Текст книги "Все засмеялись, а Гитлер заплакал. Публицистика"

Осень в этом году выдалась теплая, благодатная. В начале октября еще все было зеленое, и деревья за окном, и трава… Слава играл на улице, которая тоже называется Зеленой, да ее и улицей назвать трудно – за воротами сразу перелесок. Вот в перелеске он и играл. Один. Кувыркался от лихости своей. А бабушка Алла любовалась из окна, как это ловко у него получается. Он ведь, в свои пять лет, здоровее многих первоклашек, и родился богатырем: пять кило весом. Отвлеклась баба Алла по хозяйству, смотрит – а Славы нет. А Слава в это время сам, вставая и падая, дошел до ворот, открыл дверь и мимо собаки, капая кровью – к крылечку. Собака на цепи только голову поворачивала, в полном оцепенении – вроде Слава, а вроде и не Слава. Лаять или нет? Все-таки залаяла. Тут бабушка и выскочила. Что было потом, плохо помнит. Помнит, что лицо у внука было как кусок мяса, буквально. И следы от Славиных пальцев, два кровавых отпечатка на зеленых воротах, еще до сих пор остались… А там, где он играл, где зеленая трава была вся в крови, следов не осталось уже на следующий день – вылизали бродячие собаки.

В зависимости от эмоциональности каждого человека, сочетание красного цвета с зеленым порождает в смотрящем чувство тревоги, дискомфорта, иногда приступ паники. Это, говоря научным языком, не комплиментарные цвета. Красный возбуждает, зеленый успокаивает. А если их смешать, получится бурый. Цвет засохшей крови.

Сколько человек били Славу, до сих пор понять невозможно. Кто говорит – трое, кто говорит – пятеро. Сам он мало что может сказать, потому что после первых же ударов упал на землю. Такие-то тебя били? – спрашивают. Да, били. Их приводят. Нет, говорит, это не они. Может, ты боишься, Славочка? Мотает головой – нет, не боюсь. Но не они.

Строго говоря, его не били. Когда бьют бутылкой по голове и штакетиной по спине и лицу, это по-другому называется. Его убивали. И убили бы, если бы не соседская девочка, которая с младшим братом возвращалась мимо домой. Прибежала в дом и заревела: «Мама, папа, там пацаны Славу бьют! Так страшно, столько крови…»

Им до появления свидетелей страшно не было, им было весело. Они пытались оторвать Славе уши, разорвать пальцы, разорвать рот, жгли об него горящие сигареты. И, в общем-то, в таких случаях обычно говорят: садисты, нелюди. Но это не были нелюди, это были дети. Старшему было десять лет.

Перед тем, как наведаться в поселок 13 Борцов, мы заехали в Емельяново, в районную администрацию. По словам Любови Семеновны Хмарской, секретаря комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав, случай со Славой Тучковым – далеко не уникальный. Вообще по числу преступлений Стеклозавод и Емельяново наравне, хотя на Стеклозаводе живет в несколько раз меньше жителей. По району в целом – снижение преступности, по Стеклозаводу – рост. Чаще всего ездят с рейдами именно туда. Вот совсем недавно двоих подростков население попросило убрать: «Если вы их не изолируете, мы не знаем, что сделаем!» Залезли в квартиру, телевизор топором разрубили, на окне нагадили. Это, конечно, шалости. Бывают и другие случаи: мальчик встречался с девочкой. Что-то не понравилось, задушил девочку и бросил в Качу. Братья С., умственно отсталые, поймали в лесу своего ровесника, облили бензином. Поджечь не успели – убежал. Всего в поселке 44 подростка-дебила. Их никто ни в какое учреждение не направит. В Емельянове была школа для умственно отсталых, ее закрыли. Два детдома в районе – емельяновский и тальский, их сейчас объединяют в один, в Талой закрывают. А емельяновский уже и так переполнен. Малолетних правонарушителей, которым исполнилось 11 лет, можно отправить в центр временного содержания на срок от десяти до тридцати суток, или в спецучреждение закрытого типа. Спецшколы такие есть на Алтае, в Улан-Удэ. Но оформить туда одного подростка стоит тридцать тысяч рублей. Из одной такой школы недавно вернулись две девочки в поселок, не хотят ни работать, ни учиться – документов, мол, нет. Службы соцзащиты восстанавливают им документы, устраивают на работу – все равно не идут: «Государство нас обязано содержать». И в детдомах, и в спецшколах воспитывают иждивенцев. Две трети бывших детдомовцев вскоре оказывается за решеткой.

Это все – наследственное. Все эти дети – дети алкоголиков, которые размножаются со страшной силой. К нам, говорит Любовь Семеновна, приезжают главы сельских администраций, и говорят: вот бы всех этих алкоголичек собрать, завести куда-нибудь и расстрелять! А потому что больше ничего не действует. Наказать за пьянство, за то, что детей не воспитывает – а как ты ее накажешь? Штраф взять? Так у них в доме даже постельных принадлежностей нет. Смеются в лицо: выносите что хотите, все ваше, а мы как пили, так и будем пить. Ладно бы родители просто пили. Один собственного ребенка держал на цепи, издевался. Садист натуральный. Пробовали привлечь по 156-ой статье – бесполезно. Другой догнал собственного сына, схватившего со стола кусок хлеба, и полоснул ножом по спине. Результат? Мальчика-таки отправили в детдом, в связи с явной угрозой его жизни. Родственники таких детей брать отказываются, у них и так жизнь не сладкая. Мальчик плакал: «Я не хочу в детдом, я хочу, ЧТОБЫ ПАПУ ПОСАДИЛИ В ТЮРЬМУ!» Но папа его остался пьянствовать дальше. Да, говорит Хмарская, было постановление об усилении профилактики детской беспризорности в 2002 году, целая кампания была, да прошла она стороной, никого не коснувшись, да ведь и выходит так, что борьба с беспризорностью – это борьба с детьми! Это когда их наказывают за грехи их родителей. Ребенок не виноват в том, что он родился. Ребенок не виноват, что его мамаша рожала его для того, чтобы получить и пропить пять тысяч, а сразу после заявила: забирайте его в детдом, мне он не нужен.

Бывают иногда случаи, когда пьющие родители изъявляют желание закодироваться. Редко, правда. Но даже в этих редких случаях не всегда удается найти спонсора, который бы это кодирование оплатил. Да и толку от кодирования? Вот, говорит Хмарская, отправили мы одну, побывали недавно у нее дома. Ребятишки чистенькие! Дома уютно, тихо! Но – у нее нет работы. Поищет, поищет – и опять запьет…

А что делать трезвому человеку в поселке Стеклозавод? Кто-то работает в аэропорту (Славина мама, Маргарита, там поваром), кто-то в хлебопекарне. Но на всех работы не хватит, большинство живет не пойми чем. Помнится, была в поселке серия странных поджогов – горели не жилые дома, а муниципальная собственность. Грешили тогда на маньяка, хотя я думаю, проще все – сгоревшее нужно отстраивать, нужен лес, нужны плотники. Работа! Заработок.

Детский сад тоже перестраивается. Говорили, что из-за его закрытия Славу и побили – так бы он в садике был. «А кому этот детский сад нужен, если за него с 1 января придется 2 тысячи платить? – спрашивает Хмарская. – У кого есть такие деньги?»

И вот въезжаем мы в поселок по заснеженной улице товарища Гурского, озираемся в окна автомобиля – где тут школа? Там работает Ирина Викторовна Жижа, социальный педагог, к ней мне посоветовали обратиться в Емельяновской комиссии ПДН. «А вон, – говорит водитель, – школьник идет, у него и спросим».

Представьте – абсолютно пустынный поселок, несмотря на дневное время, снег, ветер, и по обочине семенит потешная крошечная фигурка с огромным ранцем за спиной. Ножки короткие, шапка большая – Филипок. Догоняем: «Ты в школу идешь?» – «Да». – «Садись, подвезем». Без тени сомнения пацан садится в машину к трем незнакомым дядькам. Показывает, куда ехать – а ехать довольно далеко.

– Ты в какой класс ходишь?

– В первый.

– А почему никто не провожает тебя?

– Не знаю, – шмыгает носом, улыбается.

– Как тебя зовут-то, знаешь?

– Илюша.

– А фамилия?

– Тучков.

Вот это мы попутчика себе нашли, Славиного брата.

От него и узнали, что Слава только что вернулся домой, что сейчас он у бабушки, на улице Зеленой, что мама уехала в город, а папа работает на лесопилке, кажется, но с ними не живет, и что «у Славы вся голова в болячках». Жалко братика, спрашиваем. Ага, говорит Илюша.

А вот и школа. Сразу как вошли, к нам подходит вежливая дежурная с вопросом – кто такие, к кому. Это что, когда мы выходили, за нами дверь закрыли на висячий замок – на время уроков запирают. Чтобы дети не убегали, но не только поэтому: говорят, вскоре после Беслана рядом со школой видели каких-то нерусских с бородами, вот и решили подстраховаться.

Итак, школа поселка Стеклозавод. 315 детей. Из них только треть – из нормальных полных семей, где родители не в разводе и не конченые алкоголики. 24 ребенка – сироты. Из них только семь – настоящие, остальные так называемые «социальные», то есть сданные под опеку родственникам или государству живыми родителями. Одна такая мама шестерых уже в детдом сдала, этим летом родила седьмого.

Ирина Викторовна, собственно, всех этих детей и отправляла в детдом. Только за сентябрь-октябрь устроила шестерых. А всего – 94. Как обидно, говорит она, что эти мамы ходят и опять рожают. Как обидно, что повышение рождаемости в глазах государства – это доказательство правильности его государственной политики. Это якобы свидетельствует о росте благосостояния. Ирина Викторовна ездила в Красноярск, когда там был съезд депутатов, взяла там слово, и спросила у присутствующих: у кого из вас больше двух детей в семье? Молчание. У большинства вообще один ребенок. Родители трезвые знают, как трудно даже одного поднять, прокормить. Двое – это уже большая ответственность. А одинокая мама с ребенком – это семьдесят рублей в месяц от щедрот и невозможность устроиться на хорошую работу. Это годы недоедания, недосыпания, недо… недо… У Ирины Викторовны – сын. Взрослый. Служит в армии. Пишет письма. Что в тех письмах, пересказывать не будем. «У вас есть сын? – спрашивает она. – Не позволяйте ему служить в армии!»

Как должна себя чувствовать женщина – просто нормальная женщина, мать – когда она приходит в натуральный притон, где холод, голод и смрад, где с утра до вечера пьянка, на кровати сучит ножками посиневший от холода новорожденный, осипший от крика, а его родительница на вопрос, почему ребеночек без пеленок, отвечает, трясясь с бодуна как в лихорадке: «А у меня денег не-ет на пеленочки»?

И вот эти… как их назвать-то… и увеличивают рост рождаемости в нашей замечательной стране. Путем пополнения детдомов, колоний, кладбищ. И вместе с ростом преступности. Ребенок не виноват, что он родился. Ребенок, зачатый пьяными родителями, не виноват, что он не может сосредоточиться, неусидчив, отстает в умственном развитии. Ирина Викторовна на том съезде предложила принять закон какой-то, хотя бы на уровне края, программу рождаемости. Чтобы не позволяли рожать пьяницам, бичевкам. Чтобы родителей, сдающих детей в детдома, да даже просто не следящих за их воспитанием, привлекали к уголовной ответственности. Ее осмеяли там. В большом городе. «Я смотрелась как гадкий утенок среди всех этих депутатов». Ей вежливо, культурно, иронично говорили, что у нас правовое государство, что нас вот-вот примут в Совет Европы, а то, что предлагает она – это нереально, потому что средневековье и дикость.

Семья Тучковых, по шкале поселка Стеклозавод – сравнительно благополучная. В семье четверо детей, старший, Максим, от другого отца и носит другую фамилию. В школе учится неважно, курит, выпивает. Астматик. Катя в седьмом классе. Родовая травма головы. Илюша – слабенький, плохо ест. И самый младший – Слава. Здоровый, полноценный ребенок. Любимец бабушки и дедушки. Защитник Илюши. Отец Тучков давно живет с другой женщиной. Мама работает посменно, так что чаще всего старшие дети дома одни, младшие у бабушки.

Мы со Славой сидим на диванчике в бабушкином доме, он встает, берет с подоконника какую-то змейку, теребит ее в руках. Смотреть на него все еще жутковато – правая часть лица раздута, затылок сочится, на руках ожоги и разрывы. Хотя по сравнению с тем, что было, небо и земля – бабушка говорит. Хорошо, говорит, что в 20-й больнице все швы расшили, которые в Емельяново наскоро зашивали, а то бы остался внук изуродованным на всю жизнь. В «двадцатку» Славу доставили полумертвым, операция шла с четырех часов дня до часу ночи. «Тебе не страшно спать, оставаться одному?» – спрашиваю я. Нет, мотает головой Слава. Мужичок. А бабушка говорит, что спит он неспокойно, что плачет по ночам… «Ты хочешь, чтобы их наказали?» Да, говорит он, хочу. «А как?» «Не знаю».

А что еще может сказать ребенок?! Он даже не знает точно, сколько было мальчишек, которые его избивали, даже не помнит, кто это был. Мы-то приехали, вооруженные знанием, что после недели допросов (с участием родителей и педагогов, естественно) вина всех пятерых доказана, а в возбуждении уголовного дела – отказано. В связи с малым возрастом. Уже и свидетели (та самая девочка-третьеклассница) отказываются от своих показаний. И родители двоих братьев, которые особенно лютовали, заявляют, что у тех алиби. Родители очень благополучные, кстати – коммерсанты. Старший из избивавших Славу говорит, что оговорил себя, то есть просто как в песне – «Взял вину на себя». Найди тут правду! Один-единственный Андрей Жиляков, первоклашка, открыто признается: да, я бил Славу. И со мной вот они. Но с этим «прирожденным убийцей» мы еще позже встретимся.

Были бы это взрослые, говорят в милиции, мы бы их в две минуты раскололи. А дети дело другое… Темное дело.

И все-таки – я ожидал увидеть запуганного, несчастного ребенка. А увидел героя. Дело не в том, что он улыбался, хотя и редко, и с трудом. Но он это все уже ПЕРЕЖИЛ. И когда мы уходили со двора, а Слава нам махал в окошко, страшно было не за него – за Илюшу.

Когда Ирина Викторовна вызвала из класса и повела к нам по школьному коридору Андрюшу Жилякова, обнимая его за плечи, я подумал, что это ошибка какая-то. Заморыш, настоящий заморыш, в костюмчике, вострое личико, бледный, кашляет надсадно – видно, что сильно простужен. На стуле ерзает, мнется, личико дергается, ну кого он мог бить?! Не то что Слава – Илюша, и тот его крупнее. А вы с Илюшей в одном классе учитесь – как у вас теперь отношения? – спрашиваю я. «Нормальные», – улыбается Андрюша. «Вы играете вместе?» – «Нет». По его словам, Андрюшу как-то побили Соболя (соседи по улице), а Слава за него не заступился, вот Андрюша на него и обиделся. Слава такого не помнит, кстати. Тот день в описании Жилякова выглядит так: он играл на улице, потом сестра Ира позвала его мультики смотреть, а сама села уроки делать, а потом он пошел гулять на улицу Зеленую с двумя братьями Н., и где-то по пути к ним еще двое пристали. Впятером они пришли к дому Славы, который спросил: «Чего пришли?», а Андрюшу так вроде даже обозвал обидным словом «козел» (Слава говорит, что не было этого). После чего они его начали бить тем, что попалось под руку. Бутылкой, палкой, камнями.

Уже потом, на фотографии, я рассмотрел, что у Андрюши острые глазки, и вся повадка – маленького зверька. Но это ни о чем ведь не говорит, правда?

И вновь мы колесим по поселку с Ириной Викторовной. Говорим о настоящем и будущем всех этих детей. Мама Славы будет, видимо, подавать в суд на родителей его обидчиков – чтобы оплатили лечение. Снова мытарства, очные ставки, нервы, слезы. А те, кто уже подрос; те, у кого никаких родителей нету – беда может случиться с каждым, и беды можно ждать от каждого. Недавно Ирина Викторовна увозила в детдом двоих, младшему было пять лет. В приемной минуты не мог усидеть спокойно, ругался матом, говорил: «Ну че мы тут сидим, мне бы сейчас покурить! Или спиртяшки выпить!» Их там, в детдоме, отучают от курева, от спирта… И они потом Ирину Викторовну благодарят. А все же при каждой встрече спрашивают: как там мама? Почему она не приходит? А мама в это время валяется никакая от спирта дома, в окружении бичевья…

Да, в школе есть целая программа, как бы занять детей во внеучебное время. Кружки авиадела, лесничества. Замечательный музей краеведения. Есть «служба спасения» – Ирина Викторовна, ее коллега – школьный психолог, есть НЗ – ручки и тетради для детей, у которых в доме нет ничего, кроме пустых стаканов. И глава поселка, Петр Павлович Бабенко, помогает, как может. Тысячу рублей выделил в прошлом месяце. Но все это – как воду решетом носить через пустыню. Потому что если в семье неблагополучно – никто не поможет.

Трое школьников недавно ограбили местный универмаг. Третий и пятый классы. Сняли с себя всю старую одежду, сложили аккуратными кучками. Надели все новое, чистое. Открыли банки с краской и разбрызгали повсюду – чтобы испортить как можно больше. Взяли деньги из кассы, двадцать тысяч. И отправились путешествовать – в военный городок поблизости, в аэропорт. Купили бинокли, ели в кафе. ЕЛИ! Впервые в жизни – по-человечески.

Подростку, совершившему преступление, первый раз дают срок условно. И второй раз условно. Ну, может быть, на третий раз и посадят… К большому огорчению родителей: «Зачем вы его на тридцать суток забираете, вы его на три года заберите! В тюрьму или куда хотите». Мы вам – государству – детей родили, теперь вы о них заботьтесь. Хоть в Чечню, хоть мыло из них делайте. Нам – на опохмел.

За детскими забавами —взрослые. Двое 17-летних изнасиловали ровесницу. «Дружили» с ней по очереди, потом решили совместно. Ей это не понравилось, и она их посадила. Дали парням год, потом выпустили. Скоро снова сядут, но уже за что-нибудь другое. Или за кого-нибудь другого. Вся их жизнь уже определена, очерчена, в колее.

На обратном пути наша машина обогнала стайку детворы. Школьников. Пол-дня мы пробыли в поселке 13 Борцов, а сколько видели взрослых? На улицах – несколько ветхих старушек. И все. Остальные сидят по домам и пьют. Куда идут эти дети – к себе домой? Какие у них еще милые детские лица. Такие же были у тех, кто убивал Славу. И у самого Славы.

Заведующая детским отделением краевого психоневрологического диспансера Ольга Смирнова говорит, что за последние годы проявления детской агрессивности выросли вдвое-втрое. И причиной этому, как ни странно, – депрессия. Это раньше считалось, что депрессия – это слезливость, угнетенность, безволие, нежелание чего-то добиваться, работать, жить, склонность к суициду. «Только заставь меня делать уроки, я себе вены перережу!» Сегодня депрессия – это в первую очередь агрессивное отношение к окружающим. К тем, кто младше по возрасту, слабее, ниже по социальному положению, имеет какие-нибудь физические дефекты… Если социум не позволяет сквитаться за собственное унижение со стороны родителей – идет агрессия по отношению к животным, к младшим братьям и сестренкам. У детей это острее и неадекватнее, поскольку личность еще незрелая, не отдает себе отчета в последствиях, реакция раздражения превалирует над реакцией торможения. Взрослый может остановиться, встряхнуться. Дети если уж начали драться – то до конца.

Конечно, говорит Ольга Николаевна, очень много детей рождается неполноценными из-за плохой наследственности. Необязательно это родители, это может быть дед, тетка, какой-нибудь еще дальний родственник с психической болезнью. Это патологическое протекание беременности и родов. Что касается «пьяного зачатия», то хочется успокоить молодоженов, которые, допустим, зачали ребенка в день свадьбы, после множества тостов – острое алкогольное опьянение, если в жизни родители нормальные, не вызывает никакой патологии плода. И наоборот – если родители тяжелые алкоголики, то даже будь они трезвыми на момент зачатия, патология все равно будет. Вопрос в степени. Откровенные дебилы, умственно отсталые, часто добрее «нормальных» детей. Многие идут разгружать вагоны, мести улицы, продавать газеты, мыть машины, полы – но не воровать и не грабить. Не могут перешагнуть определенную грань. А есть дети, у которых есть все, но они за сотовый телефон могут избить, унизить, убить.

– Это раньше, если ребенок к нам попадал – вор, бродяжка, то почти стандартной формой было: родители пьющие, с низким ай-кью… У нас есть один пациент, постоянный уже – полная противоположность. Папа и мама – коммерсанты, и сотовый у него есть, но ему нравится отбирать у других, нравится чувствовать себя властелином, повелевать. Хочется создать свою империю. У многих крупных деятелей неблагополучные дети. У юристов, у педагогов. И им есть где находить своих «подданных». Неблагополучные подростки, которые в жизни имели каких-то благ очень мало, стремятся быть признанными, попасть в какие-то группировки с богатыми детьми, пускай на уровне шестерок, прихлебателей. Но для них это престижно. Те их используют в своих целях. А бывает и другое: детей коммерсантов, политиков вовлекают в наркоманию. Родители думали, если с детьми что случится – уедут за границу лечить. А не получается…