Текст книги "Процесс"

Политические убеждения – результат работы не столь ума, а сложившегося чувства, которое пытается найти поддержку в более или менее развитой логической мысли. Это показатель слабости разума, которым иной раз так гордятся люди. Такая слабость проистекает от недостаточной информированности неразвитости или неумения ее усвоить. Но информационность с этим не считается. Ум человека непрестанно увеличивает ее и впитывает новое. Люди, хотя и с опозданием, постигают это.

Не является ли информационный прогресс угрозой индивидуальности личности? Нет. Он обогатит ее, поскольку представит огромный ареал сведений о ничем неограниченной реальности, которую развитая личность может усвоить. Мыслящий человек захочет после этого двигаться дальше и дальше. Если же считать, что свобода информации дает также возможность заблуждаться, то подобный прогресс будет иметь множество издержек. Но важно понять: заблуждения, ведут в логический тупик. В этом лабиринте информационность является решающим помощником развития разума.

Сторонники современного прогресса считают, что человек может шаг за шагом доискиваться до истины. Рост информационности в этих условиях – облегчающее путь средство. Оно избавит человека от блуждания впотьмах, разовьет его природный инстинкт и избежит разбивания голов как «важнейшего» чувственного аргумента.

Подлинный рационализм – это результат эволюции библейской морали, применения ее основ после всех испытаний на протяжении 20-ти и более веков. В свое время она опиралась на чувство (разум был еще слабоват). Рациональность начала руководствоваться проснувшимся разумом. Это было начало пути, приведшего к так называемой цивилизации. Некоторые нации, развившие свое генное наследие раньше других, шли по этому пути дальше и достигли большего развития. Естественно, они чувствуют неприязнь со стороны отставших от них других представителей человечества. Но это реакция уходящего человека.

Современный результат – органическое соединение животного начала с разумом в разных пропорциях. При этом не поочередно, как это бывает в хаотичном приходе злых и добрых сил, а единовременно. Разумеется, при таком столкновении идет внутренняя борьба. Разум оценивает животное начало и оказывается над ним, а, значит, становится привлекательнее и дает долговременную радость, а не кратковременную, как обманное чувство. И то и другое становится общим для человеческой природы и растет вместе с ней.

Осознаем, что она сегодня – результат половинчатости развития, болезнь роста. До полностью рационального человека мы еще не доросли. Но знаем животных. А они не знают преступности потому, что руководятся рациональным чувством и никаких побуждений кроме данных им окружающей природой не имеют. Развитие человека имеет иную природу. Он наделен разумом – независимым входом в мир, позволяющим в некоторых случаях получить власть над всем окружающим. На первых порах это побуждает человека к получению множества удовольствий. Такое изобилие приводит в итоге к злу. Поэтому развитое чувство самосохранения наделяется кодексом «морали» – рамками поступков человека. Оно характеризует одну из лучших сторон развивающейся человеческой натуры и помогает ей. Если она станет цельной, (этого пока нет!) то такой кодекс войдет в него, станет чертой общей природы и потому будет естественным и незаметным как дыхание.

Вероятно, такую конструкцию имел в виду Ф.Ницше и назвал ее «сверхчеловеком» в своем конечном понимании на высшей стадии его эволюционного развития. Вне рас, верований и эмоциональных скачков.

При рационализме остается понятие власти. Это уже не фатальная угроза, рождающая страх, а нечто опосредованное через осмысление, сильное своей информированностью, добром и логикой. Такая власть воспринимается не как насилие, а как добровольное соглашение желаемого и возможного к пользе обеих сторон. Значит, нужная власть – охранительная, обоюдная, взаиморегулируемая, информирующая всех о своих соображениях и потому избегающая каких-либо непродуманных импровизированных ходов. Насилие может иметь место только в защите от нападения. Защита должна быть соразмерной, то есть тоже рациональной. Заметим, уничтожение угрозы зла вплоть до ликвидации всего того, что имеет к ней прямое отношение, – соразмерно, а значит справедливо.

Современный рационализм – гарант долговременной результативности. Он – условие стабильной жизни человека и при этом всесторонне разнообразной.

Крайности тоже можно считать разнообразием, но они быстро исчерпывают себя. Отчуждение от законов морали приводит человека в тупик. Ход такого процесса вызывает страдания людей. Напомним еще раз: историческое сосуществование разума и чувства ведет к тому, что в будущем разум будет контролировать маятник чувства, а не наоборот, как это бывало раньше.

Такая эволюция не исключает своеобразие человеческих племен. Они обогащают друг друга и потому отличающие их особенности взаимовыгодны. Понятие рационального, как мы его понимаем, не сужает, а расширяет кругозор человека, позволяет в частности сделать вывод, что не существует так называемых отсталых стран по отношению к другой семье народов. Термин «отсталость» – результат сегодняшних представления о техническом и культурном приоритете продвинутых в своем развитии государств. Признать их первенство можно только в одном: они учат результативности и логике, а значит, законам разума. Но инстинкты чести и совести могут ярче и строже проявляться у «нецивилизованных» человеческих групп. Значит, есть возможность взаимоуважения и взаимовлияния.

Цивилизация – не замена понятий, а своего рода обработка обогащенной человеческой руды, перспективной в дальнейшем развитии. Новый продукт должен оправдывать затраченные на него усилия, должен выполнять свою роль в материальном, духовном, этическом, эстетическом мире человека. Нет этого, и активность племени людей переходит в застой. А иногда тащит назад.

Уточним, выражение «рациональный» люди применяли к своим деяниям уже давно. Одностороннее его понимание родилось в прошлом как неограниченный приоритет группы или лица и потому не имело ничего общего с современным его пониманием. Оно вмещало в себя жестокость к ближнему человеку, возводила себя в культ во имя интересов узкого сообщества.

Кульминация жестокости в этих случаях и побудила человека к пересмотру понятий, обозначаемых теперь общим словом.

Таким стал XX век, арена для решающего сражения двух сторон личности человека. Первая обеспечивала большую производительность труда и справедливое распределение его продукта. К этому пришла усовершенствованная экономика свободного рынка. Не все принимали ее до тех пор, пока она не стала настолько производительной, что вырабатываемого продукта смогло хватить для социально слабых слоев общества и не только в своей стране.

Новое понимание показало, что человек способен достигнуть не просто близких, но и отдаленных полезных результатов, поскольку реализует возможности общества на перспективу. В такой расчет начали входить встречные интересы каждого. Когда же общественный деятель игнорирует их и обращается к привлекательному на свой ограниченный взгляд принципу «общих интересов» без внимания к индивидууму (это может быть и население отдельной страны!), он (или она) пожинает лишь временный успех. Проигрывает будущее.

Такому порочному правилу следовал рационализм второго типа (в частности, ортодоксальный марксизм, нацизм, ультрарелигиозность). Они считали основой общества не инициативу низов и связанных с ними множества начинаний, а государства-диктатора. В некоторых случаях его называли «мессией». Оно было уверено в том, что такой труд будет более продуктивным. Это была ошибка ограниченного ума или обман с целью обладания властью. Преобладание корректируемого сверху слепого коллективного труда над неограниченными индивидуальными возможностями отдельного члена общества стирало неравенство способностей, и в этом был первый признак катастрофы. Человек обречен на такое неравенство, на состязание, поверяемое результатами своей деятельности. Не считаться с этим – значит насиловать и обеднять природу людей. Заимствование такой логики большевизмом, нацизмом, церковным конформизмом привело к атрофии всяких устремлений человека, а, значит, к ликвидации самого понятия «индивидуальность».

Оруэлл писал: «Коллективизм не только по природе своей не демократичен, но, наоборот, облекает деспотическое меньшинство властью, о которой не смела мечтать испанская инквизиция».

Мы уже говорили о значении труда. После введения в современный мир стратегии «рациональность» мы можем снова обратиться к этой важнейшей теме.

Область труда подчиняется, как и встарь, логической связи с условиями существования человека. Эта связь чувства и ума развивает последний, поскольку именно его достижения дают удовлетворение от производства нового. Разумная деятельность является ведущей и конструирует всю технологию трудовых усилий.

Индивидуальность может быть оценена единой мерой вещей. Это чуткий и мобильный эквивалент труда, его контролирующее и регулирующее средства, подобно суду. Деньги – условный балл оценки продуктивности. Монетаристская система при всей ее механистичности отражает при правовой демократии меру рациональной жизни общества. С ее помощью предприниматель видит, что лучший способ обогащения – не за счет других, а вместе с ними. Обнищание так называемого пролетариата – гибель для бизнеса.

Рыночная экономика предполагает максимальное увеличение товарных потоков «туда» и денег «обратно», позволяющих понять, необходима ли в дальнейшем интенсификация производства и в каких видах продукции. Такой подход отказывается от достижения результата любой ценой, цинически разделяющей свою и чужую пользу. Вкладывание денежного эквивалента труда в ценные бумаги как результат будущей производительности, равносильно работе человека у станка. Последний вносит свой непосредственный вклад в продукцию, а первый опосредованно через какие-то фонды, банковский капитал или предпринимательскую идею. Неминуем их приход на общий рынок, где происходит ревизия инициатив. Так сливается и прямой, и опосредованный труд. Никакой вражды между ними быть не может.

Следовательно, одно из отличий социализма от так называемого капитализма состоит в том, что в первом случае работник получает заработанные деньги не непосредственно от заинтересованного хозяина и организатора производства, а через множество бюрократических инстанций. За этим туманом исчезает связь «деньги – продукт», обезличивается интерес к труду и возможность справедливо оценить его. Попытки вдохновить работника сквозь эту мглу безуспешны.

В этом случае вместо власти денег создается власть силы. В индивидуальностях она не нуждается и превращает массу в армию рабов. Закономерно, что эта армия не умеет производить высокотехнологичную продукцию и выдает своим владыкам только богатства земель, недр, лесов и вод. Их экспорт позволяет получать привилегированным кругам от развитых стран часть современной продукции, и это только укрепляет рабовладельческую конструкцию страны. Значит, только умственное и моральное развитие рядового человека, ведущее к демократическим свободам способны разрушить остатки безынициативного прошлого.

Фактически однопартийная система современной России, парализуя личные инициативы людей, обрекает страну на прочную отсталость. Маниакальные проекты (Сочи, Сколково, мост в Приморье, космические планы, строительство второй Москвы) обрекают народ на хроническую нищету. Обратим внимание: все это инициативы сверху.

При власти капитала контакт «труд – оплата» непосредственный. Количество и качество труда находятся под постоянным вниманием работодателя, приблизившего к себе такой «лакмусовый реагент» как рынок. Понятия «добросовестность и квалификация» работника становятся видимыми без всяких промежуточных инстанций и потому неотделимыми от результата труда на каждой его ступени.

При максимально развитом производстве мера всего и вся (деньги) начинают тяготить человека, превращать их в самоцель, порождают цинизм. Следовательно, рациональный подход должен учитывать эту опасность, развращающую человека. Растущее многообразие услуг или вещей успокаивают человека, но не является гарантией уважения к труду. Кризис является отрезвляющим средством. Значит, он необходим и логичен для оздоровления общества. Здравоохранение, образование, опека должны разумно вносить в жизнь отдельного человека безденежный трудовой вклад и отказываться от денежной его оценки членами общества.

Индивидуальное отношение к труду стало школой для разумной организации общества. Вначале индустриального периода, когда система труда носила хищнические черты и разобщала людей, ей было противопоставлено коллективное сопротивление – забастовки. Они породили защитную организацию – профсоюзы. Пройдя эту школу, предприниматель понял, что такое рационально построенное производство, учитывающее интересы обеих сторон. С этого момента односторонняя война, которую вели профессиональные союзы, потеряла свой смысл. Они превратились в постоянно действующую оппозицию по отношению к предпринимателю, а на самом деле ко всей конструкции общества. Позволим себе доказать, что логика здесь – только частичная, а в развитом обществе вредная.

Наемный работник после его прихода на рабочее место попадает на рынок труда. Он определяет на каждом отрезке времени цену вырабатываемого продукта и условия дележа полученных средств между работником и хозяином производства. При этом понятия «миллионер», «миллиардер» в большинстве случаев демагогичны.

Прибыль идет в общий фонд компании и контролируется его правлением. Вознаграждение, получаемое первым, заметим выборным лицом, и тоже контролируемое, идет на его личные нужды. Это его материальный стимул. Успех компании и его признание обществом – стимул моральный.

Большая часть прибыли, получаемой инвестором, не бессмысленно хранится в банке, а вкладывается в развитие своего и других производств, и соответственно способствует увеличению банковского счета фирмы и рабочих мест, где бы они ни были. Если прибыль от акционерного капитала растет, то она естественно попадает в распоряжение вкладчика и часть ее может быть потрачена на его личные нужды или на новые инвестиции по его выбору. А это тоже увеличение рабочих мест.

Сторона под названием «наемный труд» (рабочие и служащие) заинтересована не только в своей доле прибыли, но и хозяина. Во всех случаях эта часть получаемых средств попадает почти целиком в руки наемников. Их большинство, и они вносят решающий вклад в производство. Контроль за распределением затрат «труд – капитал» осуществляет механизм рынка. Он автоматически учитывает интересы производителя и покупателя его услуг. Единственное, в чем они нуждаются, это в достоверной информации о состоянии всех затрат на продукцию, включая прибыль фирмы и дальнейшее направление ее вложений. Нельзя забывать, что потребительская сторона – потенциальный инвестор.

Для правильного маркетинга и стабильности предпринимательства секреты бизнеса (кто станет первым!) неперспективны. Технология производства, включая ситуацию на рынке сбыта, должна быть гласной. Это одинаково полезно и хозяину, и работнику. Новации, осуществленные на одном производстве, даже информация о них, не всегда могут быть применена на другом. Значит, конкуренция остается, разве только без военных секретов. Они – издержки развития общества.

Вот тут-то может сыграть свою роль посреднический орган, цель и возможности которого не в поддержании войны сторон, а в анализе состояния производства для нахождения обоюдовыгодного компромисса, иногда путем третейского принуждения. Наверное, это – трудовой суд. В нем нет старого социалистического акцента. Речь идет об обратном – повышении эффективности частного предпринимательства для увеличения общественной пользы. Такой суд исходит из того, что рабочие, вынуждая забастовками к необоснованному увеличению зарплаты, бьют по своим же собственным интересам, поднимая рыночные цены и уменьшая прибыль владельца, а значит – размер новых капиталовложений и число рабочих мест. Увеличивается безработица. Разве это рационально?

Можно утверждать, что с развитием зрелого рыночного мышления отраслевые профсоюзы вряд ли станут нужны, а существование единого профсоюза государственного масштаба – вредно. Он является по существу политической оппозицией свободному рынку в масштабах страны и подрывает при массовых забастовках устои государства. Логику стачек можно выразить так: пусть нам будет хуже для того, чтобы хозяину тоже стало нехорошо.

На такое странное резюме можно ответить: профсоюз оплачивает затраты на стачки из членских взносов. Не будь их, не было бы профсоюза, и рабочий стал бы несколько богаче независимо от экономической конъюнктуры. Она не исключает его переход на другую работу, а даже стимулирует это. Предприниматель получает полезный сигнал в области конкуренции. Школа труда приобретает еще одно качество – она учит производство и бизнес. Можно надеяться, что это будет понято в недалеком будущем, а пока профсоюзные объединения спекулируют своим влиянием. Или бездействуют, как в России.

А ведь только в России, где предпринимательство пока носит хищнический характер, профсоюзы необходимы. Но практически их нет. А в странах, где они есть, не нужны.

Рациональный либерализм связывает воедино материальные и моральные цели. Духовные ценности, как показывает история, способствуют созданию ценностей материальных. Ни одной из этих сторон не дано выходить из игры и нарушить тем самым систему общественного равновесия.

Некоторые в целях временной выгоды манипулируют курсами акций. Нередко упрекают в этом власть денег. Напомним, что такая власть ограничена законами рынка, а контролируемое рыночное начало (что имело место при советском социализме!) открывает двери насилию без границ. Игра на биржевых курсах имеет ограниченный удельный вес в общей рыночной ситуации, подобно игорным домам, но с осмысленными ходами.

Сказанное объясняет не только внутренний успех, но и внешнеторговую направленность преуспевающей страны. Большая производительность ищет своего потребителя всюду, где она может быть положительно оценена. При этом закономерно снижение приоритетов другой страны – потребителя. Национальные ценности в труде – явление мобильное и непостоянное. Свою незыблемость они могут сохранять в культуре. И здесь может сказаться влияние более результативного общества. Повсеместное распространение английского языка говорит о производительном и этическом приоритете именно англоязычного мира.

Выбор консервативного или динамичного образа жизни и труда содержит свой конфликт. Страны с пассивной трудовой ориентацией и невысоким уровнем благосостояния часто становятся жертвами рождаемой ими же деспотии. Диктатор объявляет себя стражем, так называемых, национальных интересов – фактора, который может отделять от других более производительных обществ. При подобной изоляции насильственный режим основывается на неспособных к организации развитого труда, т. е. худших, а не лучших представителях своего общества. Мы уже показали, к чему это приводит.

Социальные революции происходили по инициативе низших слоев населения. Низами двигали при этом не столь разумные интересы, сколь чувственные. Эта существенная разница говорит о принципиальном отличии человека от других живых существ. Душевная жизнь у него обострена, даже если он живет бедно и голодает. Но ум его не пробуждается быстрее, чем чувственные реалии, поддержанные другими людьми. Такое было заложено в его природу с момента очеловечивания, т. е. с сотворения, каким бы ни представляли его ученые или религиозные деятели.

При этом реформистские склонности обычно объясняют материальными интересами. Почему? По-видимому, потому, что материальная основа – явление более осязаемое и потому выглядит убедительнее, хотя она опосредована и в области духовной. Эту двойственность использовали маньяки-вожди, способные усилить экстаз невежественных подданных до абсурда и заглушить им положительные моральные усилия людей, ведущие к свободе труда. Появлялись патологические признаки обожествления таких лидеров. Можно полагать, что подобная ненормальность всегда таится в своей нише. Возможно, что победа в Отечественной войне XX века была частично обусловлена концентрацией внимания народа согласно указаниям вождей. Европейское начало было объявлено нацистской Германией чужим. С этой угрожающей основой народы не согласились.

Власть худших, как мы уже сказали, предпочитает закрытое общество. Оно находится в состоянии обороны от законов человеческой природы, как внутренних, так и внешних. Они могут оказаться опасными для такого режима. Поэтому он агрессивен. Пассивная оборона, рожденная в условиях своего более справедливого окружения, обречена на неуспех. Цивилизованность оказывается слабее беспринципной дикости и должна быть готова ответить ударом на удар без каких-либо ограничений.

Конечная цель экстремистской власти – унификация человека, согласно меркам закрытого общества. Если она будет достигнута не только внутри, но и вне данного государства, т. е. во всем мире, общество может стать открытым. Для кого? Человек станет социально и культурно регрессивным. Как разумный вид он двинется по пути вырождения. У такой власти неминуемо проявится кодекс поведения – отрицательно расчетливый, тот самый которого в старину маскировали словом «рациональный». Такой термин в те времена характеризовал нелюбовь к людям. Неважно, на что гласно направлена такая враждебность. Правящие круги могут называть ее классовой. С таким же успехом можно именовать ее расовой, религиозной, этнической, языковой, по цвету кожи, то есть использовать для столь разделяющего людей чувства любую черту человеческого многообразия. На самом деле это враждебность к полноценному человеческому началу с целью обратить его развитие вспять и оставить в легко управляемом виде с неразвитым населением.

Заметим, что такие случаи (например, тоталитаризм во всех его национальных разновидностях) – это форма признания односторонней рациональности как наиболее полно решающей все проблемы и потому признающую власть, правда, основывающуюся на угрозе миру. Понимание вещей, имеющее будущее, наоборот, общечеловечно.

Мы привыкли к понятию «труд» как к единственному мерилу ценности общественных приоритетов. Поэтому демократии применяют законы трудовых отношений к политике и нередко употребляют близкие им влиятельные санкции против иностранных диктаторов – торговую блокаду, эмбарго. Тем самым разговаривают с противником на своем экономическом языке. Развитый мир не понимает, что материальные лишения не для всех являются наказанием. У разных систем ценностей (государств) разные критерии. Поэтому ограничения на торговлю зачастую не вызывают изменений в ментальности народов. Их реакционность даже усиливается. Кто победит в таком соревновании – демократический рационализм с его открытой состязательностью или диктатура с ее опорой – материальным и духовным аскетизмом?

Осмысление реалий разумом может иной раз показаться жестоким. К примеру, бывает нерационально оказывать слаборазвитым странам безвозмездную продовольственную и вещевую помощь, выдавать безвозвратные финансовые субсидии. Такая помощь правильна только для ликвидации природных и техногенных катастроф. Промышленные и социальные инвестиции другой страны в малое и среднее предпринимательство пострадавшего народа, в его здравоохранение, просвещение и культуру перспективны. Они активизируют его моральные усилия и полезный труд.

Продолжаясь далее, они способны породить иждивенческие настроения нуждающихся, затормозить их импульс к активной жизни. Значит, предел помощи – проявление встречного потенциала пострадавшего народа. Не учитывать его и создавать условия жизни выше тех, которые диктуются степенью понимания в этой стране рационального в его современном толковании, нецелесообразно. Это может привести к нарушению национального долга и будет способствовать дальнейшему обессиливанию пострадавшей нации.

Ошибкой стали финансовые вливания Запада в бюджет России после 1991 года. Погашение бюджетного дефицита в этом случае стало сокрытием кризиса хозяйствования и его причин. Их обнажение, несмотря на неприятные последствия этого, могли бы помочь этой стране лучше понять задачи, стоящие перед нею, а значит, попытаться ее морально мобилизовать.

Диктатура часто основывается на незыблемых религиозных или идейных (что все равно!) началах. При этом не хочет знать, что развивающийся человек может прийти к какому-то полезному убеждению путем собственного опыта. И это будет гораздо результативнее. Такое диктатуре враждебно. Она боится чужих инициатив. Потому отвергает современную цивилизацию с ее свободой ума.

Представления социалистов о «хищнической экспансии» развитого капитализма строились на обратном понимании формулы «спрос – предложение». Предложение в их глазах превалировало. Его изображали агрессивным и этим извращали природу явления. Было пущено в ход понятие «империализм», раскрывающее якобы экспансивную природу рационально построенного общества. Абсурд. Алчные, то есть излишне активные проявления во имя получения только властного удовольствия не могут быть рациональными. Развитому обществу они не нужны и имеют отрицательную обратную связь.

Логика здесь простая: общество, построенное на трезвых трудовых основаниях, становится наиболее производительным. Оно естественно расширяет свой рынок. Его продукция начинает получать спрос в других странах. Значит, такая «экспансия» имеет честный характер. Авторитет труда повышает репутацию государства его породившего, заставляет присматриваться к такому экономическому строю. При этом рациональному мышлению претит политическое вмешательство в природу стран, не доросших до этого.

Промышленно слабые страны не должны воображать существование заговоров против себя со стороны сильных государств. Вспомогательное финансирование для приобретения товаров иной страны, например США, производится потому, что у них высокое качество и интенсивность труда, больший выбор изделий. Свободная и растущая прибыль невольно ищет новые адреса для своего вложения. Например, в Китае, где рабочая сила пока дешева. При этом надо помнить, что повышение уровня жизни развивающегося государства соответственно повышает цену его труда. Значит, экспансия результатов такого труда (не политики!) прогрессивна. Ей важно поднять уровень жизни других народов во имя взаимного процветания, а не взаимного противостояния. Оно не нужно сильным государствам. Повторяется та же конкурентная рыночная логика, что и во взаимоотношениях «предприниматель – рабочий», о которой мы говорили выше.

Опасения по поводу «империалистической» экспансии заставили одну из стран пойти на полную изоляцию от всего мира. Решиться на такую крайнюю меру помогло убеждение, что эта страна справится со своими нуждами сама без экспорта и импорта. Эксперимент получил признание (не без насилия!) и даже особое название «чучхе» (Северная Корея). Маленькая бедная страна без полезных ископаемых пошла на полуголодное существование, отвергнув даже такую буржуазную черту как торговля. При этом она упорно убежденна в агрессивных намерениях со стороны соседей. Согласно таким опасениям полуголодная страна пошла на такие неслыханные расходы как создание собственного ядерного оружия. Такая политика еще раз подчеркивает, что любой тоталитарной идеологии присуща мания преследования. Голод и высокая смертность в этой стране не являются политическим фактором для ее правительства. Оно гордится созданием а-ля коммунистического строя без каких-либо мер по подъему материального уровня жизни своих подданных, находящихся в состоянии абсолютного рабства.

Цивилизованному производству присущи периодические спады – кризисы. Они напоминают волнения в океане или в атмосфере, которые иной раз трудно предугадать. Видимая природа кризиса производства и потребления, как принято считать, – экономическая. Но разобраться во всей глубине явления только по финансовым его признакам недостаточно.

Государственным деятелям и аналитикам нельзя отбрасывать психологическую реакцию людей на развитие экономики исходя из реалий бытия. Такой анализ показал свою результативность в 1930 годах и позже в США. После того как производство и потребление там достигли высокой точки развития, притягательность труда стала ослабевать, обесцениваться. Если бы на бирже можно было бы учитывать повышение или понижение трудолюбия, как психологического явления, то этот фактор стал бы видимым. В результате происходило обеднение банков и неплатежи вкладчикам. Случаи самоубийств, что характерно, имели место не среди бедных, а состоятельных людей, что говорит о психологическом начале таких поступков. Высокий уровень жизни показал в этом случае свое отрицательное значение. Умирал банк как неотъемлемое слагаемое производительной жизни. Умирали и вкладчики.

Президент Ф. Рузвельт инстинктивно понял, что необходимо возродить ценность труда и ввел оплачиваемые государством общественные работы (строительство дорог), которые показали, что труд имеет не только индивидуальную, но и непосредственную общественную пользу. Продукт не надо покупать. Это стало психологически убедительным не только для непосредственных исполнителей работ, но и для инвесторов, до которых дошло, что трудовые и финансовые вложения не только в дороги, но и в производство вещей индивидуального потребления, могут снова стать притягательными.

Можно утверждать, что «экономический кризис» – явление закономерное и временное. Оно сопутствует труду как необходимые издержки производительной жизни человечества. Марксисты характеризовали его как системный порок стихийного производства. На самом деле это болезнь роста, как у детей, и оно неизбежно проходит, если его лечат умные врачи.

Честная логика присуща также обороне государства от военных угроз извне. Тогда это – необходимая самозащита. Ее мораль понятна. Она сплачивает людей, поскольку цель перед ними явная, и если лицемерная, то ее нетрудно разгадать. Понятие честности на войне может быть еще сильнее, когда агрессия вызвана диктаторским строем с его извращенным мышлением. Имея малые экономические возможности, такой строй сначала заменял горячую войну холодной вооруженной и политической угрозой. Она формировала искаженный образ представлений гражданина в виде заговора «мировой закулисы». Такие представления – остаточные классовые понятия. Их должен понять солдат в приведенной выше цитате из Ремарка. Но не всегда война является действием, свободным от лицемерия.