Текст книги "Русский ад. Книга первая"

20

– Иля, вставай! Началось, сынок…

Ильхам спал в гостиной, на старом протертом диване. Она была в английском духе, эта гостиная, много торшеров, абажуров, но диван стоял всегда у окна, на солнце, плотно придвинутый к шторам.

Ильхам, с его ростом, еле втискивался на этот диван, а ноги он обычно закидывал на подлокотник.

Здесь, на Апшероне, в километре отсюда был дом отдыха КГБ, но, в отличие от Севы, он почти его не помнил – был маленький. Мама, Зарифа-ханум, этот дом не любила, Гейдар Алиевич – с утра до ночи на работе, ему было как-то все равно, где он живет, зато Ильхам дом отдыха КГБ обожал, особенно террасу и балкон на втором этаже.

Хотя тесновато, конечно: у Севы была отдельная кроватка, а Ильхам спал всегда с нянечкой, тетей Ниной, бок о бок. Он боялся темноты, лунного света и боялся ветров; тетя Нина от Ильхама не отходила, но однажды Сева поймала тетю Нину за руку – на воровстве.

У нее был интимный друг, Николай Акимович, плотницких дел мастер; тетя Нина все время его подкармливала – он любил бутерброды с колбасой, оставленные для Севы и Ильхама.

– Дети накормлены? – строго спрашивает Зарифа-ханум.

– Досыта… – докладывает тетя Нина, а Сева тут как тут:

– Мама, няня отдала нашу еду Николаю Акимовичу…

Тетя Нина обомлела:

– Она врет!

– Это вы врете! – спокойно возражала Сева.

Если Ильхам по характеру в мать, то Сева – в отца.

– Иля, вставай, вставай… – Гейдар Алиевич теребил его за плечо; внешне Гейдар Алиевич был вроде бы спокоен, но его выдавали глаза. Он будил Ильхама, но как бы не видел его, был весь в себе, в своих мыслях.

Который час? Шесть? Семь?

Ильхам очень плохо спал этой ночью. Он никак не мог устроиться на этом диване, потом заснул, неудачно во сне повернулся и чуть не упал. Гейдар Алиевич не сразу догадался, почему Ильхам примчался вдруг вчера вечером, Гейдар Алиевич отправлял его обратно, в город, к семье, но Ильхам не уехал и спать пошел в гостиную: в Баку неспокойно, черт его знает, кому можно сейчас верить, кому нельзя, а у Гейдара Алиевича после этого странного инфаркта больное сердце.

Рядом – ни одного родного человека, только Бяйляр.

Бяйляр – отличный парень, племянник Гейдара Алиевича (у Президента Азерабайджана только сейчас появилась наконец серьезная охрана), Бяйляр как сын Гейдару Алиевичу – Как сын, но он не сын, поэтому Ильхам до утра нетался на даче.

– Вставай, вставай, – Гейдар Алиевич был в майке и спортивных штанах. – Избит генпрокурор. Джавадовы вздрючили, сынок, Особую полицию. И захватили ночью Генпрокуратуру.

– Переворот, выходит, – Ильхам сразу проснулся. – черные полковники идут?..

– В полный рост, сволочи! Намик уверен – они не остановятся.

Не так давно Намик Абасов возглавил министерство национальной безопасности.

– А где он сам?

На рабочем месте… Не сиди, Иля, времени нет.

– Пап, а ты куда собрался, извини… конечно…

– На работу.

– С ума сошел? – Ильхам натягивал брюки.

– В президентский аппарат.

– Соседям звони. Пусть… слово скажут… и дело сделают! Эдуарду позвони…

– У тебя две минуты, сын.

Алиев вдруг улыбнулся и вышел.

Никогда, никогда Гейдар Алиевич не бывал так красив, как в минуты опасности. В нем сразу появлялась такая теплота, такая легкость, вмиг куда-то девались поза, державное начало (в нем всегда был виден лидер) и сразу пропадала та интонация, к которой все давным-давно привыкли – интонация государственного деятеля.

Зарифа-ханум была старше Гейдара Алиевича на несколько дней, точнее – почти на две недели; он родился 10 мая, а Зарифа-ханум чуть раньше, 28 апреля.

Офицер КГБ, капитан, уже капитан, но какой же он стеснительный, этот Алиев: познакомились они на свадьбе Тамерлана, брата Зарифы; Алиев был в синем костюме и голубой сорочке, да еще и глаза голубые, европейская внешность, – Зарифа влюбилась с первого взгляда, пригласила Гейдара на «белый» танец, она была смелее, чем он; и пока они танцевали, будущий Первый секретарь ЦК КП Азербайджана мучительно соображал, как ему напроситься на новую встречу.

Зарифа сообщила, что она – врач-стоматолог, и Гейдар, великий актер (он же Гамлета играл!), чуть не заплакал:

– А у меня зуб болит… Пять дней болит, с ума схожу… Может, посмотрите? Ничего не помогает – совсем! Куда прийти?..

Зарифа испугалась, тут же предложила взять такси, ее работа – совсем рядом, там есть дежурный врач, но Гейдар испугался еще больше, сказал, что купил баралгин, поэтому до утра доживет…

Синий костюм, голубая сорочка и голубые глаза…

Так, как Алиев, в Политбюро ЦК КПСС никто никогда не одевался.

После смерти жены… Когда Алиев узнал о болезни Зарифы-ханум, в нем сразу что-то надломилось, почва ушла из-под ног, он растерялся, впервые в жизни растерялся: всесильный член Политбюро, любимец Брежнева, первый зампред Совета министров, курировавший всю медицину Советского Союза, рыдал как ребенок перед своими… да, подчиненными… перед врачами, умоляя Николая Николаевича Блохина, главного онколога страны, спасти Зарифу Азизовну.

Болезнь Зарифы-ханум для московских врачей – настоящий бой без правил. Они, сотрудники ведущего онкоцентра страны, приняли этот вызов, они действительно сделали все, что смогли.

«Коллеги, все со мной ясно», – твердо сказала Зарифа-ханум за неделю до смерти.

Да, она была замечательной женщиной, у нее был дар создавать мир между людьми.

Весна 70-го, в Баку проходит Декада искусства России, специальный теплоход, который идет на Нефтяные камни, Магомаева – нет, Синявской – тоже нет, их ждут, вот-вот приедут. Гейдар Алиевич с супругой, с детьми, а их – нет, не явились.

Министр культуры докладывает:

– Гейдар Алиевич, певец Магомаев срывает концерт.

– Ой-ей-ей… Как срывает?

Министр опустил голову.

– Не пришел…

С юных лет Муслим был для Гейдара Алиевича и Зарифы Азизовны как сын.

– А Синявская? – улыбнулась Зарифа-ханум.

– И она не пришла, Зарифа Азизовна…

– Все понятно! – махнул рукой Гейдар Алиевич; ему нравилась Синявская, особенно – ее голос, он очень хотел, чтобы Тамара и Муслим поженились, но с характером Муслима это непросто, конечно, сильная женщина, только сильная женщина может быть рядом с ним.

– Вот ведь… а? – Гейдар Алиевич растерянно смотрел ни Зарифу Азизовну. – Надо же!

– А слушай, что важнее? – вмешалась Зарифа-ханум. – Любовь? Или концерт?

– Важнее дисциплина… – заметил Гейдар Алиевич, но Зарифа Азизовна перебила мужа:

– Ай, слушай, поехали без них, если что-то у детей оборвется, ты больше будешь переживать, чем я…

На свадьбе Тамары и Муслима Гейдар Алиевич сказал: «Когда я слушаю, как вы, Тамара и Муслим, поете вместе, у меня возникает ощущение, что я сам совершил хороший поступок…»

С Зарифой-ханум была жизнь. Без нее – могила.

О болезни жены Гейдар Алиевич узнал от врачей. Дети не знали. Он молчал до последнего.

Если бы дети знали, ему было бы, наверное, легче, один в поле не воин, но Гейдар Алиевич говорил Ильхаму и Севе, что им волноваться не стоит, что маме вот-вот станет легче, не та болезнь, когда надо волноваться, самое главное сейчас – верить врачам…

Сева и Ильхам – верили; Гейдар Алиевич ведет всю медицину в стране, кто, как не он, может помочь Зарифе Азизовне…

У него, Алиева, что-то страшное творилось с зубами. Врачи сказали – на нервной почве. Алиев – в бреду, температура под сорок, сбить не получается… Непостижимо, но Алиева (если бы он знал!) перевели в тот же самый бокс, где через дверь, в соседней палате, умирала его жена…

– Спасайте Гейдара, коллеги, – повторяла Зарифа-ханум. – Со мной все ясно, спасайте Гейдара…

После смерти Зарифы Азизовны, когда Алиев своими глазами увидел, что жизнь имеет конец… да, это был уже совсем другой человек. Когда два сильных корня намертво врастают друг в друга, питают друг друга своими соками, силой, и вдруг один из корней умирает… – Алиев опустел, в нем проступило – в этот момент – такое одиночество… он сразу постарел, и работа (даже работа!) его не спасала. Он упрямо загружал себя работой, всегда очень поздно приезжал домой, но легче ему не становилось. Огромный «ЗИЛ» Члена Политбюро несется по ночной Москве (после совещания, в одиннадцать вечера), и вдруг Гейдар Алиевич разворачивает машину и просит отвезти его на улицу Горького, к памятнику Пушкину.

Здесь, у памятника, и были когда-то их свидания с Зарифой Азизовной. В Москве они встречались только здесь, у Пушкина.

Ночь, людей мало, темная Москва. Самое главное – не заплакать.

Алиев выйдет из машины, постоит…

Стоял он всегда очень долго.

Хорошо, дети не видят, он ведь правда может заплакать…

Почему Зарифа-ханум, сама врач, академик, пропустила собственную болезнь?

Врачи, даже очень хорошие врачи, она ведь такая?..

На месяц бы раньше, хотя бы на месяц!..

Ильхам рыдал, не выходил из своей комнаты, на Севу стало больно смотреть, Сева сходила с ума.

…Отвратительно продвигался БАМ (Алиев курировал более двадцати отраслей), тоннели строились очень медленно, тяжело, погибали люди, много людей, тоннели постоянно заливала вода. И железнодорожники, «спецстрой», и местные власти скрывали количество погибших (были и обмороженные, все, как на целине когда-то), но, прилетев в Тынду Гейдар Алиевич первым делом отправился на местное кладбище, пересчитал все свежие могилы…

Он не прощал, если ему врали в лицо. Он говорил, что болтуны так же опасны, как опасны убийцы.

Да, в Совмине Гейдар Алиевич работал за двоих: за себя и за премьера Тихонова; Николай Александрович старился буквально на глазах. Но работа не защищала Алиева от одиночества: с этой проблемой он уже не справлялся.

Алиев боялся старости! Он обожал Малый театр, любовался Царевым в роли Матиаса Клаузена, но величие старости (Царев излучал величие) это театр, это все-таки театр!

Старость – как прелюдия к смерти, как начало смерти… – впрочем, Гейдар Алиевич не любил и себя молодого! Его тяготили воспоминания о Нахичевани. О голоде – жутком голоде ледяных нахичеванских зим…

Нет, Нахичевань никогда не согревала его душу, и никогда Гейдар Алиевич не называл себя «нахичеванцем»: никогда!

Позже, в Баку, Алиев сделал все, чтобы этот город – Баку – стал его городом, чтобы его жизнь началась бы здесь с чистого листа…

Цель – победить бедность. Раз и навсегда. Перевезти в столицу маму. Если получится, перевезти всех братьев и сестер!

Алиев мечтал быть архитектором. Сохранились его рисунки – «почеркушки», наброски и акварели; в них виден молодой художник, опьяненный колоритом, величием своей страны.

Устроиться где-нибудь с мольбертом в старом городе, изобразить Караван-сарай, Девичью башню (его мечта о любви)… – пыльный, но очень приветливый, яркий… – старый Баку!

Смерть Зарифы Азизовны заставила Гейдара Алиевича вспомнить все, что она говорила ему о Горбачеве…

У Зарифы-ханум был дар видеть людей насквозь.

Зарифа-ханум предупреждала: если Горбачев, как самый молодой Член Политбюро (она же нужна для чего-то, эта молодость), станет Генсеком, он быстро уберет всех, кто хоть в чем-то сильнее его: типичный карьерист, пустомеля, Гришин и Черненко, например, совершенно его не воспринимают, Кунаев – тоже. Зарифа Азизовна хорошо видела людей… – а Гейдар Алиевич махал руками, смеялся, называл жену «антисоветчицей»…

Вдруг – инфаркт. Гейдар Алиевич выжил, хотя Чазов, руководитель «кремлевки», был уверен, что это – его конец.

Едва Алиев пришел в себя после наркоза, как в реанимации появился Чазов.

В Политбюро шутили: клятва Гиппократа появилась уже после того, как Евгений Иванович возглавил Четвертое управление.

Он держал лист бумаги и ручку.

Что принес? – насторожился Алиев. – Это что?

Гейдар Алиевич… – вкрадчиво начал Чазов, – вам бы подписать прошение об отставке… – Чазов говорил с членом Политбюро ЦК КПСС, как начальник с подчиненным, чья судьба уже решена, – состояние у вас неважнецкое, пора бы и отдохнуть… сердечная мышца ослабла, почти не работает, вот он, БАМ, Гейдар Алиевич, вот они, перегрузки… это уже не мышца, а так, оттонка…

Чазов говорил много. Невероятно, но факт: текст заявления Члена Политбюро ЦК КПСС об отставке был уже написан, оставалось только расписаться…

Алиев мгновенно пришел в себя, и наркоз – сразу отступил.

Слушай, Евгений: ты меня лечи, ладно?

А заявленьице надо бы подписать, – не отступал Чазов. – Прямо сейчас. Михаил Сергеевич в курсе, Гейдар Алиевич! Работать вы уже не сможете. Быстро умрете. От перегрузок.

Глаза у Чазова были как два ножа.

Алиев вздрогнул.

– Может быть, Евгений, я хочу умереть за рабочим столом!

Чазов не отступал:

– Гейдар Алиевич, я как врач и как коммунист…

– Вот и лечи меня, если ты… у нас… не только коммунист… Я помру – ты что, рыдать будешь? На моей могиле?

Чазов замер.

– Я вынужден…

– Уходи, Евгений Иванович. Немедленно уходи. Спасибо, что лечил!

Чазов побежал звонить Горбачеву.

С Косыгиным после инфаркта было точно также, один в один… – ну что за люди, а?

Алиев понимал: Михаил Сергеевич («Ты, Гейдар, не помер, значит, пеняй на себя!..») от него не отстанет.

У Гейдара Алиевича всегда были доверительные отношения с Болдиным; работая в «Правде», Болдин несколько раз приезжал в Баку, и Гейдар Алиевич всегда с удовольствием находил время для встречи.

– 85-й, – рассказывал Болдин. – Перед поездкой в Тольятти Горбачев пять раз заставлял всю нашу группу переделывать текст его выступления. И все чем-то недоволен – то тем, то этим. Сам уже не знает, что он хочет.

Садимся в самолет. Зовет: «Давайте мою речь. Еще раз пройдемся».

Читаем – вслух – страницу за страницей. «Да-а, – говорит, – а текст-то с дефектиками. Раиса Максимовна тоже так считает. Говорит – души в тексте нет». Начал править. Надиктовывает стенографисткам новые куски. Логика рассыпается, но спорить с ним уже бессмысленно. Машинистки все быстро перепечатали. Горбачев – на «Автоваз», выходит на трибуну, по бумажке читает начало своей речи, возбуждается (вспоминает, видимо, что в Питере его кто-то недавно назвал «трибуном») и отрывается от текста. Излагает основные мысли, а дальше – тупик. Открывает следующую страницу, но об этом он вроде бы уже сказал. Листает дальше – и об этом он только что говорил…

И – бег по кругу!

…Кто, кто организовал весь этот кошмар на стадионе в Сумгаите, когда отрезанная голова армянского мальчика стала – вдруг – футбольным мячом? Какова истинная роль в карабахских событиях восточного филиала «Бай Прокси»?

В Карабахе появились лозунги: «Ленин, партия, Горбачев. Сталин, Берия, Лигачев!»

Кто придумал? Точнее – подсказал?

Чья поэзия? Кто сочиняет рифмы?

Главный вопрос: почему Горбачев после событий в Сумгаите (именно после Сумгаита) стал так бояться американцев?

Отставка Алиева, и сразу – Карабах.

Совпадение?

Резня в Сумгаите повергла Алиева в ужас. Почти 14 лет Гейдар Алиевич возглавлял Азербайджан. Здесь никогда не было национальной междоусобицы, даже скрытой.

Какая междоусобица, когда вокруг столько пустой земли!

Баку Сумгаит, Степанакерт всегда жили очень дружно, легко… – а что творилось по праздникам на городских стадионах, когда известные азербайджанские певцы по-армянски пели их национальные песни!

Разумеется, после болезни Гейдара Алиевича быстро вывели из состава Политбюро, но он оставался пока членом ЦК, то есть пропуск на Старую площадь у него еще был.

3 марта 1988 года, в 9.00 утра, Алиев без предупреждения, без звонка вошел в приемную Георгия Разумовского, секретаря ЦК.

Пригласил его помощника, коротко сказал, что события в Сумгаите – это начало конца их страны, смертельный удар по Советскому Союзу, поэтому он категорически требует, чтобы секретарь ЦК Разумовский выслушал его доводы: секретариат ЦК должен знать соображения Первого секретаря ЦК КП Азербайджана Алиева («надеюсь, еще не поздно…») о ситуации как в самом Карабахе, так и в соседних районах, где испокон веков живут не только армяне, но и азербайджанцы.

Алиев всегда говорил тихо, у него – хрипловатые, слабые связки, это с детства, но он говорил так убежденно, так горячо и так ярко, что его голос, казалось, был слышен повсюду.

Разумовский растерялся. Он принял Гейдара Алиевича только после консультаций с Горбачевым, ближе к вечеру, к шести.

На пять минут.

Все это время Алиев тихо сидел на стуле в приемной, и никто не предложил дважды Герою Социалистического Труда чашку чая.

Разумовский сразу дал понять Алиеву: Генеральный секретарь ЦК КПСС уверен: события в Сумгаите – это дело рук самого Гейдара Алиева. Вот так! Коротко и глупо.

Как Гейдар Алиевич не двинул секретарю ЦК по его ярко – к меной физиономии, – загадка. Очень хотел, очень – и не смог, не так был воспитан, хотя полагалось бы, конечно, именно так, по губам! – Как вам на пенсии? – поинтересовался Разумовский, давая понять, что разговор закончен.

– Принял решение поработать на заводе… – Алиев встал и направился к выходу.

– На каком заводе? – опешил Разумовский. – Кем?

– Простым рабочим, Георгий.

– Как… рабочим? Зачем? Вы серьезно?

– В этом здании, Георгий, я говорю только серьезно.

Гейдар Алиевич в самом деле попросил Севу купить ему десять теплых байковых рубашек.

Списали? Тяжелая болезнь?

А он – на заводе, рабочим. В цехе. У станка.

– Врачи разрешили, Гейдар Алиевич? – Разумовский не верил собственным ушам.

– Буду работать, значит, выживу, Георгий… – И Алиев навсегда закрыл за собой двери Старой площади.

Скоро, через полтора года, Разумовский отправился консулом в Шанхай.

А Алиев станет Президентом.

«Главное в людях – власть над собой», – любила повторять Зарифа-ханум.

Властная, умная-но сколько в этой женщине было тепла!..

По вечерам, когда становилось совсем грустно, Гейдар Алиевич писал Зарифе Азизовне длинные-длинные письма. Шел в кабинет, брал чистый лист бумаги, ручку… и разговаривал с ней, как с живой. Он писал медленно, выводил каждую букву, потом долго читал (и перечитывал) свои слова, стопочкой, аккуратно складывал эти листки и сжигал их, листок за листком, листок за листком…

Три дня Гейдар Алиевич не разрешал ее похоронить. Не отдавал. Приезжал в морг, брал стул, садился рядом с Зарифой Азизовной, брал ее ледяную руку.

Не отдавал. Не мог расстаться.

Сидел долго, часами, боялся заплакать, боялся, что увидят.

Плакал его охранник, Саша Иванов, а Гейдар Алиевич держался.

Как? Никто не знает.

Держался как-то…

Никто не знал об его письмах Зарифе-ханум, даже Севиль и Ильхам. Гейдар Алиевич рвал листки и долго, не отрываясь, смотрел, как их уничтожает огонь. Дверь в его комнату-кабинет всегда закрывалась на ключ, дети не войдут… – ему казалось, теперь Зарифа-ханум знает о том, что он думает, что он пишет, чем он сейчас, без нее, живет…

Похоронили Зарифу-ханум на Новодевичьем. Вернувшись в Азербайджан, Гейдар Алиевич добился разрешения и забрал тело жены с собой, в Баку. Сейчас у Зарифы Азизовны две могилы: одна там, на Новодевичьем, могила так и осталась, даже памятник остался, и вторая – в Баку…

Спасибо Лужкову, это он разрешил перенести прах…

Горбачев звонил ему месяц назад, думал просить о встрече.

Набрался наглости и позвонил.

Тариэль Бейбутов, секретарь Алиева, сказал Горбачеву, что он обязательно доложит о его звонке, но Горбачев в Азербайджане проклят, поэтому Президент вряд ли захочет с ним не только встречаться, но даже говорить по телефону.

Тариэль не ошибся: он хорошо знал своего Президента.

Гейдар Алиевич вовремя отправил Севу в Лондон, под защиту Скотленд-Ярда. Азербайджан изменился, надломилось что-то в народной психике, растет немотивированная агрессия, грузины, их соседи, тоже теряют свои лучшие качества, и армяне теряют: люди становятся хуже.

Из Афганистана в Баку тоннами идут наркотики (тоннами!). Через Чечню.

Аэропорт «Северный»? Лазейка в небе России?

Неужели Расул Гулиев, Председатель Милли меджлиса, лично курирует этот наркотрафик? Прямых доказательств нет, но их и не будет никогда, а время такое… слушайте, все, что угодно, может сейчас произойти, люди, все люди так изменились… все, что угодно!

Бунт районного прокурора Джавадова – главное тому доказательство. Прямое. Страшное. Здесь, в бывшем Шаумяновском районе, находится Бакинский НПЗ. Все знают, что Расул лично его контролирует. – Так что ж, Махир тупо захотел свою долю? Его же район! Алиев – в Соединенных Штатах, государственный визит, и в этот момент люди Махира Джавадова убивают Афияддина Джалилова, заместителя председателя Милли меджлиса, хотя Афияддин (вот он, первый круг) не так близок сейчас к Президенту, да только Махир, похоже, об этом не знает.

Убийство Афияддина есть черная метка самому Президенту, прямой вызов…

Алиев тут же вернулся в Баку.

И в этот момент Джавадов вместе с ОПОНом (полиция особого назначения Азербайджана) врывается в здание Генпрокуратуры, избивает прокурора страны (Али Омаров ползал перед Джавадовым, умоляя сохранить ему жизнь) и требует, чтобы Омаров немедленно выдал ордер на арест Гейдара Алиева.

Ордер на арест – это ордер на убийство при аресте.

Распоясались, бандюки…

Ровшан Джавадов, заместитель министра полиции, примчался в Генпрокуратуру и успокоил – вроде бы – старшего брата. Но тот факт, что районный прокурор избивает – в кровь – прокурора страны и требует визу на арест Президента… – да, Алиев очень хорошо понял этой ночью, что он живет сейчас в каком-то чужом Азербайджане.

Безумная страна! Махир до полусмерти избивает генерального прокурора, и в эту минуту (кто такой, да?) ему присягает на верность ОПОН, внутренние войска страны, 470 головорезов…

Послушайте, кто за ним стоит, за Махиром Джавадовым? Кто в Баку такой сильный?!

Или… не в Баку?

Кортеж Президента приближался к чудесной каспийской набережной с символом страны в центре – нефтяной вышкой.

Баку – город ветров, но, к счастью, не город дождей, на стоящий ливень в Баку-редкость. А ливень нынче беснуется третий день подряд. Каспий, черный от облаков, подгоняет все новые и новые тучи, будто издевается над городом…

«Контракт века», нефтяной консорциум взбесил многих, включая Сурета Гусейнова, премьер-министра страны, армейского полковника из Гянджи.

Это его танки свергли (год назад) Президента Эльчибея.

Он, Гусейнов, вроде бы далек от Джавадовых, но еще раз: сам черт сейчас не разберет, кто здесь, в Баку, против кого «дружит». Кто еще недоволен тем, что он, Гейдар Алиев, сам, в одиночку, делит Каспий, выбирает инвесторов и жестко контролирует все денежные потоки в государстве. Нефть прежде всего…

Идиоты – да? Получается, когда Сурет звал его в Баку (узнав о танках Гусейнова, действующий Президент Эльчи-бей тут же убежал в Нахичевань, на Родину, в горы), этот… теперь уже бывший… полковник, ныне – второй человек в стране был уверен, что он, Алиев, уже так стар и так болен, что нет у него желания управлять страной, которую он строил-выстраивал всю свою жизнь? Самому, лично распоряжаться азербайджанской нефтью, которая выходит наконец на мировые рынки?..

Алиев публично заявил, что, пока он жив, пока он – Президент, о приватизации нефтяных приисков Азербайджана не может быть речи; вся нефть принадлежит только его государству.

Он мог бы сказать, конечно: государство – это я.

Не всяко слово в строку пишется, дамы и господа: умный не скажет, дурак не допрет, как смеется русская поговорка!

Алиева поразил Буш-старший. Ему, бывшему Президенту, так хотелось встретиться с Алиевым, что в тот самый вечер, когда Президент Азербайджана гостил у Билла и Хиллари Клинтон в Кэмп-Дэвиде, в их резиденции, господин Буш лично приплыл к Клинтонам – через озеро – на моторной лодке (один, без охраны), чтобы пригласить Гейдара Алиевича к себе на ранчо.

Поужинать.

Алиев изумился: предварительный разговор с «протоколом» Президента Азербайджана состоялся, конечно, но без и итоговых договоренностей; поездка на ранчо Буша не входила в официальную программу пребывания Алиева, тем более – у Клинтонов.

А Буш «подрулил». И терпеливо ждал на лужайке: читал газеты, захваченные из дома.

Алиев растерялся. Вопросительно посмотрел на Клинтона.

– Вы же мусульманин… мистер Алиев, – усмехнулся Президент Америки. – Вам положено иметь несколько жен!

Визит «дедушки» (так в этом доме звали Буша) смутил Клинтонов, особенно Хиллари, но вида они не подали…

На ранчо Буша Президент Азербайджана провел всю ночь. И постоянно подшучивал над Бяйляром:

– Вот, Бяйляр! Ты думал когда-нибудь, что Президент Америки лично прокатит тебя на рыбацкой лодке…

Холод был жуткий. Захватить для Алиева теплую куртку Буш не догадался, Гейдар Алиевич ужасно продрог на озере, потом заболел, но пообщались в тот вечер они замечательно.

В какой-то момент, совсем уже «под виски», Буш признался:

– Как мы боялись, мистер Алиев, что вы возглавите Советский Союз…

Алиев насторожился. Черненко умер 10 марта 1985-го, ближе к обеду. Вечером, за час до экстренного заседания Политбюро, к Гейдару Алиевичу вдруг подошел Горбачев:

– Такое горе… – да, Гейдар? вот так случилось, помер.

– Да, горе, Михаил Сергеевич, конечно, горе…

– Товарищи считают, вам надо возглавить комиссию по похоронам…

– Я? – оторопел Алиев.

– Вы, – Горбачев кивал головой. – Вы, вы…

Комиссия по похоронам – заявка на высший пост в стране.

Алиев знал, что Громыко настроен против Горбачева, хотя именно Горбачев вел все секретариаты ЦК, когда Черненко болел.

Многие против: Гришин, Романов, Щербицкий…

А аппарат ЦК – весь за Горбачева. Ежегодные «гонки на лафетах» – это стало смешно…

Громыко, кстати, легко подкупить. Да, сейчас все в пользу Горбачева, почти все…

Алиев встал:

– Категорически отвергаю, Михаил Сергеевич! Обычно комиссию возглавляет обычно секретарь ЦК. А я – работник Совмина…

Буш, Америка боялись того, о чем (прощупывая его?) говорил с Гейдаром Алиевичем не кто-нибудь: Горбачев.

Мысли светлых голов совпадают – так… что ли?

Кортеж Алиева приближался к президентскому дворцу. Бывшее здание ЦК КП Азербайджана люди называли сейчас «президентский аппарат».

Когда Андропов перешел на работу в ЦК КПСС, Алиев должен был (по логике вещей) возглавить КГБ СССР, но Тихонов плохо справлялся с ролью премьера, и Андропов убедил Леонида Ильича «укрепить Алиевым Совмин».

КГБ СССР и ЦК КПСС исторически ненавидели друг друга.

После арестов 37-го, 49-го это была именно ненависть; борьба за абсолютную власть в государстве не прекращалась (не и ментальность русских прекратить; уступать-то никому не хочется, русские – народ драчливый, а людям в погонах (особенно чекистам) всегда хочется большего, им охота покомандовать – сразу и всеми, тем более и члены ЦК, и аппарат ЦК, почти все (если не все!) эти люди были своевременно «подписаны» еще на одну работу – работу на КГБ СССР.

Чекисты знали (кому знать, как не чекистам?), как же на самом деле живут многие партийные товарищи. Рашидов, Кунаев (Кунаев имел такие охотничьи ружья – огромная коллекция, – Геринг бы позавидовал), Медунов, секретарь Верховного Совета Георгадзе, скупавший – без счета – великую русскую живопись…

Но и у КГБ СССР руки бывали коротки. Брежнев – не Сталин, Брежнев не любил сажать. В Краснодаре чекисты Андропова твердо работали по Медунову руководителю края. В Геленджике сразу после первого (и единственного) допроса Медунова исчез (пропал без вести!) Николай Погодин, «кошелек Медунову», как его называли, первый секретарь горкома партии. Но отправить Медунова под суд не получилось: он был с понижением переведен в Москву, в Минсельхоз, на этом все закончилось.

…Переходя на работу в ЦК, Андропов намекнул самым близким: очень скоро, возможно, он возглавит Советский Союз.

Но Леонид Ильич, бесконечно, к слову, доверявший Андропову (хотя «на подстраховке» рядом с Андроповым всегда были два лично преданных Брежневу человека: Цвигун и Цинев), – так вот, Леонид Ильич видел Генеральным Секретарем ЦК КПСС исключительно Владимира Щербицкого, главу Украины.

Весь «ближний круг» был против: что ж, приходилось считаться. А вот Суслов, например, в «ближний круг» (Андропов, Устинов, Громыко, Кунаев) никогда не входил, Леонид Ильич подтрунивал над Сусловым, говорил, что Михаил Андреевич «до того у нас худой, что еще и «безжопый»…».

Самое главное – трус! На охоту в Завидово не ездит, может в обморок упасть, если увидит на снегу кровь кабана, хотя чего бояться-то, кабанов в Завидове стреляют только с вышки.[5]5
  Впрочем, и на вышках случалось всякое.
  У товарища Хонеккера, например, прямо на вышке произошел инфаркт.
  Лидер немецких коммунистов прибыл в Завидово поздно вечером, плотно поужинал, выпил водочки и обрадовал егерей: Леонид Ильич дал ему слово – завтра утром здесь, в Завидове, он убьет такого медведя, каких даже в Сибири нет!
  «Огромного и могучего», – мечтательно произнес товарищ Хонеккер, закрывая глаза… Да, настоящая медвежья охота бывает только в России. К черту всех этих… кабанов, зайчиков и лис: медведь, только медведь!
  Егеря остолбенели. Может, Леонид Ильич попутал? Он ведь сей час со странностями. В Завидове откуда медведи? Есть кабаны, лоси, косули – пожалуйста!
  А медведей нет.
  На дворе зима. Медведя спят. В берлогу, конечно, можно и боевую гранату кинуть, но кого будить-то, если будить некого?
  Иван Ильич Никашов, любимец Брежнева, самый опытный из егерей, сразу нашел выход. Если ружье товарища Хонеккера зарядить холостыми патронами, а сюда, в Завидово (время есть), закинуть из соседних лесов парную тушу сохатого (военные всегда дадут вертолет) и если кто-то из бойцов «девятки», плотно завернутый в медвежью шкуру с мордой (для верности и зашить можно), пробежит на четвереньках – перед вышкой, где стоит товарищ Хонеккер… – короче, если утром разыграть такой вот спектакль, а чуть подальше, в елках, кинуть на снег тушу медведя… да, товарищ Хонеккер будет уверен, что он – великий стрелок.
  Что, есть какие-то другие варианты?
  То-то и оно…
  На рассвете все стрелки уже были на вышках.
  Перекрестившись, сотрудник Девятого управления КГБ СССР капитан Игорь Андросов, плотно зашитый в медвежью шкуру, поскакал на четвереньках между елок. Всю ночь тренировался! Через динамик, спрятанный для верности в сугробе, пустили медвежий рык, записанный на пленку.
  Кто объяснит, каким чудом один из зарядов в ружье товарища Хонеккера оказался боевым? Проглядели, разгильдяи? Пуля влетела капитану Андросову точно в коленную чашечку (хорошо, что не в лоб).
  Адская боль.
  Андросов схватился за колено, потом медленно поднялся, растопырил «лапы» и с криком «Е… твою мать!» пошел, хромая, прямо на вышку, где стоял с ружьем – товарищ Хонеккер.
  Боевой офицер… а надо же, не совладал с собой…
  От ужаса лидер немецких коммунистов выронил ружье и упал прямо в руки начальника своей охраны: инфаркт.
  – «Убили! – завопил егерь Никашов. – Товарища Хонеккера убили!..»
  И тоже рухнул на снег.
  Глубокий обморок.
  Капитан Андросов, корчившийся от боли, еще и в морду получил. Сначала от своих, потом, чуть позже, от немецких товарищей.
  Хорошо, что вертолет, доставивший в Завидово тушу медведя, не улетел. Через час Хонеккер и Андросов были в руках надежных московских врачей.
  В вертолете они лежали рядом.
  – Простите меня… – тихо просил капитан Андросов.
  Товарищ Хонеккер не ответил.
  Точнее, ответил взглядом: «Непрощенным помрешь!»
  Сам Хонеккер считал, наверное, что он бессмертен.


[Закрыть]

Андропов деликатно замыкал управление страной на «тройку единомышленников»: Устинов, Громыко и Андропов. Давно, с 74-го (инфаркт у Леонида Ильича произошел во Владивостоке, вскоре после встречи «в верхах»), бессонница сделала Брежнева наркоманом; Генеральный секретарь разваливался буквально на глазах, но умер все равно как-то внезапно, ночью, вернувшись с охоты, причем Виктория Петровна (Леонид Ильич и Виктория Петровна всегда спали вместе) смерть мужа не заметила.

«Проморгала», – сокрушалась Виктория Петровна…

Врачей или (хотя бы!) медсестры рядом не было. Начальник охраны попробовал запустить сердце, сделал массаж, да куда там: Леонид Ильич уже остывал…

Интересно, да? Леонида Ильича в отставку Члены Политбюро (Брежнев дважды официально просился на пенсию) не отпустили. Но о том, чтобы у него на даче были бы врачи… – нет, никто не позаботился. Даже Чазов.

Как?

Информация к размышлению.

Владимир Щербицкий находился в этот момент за океаном, с визитом «доброй воли», как тогда говорили. По приказу Юрия Владимировича Председатель КГБ СССР Федорчук задержал вылет Щербицкого в Москву аж на целый день. А через несколько часов и в самом деле разыгралась какая буря, что все аэропорты на побережье закрылись еще на сутки. «Царь всея Украины» уютно расположился в баре старинного, полудеревянного отеля, пил красное вино и спорил с «прикрепленным» к нему чекистом, своим охранником, кто уже завтра возглавит государство: Андропов или Устинов…

«Азиатчина» Сталина так вздыбила страну, что руководителем Советского Союза мог быть, конечно, только русский человек.

Но кто сказал, что у Алиева исключительно тюркские корни?

В ту ночь Баку удивил Алиева: город, пустой и молчаливый, вдруг стал похож на огромный серый мешок, обезображенный дождем. – Если его, Алиева, убить, здесь все закончится одним днем. И точно так же, как год назад из ниоткуда появился на политической сцене «черный полковник» Сурет Гусейнов, вот точно так же, один в один, на сцену выходят сейчас братья Джавадовы.

Утром Баку – весь Баку, нужно знать этот город! – примется горячо обсуждать, как так случилось, что Махир, брат замминистра полиции… «откинул в реанимацию» прокурора страны!..

До президентского аппарата – минута езды.

На соседних крышах Алиева ждали снайперы: Гидждыло Мамедов и Гетваран Амджихов.

Когда Гейдар Алиевич выйдет из «мерседеса», Амджихов кинет ему под ноги несколько гранат, а Мамедов откроет огонь из новенького «калаша» израильского производства.