Текст книги "Процесс"
Автор книги: Анатолий Викторов
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Глава 3. Так будет?
«Быть учеником собственных идей»
Сергей Довлатов
Экстремизм – явление противоположное зрелому мировоззрению. Оно – проявление неуравновешенности, нетерпимости и потому не в состоянии претендовать на ведущую роль в устройстве полноценного человеческого общежития. Экстремизм – психологическая односторонность. Все внутренние силы и возможности устремляются на насилие, минуя золотую середину. Результат всегда аномален. В этом сходство победившего экстремизма с душевным заболеванием. Вождистские фигуры обладают маниакальными чертами. Таков характер мышления и поступков Ленина, Троцкого, Гитлера, Муссолини, Сталина, Мао, Пол Пота, Ким Ир Сена, Ахмадинежада… Они как бы олицетворяют глубоко спрятанную в человеке больную симптоматику.
Экстремизм может быть религиозным. В этом случае он считает, что максимально приближает человека к Богу. Но Бог – это его моральные заветы, а не условные формы поведения и не их церковное оформление. Всякий перебор, т. е. исступленные формы религии, ликвидируют ее же основы – мораль и разум – приближая человека к душевным заблуждениям, к потере ориентиров.
Экстремизм – реакция на кризис сознания. Перед нами детонация накопленного животного начала, бунт первобытного чувства против разума. Нажитые моральные основы заменяются страстью, ведущую к всеобщему разрушению. «Горе уму» – так можно назвать взрыв недр человеческого мироощущения, жестоко протестующего против быстрого развития племени людей. Реакция эта не рассудочная, а чувственная, неконструктивная. Радость освобождения из плена совести, исступление от свободы воли, ненависть к любым ограничениям, сотканным жизнью – все это импульс к бунту. Освобождающему человека, на первых порах, и закабаляющему других. Его могут спекулятивно использовать силы, выступающие против решения разумом общественных проблем и стабилизации общества. Появляется вождизм, а вместе с ним невиданная ранее жестокость – психология истребления близкого и чужих народов. Для сохранения власти избранных человеконенавистнические режимы стремятся к постоянному политическому экстазу своего окружения. Средства для достижения этого: гипнотическая идеология, войны внутренние и внешние, тайные и явные, против человечества в целом.
Более умеренные экстремистские движения тоже ищут средства внушения для большей своей убедительности и основательности, хотя бы в собственных глазах.
В частности большевикам, как и их соседям по режиму, не удавалось полностью удовлетворить собственное властолюбие. Они никогда не были уверены в укрощении своего противника – масс. Потенциал усиления абсолютной власти оставался, по их мнению, все еще неизрасходованным. Поэтому они всячески подогревали яростность и агрессивность человека в своей стране. Одним из методов достижения этого было обожествление своего вождя. Гитлер основывал культ своей личности открыто, даже театрализованно (массовые клятвы верности вождю), делая его составной частью своей идеологии. Он провозглашал: «Вождь и идея едины, и каждый член партии должен делать то, что прикажет вождь, воплощающий в себе идею и единственно знающий ее конечную цель».
Разве с этим мог не согласиться Сталин? Но он предпочитал создавать свой культ не менее активно, хотя и с оттенком еле сдерживаемой скромности. Советская пропаганда постоянно напоминала: правители СССР живут, одеваются и едят как все. Скрывалось другое обстоятельство: правители были богаты и всесильны гораздо больше, чем западные миллиардеры. Они владели всей страной, включая земли, руды, воздух и финансовые ресурсы. Они купались во власти, и ее непрерывное осознание было слаще сверхкомфорта банковских воротил иного мира.
Показной аскетизм правителей являлся как бы современным переводом поведения православных служителей прошлого и потому вызывал нужный отклик у доверчивой оценочной шкалы страны. Обожествление Сталина, Гитлера и Мао было сильнее всякой религиозности. Степень слепого поклонения вождю была прямо пропорциональна масштабам уничтожения им и его слугами собственного народа.
Таков парадокс!
Обратим внимание: прикрытие чувства – умственно разумно, а в острые периоды подчинено только чувству. Значит, самое притягательное лежит в подсознательных основах жизни человека. Такое свойство мы уже отмечали выше, и оно дает толчок мысли в дальнейшем. Чувственные материальные основы в наше мирное время могут играть лишь вспомогательную роль, являясь средством утверждения провозглашенных достижений разума.
Мы уже говорили, что в истории почти всегда шла борьба за власть между лучшими и худшими представителями нации. Большевизм, нацизм – это власть худших из племени людей, то есть враждебных к общечеловеческим понятиям добра и чуждых общепринятой справедливости. Они завоевали свои неограниченные права в то время, когда лучшие в других странах шли на добровольное ограничение своих властных возможностей.
Психологически ситуация понятна. Худшие всегда были париями, чернью, их чувственность подавлялась от поколения к поколению. Одновременно росла их враждебность к сдерживающим факторам. Она и вырвалась наружу. Катастрофа России состоит в том, что инстинкт самосохранения был раздавлен у двух-трех поколений. Это повело к их гибели (из-за непротивления этих людей их можно назвать самоубийцами!), а если их жизнь сохранялась, то в невозможных условиях существования.
В Коране сказано: «А ведь если вы покоритесь человеку, подобному вам, поистине, тогда вы будете в убытке» (Сура 23. Верующие 36). Власть низов губительна для них самих. Руководитель должен быть необыкновенен. В этом – приговор советизму. Кухарка не может управлять государством, если она приведена во власть без одобрения честного большинства. Поэтому сила лучших – законна. Власть худших представителей рода человеческого – противозаконна, согласно природному инстинкту, а значит, преступна.
Воплощение этого правила в истории грешило исключениями. Монархии нередко являлись деспотическими государствами, но при этом вызывали к жизни гуманитарную оппозицию. Поэтому у правящих кругов сохранялась ответственность перед низами. Ее поддерживал положительный нравственный настрой общества, не испытавшего катастрофы, подобной XX веку. Будь иначе, человечество бы самоуничтожилось.
Россия отказалась от этого спасительного равновесия? Политика, заявленная с самого начала большевиками, была понята массами как гарантированный способ освобождения от интенсификации труда, противоречащей русскому характеру. Завоеванная свобода, как некое пустое пространство, было быстро и обманно заполнено новой силой, порочной и жестокой.
Русский патриархальный консерватизм не осознавал затаенного в его глубинах разрушительного начала. Опору решительные большевики нашли именно в таких чертах нации. Была создана обстановка, в которой человеку нечего было терять, и он даже не хотел что-то приобрести. Началась перестройка всего уклада жизни, а не только временная хозяйственная разруха. На волне оглушающего произвола труд был предельно интенсифицирован. Конечно, это противоречило вкусам низов. Но они попали в ловушку.
Ложь и ненависть стали дорогой к войне – законченному выражению тоталитаризма. Для него состояние войны, реализация заложенного в нем насилия – это жизнь. Мирное существование – это смерть. Такова логика экстремистского строя. Он искал войну и находил ее в уничтожении своих и чужих народов. Он нередко маскировал ее словом «борьба», что принимало нелепо расширительный смысл: «борьба за урожай», «борьба за выполнение плана»… Писатель И. Ильф саркастически заметил: «Не надо бороться за чистоту. Подметать надо».
Борьба или война за столь естественное означала, что советская действительность во всем препятствует человеку. Даже нечто обыденное надо добывать с боем. Возможно, это состояние постоянной мобилизационной готовности помогло СССР в войне с Германией, а поражение Франции и Англии на континенте в 1940 г. можно объяснить отсутствием у них такого начала. Добро бывает расслабленным. Достаточно вспомнить посещения СССР такими признанными на Западе гуманистами, как Бернард Шоу и Лион Фейхтвангер в 30-х гг. Они проявили себя как наивные дурачки, принимая настроение одурманенных советских масс за правду.
Более скандально показал себя вице-президент США Г. Уоллес, решивший посетить центр советских лагерей смерти в Магадане. Специально для него каторжные бараки были наскоро превращены в комфортабельные общежития, магазины заполнены продуктами. Гостю был даже показан драматический спектакль и балет в исполнении прекрасных артистов-каторжников. Этот уродливый исторический эпизод говорит об узком кругозоре и жизненном опыте западного человека, не могущего себе представить, что живет рядом со зверолюдьми. Изживет ли он свое инфантильное мышление и уничтожит со всей жестокостью мир нелюдей? А пока мы вынуждены констатировать: мышление правильно развивающего общества может быть ограниченным.
Еще раз поясним.
Отвергнув всеобщие законы и мораль, большевики, естественно, превратили во врагов собственных партийных моралистов. Циничные демагоги не могли сосуществовать в одном ряду с романтиками-утопистами. Большевистская мафиозная группа сделала свой выбор, остановившись на первом варианте партийной породы. Люди второго типа или уходили из движения (Валентинов, Мартов, Плеханов), или пытались перевоплотиться в нечто близкое второму типу (Бухарин, Зиновьев, Каменев, Пятаков и др.). Такое не удавалось. Природа (порода!) была не та. Поэтому многознающие, и потому опасные, люди, честность которых могла раскрыть карательные секреты их высших соратников, уничтожались. Власть демонстративно объявляла их преступниками, расстреливала и, играя роль борца с врагами народа, поднимала свой политический престиж. Власть была силой, настоящего лица которой никто не должен был увидеть и понять.
Ее действия были направлены и на умы идеологических врагов, и на врагов неограниченной чувственной власти. Можно вывести стратегическую цель таких действий.
Геноцид СССР – это ликвидация людей, несущих иную культуру и политический опыт, разоблачающих античеловеческое начало. Сначала это были дворяне и представители прежней власти. Потом Белая армия, которая выше всего ставила честь нации и чистоту власти, противопоставляя их революционному сброду. Далее следовали чуждые индивидуальности, оставшиеся в стране. После утверждения властью своего лица жертвами становились очевидцы. Еще позже сажали политически зрелых людей, показавших это в общении. Сажали по достигнутому возрасту, в том числе аполитичных обывателей. «Кто их знает?» – рассуждала власть. Сажали членов семей репрессированных, горе которых способствовало их созреванию и пониманию происходящего. В том числе детей, подвергавшихся принудительному перевоспитанию. Такое происходило с каждым новым поколением, вступающим в строй и отдающим ему себя. Власть сокращала жизнь людей, омолаживала средний возраст населения за счет уничтожения более опытных. Что же тогда являлось опорой власти?
Мы уже приводили слова А. Платонова, объясняющие большевистский взгляд на демографию населения: новая рождающаяся смена должна быть умственно стерилизованной. Она не должна знать об истинных деяниях и впечатлениях предшественников. Эти сведения в нужном свете и дозах преподнесет им официальная пропаганда. При малейших сомнениях в верности власти представители такой смены уничтожались. Кем была правящая сторона?
Узник и писатель Иван Солоневич так охарактеризовал ее в тридцатых годах: «Отобранный по признаку моральной и интеллектуальной тупости, прошедший многолетнюю школу грабежа, угнетения и убийств, спаянный беспредельной преданностью власти и ненавистью населения, актив образует собой чрезвычайно мощную прослойку нынешней России» (книга «Россия в концлагере»).
В увеличении этой прослойки большевистский строй видел гарантию своего существования.
На основании сделанного анализа обратимся к попыткам некоторых современных историков найти в этом периоде признаки рациональной политики. Большевики ставили на первое место индустриализацию страны в военных целях. Они платили за нее хлебом, который шел за границу, и соответственно голодом, уничтожением крестьянства и созданием благодаря этому дешевой рабочей силы для промышленности. Соответственно, индустрия обходилась материально недорого. Моральная же цена была чрезвычайно высокой, но на нее не обращали внимания. Жизнь человека не ценилась вовсе. Нравственные ценности зачеркивались. Согласно такой политической логике, уничтожение собственного населения должно было способствовать усилению страны, а не ее ослаблению. Большевики считали, что численность населения страны стоит меньше, чем единодушие. Путь нему – уменьшение количества людей. Тогда шанс на сохранение инакомыслящих будет уменьшен, поиск нужных людей максимально облегчен. Сила малочисленной, но у фанатичной страны будет больше, чем многочисленной, но содержащей при этом оппозиционные элементы. Понимаемые нами сегодня преступления против прав человека в государственных верхах возводились в норму. Развитие такой демографической стратегии вело к вырождению нации. Однако тоталитарные правители считали «чем меньше, тем лучше». Это был путь избавления от вреда стихийной цивилизации путем унификации сознания всего человеческого рода.
Напомним, что многие страны, обошедшиеся без принудительного планирования труда и политики уничтожения собственного населения, получили высокий созидательный потенциал и, не испытывая страха перед властью (отрицательного фактора), развили свою отчизну больше, чем это было сделано в СССР. Но такое не устраивало большевиков и представляло собой смертельную угрозу для них. Честной конкуренции с цивилизованной частью человечества они выдержать не могли. Время подстегивало их. Бездейственная продолжительность работала против них. На пути к мировому господству методом экспрессивного самовластья время, сроки созидания должны быть сокращены. Поэтому командным образом возводилась несоразмерная в балансе логических затрат боевая мощь. При естественном политическом развитии, как мы это видим на Западе, все области жизни страны не выходили за рациональные рамки, не нарушали баланса сил и получали больший полезный результат. Без апокалипсических жертв.
Более интенсивное развитие цивилизованного мира дало возможность решающей помощи развитых демократических стран погибающему в годы войны СССР. 13 млрд. долларов, обладавших тогда высоким покупательным потенциалом. 20 миллионов долларов было дополнительно пожертвовано еврейскими общинами в США и других странах. Во все эти суммы входила покупка вооружений, транспорт, медицинские материалы, одежда, продовольствие. Один из российских маршалов уже в наши дни сказал, что без этой помощи Германия победила бы СССР. Значит, не экстремальная большевистская политика принесла спасение в Отечественной войне. Напомним еще раз: не будь ее, союзные отношения с демократическими странами стали бы еще теснее, а это повлекло бы совсем иной политический баланс сил в Европе, ускорение и усиление помощи пострадавшей стране и победу в случае войны ценой значительно меньших жертв.
Возникновение гитлеровской, большевистской, маоистской идеологий и их победы были своего рода результатом психического заболевания: преобладанием чувства над разумом, который принес ХIХ век. В Германии это объясняли реакцией на политическую и экономическую мощь Запада и коммунистическую угрозу с Востока. В СССР – моральным разложением стихийного производственного прогресса и необходимостью власти над ним. В целом это был испуг от увиденных просторов цивилизации и убеждение, что гармонии можно достичь только в узком самовластии.
Употребление понятия «справедливость», которым оперировали большевики и нацисты, вытекало не из оценки вещей гуманным разумом, а из субъективной, чувственной взвешенности, и потому ненужной для разумного понимания. Гитлер замечал: «Понимание – слишком шаткая платформа для масс. Единственно стабильная позиция – ненависть». Это был расчет не на доброту человека, а на вечную войну в его среде и власть сильнейшего. Таким было обоснование большевизма. Заметим, оно присуще только человеку. Животное рационально вследствие гармонии чувств и поступков. Оно приходит в состояние жестокости только в момент угрозы своему существованию. Чувство и подсознание даже при развитии разума человека таят опасность.
Так люди подходили к формуле ксенофобских режимов XX в.: жизнь ради уничтожения жизни во всем ее многообразии.
Согласно этой формуле, большевизм не нужен сам себе как какая-то логическая идея, как нечто цельное и осмысленное. Большевизм и нацизм – не идеология, а внутреннее состояние человека, которому становится чуждым все привычное в эпоху быстрого технического прогресса. Осмыслить такое начало в диспутах или в печати, и тем самым попытаться повлиять на ум несогласных – невозможно. Чувство побеждает.
Усилия мыслителей, писателей, философов не оставили после себя решающего наследия. Произошел, как мы уже говорили, крах культуры. Право так утверждать дает нам то, что Россия в 1917 г. и позже утратила инстинкт самосохранения, присущий каждому народу мира. Утрате способствовал отказ от нажитого духовного родства. К его ликвидации исступленно призывали политические экстремисты и делали для этого немало. У нации произошел провал памяти и отказ от ценностей предков или их ложное истолкование.
Такое самоотречение проявилось давно.
Его пафос можно видеть в словах Чаадаева полуторавековой давности: «Какая-то странная судьба разобщила нас от всемирной жизни человечества. Дома мы будто на постое. В семействах – как чужие. В городах как будто кочуем. Мы явились на свет, как незаконнорожденные. Без наследства. Без связи с другими людьми, которые нам предшествовали. И не усвоили ни одного из поучительных примеров минувшего. Мы чужды сами себе».
Эти черты можно назвать единственно понятными корнями большевизма в так называемом СССР. На этом основании можно говорить только о поверхностном приятии народами этой страны культурного родства с другими народами. Отсюда – близость к крайнему консерватизму и уравнительному образу жизни. Потом – бессмысленная смута и исторический тупик. Образовалось упрощенное сообщество безымянной толпы. Развал страны и потеря сознания.
История племени людей делится на четыре периода – родовой, племенной (включая охотничьи промыслы), сельскохозяйственный и индустриальный. Последний напугал человека, обнажив его крутое намерение удалиться от природного прогресса.
Значит, если бунтарские настроения масс имели какую-то уходящую в древность первопричину, то власть большевиков, заявившая о себе после октября 1917-го, использовала консервативную природу нации с ее неослабевающей энергией. Только идеология одиночного террориста Нечаева (XIX в.), да народовольцев без ясной политической цели роднят их с большевиками. Вполне возможно, что в жертвенности узкого круга разночинцев большевики увидели черты, которые можно развить. С завоеванием их лидерства история началась заново и все еще продолжается сегодня. «Интересная история!» – как сказал мессир Воланд у Булгакова по поводу только одного кровавого инцидента.
Поиск питающих ее корней должен вестись не в исторической, а в ближней сфере. Какой?
Поскольку большевики обозначили себя как группу внеправовых элементов, есть основания считать их уголовной силой, впервые пришедшей к власти в одной стране. Природе большевизма соответствуют криминальные братства, мафиозные образования, или попросту банды с иерархической подчиненностью, денежным «общаком» (партийные фонды), кличками наподобие партийных, вождизмом («авторитетами») и невозможностью «завязать». Они не терпят морализаторства в своей среде, считают это опасностью и карают его смертью.
Обычное криминальное сообщество имеет, как правило, узкую специализацию. В нашем случае диапазон преступлений власти соответствовал почти всем статьям Уголовного кодекса, но отторгал обычных преступников от их высокопоставленных собратьев. Они были «в законе» и жили за счет «шестерок» – народа в целом. Ничем не ограниченная возможность преступных действий превращала правящую касту в совершенно особую, внесоциальную категорию со своим образом жизни. В отличие от обычного блатного круга, она была лишена даже той этики, которая присуща преступникам бытового масштаба – «ворам в законе».
Уголовный мир обычно не стремится к захвату власти в государстве и находит для себя скрытое место в существующем, враждебном ему, окружении. Это дает преступной среде право быть по-своему честной. Она не лицемерит, не ханженствует и без всякой моральной косметики добывает свои блага, а если грабит и убивает, то не ссылается при этом на высокие цели.
Член уголовной кодлы не понимает, что такое честность, верность, доброта в общечеловеческом видении. Если он вдруг оказывается на вершине власти, то начинает понимать, что его подданные в большинстве своем честные люди («фраеры») и потому категориям добра приходится отвести какое-то место для существования. Иначе единственная ниточка, связывающая с людьми, будет потеряна. Эта нить может заставить человека работать на преступную власть. Благодаря пропаганде и соответствующими ей литературе и искусству можно представить дело так, что эта власть не только соответствует моральным началам, но и порождает все нужные людям привлекательные качества.
Криминал – дитя эпохи. Многообразие, открытое разумом, способно развращать. Человек хочет получить в свое распоряжение все. Криминал – реакция на ограничения, выработанные для самосохранения здоровой части общества, у которого своя моральная шкала. Собственные мерки рождаются и в криминальном мире. Там также существуют понятия добра, зла, справедливости как негатива положительного мира. Люди по мере роста своего разума решают задачу затруднить вторжение к ним врагов. Общество ведет борьбу с самим собой, с собственным человеконенавистническим началом. По-видимому, человек, двигаясь вперед, будет еще долго нести тяжелый груз самоотрицания, Концентрируя, развивая его и считая его некоей культурой.
Культура может быть реакционной!
Мы видим, что глубокий социально-исторический анализ не всегда нужен. Достаточно обнажить ближние корни. Иначе, мы упираемся в стены кабинетного мышления, когда, как говорится, за деревьями не видно леса. Не видим, что между разными этапами истории может существовать скрытая пропасть, куда проваливается человек. Такое стало возможным потому, что европейская культура сделала слепыми в отношении собственной страны влиятельные круги старой России. Следствием стало материальное и духовное обнищание людей (не говоря уже о жертвах!), которые приняли его после свершенной ими импульсивной революции как необходимую плату за возврат к «справедливости».
Быстрое развитие не встречает сопротивления только в странах, лишенных тормозящего исторического начала. В США, Европе технический и социальный прогресс стал национальной нормой, отвечающей типу и степени зрелости общества, темпам его развития. Он не был привнесен извне и не развивал противодействие нации. Но и как явление извне он может оказывать положительное воздействие. Китай превозмогает свое отставание и делает успехи на общемировом пути, несмотря на символически левую идеологию. Нефтедобывающие страны Ближнего Востока получают богатства цивилизации, и это сближает их психологию с западной. Необходимо оговориться: мы не знаем, как эти страны употребят формируемое духовное богатство в будущем. Противостояние душ там тоже существует, как это было в России.
Некоторые критики большевизма, не так давно покинувшие его ряды, страдают непоследовательностью во имя «цельности истории». Они, безусловно, осуждают строй за его авантюризм и жестокость, но в то же время относятся всерьез к трудам Ленина, считая, что в них есть рациональные зерна. Снова упорно забывается, что итоговую оценку политику выставляют не за печатное слово. Этот человек полностью отдавал себе отчет в том, что идет по пути геноцида собственного народа. Он не был кремлевским мечтателем. А ведь казалось, что для прозрения достаточно слов И. Бунина, сказанных сразу после смерти Ленина: «Что мог сделать Пугачев? Вот планетарный скот – другое дело. Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в самый разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее: он разорил величайшую страну в мире и убил несколько миллионов человек – и все-таки мир уже настолько сошел с ума, что среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?».
Поэтому сегодняшние утверждения, что в политике советской власти существовали разумные и неразумные стороны, говорят о непознанных и не выкорчеванных корнях больного большевистского мышления. Обманная культура пустила глубокие корни. В запутавшейся России скопилось много ненависти, в том числе и к носителям добра. Благотворительные организации и фонды, особенно зарубежные, не могут сегодня быть поняты обществом озлобленных людей, которых научили видеть в добре скрытый дурной умысел. Постоянная ожесточенность усугубляет цинизм, ставший частью натуры. В этом одно из объяснений взрыва преступности в России сегодня и тех диких форм, которые она принимает.
Стоит еще раз обратить внимание на опыт Израиля – малого государства, принявшего на себя жесткую волну советской и постсоветской эмиграции в 1989–91 гг. и позже. Неважно, кем значились в графе «национальность» эмигранты. Важно, что это была и продолжает таковой оставаться популяция советских людей, воспитанных «там», и сделавшая соответствующие выводы из своего прошлого. В США создать партию репатриантов невозможно, поскольку она не может перешагнуть электоральный барьер. В Израиле это удалось.
Вскоре в этой партии проявились вождизм, презрение к электорату. Внутрипартийная демократичность называлась у службистов партии «партизанщиной». И партия распалась. А иначе и быть не могло, поскольку руководители такой «демократии» импортированы из страны с недемократическим строем, обостряющим властолюбие. Их рядовой электорат, наоборот, желал разделаться с порочным политическим багажом, привезенным в страну новых надежд. Принципы демократии соблюдались лидерами советского типа на новой земле лишь как правила игры, как ее внешняя сторона, а потому имели фальшивый характер и потерпели крах. Бывшие простые советские люди сыграли там разоблачительную роль. Этот процесс отчасти напоминает происшедшее в России девяностых годов прошлого века. Какие качества победят в этой игре влияний, еще покажет будущее, но в любом случае оно выявляет следы советского воспитания и проливает свет на его корни.
Опыт Израиля, как и России, говорит и о том, что кризис абсолютного социализма в подавляющем большинстве стран предопределен, независимо от того, каков он – умеренный или экстремальный, приходит он к власти выборным путем или насильственным. В обоих случаях он обедняет производительные и моральные возможности общества. Разница состоит лишь в том, что в первом случае крах можно предупредить. Во втором – он практически неизбежен.
В цивилизованных странах, даже сегодня, нет верного понимания этого правила. Затруднения Запада в трезвом восприятии природы тоталитаризма объясняются тем, что развитое демократическое общество настроено гуманно по своим корням и образу мысли. Оно имеет соответствующий моральный фундамент, на котором построило свое государственное здание. Поэтому считает отступление от общечеловеческих норм, тем более в государственном масштабе, чем-то алогичным, временным, нарушающим основы бытия, и не может в такой факт до конца поверить. Оно рассматривает чужой мир через призму своего и потому не имеет возможности увидеть подлинные реалии этого мира. Не может представить проявление чуждой ей человеческой природы, на которую привычная логика и религиозные заповеди не способны оказывать никакого воздействия.
Советский строй западное общество долгое время считало «экспериментом», то есть подчеркивало свое уважение к нему. Доброе отношение – следствие гуманного духовного склада общества – не позволяло понять, что человек, как это было в 1917 г. и позже в России, может добровольно подчиниться преступной власти и тем самым утвердить дикие условия человеческого существования. Ошибки Запада в оценке советского тоталитаризма объясняются также незрелостью человеческой психологии, легче воспринимающей форму, чем существо дела. Нацистский режим был ярко демонстративен: гетто в городах, конвейеры уничтожения, газовые камеры, крематории, утилизация частей тел, показательное уничтожение мятежных деревень, завораживающие парады, эмблемы смерти и тому подобное. Все это создавало впечатление, что нацизм – это верх репрессивной политики.
Если бы цивилизованные народы ступили на территорию СССР, они увидели, что он в десяток раз перекрыл своего германского конкурента по числу жертв, но совершал все в обстановке полной секретности и барабанной политической пропаганды. Это ему полностью удалось, но западное мышление от этого еще глубже заходит в тупик.
Это, в частности, непонимание того, что и сейчас политические склонности России являются угрозой для цивилизации. Невозможность осмысления русским народом своего недавнего прошлого говорит о возможности его повторения в более совершенных формах. Поучительно, что испытавшие в большой мере сталинский геноцид Украина и Грузия проявили враждебность к России на своих по-настоящему демократических президентских выборах 2004–2005 гг. Страх, который испытали при этом российские правители, понятен.
Есть и другой итог эпохи большевизма: люди познали сверхжестокость. Никакие потрясения прошлого не могут с этим сравниться. Ни войны Александра Македонского, ни эпидемия чумы в Европе, ни первая мировая война. Если исторический опыт русской катастрофы будет осмыслен, то эта нация может стать зрелее, чем западные. Как говорил французский моралист Блез Паскаль: «Для блеска звезд нужен мрак ночей». У западного человека, не знающего этого мрака и не оценившего блеска звезд, личная проблематика нередко решается посредством психоанализа. Мы имеем право понять его, как усиленное внимание к собственной изнеженности. На такой нарциссизм можно иронически ответить словами анекдота: «Нам бы ваши заботы, господин учитель!». Мы остаемся со своим опытом один на один.
Взгляд на СССР Черчилля (Фултон, 1946 г.), холодная война, образование НАТО, гонка вооружений на земле и в космосе, антисоветская пропаганда Запада, ассигнования на «звездные войны» явились инстинктивной и спасительной реакцией свободного мира, понявшего, наконец, угрозу человечеству, исходящую от 1/6 части суши. Можно сожалеть, что Россия сегодня предоставлена себе самой, а более успешные в своем развитии нации обращают на нее слабое внимание. Мы еще не знаем, куда приведет политическая самодеятельность полуживого народа в наши дни. Опасность, которую она представляет по своей природе, и которую мы так хорошо узнали, может расти. Сегодня в России она выражается в лицемерном смирении правящих лиц, осторожно поворачивающих руль государства в тоталитарную сторону. Насильственное свержение такого строя, как мы видели на примере Германии, Японии, Италии, Кампучии, более целительно.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.