Текст книги "Русский ад. Книга первая"

Помогает, конечно. Но не всем. Когда стадо вдруг резко поворачивает в обратную сторону, впереди оказываются только хромые бараны…

Почему всю эту вакханалию никто не остановил? Чиновники (есть же среди них нормальные люди?), журналисты, депутаты, интеллигенция? «Ту-144», Гагарин, Брежнев, «1У-104»… – ведь все было на глазах у всех… Или из Домодедово никто больше не летал? И Кутузовский был закрыт? Для всех? Есть доска – и вдруг содрали. Ведь никто не спросил: где она? Куда делась? И никто… никто!., не пришел с заявлением в милицию?

Из Астраханской картинной галереи ушел – на плановую реставрацию – Айвазовский. Через год в музей вернулась (под видом Айвазовского) копия чудовищного качества, которая (внимание!) оказалась на полметра короче, чем собственно подлинник, тайно, воровскими тропами, переправленный богатому коллекционеру в Италию.

Сотрудники музея не решились выставить «Айвазовского» в зале, поместили его в запасники, но уголовное дело возбудилось только… через шесть лет, потому что о воровстве никто не заявил…

Для справки: в музее работали 62 человека, то есть знали все. И те, кто приходил (годы шли) вместо тех, кто уволился, тоже узнавал о краже (сюжет-то какой!), но в это дело никто не вмешивался…

Однажды Касатонов спросил у Владимира Леонтьевича, что такое интеллигентность.

– Думаю, внутренний запрет на такое свойство человеческой натуры, как думать одно, говорить другое, делать третье, – откликнулся старик. – И еще: готовность помочь конкретному человеку, если в этом есть горячая необходимость…

Лишний! Сейчас Бедуля лишний. Как Вия Артмане в Риге, Мария Биешу и Евгений Дога в Молдове, Роальд Сагдеев и Алексей Абрикосов, будущий Нобелевский лауреат, в Москве, а Василь Быков, автор «Круглянского моста», товарищ Бедули, в Белоруссии…

По палубе строевым шагом шел командир «Москвы».

– Товарищ командующий! Капитан I ранга Богдашин! Прибыл по вашему приказанию!

Богдашин командовал «Москвой» с лета 91-го года.

– Скажи, Володя, – Касатонов крепко пожал ему руку.

– Ты же америкашку этого… где-то тут поимел?.. – и он кивнул в сторону Севастополя.

– У Фороса, товарищ адмирал, – напомнил Богдашин. – В 33 милях от берега.

– А Горбачев, значит, тебя в тюрьму?

Богдашин улыбнулся:

– Командующий флотом товарищ Хронопуло сразу сказал, что я – преступник.

– Какая была мотивация?

Богдашин развел руками:

– Я в бою якорь потерял, Игорь Владимирович…

…Это случилось три года назад, 12 февраля 1988-го: сторожевой корабль «Беззаветный», под командованием капитана III ранга Богдашина, мастерски таранил американский крейсер «Йорктаун», который нагло, с вызовом, нарушил государственную границу Советского Союза.

На борту «Йорктауна» были комбинированный ракетный комплекс «Гарпун» и новейшие боевые вертолеты.

Богдашин сначала флагами, затем сигнальными ракетами предупредил командира «Йорктауна», капитана I ранга Дюра, что крейсер зашел в территориальные воды СССР, но «Йорктаун» упрямо шел вперед, к мысу Сарыч, а в Саках, на борту «Леонида Брежнева», в этот момент начались палубные испытания новейших советских истребителей, только что поступивших на Черноморский флот.

Все РЛС близлежащих американских баз работали – в этот момент – на полную силу.

Богдашин связался с Дюром по радио. И повторил: поведение крейсера ведет к вооруженному конфликту между нашими странами.

– Мы ничего не нарушаем, – ответил Дюр.

И – ушел со связи.

Пограничники были обязаны стрелять «по носу», как говорят моряки, но командующий погранвойсками Советского Союза генерал-полковник Матросов растерялся: американцы теперь – наши друзья, перестройка; все помнят, какие неприятности были у СССР из-за южнокорейского «Боинга». И вообще: разве по друзьям можно стрелять?

Интересно, для чего тогда существуют погранвойска?

Матросов лихорадочно искал Горбачева, но Горбачев занят и к телефону не подходит. Чебриков, шеф КГБ, в командировке, разбудить его (разница во времени) адъютанты боятся: по инструкции, Чебрикова можно разбудить лишь в случае государственного переворота или войны.

Есть, конечно, премьер-министр, но Рыжков отмахнулся: «Не мой вопрос!»

По левому борту «Йорктауна» остался Севастополь, а впереди – да, впереди мыс Сарыч, рядом Форос, где находится, кстати, объект государственного значения – дача Горбачева.

Генсек, между прочим мог быть и в Форосе. Он любил этот дом, но еще больше его любила Раиса Максимовна…

Богдашин всегда, с ранних лет, уважал семью Касатоновых. Здесь, в Севастополе, их командующий имел колоссальный авторитет. Спокойный, твердый, по виду – даже добродушный, Касатонов производил сильнейшее впечатление на моряков. И Ельцин знал: если Касатонов поднимет флот, черноморцы пойдут за ним куда угодно, был бы приказ!

Не все. Но почти все. Пойдут!

«Третья» оборона Севастополя всколыхнет всю Россию.

Ельцин не хотел ссориться с Кравчуком. Черноморский флот – это дорого сейчас даже для России, только, если Касатонов упрется, – Кравчук отступит, не сразу, но отступит, роты морской пехоты будет достаточно, чтобы Кравчук с Фокиным сразу наложили в штаны…

– В 10.45, товарищ командующий, Дюр отвечает: «Курс менять не буду. Пользуюсь правом мирного прохода. Закон не нарушаю».

Ну и заявочки, думаю я, совесть совсем потеряли…

Приближаюсь на 50 метров. Дюр тут же выходит на связь: «Не подходить к борту». А у меня, товарищ командующий, был отличный молодой экипаж. Все несутся по боевым постам, даже спасжилеты никто не надел. Подхожу ближе, на 10 метров, и показываю: будет навал.

– А американцы?

– Смеются! Высыпали на борт, фотографируют, я ж… в пять раз меньше, чем они!

Ну, думаю, сейчас будет не до смеха, коллеги! Только навал на скорости 20 узлов…

– Куда навал! Только таран.

– Так точно, – Богдашин так увлекал сейчас докладом, словно таран завершился минуту назад. – Кладу руль на 5 градусов вправо и, – он показал, – бью «Йорктаун» скользящим ударом якоря в левый борт. Весь арсенал полностью готов к бою. Прохожусь по его леерам…

– А если б «крылышки», командир, взорвались? Не испугался?

«Крылышки» – это крылатые ракеты.

– Третья мировая!

– Исключено, товарищ командующий.

– Почему?

– Трусы они. Чуть что – бегут. Вьетнам показал и Ближний Восток. Они же везде проиграли! «Йорктаун» получил крен 30 градусов, и носовая часть резко уходит у него влево.

Касатонов не отступал:

– А если б торпеды с «гарпунами» схлестнулись?

– Полморя взлетит на воздух, товарищ командующий! Но я быстро кладу руль вправо и залезаю носом на его левый борт. Вижу: висят четыре ракеты, трубы поломаны, внизу, в торпедных отсеках, начался пожар.

– А вертолетная площадка?

– Срезал! Я ее срезал, товарищ командующий! В море ушла. Вместе с вертолетом.

– Достали?

– Мы? Достали и изучили. Потом им отдали. На металлолом.

Смотрю, выскакивает аварийная команда: начался неуправляемый процесс внутри ракетного погреба.

– Где «крылышки?»

– Так точно! Все офицеры сбежали вовнутрь. На ходовом мостике – никого.

– На связь вышли?

– Им не до связи было, Игорь Владимирович! Я предупредил Дюра: топить тебя не буду, если не повернешь – будет новый таран. Сгоришь! И он сразу-на параллельный курс…

– А чем ты, командир, их таранить собрался, раз якорь оборван?

– Да хоть бы и руками, товарищ адмирал. Разозлился я! Но тут меня вызывает Хронопуло: срочно в штаб! – Прибываю с докладом, но командующий даже слушать не стал: «Вот, товарищи Военный совет, – кивает он на меня, – перед вами преступник! Он якорь потерял…»

– Испугался?

– Не могу знать!

– Я ж о тебе. Испугался, командир?

Богдашин опустил глаза:

– Еще как, товарищ командующий… Посадят, думаю. А у меня семья, двое детей. Мне потом адвокат объяснил: «Служить России» – это не юридическое понятие. В суде трудно доказать, что ты в момент боя Родине служил…»

Касатонов замолчал. Пенкин подумал, что в воспитательных целях Богдашину надо бы что-то возразить, но он и не знал, что сделать.

В самом деле, – а что тут скажешь?!

– Как думаешь, командир, – потеплел Касатонов, – если в стране торговля заводами ведется не по соглашению, а по принуждению, если для того, чтобы производить, ты должен получить разрешение у тех людей, кто ничего не производит… – что будет с таким государством?

– Вопрос без ответа, товарищ командующий, – улыбнулся Богдашин. – Ответ ясен.

– Вот! – кивнул Касатонов. – Если люди становятся богаче не из-за своей работы, а из-за взятки или по протекции, если законы, как ты, командир, нам сейчас доложил, «что дышло, куда повернешь – туда и вышло», хотя Йорктаун уже у Фороса, если коррупция дает колоссальные доходы, а честность граничит с самопожертвованием… – да, командир, ты прав: ответ ясен.

– Генерал-полковник Лобов, товарищ командующий, тут же вызвал меня в Москву, в Генштаб.

– В наручниках?

– Пока нет, но в Чкаловском, прямо у трапа, меня ожидали «уазик» и два чекиста. Кивают: на заднее сиденье!

Один по одну руку, второй по другую.

– Чтоб не сбежал?

– Наверное… «Куда едем?» – спрашиваю. В ответ – молчок, государственная тайна. Надо же, думаю, Родину я защитил. А Родина меня сейчас защитит?

Генерал Лобов кричит: «Богдашин, а если б их «гарпуны» взорвались?! Значит, вся перестройка – под нож!»

«Если, – спрашиваю, – у нас перестройка, значит я со своими торпедами могу сейчас безнаказанно гулять вдоль Нью-Йорка?»

На Политбюро вызвали. Но Горбачев согласился: американцы пережали. У меня отобрали корабль, но на флоте оставили: отправили в Академию. А через год адмирал флота Чернавин представил меня к ордену Красной звезды. Только не за «Йорктаун», конечно, а за новую технику…

Касатонов внимательно смотрел на Пенкина.

– Вот, Александр Александрович, какие у нас тобой командиры! Товарищ Кравчук, знает, какой он на самом деле, Черноморский флот?

Пенкин догадался, что Касатонов неспроста вызвал Богдашина, его рассказ о подвиге был как увертюра к тому, что скажет сейчас сам Игорь Владимирович.

– Если, товарищ командующий, вдруг явятся коллеги? Из Киева. Мне докладывали, Президент Кравчук срочно командирует в Севастополь Тенюха. Что прикажете делать?

Пенкин был готов к мятежу, но, как все советские люди, тем более – политработники, он боялся уже самого слова: «мятеж».

– Что? – удивился Касатонов. – Стрелять, контр – адмирал! Если явятся, так стрелять! Сначала – холостыми, поверх голов. Потом, поеле доклада командующему Черноморским флотом, примем… какое-то другое решение. Более строгое. Я приму. Ясно?

– Ура! – тихо, вполголоса, сказал Богдашин.

– Что ты там шепчешь, капитан I ранга? – нахмурился Касатанов. – Завтра наше с тобой «ура!» вся Россия услышит! Если Кремль молчит, значит за Кремль скажу я, адмирал Касатонов. Слушать, товарищи, мой приказ: все корабли, дислоцированные в Севастополе и на всех базах нашей операционной зоны, немедленно выходят в открытое море. Под Андреевским флагом. Впереди идет крейсер «Москва». Корабли будут построены в парадных расчетах!

– Мятеж, Игорь Владимирович?

– Мятеж, контр-адмирал. Но это, товарищи, мятеж во славу России. Сегодня, в течение дня, ко мне обратились командиры военно-морских баз в Евпатории и Феодосии, командир 126-й мотострелковой дивизии, командир 14-й дивизии подводных лодок, комбриги из Николаева и Измаила, комдивы из Керчи, Очакова, Черноморского и… многие другие наши товарищи. Вопрос только один: верность присяге не позволяет нам, черноморцам, менять Родину!..

Касатонов помедлил.

– В этой связи, товарищи, хочу отметить: никто и никогда не ставил передо мной задачу сохранить флот. И взаимодействие, какую-то помощь не предлагал. С Нового года в Москве все будто попрятались, и адъютанты не могут вразумительно объяснить, куда сейчас, в этот решающий час, исчезли их начальники. Поэтому мне как командующему самому необходимо принять сейчас политическое решение. Я уверен, товарищи, что определенные криминальные круги и в Москве, и на Украине уже предвкушают беспрецедентный передел разветвленной инфраструктуры Черноморского флота. Поэтому времени у нас нет. Время сужается каждую минуту, и вот-вот наступит точка невозврата. Но я, друзья, представить себе не могу, что у России нет больше Черноморского флота! Это… это уму непостижимо! Россия опять оказалась на пороге национальной трагедии и унижения, поэтому я, адмирал Касатонов, не могу допустить эту трагедию!

Еще раз: если Россия молчит, значит за Россию скажу я, командующий Черноморским флотом. И опираться мы будем на вице-президента Руцкого: он за нас горой! Когда все корабли выйдут на рейд, а личный состав будет построен на палубах, я на катере объеду все корабли и официально объявлю, что Черноморский флот будет российским, переприсягание невозможно, ибо переприсягание – это предательство!

Пенкин сделал полшага вперед.

– Разрешите, товарищ командующий? КГБ Украины немедленно возбудит уголовное дело – по факту нашего пересечения государственной границы Украины.

– А кто сказал, контр-адмирал, что мы пересекаем границу? Мы будем находиться в территориальных водах Украины, но в открытом море до тех пор, пока и Москва, и Киев не затвердят наше решение служить России. Ну а пример, Александр Александрович, будем брать с капитана I ранга Богдашина: он же два года назад не испугался тюрьмы!

Богдашин потирал руки:

– Значит, бунт, Игорь Владимирович?

– Бунт, командир. Во славу России!

Касатонов не сдержался: он расцеловался с Пенкиным, стоявшим перед ним навытяжку, потом обнял Богдашина.

Из глаз Касатонова текли слезы.

Рано утром, когда Ельцин еще спал, Кравчук сорвал все телефоны в Ново-Огарево. Президент Украины еще с ночи заготовил Указ об отставке Касатонова, но командующий его опередил: флот подтвердил свою верность России, и Кравчук не знал, что ему делать.

Ельцин неторопливо, очень вкусно позавтракал и по дороге в Кремль позвонил Кравчуку:

– Не трогай адмирала, Леня! Руцкой говорит, он – сумасшедший, а ракет у него столько, что они, понимашь, до любого Киева долетят. Тебе нужны ракеты над головой? Вот и сиди себе тихохонько, я ж отдал тебе Севастополь. Но и к флоту больше не лезть, а то они правда стрелять начнут, на хрена нам, Леня, такой геморрой?..

36

– Все, Акопчик, как дважды два… Руцкой был выше Акопа на целую голову, но умудрялся дышать ему прямо в лицо. – Если у политика нет денег, он онанист, Акопчик, а не политик.

От Руцкого несло луком.

– А у меня, Акопчик, две академии, шоб ты знал! И в Кремль я пришел с поста заместителя командующего воздушной армией: генерал-майор плюс вице-президент!

Но ты же сам посмотри, что делают сейчас эти суки! Президент пишут с большой буквы, а вице-президент – с маленькой, вроде как я – порученцем у Бориса Николаевича, хотя народ, Акопчик, избрал нас одним бюллетенем!

Идем дальше: если я баллотируюсь вместе с Ельциным, – Руцкой загнул палец, – мои голоса тоже работают на его победу! Ветераны, армия, бабы… ты знаешь, сколько за меня сейчас баб?

Когда Руцкой пил, он пил очень много, как он говорил – «до полного упаду».

– Ну что, поехали?

Водка с размаха влетела в усатый рот вице-президента России.

– Поцелуемся, Акопчик?

– Нет-нет, сначала надо чокнуться…

– Ну, давай!

Руцкой снова налил себе водку.

– Давай!

Поцелуй получился смачным, влажным, но вытирать рот было как-то неудобно. Акоп сделал вид, что он задумался, прижал стакан к щеке и незаметно прокатал его по губам.

– Ну не командир я, согласен… – Руцкой взял соленый помидор и пальцами разорвал его пополам. Половину помидора он сразу отправил в рот, другую половинку шмякнул обратно в тарелку. – Но я точно, Акопчик, не второй пилот… это-то вы… извините меня! Апоихнему я вообще черт знает что такое, примкнувший какой-то… К Борису Николаевичу!

– Да у вас, я считаю, самая тревожная работа на земле…

– Правильно говоришь, – поддержал Руцкой. – Значит, вывод: если я, уважаемый, не подкреплю себя бизнесменами, которым я ж в итоге и помогу заматереть, кранты мне, в металлолом сдадут, долетал ся я…

Руцкой был в добротном темно-синем костюме.

«Штуки полторы, наверное…» – прикинул Акоп.

– Не-а, икнул Руцкой, – я им не дам себя игнорировать.

Год назад мэр Москвы Попов выделил (по просьбе Руцкого) фонду «Возрождение» (вроде бы – инвестиционный фонд) один из бывших правительственных особняков на Ленинских горах.

Высоченный забор, парк, похожий на лес, птички поют, чудный вид на Москву-реку, двадцать минут до центра. Бывает такое?

– Здесь Хонеккер гужевался, – объяснил Руцкой. – Жил, когда с визитами прилетал. А там, за забором, – Руцкой кивнул через плечо, – Фидель Кастро обитал. Тоже дерьмо, как и Хонеккер, но – с нюансами. Девок драл – беспощадное дело! Во, бл, кровь испанская! Каждую ночь – новая, весь «кремлевский полк» поимел!

Для высоких гостей были в Кремле испокон веков, с Брежнева, «штатные» проститутки, восемь девчонок, все – лейтенанты КГБ.

Поскольку миссия у них была совершенно секретная, их приписали к Кремлевскому полку.

Почетнымпрезидентомфонда «Возрождение» был избран Ельцин: Александр Владимирович убедил Президента, что «Возрождение» ставит своей задачей «аккумулировать внебюджетные средства на возрождение страны».

Ельцин разрешил «Возрождению» коммерцию и освободил его (специальным указом) от акцизов и пошлин на сорок семь видов продовольственных товаров, включая водку.

Разумеется, Ельцин понимал: если бы не «Возрождение», акцизы и пошлины пошли бы в бюджет государства. Но Ельцину объяснили, что у него, у Президента, всегда есть «внебюджетные статьи расходов», например, выборы: Ельцин подумал и согласился.

– Чой-то, Акопчик, молчишь?

Юзбашев чувствовал, Руцкой напряжен, тянуть с ответом – это не правильно.

– Вот если бы у меня были бы квоты на нефть, Александр Владимирович…

– Я р-решу – согласился Руцкой.

– Так и я тогда решу… мигом!

Они смотрели друг на друга так, будто видели друг друга впервые.

– Люди, с которыми я работал по жизни, – Акоп расплылся в улыбке, – знают… мою порядочность, Александр Владимирович! Я верующий человек, туда с собой… – Акоп кивнул на люстру, – можно взять только сто тысяч долларов. Самый дорогой гроб…

Руцкой разлил водку.

– Его из золота рубят? Гроб-то?..

– Из красного дерева, Александр Владимирович.

– А, из красного…

– Дурак Гайдар, – уверенно сказал Акоп. – Производительность труда, она что, от формы собственности зависит?..

Руцкой с аппетитом пожирал помидоры.

– Да ну их, Акопчик, в зад… Гайдару надо поскорее уничтожить коммунистов, а «красных директоров» либо схарчить, либо сделать миллионерами, чтобы они свой народец сами бы в узде держали. Ш-шоб реставрация не произошла.

Столыпин как учил Дурново остановить революцию? «Коренное разрешение вопроса – создание класса мелких собственников…»

Гайдар учился у Столыпина.

– Опасно, Александр Владимирович…

– Не-е, минуточку! Сейчас дойдем и до «опасно». Во – первых, после Беловежской Пущи ни один коммунист не вышел с протестом на улицу. Так? Так. Во-вторых, кто-нибудь, хоть коммунисты, хоть не коммунисты, спросили с Гайдара, почему порт Находка нынче продан всего за 120 тысяч долларов? Ачинский глиноземный за 240 тысяч? «Уралмаш» – за полмиллиона? Всего! А? Спросил?! Безответственность порождает все эти явления. Тогда я спрашиваю: где Президент? Где Борис Николаевич? Куда он глядит? Или ему глаза закрыли? Как покойнику?

Руцкой поднял рюмку:

– За нас, Акопчик!..

Акоп подумал, что, если он выпьет, он точно умрет. Но выпил…

– Я ведь, Александр Владимирович, семь лет отдал МВД… – ему хотелось поменять тему.

– Ты что, служил?

– Нет, сидел.

– А… Только что Гайдар и его мальчики решили, представь, поиграть с золотом. А что? Золотишко – вещь полезная, на солнце не тухнет, наоборот – сверкает лучше, веселее, усушке и утряске не подлежит. Короче: Егор Тимурович 18 тонн российского золотого запаса отправляет в Швейцарию, в «Кредит-свис». Кладет их под два процента годовых. Всего!

Уехало, Акопчик, 18 тонн. А в Швейцарию приходит… 15. Где еще тонны? А? Куда делись? – Руцкой влюбленно разглаживал свои усы.

– Сперли? – догадался Акоп.

– 3 тонны!

– Ухты…

– Как корова языком!.. Иду к шефу: Борис Николаевич, вот документы. Где три тонны? Если скажете, – я услышу.

Смотрю, Ельцин абсолютно спокоен.

«А это точно?» – спрашивает. Но без интереса. Я документы ему на стол – х-хрясь!.. «Хорошо, – говорит. – Посмотрю…»

Оставляю папку и спускаюсь к себе в кабинет. Потом обед, короче… через час только я хватился: мои очки там у Ельцина остались, на журнальном столике.

Поднимаюсь в приемную. Очки мои у секретаря, а дверь к Ельцину чуть приоткрыта – ему только что чай внесли.

Вижу: сидят за большим столом Гайдар и Чубайс. «Читайте, – говорит Ельцин, – что на вас летчик нарыл…»

Я? Нарыл?.. Он меня за мусорщика держит?

Облил, короче, грязью, по самое некуда!

Тут же, в приемной, говорю: дайте мне лист бумаги. Пишу: «Президенту России Б. Н. Ельцину. В связи с тем, что результативность межведомственной комиссии по противодействию коррупции равна нулю, ибо информация о нашей работе, оперативно доложенная Президенту России, мгновенно становится достоянием тех, кто и совершает эти преступления, прошу освободить меня от должности председателя межведомственной комиссии». Число, дата. И расписался: Руцкой!

– Сейчас поеду домой и свалюсь там с инфарктом… – пробормотал Акоп. – Все беды от баб, Александр Владимирович!

– Нуда, нарожали дураков, – согласился Руцкой. – Ради бога, Борис Николаевич: если вам Чубайс с Гайдаром дороже золота… – и Руцкой махнул рукой, говорить не хотелось…

…Совсем недавно, на первом (революционном) этапе демократии, Руцкой буквально боготворил Президента России. Увидев, в каких ботинках ходит Ельцин, он тут же приволок в Белый дом целую кучу коробок: вам… все вам, Борис Николаевич, выбирайте любые!

Ельцин покраснел… и так зыркнул на Руцкого, что тот забрал все свои подарки и быстро вышел из его кабинета.

О нем, о Ельцине, есть кому позаботиться, господин Руцкой!

– Но Президент-то, Президент… Александр Владимирович… – не переставал удивляться Акоп.

– Я и сам, Акопчик, не пойму! Какие они себе там… запасные аэродромы соорудили… Но точно же соорудили. Три тонны прямо на посадочную полосу пошли.

Теперь соображаем, Акопчик: когда вся эта шобла из России на аэродромы бросится, власть за кем будет? Как думаешь?

Акоп кивнул:

– Понимаю, Александр Владимирович…

– Ты знаешь, насколько я моложе Ельцина? Не считал? На несколько десятилетий! Я еще успею стать первым. Я сегодня – уже второй!

Руцкой взял рюмку, кусок черного хлеба и снова потянулся за помидором.

– За всю, Акопчик, русскую историю два царя, только два, не вели войн. Бабы – это вообще было что-то страшное. И Елизавета, и Екатерина. Как бабы кровь любят, – о! А вот двое не вели войн: Хрущев и Горбачев. И как закончили? Свои же и попросили. Спрашиваю Горбачева: чего ты не стреляешь? Зачем тебе тогда армия?

– Стрелять, говорит, это слабость проявлять… Представляешь? Если Горбачев не стреляет, значит, он сильный! Вон как!

Акоп дождался, когда Руцкой выговорится, и аккуратно начал – издалека.

– Я, Александр Владимирович, профессионал… Я ведь как в бизнесе кручусь: от милиции-терпел, от Андропова-терпел, в тюрьме чалился, через хрен знает что прошел. Даже через финальную стадию недосыпания прошел. Это, Александр Владимирович, когда тебе снится, что ты наконец спишь!

И я такой один. На всю округу один. От Пушкина до Мытищ. Саня Говорский еще есть в Калининграде – все. Только мы можем без ущерба распорядиться предприятием. Других нет, мелюзга. А заводов – под сотню.

– Большой район? – удивился Руцкой.

– Ну да, в просторах мы не обижены, Александр Владимирович. Есть у нас братья Соколовы. Старший – наркоман. Три куба в день, может, и больше. Но при бабле. И что, «Металлоремонт» сейчас ему достанется? С какого дуба? А Соколенок не упустит, колоться бросит, схватит завод и снова: три куба в день!

– Да, – кивнул Руцкой, – произвол, а произвол, Акопчик, порождает безответственность. Разве можно базовые отрасли промышленности откидывать в частные руки? Твой пример – это только штрих, Акопчик. Если все вместе собрать…

– И что будет? – встрепенулся Акоп. – Со страной?! Они ж ничего не умеют, соколята эти… – водка дала о себе знать, Акоп как-то забыл, что ему положено внимательно слушать Руцкого и не перебивать его. – Завод получат, но бабки вламывать в него не станут, такие только на вынос работают…

– И я им все время, Акопчик, твержу: смотрите, лопухи, кому продаете… Тэтчер в Англии как делала? 3-загибается госзавод. Тэтчер тут же, пока з-завод не сдох, дает ему бабки… И у правительства, Акопчик, у правительства берет, чтобы завод поднялся до уровня. Ш-шоб он привлекательный стал. И после этого… только после этого! говорит, что ищет сейчас нового хозяина…

Я когда узнал… иду к Гайдару: ты куда спешишь, насморк? А я, Акопчик, не чинюсь, сам иногда хожу, хотя как должностное лицо могу и к себе пригласить… Но они что же сделали? В указе написали, что вице-президент участвует в заседаниях правительства только с совещательным голо сом. Звоню Шахраю: Сережа, убери «совещательный», мне ж стыдно! Представляешь, какая порнография? А порнофильмы, Акопчик, культивируют нереалистические ожидания от жизни – например, о том, как быстро может приехать к бабе сантехник. Короче, так: если у меня в обозе есть ты и твой тыл, значит, будут и песни. П-понял меня?

Вопрос прозвучал в лоб.

– А у приватизации все-таки какая цель? – Акоп тянул время и не торопился с ответом.

– Я ж поясняю: быстро нужны собственники. Купцы – те капитал веками строили. А Гайдар говорит: времени в обрез, поэтому расхватывайте, ребята, государство! Я тут спрашиваю у одного, он у Гусинского работал: чего свалил-то? Гусинский вроде и платит хорошо, потому как крадет еще больше… – нет, ушел. – А я, говорит, сижу у Гуся на совещаниях и мысленно подсчитываю (он юрист) статьи Уголовного кодекса, под которые мы идем…

Руцкой вернулся к столу.

– Выпьешь, брат?

– Да нет, Александр Владимирович, все… Не могу уже.

– Писатель Чехов после сорока советовал переходить на пиво.

– Погорячился…

– Я согласен: дурак. Твое здоровье!.. – и Руцкой с размаха опять опрокинул рюмку. – Ельцин, штоб ты знал, конь-тяжеловес. В какие сани ты его поставишь, те он и потащит…

– Значит, остановить его некому?

– Я остановлю. Так отрихтую, мир вздрогнет. Плохо все афганцев знают.

– А… не ошибетесь, Александр Владимирович?

– Ошибусь – дальше што? Ты че, бл, рыдать будешь?..

Руцкой все-таки напился.

– Если я с вами, значит – до конца…

– Вот это ты молодец! Это разумно!

– Еще как понимаю, Александр Владимирович, – кивнул Акоп.

– Хотя осторожность, брат, не помешает. Опытный электрик даже бабу не берет за две сиськи сразу! Если Россия убедится, что Ельцин – алкаш конченый… да снять на камеру, слушай, как он в блевотине своей плавает… сразу импичмент будет. Возьми помидор!

– Правду говорят, что у него эпилепсия?

– Не уверен. Не присутствовал.

– С нефтью-то получится, господин вице-президент?

Руцкой удивленно посмотрел на Акопа.

– Еще как! Детали с Белкиным обсуди. Я, Акопчик, своих не сдаю, шоб ты знал. Сам посуди: если ты будешь валить лес незаконно, тебя посадят, и ты все равно будешь валить лес.

– Моя порядочность, Александр Владимирович…

– Лады, – обрубил Руцкой.

– Тонн бы 500-700. Тысяч…

– Погоди, это много иль немного?

– Копейки.

– Так ты больше бери! – икнул Руцкой.

– Больше не вывезу.

– Ведрами вывози, ведрами! Давай, Акопчик, – Руцкой поднял рюмку, – шоб у тебя все было и шо-б теб-бе, значит, за это ничего бы не было!..

Они выпили и поцеловались.

«Слышал бы Ельцин!» – подумал Акоп.

Вице-президент России проводил его до лестницы.

– Запомни… – Руцкой ладонью вытер усы. – Я был с тобой оч-чень от-кро-ве-нен. Цени!

Он поднял указательный палец. Точь-в-точь как делал Ельцин.

Он здорово все-таки набрался. Дня на два вперед!

Больше всего Акопу не понравилась откровенность Руцкого.

«С чего вдруг… такая любовь?.. – гадал он. – Белкин дал гарантии? Предлагают трубу. Просят не забыть. Хорошо? А что ж здесь непонятного, если только курица от себя гребет, все другие – по-другому, а мне, между прочим, назначено встать…»

Руцкой вернулся в комнату, где его уже ждал майор Тараненко. Начальник охраны доложил, что разговор с Юзбашевым полностью записан и кассета – уже в сейфе.