошел суворовскую школу. Русский чудо-вождь, когда представлялось нужным, кидал конницу в атаку на вражеские окопы, завалы, батареи, и Гудович, воспользовавшись его примером, пустил конных егерей и драгун, все четыре полка разом, на штурм турецкой твердыни. Вихрем пронеслись под свинцовым дождем удальцы и, побросав под самою крепостью коней, через ворота ворвались в нее. В это время отброшенная было колонна Шица оправилась и с чудотворной храбростью повторила атаку, окончившуюся на этот раз удачею.

Но до победы было еще далеко. Резервы были израсходованы, а в тылу бой шел не менее, чем на крепостных стенах. Почти 10 тысяч черкесов всей своей тяжестью опрокинулись на отряд Загряжского. Первый их удар пришелся по терцам и гребенцам. Непостижимо, как могла жалкая, сравнительно с массой наступавших, горсть этих героев выдержать массовый удар живого тарана. Но факт налицо. «Отменно храбрые казаки не подались ни шагу назад», – отмечал в своем рапорте Гудович. Они схватились с черкесами и удержали их на себе, а пока длилась эта схватка, остальные полки отряда охватили черкесов с флангов и дружным напором обратили их в бегство. Однако черкесы быстро оправились, снова кинулись на отряд Загряжского, но было уже поздно: штурм кончился, русские были в Анапе всюду, и залитый турецкой кровью город с неприступной крепостью уже не оказывал сопротивления… Да и некому было противиться… Из всего анапского гарнизона уцелело только полтораста человек… 8 тысяч турок были перебиты при штурме, остальные потоплены в море, где они на лодках искали себе спасения. Зато и русским штурм Анапы обошелся не дешево: Гудович потерял половину своего отряда, 93 офицера и до 4 тысяч солдат…

Боевое возбуждение еще не улеглось, в Анапе еще доканчивали дело с турками, когда с моря загремели пушечные выстрелы. Это подходила турецкая эскадра. Всего на несколько часов опоздала она, – подойди суда ранее, исход штурма был бы другой…

Появившиеся турки ничего не знали о падении Анапы; суда стали на якорях верстах в пятнадцати от берега и спустили на лодки десант. Было уже темно, и десантные войска, ничего не подозревавшие, были немедленно захвачены русскими. Турецкие адмиралы и об этом не узнали, только массы трупов, проплывавших мимо их судов, навели их на догадку о случившемся. Эскадра поспешила уйти, и вместе с тем турки очистили другую побережную крепость – Суджук-Кале, которую Гудович поспешил занять.

Несмотря на победу, русские не были в силах удержаться в крепостях и, стало быть, в их краю. Поэтому Гудович ограничился только уничтожением обеих твердынь. Анапа и Суджук-Кале были сровнены с землей, и русские после этого ушли обратно.

В. А. Потто так говорит о штурме Анапы: «Кровопролитный анапский штурм, совершенный годом позднее измаильского, хотя и не получил такой же громкой и всеобщей известности, но, по справедливости, стоил Гудовичу едва ли не больших усилий, чем измаильский Суворову. Довольно сказать, что Измаил был окружен со всех сторон русскими войсками, тогда как Гудович мог обложить Анапу только с сухого пути, а с моря она имела возможность всегда получить подкрепление. Суворов знал одного неприятеля, бывшего впереди его на стенах крепости, а Гудович поставлен был между двумя огнями и бился лицом в две разные стороны; при неудаче Суворов мог всегда отступить, Гудович был окружен и в случае отступления неминуемо погиб бы со всем своим отрядом».

Императрица щедро наградила всех героев штурма. Гудович получил орден Святого Георгия 2-й степени и золотую, украшенную лаврами шпагу.

Кроме уничтожения двух могучих крепостей, было и еще одно в высшей степени благоприятное последствие взятия Анапы: в Анапе был захвачен наконец шейх Мансур, по своему влиянию на горцев стоивший, пожалуй, столько же, сколько и самые крепости. Мансура отправили в Россию, где его представили императрице. По одним источникам, этот загадочный человек умер и похоронен в Шлиссельбургской крепости (Дубровин), по другим (Потто) – в Соловецком монастыре.

По своем возвращении на линию Гудович занялся гражданским устройством. Были тут у него и удачи, и неудачи. Так, взбунтовались донские казаки из-за того, что Гудович насильно хотел расселить их на линии. Этот бунт потребовал подавления с помощью регулярных войск. Донцы все-таки были поселены, но явились теперь по собственному своему желанию. Они образовали Кубанский линейный казачий полк и расселились в крепостях Усть-Лабинской, Кавказской и станицах Григориопольской, Прочноокопской, Темнолесской и Воровсколесской. Таким образом, в Предкавказье явился новый оплот русского могущества.

Гудовичу же удалось провести некоторые преобразования в Малой и Большой Кабардах, где он устроил более правильные суды, ограничив своевольство отдельных личностей; при этом же наместнике персы уничтожили последнее русское торговое поселение при порте Энзели; при нем же выведены были из Грузии все русские войска и уничтожены все укрепления, построенные Павлом Потемкиным по дороге в эту страну.