Текст книги "Все засмеялись, а Гитлер заплакал. Публицистика"

Crisis? What crisis?11
  «Crisis? What crisis?» – альбом группы Supertramp 1975 года.


[Закрыть]

После долгих зимних каникул я возвращался в Красноярск, из экономии – в плацкартном вагоне. Попутно прикидывал, как бы можно было ранжировать цены на места в плацкарте таким образом, чтобы любители комфорта и любители экономии – каждый получал бы свое. А в соседнем отсеке подобралась компания людей, коротающих дорогу за оживленной беседой. Компания была смешанная – женщина в возрасте, которая при советской власти о-о-о, девица, молодица и двое повидавших кой-чего парней. За сутки безостановочного трепа они коснулись огромного количества тем – безграмотность нынешней учащейся молодежи, вещизм («моя племянница шестой раз мебель меняет – это болезнь какая-то»), экономика Китая и китайский путь как таковой, Никита Михалков и его фильмы («Когда он подлецов играет, лучше получается»), другие деятели искусства («Высоцкий каким был талантливым – а ведь наркоман!»), газовый конфликт России и Украины, который на самом деле является конфликтом «РосУкрЭнерго» с «Нафтогазом», то есть одного филиала головной компании с другим филиалом той же компании… Единственное, о чем мои попутчики не говорили, просто забыли напрочь – это кризис и его возможные последствия для России.

Я кстати замечу, что и во время собственно каникул, включавших в себя беседы с пожилыми, пожившими и всякими-разными родными, близкими и знакомыми тема последствий кризиса как-то не поднималась. Ну да, кузине в ее «Лукойле» предложили уйти в отпуск с сохранением 70 процентов оклада. Как и многим другим ее коллегам. А какие из этого следуют выводы? А до выводов мы как-то не дошли. Тема кризиса осточертела простому обывателю, а непростому осточертела еще больше.

Между тем, по окружающей реальности как-то не заметно, чтобы навязший в зубах кризис хотя бы на что-то повлиял.

Проспект Мира (бывший Сталина) в Красноярске все так же сияет абсолютно лас-вегасской электрической роскошью. И от проспекта в другие районы расползаются эти чудовищные кислотные сакуры, парочка из них распустилась перед парком Гагарина – на фоне второй год пустующего здания, где вроде бы должен был открыться недорогой трактир. Трактира так и нет, зато перекресток пуще прежнего сияет огнями. Из объявленных ранее форумов общегородского, краевого и местами федерального масштаба не отменен, кажется, ни один – при довольно-таки спорной прикладной ценности каждого форума по отдельности и всех чохом. В новостях радостно сообщают, что молодежь Красноярска вот-вот получит возможность пообщаться на десятках площадок на десятки тем – как будто у нее доселе такой возможности не было, и как будто сотни площадок в сотнях подъездов не несут следов этого самого общения… Как все это бьется с новогодними коммунальными квитками, привычно шокирующими квартиросъемщиков, которые бегают с выпученными глазами и невзначай цитируют Мандельштама: «Куда мне деться в этом январе?!» А никак не бьется. Квитки квитками, а молодежь должна сказать свое слово. А то и два, и даже вместе с артиклем.

Можно, конечно, сказать, что власть похожа на хор испуганных мальчиков, которые надеются убежать от грозы, прикрывшись оливковой электрической веточкой, и от души поверив в собственные романтические песни. Но беда в том, что власть в своем инфантилизме – плоть от плоти народа, ею опекаемого. Таким образом, она и не может быть иной и вести себя как-то иначе. Хотел бы я посмотреть на политика, не мечтающего о политическом самоубийстве, который бы вышел к нации (к селу, к городу) с призывом затянуть пояса, засучить рукава – или что у них есть еще там, как пел наркоман Высоцкий. Я бы хотел посмотреть на такого политика – а подавляющее большинство населения не хотело бы. Потому что он испортит им новогоднее (8-мартовское, далее везде) настроение, и они ему этого нипочем не простят. Пусть все будет плохо, но пусть это будет тихо, скромно, незаметно. «Ты знаешь, а дядю Витю тоже сократили. – А тетя Зина не смогла внести очередной платеж и повесилась. – Что творится, что творится!» Тут подскакивает человек из телевизора: «А ЧТО, собственно, творится?» Так это ты нам расскажи, мил человек, ты же из телевизора, вам там все известно. А мы что, мы люди простые.

Особенность существующей в России политической системы состоит в том, что кризиса не будет до тех пор, пока его не будет по телевизору. А по телевизору его не будет, потому что в прайм-тайм там идет сериал про то, как популярные артисты снимались в телешоу, катаясь на коньках.

Если бы было иначе, мы бы заметили хотя бы какие-то поползновения избежать неминуемых последствий глобального экономического кризиса, самого мощного по крайней мере с середины семидесятых. Но и поползновений никаких не видать. Скажите честно – вы сами или ваши знакомые существенно сократили свои расходы? Вообще – сократили? Изменили саму их структуру? Или вы не считаете это обязательным? Я сейчас не про жлобские попытки сэкономить, закупив кули крупы и валюты, я про изменение жизненной модели. Про отказ от удовольствий, переоценку ценностей и прочие невеселые вещи.

Захожу на сайт поисков и предложений работы. Десятки резюме вчерашних студентов, мечтающих влиться свежими струями в офисный планктон. Предполагаемая зарплата – от 25 тысяч рублей. Хочется прочитать на манер героев «Нашей Раши» – «ы-яч у-ей». Вот «у-ей» им еще отломится предостаточно… Предложения работы не отличаются изысканностью – «оплата по договоренности», «оклад плюс процент», «детали при собеседовании»… Несколько лет назад были популярны аферы по найму работников для вахты где-нибудь на Дальнем Востоке. Зарплаты предлагались сказочные, а по приезде люди либо попадали в рабство, либо их банально кидали, взяв начальный взнос. Это вернется, в том или ином варианте. Про расцвет «интернет-салонов» уже и говорить ничего не надо – в каждом доме, на каждой остановке. Если так мы победили игорный бизнес, то лучше бы сразу в плен сдались. Меньше было бы жертв.

Есть небольшая разница между последствиями кризиса в странах Европы, Америки – и у нас. Им придется больше работать и зарабатывать ради того, чтобы покупать производимые ими же товары – либо отказаться от потребления этих товаров, хотя бы частично и хотя бы на время. Мы никаких товаров не производим (не вспоминайте, все равно не вспомните), соответственно нет смысла больше работать и зарабатывать, но есть смысл убедительнее запугивать и эффективнее выпрашивать. В этом направлении сделано еще далеко не все. Многие вертикально интегрированные политические и бизнес-структуры уже построены по феодальному принципу, с правом первой ночи и другими неотъемлемыми правами сеньора, но до настоящего, полноценного рабовладельческого строя еще очень далеко. Отличие грядущего крепостного права от ветхозаветных Салтычих состоит разве что в том, что рабство будет сугубо добровольным – по крайней мере, рабство среднего звена. Уже слишком многим пожертвовал многострадальный недооформившийся в формалине российский средний класс, чтобы ограничиться полу-кандалами, полу-, простите за каламбур, путами. Если можно голосовать по указке, почему нельзя делать, что скажут, и идти, куда пошлют, в самом буквальном смысле слова? Не просто можно – нужно!

Так что в грядущем кризисе выживут не самые полезные, как наивно полагают некоторые социал-дарвинисты, а самые тороватые и пронырливые. Хотя жизнью это тоже трудно назвать…

В утешение остальным можно заметить следующее. После 11 сентября 2001 года мир имел шанс измениться в лучшую сторону – например, Европа могла бы проявить сострадание к Америке и взять на себя часть тягот, несомых последней, а Америка могла бы этими тяготами добровольно поделиться, но ни того, ни другого, как известно, не произошло. Тем более не изменит сознания людей и нынешний кризис – мы как-нибудь выкрутимся, чтобы в очередной раз жестоко навертеть старушку-Землю.

Кстати по поводу сознания – есть чудесный анекдот, вернее, даже два, но их можно объединить. Окончательный вариант звучит так. Приходит как-то Нео к Морфеусу и говорит: Морфеус, у меня голова болит и задница тоже, дай таблеток каких-нибудь. Морфеус достает из-за пазухи огромную фиолетовую таблетку, ломает ее об колено и вручает половинки Нео со словами:

– Вот это тебе от головы, а это от жопы. Смотри не перепутай!

Извините, опять же, за каламбур.

Январь 2009

У нас его никто не замечает

С кризисом как с погодой – то чувствуется, то вроде бы не чувствуется. Вчера минус пять, сегодня за тридцать. Но жизнь идет, куда она денется, встанет, что ли! Автобусы все так же ездят, магазины работают. Где-то в пустой и пыльной витрине метровыми буквами: ПРОДАЮ. АРЕНДА. Но это нормальный процесс. Нет ничего нового под солнцем.

Только слышишь от знакомых – кому-то внезапно стало плохо на работе. Поднялось давление. Вызвали «скорую». Потом у другого знакомого дочка в больницу угодила с расстройством желудка. Сосед по кабинету сидел, сидел, читал газету, упал носом в столешницу и страшно захрипел. Спортсмен, на лыжах зимой, на велосипеде летом. Автобус неспешно шел по Ленина. Они там всегда неспешно идут по вечерам. Принял немного вправо, вильнул задом – и в фонарь. Дверь открывают в кабину – а водителя нет, одна фуфайка на сиденье лежит.

Потом замечаешь, что круг людей, с которыми это все обсуждается, все сужается. Еще вчера нас было двадцать. Осталось восемь. То есть семь. Где остальные? Где я? Кто все эти люди?

А тебе отвечает кто-то сверху в марлевой повязке: все нормально, товарищ. У вас была гангрена, но мы ее уже вылечили. Рецессия идет полным ходом.

Поп-иконы

В прошлом веке было не так много людей, которые прижизненно канонизировались в качестве медийных святых. Тиранов, понятно, не считаем – речь только о тех символических фигурах, которые запечатлелись в сердцах людей без грубого военно-полицейского нажима. Звезд шоу-бизнеса исключаем тоже – у них работа такая, людям нравиться. Да и что такое звезда шоу-бизнеса? Это ее роли. Вне ролей нет звезды – и вот вместо Мэрил Стрип по ковровой дорожке семенит Пэрис Хилтон. Кто из нас не пошляк – пусть первый бросит в нее гнилым помидором…

Поговорим об идолах. О механизмах их возникновения (а иногда изготовления). И о причинах поломки.

Леди Диана
Болезненное обжорство

Проблема Дианы Спенсер, она же Леди Ди, она же «народная принцесса» (довольно нелепое определение Тони Блэра; впрочем, на похоронах чего не скажешь) – это проблема легитимности. Насколько случайный человек может оказаться у власти, чтобы сама эта власть зашаталась? У нас такой эксперимент был поставлен с участием эстрадного комика Михаила Евдокимова. Наверное, не все помнят, что его победа на губернаторских выборах в Алтайском крае была одним из аргументов за отмену этих выборов в принципе. Зато всем памятны обстоятельства ухода: «Мерседес» с четверкой людей внутри в августе 2005-го потерял управление и врезался в дерево. Осталась красивая легенда о «народном губернаторе». Конец истории.

Немолодой, некрасивый, просто одетый мужчина с мокрой от дождя головой, сидя на корточках, запускает свои длинные немецкие пальцы в систему ливневой канализации замка Хайгроув и с непередаваемым выражением на лице извлекает оттуда мешочки с мутной слизью и розовые комочки ваты. Складывает добычу в пластиковый пакет. Возвращается в замок. В холле – следы вчерашнего веселья. Он поднимается к себе в кабинет. Пишет записку (он любит писать записки – всем и всегда): «Пол, попроси, пожалуйста, гостей принцессы Уэльской не бросать использованные презервативы и тампоны в унитаз. От этого засоряются тростниковые фильтры». Фильтры дороги ему, огород в замке Хайгроув дорог ему, аллеи парка – про которые дворецкий Пол Баррелл впоследствии скажет, что «никогда еще не ходил на работу по такой красивой дороге» – дороги ему. Принц Чарльз любит копаться в земле, разбивать кусты, кататься на лошади – и не любит свою жену. Многие считают, что это жестоко.

Есть разные мнения по поводу того, что считать жестокостью.

Однажды маленький Чарльз, как обычно, пришел поцеловать на ночь маму. Мама работала с документами и рассеянно отозвалась на поцелуй: «Спокойной ночи, милый». «Милый?!» – не поверил своим ушам Чарльз. Кстати об ушах. Уши Чарльза – его особая примета. Они большие и оттопыренные. С возрастом еще и волосами поросли. Какие могут быть любовницы у человека с такими ушами? Кому он нужен? Радовался бы, что Диана Спенсер на титул польстилась…

И ведь, в общем-то, действительно – Диана была далеко не первой, кому Чарльз делал предложение руки и сердца. И ушей.

Одно время, перед отправкой сына в закрытую школу для мальчиков, Елизавета даже подумывала сделать ему пластическую операцию. Но потом решила, что и так сойдет. Тем более, что муж Филипп вообще не любил Чарльза баловать. Он был настоящим мачо и хотел, чтобы сын походил на него во всем, кроме, естественно, внешности. Чарльз старался. Но он родился добрым, сердечным, безвольным мальчиком. Волю еще можно воспитать, допустим. А чувства?

Есть такая теория: чувства бывают у тех, у кого есть личная жизнь. У монархов и наследников личной жизни не бывает. В прямом смысле. До недавнего времени они даже задницу подтереть не могли самостоятельно – для этого были специальные люди. До самого недавнего времени в те сокровенные часы, когда королева рожала наследника, за дверью сидел премьер-министр – чтобы засвидетельствовать позже перед нацией, что младенца не подменили. А то бывали случаи.

После рождения младенца отдают на попечение челяди. Родители с ребенком видятся хорошо, если раз в месяц. У них свои дела-заботы, да и не положено. Королева не может сюсюкать с наследником. Проявление ласки – удел людей попроще. Нянек, фрейлин. Привязываешься к нянькам, фрейлинам – их увольняют. Как можно объяснить ребенку, что такое «увольняют»? В его жизни была какая-то женщина, она склонялась над колыбелью, держала за ручки, когда он учился ходить – а потом пропала. Навсегда. «У тебя была мама, она уволилась». Таким было раннее детство Чарльза.

Затем школа для мальчиков, больше похожая на колонию для малолетних. Спальни на четырнадцать коек. Голый пол. Отчуждение и издевательства – заговаривают только подхалимы, «люди чести» с наследником престола держатся подчеркнуто враждебно. Еще подумают, что подлизываешься. Особый шик – во время матча в регби сбить наследника с ног. Заехать локтем в ухо. Пнуть под колено. Рассказывать об этом друзьям.

С каждым разом принца все труднее спровадить после выходных обратно в школу. Мальчик рыдает, умоляет не увозить его. Принц-консорт Филипп однажды, с трудом запихав «чертова парня» в машину, вернулся весь белый и хлобыстнул полный стакан виски. Постепенно пришел в себя: если ему не нравится в Шотландии, надо отправить чертова парня в Австралию. Пусть к земле привыкает. И отправили…

А после школы служба во флоте – пять лет. Папа ведь служил во флоте. Хотя принцу Чарльзу не нравилось море, и еще меньше ему нравилось общество морских офицеров, их задушевное, с матерщинкой, братство.

У любого нормального ребенка еще в школе должны были бы появиться вопросы – почему я здесь? Что я здесь делаю? Почему я должен здесь быть, если я здесь быть не хочу? Нет, в самом деле – родители чуть не самые всемогущие люди в мире, уж точно не самые бедные. Допустим, до 18 лет они решали, что Чарльзу делать. А флот – преодолевая отвращение: почему? Зачем?

Потому что никогда и не было иначе. Потому что быть принцем означает готовить себя к трону. Вместо «Я хочу» в ребенка вдалбливается «Ты должен» – постоянно, методично, упорно, всеми способами. Нельзя проявлять эмоции. Нельзя жаловаться. Нельзя оправдываться. Нужно исполнять свой долг. Так воспитывали его мать, и ее отца, и его отца, и так далее – вплоть до Вильгельма Завоевателя, а то и дальше в глубь веков (вообще Виндзоры ведут свой род от колена Иуды, из которого, по преданию, вышли царь Давид и Иисус Христос). Вот это и есть настоящая легитимность – «потому что так было всегда».

В семействе Виндзоров не ведут задушевных бесед. Проявление эмоций (любых) считается здесь не вполне приличным. Хороший тон – ровная доброжелательность к окружающим, дружелюбие, юмор. Когда у Елизаветы родился внук, она пошутила: «По крайней мере, ушами он пошел не в отца».

Отец, принц Чарльз, однажды все-таки не сдержался и выговорил матери: «Напрасно вы в детстве не сделали мне пластическую операцию. Вы не представляете, как противно жить с такими ушами». Это был чуть ли не единственный его упрек родителям – и, кажется, принц хотел сказать гораздо, гораздо больше…

Уже тысячу раз повторили, что главное достоинство Дианы как невесты заключалось в ее девственности. Нет, конечно, были и другие достоинства – древний род, восходящий к Карлу Стюарту, и… что же еще-то… Виндзорам был нужен брак со Стюартами для подкрепления собственной легитимности. При определенных раскладах Стюарты могли бы не только на английский, но и на израильский трон претендовать. Ну, в смысле, если бы в Израиле был король, как в прежние времена.

Не то чтобы на Чарльза давили – но его возлюбленная Камилла ему отказала дважды – будучи девицей и будучи замужем – его постельные подружки для женитьбы решительно не годились, а принц уже был в возрасте. Та же Камилла – уже Паркер-Боулз – свела его с сестрами Спенсер. Старшая, Сара, принцу, поразмыслив, отказала тоже. Шел он, грустный, по паркеровским полям, и где-то у стога сена его подстерегла юная невинная Диана, которая с пятнадцати лет мечтала выйти замуж за принца Уэльского. Завязался разговор: «Вы выглядите таким одиноким». Пожалела Диана Чарльза. Сейчас смешно вспоминать, наверное, но тогда Диана показалась Чарльзу доброй и умной девушкой, с такими же интересами, как у него. И дело было сделано.

Все крепки задним умом. Тогда казалось, что у принца просто не остается другого выхода – круг родовитых девственниц все-таки не слишком был широк в Великобритании восьмидесятых годов прошлого века. Диана до встречи с принцем вела достаточно скромный образ жизни. Работала воспитателем в детском саду, жила в съемной квартире с двумя подружками. Детей, говорят, любила…

Как иронически заметил один из придворных Елизаветы, страстной лошадницы, «если бы королева уделяла собственным детям столько же внимания, сколько лошадям, она бы наверняка признала эту вязку никуда не годной». Формально семья Спенсеров – это энное поколение Стюартов, придворные, люди своего круга (почти своего – узок круг королей), традиции и преемственность. Фактически – это типичная проблемная семья, в которой «всегда кто-нибудь с кем-нибудь не разговаривает». Отец Дианы не разговаривал со своим отцом графом Спенсером, пока тот не умер, оставив сыну поместье – а то бы и помер Дианин папа конторщиком. Мама Дианы не разговаривала со своей мамой, а от мужа ушла, оставив ему четверых детей и непреходящую депрессию. Отец запил. Дети росли как трава. Диана папу очень любила, а любых женщин, претендовавших занять место матери, ненавидела. Свою все-таки случившуюся мачеху даже сбросила с лестницы, а папе выдала оплеуху. Позже Диане случалось и принца Чарльза поколачивать. Рука у нее была тяжелая. Она вообще была здоровая такая девушка, лошадиного типа, кровь с кумысом, даром что страдала булимией и всю жизнь набивала полочки и шкафчики новыми пилюльками, микстурками и примочками.

Вообще булимия, о которой принято упоминать как о желудочном недуге, есть заболевание психическое. Так что, когда Диана говорила, что королевская семья сговорилась объявить ее сумасшедшей – доля истины в этом была.

Что такое булимия? Это болезненное обжорство. Когда за один присест человек съедает столько, сколько трое нормальных вместе не съедят. Затем человеку становится мучительно стыдно за количество съеденного, он сует два пальца в рот и все выблевывает. У заболевания есть и другие проявления – головокружение, потливость, слабость, приступы ярости и глубокая депрессия. Все это Диана и демонстрировала с первого дня брака – сначала Чарльзу, затем слугам, а затем и королеве.

В воспоминаниях дворецкого Дианы Пола Баррелла, который свою хозяйку просто-таки боготворил, Диана постоянно что-то жрет. Хлопья она «поедает тоннами», излюбленный белый шоколад «грызет», к тому же время от времени шарится в шкафичках на кухне в поисках печенья, шокируя прислугу. Справедливости ради – Диана могла искать в шкафчиках не только еду. Ее всегда живо интересовало, что думают о ней другие люди. Она могла запросто снять туфли, чтобы неслышно подкрасться к комнате горничных и подслушать их разговор, а затем шантажировать недостаточно лояльных угрозой увольнения – долгое, долгое время.

Сам Баррелл подружился с Дианой следующим образом: еще до свадьбы она поселилась в замке принца и скучала у себя в комнате, принц в это время был где-нибудь у Камиллы. Приятель Баррелла придумал способ развеселить принцессу – они с Полом начали таскать ей бигмаки из «Макдональдса». Принц был немало шокирован, как-то застав лакея сидящим на кровати своей невесты и о чем-то с ней задушевно беседующим.

Но это было только начало.