Текст книги "Все засмеялись, а Гитлер заплакал. Публицистика"

Самое таинственное во всей этой истории – это блистательное крушение обычной, в общем-то, типовой партийной карьеры одного человека. В том, что началась «перестройка», ничего таинственного нет. К 1985 году все возможности сохранить советскую систему были исчерпаны. Кризис был перманентный. Кто забыл, я напомню, в чем это выражалось: отсутствие самых необходимых товаров на потребительском рынке. Все по талонам. Техногенные катастрофы. Логическое завершение – Чернобыль.

Так что Горбачев и его «перестройка» и «ускорение» – понятны. Даже гласность – понятна. Продукт экспортный, штучный. Ельцин – непонятен.

У Ельцина были основания не любить советскую власть. Вся родня по мужской линии побывала в лагерях. Были основания любить советскую власть: тринадцать лет проработав на производстве, сделал быструю карьеру, а с 1968 года шел вверх уже «по партийной линии» и дошел. К декабрю 1985-го – первый секретарь Московского горкома. Это примерно как Лужков сейчас. Секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Политбюро. Неплохо для выходца из деревни Бутка, семьи репрессированных.

«Первое лицо Москвы» стали с изумлением замечать в троллейбусах и очередях. Ельцин шел в народ, как раньше в Свердловске. Головы летели. Легенды ходили. Чуть ли не все менеджеры среднего звена московской партийной корпорации были уволены. Директор крупного завода выпрыгнул из окна. Ходил такой анекдот – в провинции парикмахеры расспрашивают москвичей, как им нравится Ельцин. Почему? Потому что у москвичей от таких вопросов волосы дыбом, стричь удобнее.

В ноябре 1987-го Ельцин подал в отставку с поста первого секретаря МГК, а весной 1988-го – выведен из состава кандидатов в члены Политбюро. В родном Свердловске на трамвайных стеклах, на стенах пишут: «Верните Ельцина!» Куда верните? В Политбюро? Распечатка ельцинского выступления на пленуме ЦК КПСС (в нескольких вариантах, мало совпадающих) ходит по рукам, как тексты песен Высоцкого, как записка ученых из новосибирского Академгородка о вреде пьянства. Его популярность растет. В России появляется первый популярный политик государственного масштаба.

Обращение Ельцина из просто популиста в демократа состоялось стремительно, во время его первой поездки в Америку, в 1989 году. Ошарашенный Ельцин метался по магазинам, закупая десятками белые рубашки для себя и одноразовые шприцы – для матушки-России. Думается, насчет виски «Джек Дэниэлс» газета «Репубблика» тоже не наврала. Запьешь тут, когда был сперва маленьким царьком, потом царьком побольше, а потом оказалось, что царство твое – сирое, серое, убогое, и никаких шансов нет даже сравнить по трезвости ТО – и ЭТО. Кто знает, что он там увидел, в США – может, ассортимент колбас его потряс, а может, люди на улицах. Но вечером он уже выступает в телешоу и дружелюбно-угрожающе интересуется у переводчика, почему тот не повторяет за ним его жесты. Сюжет с большой радостью ретранслирует государственное советское телевидение, вызывая праведный гнев у ранних ельцинистов: эффект Буратино! Фальсификация! Он не был пьян, это монтаж!

Любовь была столь сильна, что отказывалась воспринимать реальность. Человек, похожий на Ельцина, вел себя, в общем-то, довольно прилично, хотя и был в явном подпитии. Если уж сравнивать с позднейшими эскападами – экстатическое дирижирование в Германии, например… щипание женщин за задницу на торжественном приеме в Кремле, под прицелом телекамер… Куда важнее то, что Ельцин сказал на этом шоу. А сказал он следующее: в США есть какая-то эйфория по поводу перестройки в СССР, но если б вы знали, сколько у нас проблем, вы бы не были столь оптимистичны. Это первое. Второе – коммунистическая идеология всех нас обманывала. Нам говорили, что капитализм загнивает. А я вижу, что не загнивает, а процветает.

Это слова не политика, тем более – не партийного лидера. Это слова обывателя. Или, другое слово подберем, гражданина. Так, как Ельцин, думало тогда большинство в СССР. Это сейчас они делают вид (те, кто дожил), что пламенно любили Советский Союз и их все в основном устраивало. Ненависть к своему строю, к «совку», была запредельной и повсеместной. Но говорить об этом вслух! За границей! В самом логове вероятного противника!

Возражать по существу было нечего. Поэтому упор сделали на то, что главный из новоявленных «демократов» был несколько не в себе. И позже делали упор на это же. Пьянство Ельцина настолько второстепенно и третьестепенно, что на какое-то время стало основным в оценке его деятельности. Работает с документами – не работает с документами. Группа помощников Ельцина, уволенных за профнепригодность, сварганила задним числом фальшивку – якобы предшествовавшее отставке письмо президенту, в котором помощники просто-таки требовали прекратить злоупотребление алкоголем, якобы наносящее огромный ущерб престижу России за рубежом.

Как поет группа «Сплин», уж лучше бы пил и курил.

Театровед и конспиролог Сергей Кургинян обратился к оппозиции с тем, чтобы поднять полемику на качественно иной уровень. Кургинян призвал критиков Ельцина не зацикливаться на его алкоголизме, а признать наконец-то, что президент – умный и жестокий политик, достойный ученик Макиавелли. И Татьяна Дьяченко вовсе не развратница какая, настырно лезущая в политику, а глубоко порядочный человек, что большая редкость среди «золотой молодежи». Но тем она опаснее! Поскольку Кургинян никогда к соратникам Ельцина не относился, его оценку политических качеств президента можно считать в данном случае более-менее объективной.

Итак, все-таки не алкоголик и самодур, а умный и жестокий политик с бульдожьей хваткой. Если это принять, тогда становится понятно, почему Россия до сих пор цела, а Ельцин невредим и прекрасно себя чувствует.

А дальше начинаются разночтения. У Кургиняна Ельцин – враг России. Я тоже так считал довольно долго. И объективно оценивал его роль в августе 1991 года – почему эти уроды не сбили самолет с Ельциным?! Это бы все проблемы решило…

Не сбили. И ГКЧП – только поэтому! – не удержался. А уж в октябре 1993-го даже мне, вчерашнему студенту и, соответственно, убежденному леваку, было ясно – у депутатов против Ельцина нет ни единого шанса. Если что и вызывало горестное изумление, так это толпы зевак в зоне обстрела Белого дома.

А сколько было потом попыток импичмента. Интересно, знал ли кто-нибудь из депутатов, что во время особенно жарких прений на балконах в зале Госдумы уже сидели спецназовцы со слезоточивым газом, и соответствующие Указы (о введении в стране чрезвычайного положения) были Ельциным заготовлены в срок. Газ не пригодился – с депутатами справился медоточивый Бородин, Пал Палыч. Тому квартирку, этому должностишку. Малой кровью.

Мы до сих пор, похоже, не понимаем, сколько раз страна – а не Ельцин – реально стояла на грани полного краха, гражданской войны, развала. Вы только представьте, как пошли бы у нас дела с президентом Янаевым. Или с президентом Руцким. Или с президентом Зюгановым. Не нынешним скисшим, а тогдашним, плотным и розовощеким. Понятно, они бы ввели новую верховную должность, вместо ненавистной «президентской» – Верховного Правителя, Председателя, Генерального Секретаря. Возродили бы СССР. Вернули бы старый гимн – «и Ленин великий нам путь озарил…» Ну и, разумеется, поделили бы на всех «природную ренту». Все это, еще предстоящее, могло случиться в 1993-м, в 1996-м, в 1999-м…

При всей своей медвежьей свирепости Ельцин был великодушен. А напрасно. Понадобилась реальная угроза свержения строя, чтобы запретить деятельность Компартии и распустить Советы. А до люстрации, сиречь недопущения на руководящие должности бывших аппаратчиков и кагэбэшников, так, к сожалению, и не дошло. Высокопоставленные заговорщики, немного отсидев в изоляторе, вышли, отряхнулись и запели прежние песни без малейшей хрипотцы в голосе. Компартия мало-помалу реабилитировалась.

Как глава «правительства реформ», Ельцин сконцентрировал в своих ручищах всю власть, он подписывал Указы прямого действия, и он же брал на себя ответственность за реформы и исполнение законов. По сравнению с Ельциным нынешний президент не отвечает вообще ни за что. Ни за правительство, которое «критикует», ни за Генпрокуратуру, ни за подлодки и телекомпании. А непринужденное поведение за границей еще не делает его фигурой того же масштаба.

По утверждению Ивана Солоневича, классика антикоммунизма, «Россия всегда делала себе царей». То есть человек, приходящий во власть, необязательно обладал нужными качествами для того, чтобы править страной. Он вообще мог быть полным ничтожеством. Но, заняв престол, он становился средоточием помыслов всех своих подданных и благодаря этому чудесным образом менялся, превращался в «царя-батюшку». Этой мыслью я утешился в 1993-м, когда стало понятно, что Ельцин власть не отдаст никому, пока не посчитает нужным. Посмотрим, мол, какого царя Россия сделает из Ельцина.

Сейчас, по прошествии лет, я могу сказать, что ошибался. И Солоневич – тоже. Ельцин не изменился за все эти годы. Изменилось наше отношение к нему. Причем так забавно: его возненавидели те, кто обожествлял его в начале девяностых. Он последовательно предал все политические партии, поддерживавшие его и искавшие у него ответного покровительства. Он использовал и выбросил столько политиков, сколько вообще есть в нынешнем российском истэблишменте, для достижения только одной цели – Россия должна стать демократической страной, в которой частная собственность священна и неприкосновенна, а свобода слова и неприкосновенность Конституции гарантируются лично президентом. И, когда почувствовал, что больше уже не может (тянул до последнего – преемников НЕ БЫЛО), махнул на авось царство – новым, как ему казалось, людям.

И вот когда он ушел, стало понятно – поторопился. И дело не в преемнике, а в самой России.

Пару лет все продолжалось по инерции. Организованная преступность неизбежно встроилась в бизнес и стала бизнесом. Ребята в спортивных штанах (те, кто остался в живых после бурных девяностых) переоделись в строгие костюмы. На улицах стало спокойно. Сам бизнес приобрел цивилизованные черты и даже начал что-то производить. Закрытые заводы открываются, сменив с десяток хозяев, и начинают давать прибыль. Бесплатные газеты пестрят объявлениями о многочисленных вакансиях. Вместе с тем, социальная структура общества вновь костенеет, становится жесткой. Пробиться с самого низа сейчас так же невозможно, как было при советской власти. Есть и другие утраты: уничтожены все частные телекомпании и большая часть печатных СМИ. В обществе вновь появились темы, не подлежащие обсуждению. Регионы утеряли остатки суверенитета и беззастенчиво грабятся федеральным центром. Какой бы то ни было демократии пришел конец. Политика перестала быть публичным делом и вершится где-то в кулуарах. Не появляется новых ярких политических фигур, их место заняли серые статисты, абсолютно взаимозаменямые, сходно мыслящие и поступающие. Конституция попирается самым беззастенчивым образом, причем теми, кто должен блюсти ее превыше всего – главой исполнительной власти и думским большинством. Итоги приватизации пересматриваются явочным порядком. В тот момент, когда большой бизнес был уже готов повернуться лицом к обществу, ему дали пинка под зад.

Таким образом, все завоевания Ельцина – кроме, пожалуй, рынка товаров и услуг – оказались похерены. И это наша трагедия – в куда большей степени, чем его. Пес возвращается на свою блевотину.

В 1989 году:

На вопрос – куда идем? – вряд ли можно вот так, походя, ответить. Поблуждали-то мы уже вдоволь. Но проходы загромождены ложью, всякой догматической рухлядью, и всем нам придется хорошенько поработать, чтобы не потеряться в завалах прошлого.

Мы вынуждены проедать наше национальное богатство: за хлеб отдаем самое ценное, что у нас есть – нефть, газ, лес, золото. А что будем делать, когда эти запасы кончатся? Ведь Земля не бездонная бочка! Придет время, и мы вынуждены будем пойти по миру с протянутой рукой. Мы вынуждены будем влезть в долговое ярмо, что, безусловно, случится, если коренным образом не изменим свою экономическую систему. Должен же наконец возобладать здравый смысл: ничего нового, кроме нормальных товарно-денежных отношений, мы не придумаем.

Мало того, что мы общество «молчаливых», но мы еще общество нищих. Вокруг нас горы «алмазов» и «золота», а мы прозябаем в беспросветной отсталости. Людей фактически кормят полуотравленным картофелем, фруктами и овощами. Мясных продуктов хронически не хватает, а те мясопродукты, которые идут через госторговлю, не выдерживают никакой критики. К этому прибавьте результаты деятельности нашей «самой доступной в мире» медицины, которая по существу уже потеряла контроль над здоровьем людей. В каком нормальном обществе может быть такая ситуация, когда в аптеках (да и в больницах) не бывает простейших «сердечных» препаратов – валидола, корвалола и других? Временами исчезает инсулин, без которого диабетик не может и дня прожить. Низкооплачиваемая категория людей обречена на настоящие мучения. Пенсионеры… Мало того, что лекарств нет, но они еще и дорогие. Совершенно неоправданно сокращается импорт медицинских препаратов. Правда, не сокращается он для спецбольниц и спецполиклиник. Там всего вдоволь, как будто лечатся более необходимые обществу люди.

В 1999 году:

Дорогие друзья! Дорогие мои!

Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку.

Я хочу попросить у вас прощения. За то что многие наши с вами мечты не сбылись. И то что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил. Казалось, одним рывком, и все одолеем.

Одним рывком не получилось. Но я хочу, чтобы вы знали. Я никогда этого не говорил, сегодня мне важно вам это сказать. Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моем сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания – что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше. Не было у меня более важной задачи.

RIP-персоны

Землемямля
Полдень в долине кукол

Весь жизненный путь человека, столетие со дня рождения которого мы отмечаем 19 декабря, есть яркое подтверждение тезиса «Хороший парень – это не профессия». Плохой парень, впрочем, тоже – о чем ниже.

Ленин называл Сталина, тогда еще попросту Кобу, «чудесным грузином». Сталин же, на закате дней своих, заметил как-то в толпе у престола Леонида Ильича Брежнева и шепнул кому-то: «Какой красивый молдаванин!» То есть наблюдается определенная преемственность. Правда, между чудесным грузином и красивым молдаванином затесался еще Никита Хрущев, а он не был ни красивым, ни чудесным. Должно быть, поэтому совесть особенно не мучила Брежнева, когда он сдавал своего бывшего покровителя в 1964-м году – «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Коварная формулировка. И злопамятная: через 12 лет, когда самому Брежневу стукнуло 70, он пережил клиническую смерть. Вернее сказать, он ее не пережил: с 1976 года первым человеком в стране был симпатичный и человечный молдавский зомби. А за его спиной и вдвое более широкой (под ордена) грудью шевелились вурдалаки вовсе несимпатичные и бесчеловечные.

География его жизни впечатляет – родился на Украине, работал в Белоруссии, на Урале и Украине, в Удмуртии, Молдавии и Казахстане. Воевал, как всем нам известно. Начинал полковником, закончил в звании генерал-майора. Поднявшись за четыре военных года на одну ступеньку. Войну закончил в Праге. В 1968 году туда снова вошли советские танки – «письмо позвало в дорогу». Письмо чехословацких коммунистов лично Брежневу, с просьбой приструнить оппортунистов. После того, как «пражская весна» была раздавлена, была спешно сочинена так называемая «доктрина Брежнева» – о том, что страны-участницы Варшавского договора могут вмешаться во внутренние дела той страны из их числа, в которой покушаются на основы социализма. Мало того, что это задним числом меняло самую суть Варшавского договора – защита от ВНЕШНЕГО врага – так еще и откровенная круговая порука. Которая мажет, как копоть.

Кстати по поводу чумазости. Леонид Ильич родился в семье металлурга (а вы думали, почему у нас так много проспектов Металлургов в стране). Трудовую жизнь, как пишут в биографиях, начал в 15 лет, но где и как ее начал – довольно туманно. В малоизвестной книге «Жизнь по заводскому гудку» об этом написано довольно бегло: «меня взяли на завод кочегаром, потом перевели в слесари, и я довольно быстро освоил эти профессии». Когда он их освоил, непонятно, поскольку в том же году завод остановился, и «мы с отцом из кормильцев стали едоками». Пришлось молодому Леониду заняться сельским хозяйством – тоже без расшифровки. Затем Каменский завод пускают вновь, семья возвращается в Каменское, а юный Брежнев «чувствует себя обязанным остаться». И в 1923-м году поступает в курский землеустроительный техникум. На землемера. Потом «Малую землю» напишет. Напишет опять же не он, но это даже и к лучшему. Сам Леонид Ильич не только говорить, но и писать никогда не был мастер. У него был, как это сейчас говорится, редкостный коммуникативный талант – он безотчетно понимал, как нравиться людям и как с ними общаться, чтобы они почувствовали себя бодрее и увереннее. А вот других талантов за ним не замечалось. Однажды написал стихотворение (когда точно, неизвестно – датировано 1927 годом, а вообще, говорят, в 1923-м) – названное, по классическому канону, «На смерть Воровского». Только почему-то с восклицательным знаком. Вот так – «На смерть Воровского!» Читаем, наслаждаемся:

 
Это было в Лозане, где цветут гилеотропы,
где сказочно дивные снятся где сны.
В центре культурьно кичливой Европы
в центре, красивой, как сказка страны.
В зале огромном стиле «Ампиро»
у входа где плещет струистый фонтан,
собралися вопросы решать всего мира,
представители буржуазных культурнейших стран.
 

Ну и дальше там еще всякие красивости, в лучших традициях радио «Шансон», типа: «запах тончайших раскошных духов», «от наркотика лица бессмысленно тупы», «в залу с улыбкой под шум разговора вошел Воровской делегат С. С. С.Р.» После этого с некоторым недоверием встречаешь пассажи все из той же «Жизни по гудку»: «Учился я, как, впрочем, и все мои друзья, хорошо. Во-первых, нравилось узнавать новое, во-вторых, отец строго следил за моими занятиями, а в-третьих, учиться плохо было попросту невозможно – для нас это было бы равносильно исключению из гимназии.

Отношение к нам, сыновьям рабочих, было иное, чем к гимназистам из «Верхней колонии». И нас зло брало и азартное желание доказать, что неправда это, будто мы неспособны к наукам, что не глупее мы сынков из богатых семей, которым многое прощалось».

Конечно, с момента окончания гимназии прошло уже два года, и кое-какие буквы и запятые могли и подзабыться, но все-таки – вы верите, что человек, который написал такое стихотворение, хорошо учился в гимназии? Если верите, почитайте отрывки из дневника Брежнева 1977 года – уже генсека. Орфография и пунктуация, а также мысли и интересы – снова авторские: «Смотрел „программу времени“ Ужин – сон… Зарядка. Затем говорил с Черненко… Вес 86—700… Никуда не ездил – никому не звонил мне тоже самое – утром стригся брился и мыл голову… Говорил с подгорным о футболе и хоккее и немного о конституции… Говорил с Медуновым на селе – хорошо…»

Замечательно это «о футболе и хоккее и немного о конституции». Впрочем, в советское время обильно цитировались дневники последнего русского царя, Николая Второго. Один в один.

Один нюанс: за Николая никто книжек умных не писал.

Что касается советских предшественников Леонида Ильича, то Хрущев был плебеем, но при этом – импровизатором и харизматиком (как это часто бывает у плебеев), Сталин сам писал все свои речи, Ленин был блестящим публицистом…

Итак, помыкав пару лет пролетарскую и крестьянскую лямки, наш герой понимает, что создан для чего-то иного, например – «тончайших раскошных духов» или «культурно кичливой Европы», и поступает в техникум. В 24 года он уже начальник. Судьба начинает швырять Леонида по всей стране, при этом все время подбрасывая немножечко вверх. До войны Брежнев успевает сменить с десяток мест проживания и десятка два должностей. Подолгу он не будет задерживаться нигде и дальше, вплоть до 1964 года. И это тоже очень понятно и объяснимо: бюрократическая структура избавляется от худших работников, проталкивая их наверх. Об этом в свое время подробно писал русский философ Александр Зиновьев. Собственно говоря, «Зияющие высоты» – это подробнейший психоанализ одного человека. Брежнева.

При всем при том, он не был плохим или злым человеком. Он был человеком, как бы это сказать… недалеким, но хитрым и добродушным. Принцип «Живи и дай жить другим» Брежнев не то что воплощал – олицетворял. Уже будучи в административной должности землеустроителя, едва не попал под замес НКВД за то, что мерил землю хорошим людям по-хорошему, а уж с корыстью или так – кто его знает. Пришлось с Урала, где он уже в люди, почитай, выбился, возвращаться на Украину. От греха подальше.

Военные достижения Брежнева более чем скромны. Так ведь он и на фронт пошел не командиром – политруком. И в 1942 году получил такую характеристику в личное дело: «Черновой работы чурается. Военные знания весьма слабые. Многие вопросы решает как хозяйственник, а не как политработник. К людям относится не одинаково ровно. Склонен иметь любимчиков». И не только любимчиков, ну и любимиц. Когда генсек Брежнев приезжал погостить на Малую землю, хозяйка дома под Новороссийском, у которой он в войну квартировал, спросила – а куда ты, Леня, ту симпатичную медсестру дел, которая здесь с тобой жила? Брежнев отмахнулся: да у меня этого добра столько было, где всех упомнишь. Лучший его и единственный друг, Константин Грушевой, помогавший Брежневу с юности карьерно расти, возил «на фронт» двух девушек – Аню и Катю. Себе и Лене. Об этом знали многие. К политруку приходили офицеры – брать командировку в Сочи на два дня по делам. «По делам два дня это много, – говорил Брежнев, – а по блядям мало. Берите три дня!» Война идет, напомним…

Вот потому-то и дослужился Леня только до генерал-майора. Зато потом наверстал. В 1976 присвоил себе звание маршала СССР. Преподнес сюрприз однополчанам: на ежегодную встречу приехал в плаще, время от времени разражался криками «Внимание! Едет маршал!» – затем снял плащ, а под ним маршальские погоны (хочется добавить – и не менее маршальский жезл). Показал на погоны и констатировал: «Заслужил!» О том, какой была реакция однополчан, история умалчивает. Хотя, думается, никого из своих близких Леонид Ильич заботой и попечением не оставил. Как замечали некоторые биографы, «можно подумать, что металлургические институты в Днепропетровске и Днепродзержинске (родные города Брежнева – А.А.) готовили не столько инженеров-металлургов, сколько политиков». Забавно, а нынешнюю российскую политическую элиту почти поголовно учили в питерских вузах, в частности – в ЛГУ. На ХХVI съезде ЦК КПСС кандидатами в члены Политбюро стали сын и зять Брежнева. А сейчас у нас иные приоритеты – сыновья и дочки известных политиков сидят в советах директоров крупнейших российских компаний. Вот такое «политбюро». Вчерашний фарс повторяется как трагедия.