Текст книги "Русский ад. Книга первая"

19

Ева быстро поняла: главное в ее профессии – научиться выслушивать идиотов. Только если человек – идиот, откуда у него такие деньги?

Звонков-заказов становилось все больше и больше. Каталог «Мадемуазели» (двадцать шесть девочек) переходил в Москве из рук в руки. Перед выходными и по праздникам барышни уходили влет. Проституция процветала. Ева подняла цены, самые дорогие дни – пятница, суббота и праздники.

Рынок все сам отрегулировал.

Знакомство с каталогом – 30 долларов, оплата на месте.

– Мне-то, гражданочка, дай бесплатно, все-таки я депутат, – просил в Верховном Совете какой-то дяденька, близкий, как он говорил, к Хасбулатову.

– Отойди, бл! Ты, неприкосновенный! – ругалась Ева…

В каталоге «Мадемуазели» к традиционным разделам (проститутки», «эскорт», «любовницы», «элитные проститутки» – контингент в сущности был один и тот же, но цена… подарок сумасшедшим… отличалась в разы) – в каталоге появились новые «главы»: «секретарши», «парни», «переводчики» (парни и девушки). Для тех, кто вынужденно скрывался за границей, прибавился спецраздел «тоска по Родине»: девочки были с длинными косами, веснушками и широкими глазами.

Два языка, минимум два: английский и немецкий.

Набор «многократок» в заграничном паспорте, готовность к вылету – три часа…

Как на боевых сборах.

Ева искала (и находила) девчонок повсюду, обычно – в школах, на вырост, девятый-десятый классы, но чаще всего девочки сами находили Еву, но кастинг, ясное дело, выдерживали не все: кто-то не умел носить туфли на каблуках, кто-то красился так, что лицо становилось, как «Черный квадрат» Малевича, кто-то убеждал Еву, что Президент в России – Ленин, кто-то просто ничего не знал…

Девочки с улицы, самосев, обычно не приживались.

– Раздевайтесь! – командовала Ева.

Если девочка снимала сначала колготки с трусами, а уж потом – кофточку, Ева тут же указывала ей на дверь.

Уцененный товар: у кого-то – шрам от аппендицита, у кого-то – кесаревы рубцы, а у кого-то кишки – просто вываливаются!

– Почемуй-то я «уцененный товар»?.. – обиделась на Еву девушка Сандра.

– А потомуй-то, овца, что твой Новочеркасск на лбу у тебя нарисован, ясно? Это еще хуже, чем вши в волосах! Тебе хоть кто-нибудь говорил, что ты похожа на Настасью Кински? – Правильно, потому что ты больше похожа на Армена Джигарханяна! А как ты одеваешься… сама подумай! Ты одеваешься так, что бабушки на улицах крестятся вслед!

Провинциалки (все провинциалки) были уверены, что Москва им чем-то обязана. Вылетали они быстро. Девочки тут же демонстрировали свое бульдожье упрямство, перемещались в соседние районы, в Московскую область, возвращались в столицу, но только блудом Москву сейчас не возьмешь.

В эпоху рынка Москва – как лютая барыня: ей все не так.

– Девочки, учите языки, – требовала Ева. – Визу в паспорт мы вам поставим, целку, если порвана случайным сперменатором, заштопаем, врачи есть, в девочки вернетесь, девственность – это тот товар, который никогда не упадет в цене, но если у вас нет языка – это все, это конец, трудно надеяться на лучшее, когда уходишь в отпуск, чтобы сделать ремонт!

Ева вычитала где-то, что за Майей Плисецкой ухаживал Роберт Кеннеди (тогда, в тот год, кандидат в Президенты США). КГБ СССР был ужасно доволен: Кеннеди совершенно потерял голову, просит руки и сердца, Брежнев, раз такое дело, с удовольствием будет посаженным отцом на свадьбе, прощай, холодная война, все ракеты под нож, не то Майя Михайловна сама устроит мужу «холодную войну», у нее получится!..

КГБ приготовил Кеннеди и чисто русский подарок: три килограмма черной икры, огромная банка. Три килограмма – ничего себе! А словари? Один вечер в ресторане при свечах, второй… и все со словарем!

А Лиля Брик в Москве уже познакомила Плисецкую с Щедриным.

Кеннеди не говорил по-русски, Плисецкая не говорила по-английски.

Скучно!

К черту этого Кеннеди вместе с КГБ и Америкой!

– А знала бы, чмара, английский… – твердила Ева, – весь мир, девки, другим стал, и я б в Майами без визы ездила…

Ева мечтала о Майами.

– Посмотри, какие чудные у меня ручки, какие линии па ладонях… – заискивала Сандра. Она боялась Евы еще больше, чем милицию.

Ева ухмылялась:

– Твои линии говорят о том, что ладони надо мыть хоти бы раз в день! И сама ты как беляш с вокзала: горячая, сочная и опасная…

Алька знала, что Ева – девушка с кругозором. Да еще и с опытом: за плечами Евы четыре миллионера. Только какие это нервы – каждый миллионер! Один, кстати, редким жлобом оказался, пакетик с чаем по пять раз заваривал, так даже чаинки, слушайте, всплывали, чтобы посмотреть на этого жлоба!

На нервной почве у Евы возникли проблемы со щитовидкой, врачи говорили, что скоро она станет похожа на Надежду Крупскую, жить ей нужно у моря обязательно; наслаждаться покоем… – какое море, какой покой, Господи, с этой шпаной: Ева не любила подопечных, никого, кроме Альки, девочки дружно не любили Еву, но как им сейчас друг без друга, – как?..

– Ну, овцы, отвечайте! Задница – половой орган или просто задний? – спрашивала Ева.

Она очень любила устраивать «овцам» экзамен.

Девочки переглядывались, Ева ставила их в тупик.

– Вроде да… – неуверенно протянула Алька.

– Молодец! – похвалила Ева. – Не знаешь, что сказать – никогда не молчи. Золотое правило блондинки: не знаешь, что сказать, – улыбнись, незаметно поправь (чтоб все видели) бретельки лифчика или сразу придумай шутку:

– Молодой человек, научите меня завязывать галстук! Я пятерых мужиков уже задушила…

Им бы молиться на Еву, крысам, но они же толком ничего не умеют, Ева пока что больше в них вкладывает, чем получает в ответ, хотя на этом фоне Алька сверкает, как бриллиант.

Она нужна строго как рабочая лошадь. А к шорам на глазах полагаются удила и кнут. – В этой малышке было так много искреннего (лицо – просто как солнышко), что даже очень опытный, искушенный человек, часто пользующийся услугами проституток (в том числе и начинающих проституток – еще кротких, трусливых, словом – вчерашних девственниц), так вот, даже опытный человек, какой-нибудь… современный Свидригайлов… не догадается, какая у малышки профессия.

Точнее, какое призвание. – Нет, можно предположить, конечно, что этот ребенок пишет стихи о любви, изучает ботанику, обожает бабочек, а по выходным смиренно поет в церковном хоре… – О многом, о многом можно подумать, глядя на Альку, но догадаться, что эта девочка долго не проживет, потому что она создана только для безобразия… – нет, нельзя.

Невозможно.

Самой природой создана?

А кем же еще? И таких «малышек» легион. Их бесполезно воспитывать, лечить (лечить от чего? от разврата?). Им трудно жить без мощного, изнуряющего секса с разными мужчинами. Кого-то одного им уже недостаточно, как погибающему наркоману уже мало обычной дозы.

Сегодня Хозе, завтра – Тореадор, потом будет кто-то еще, обязательно будет… третий, четвертый… остановка – это смерть, просто смерть.

Да, они – те же наркоманы, только сексуальные: этот порок проявляет себя очень рано, уже в детские годы. Природа словно бы торопится, не ждет, хочет побыстрее расправиться со своей жертвой. Такие девчонки обычно интеллектуально развиты, хорошо учатся, много читают и интересуются всем на свете, но вдруг в них появляются скрытая тревога, скрытое напряжение; впрочем, они, тревога и напряжение, всегда так глубоко спрятаны, что заметить их может только опытный человек.

Они любят бантики, любят косички; они улыбчивы и кажутся веселыми, доверчивыми… – словно это и не дети вовсе, а воздушные эльфы, вдруг слетевшие на землю.

К тринадцати годам они – обычно – уже настолько сильны, что никогда, даже под пыткой, не выдадут свою тайну: по ночам их ручонки вдруг сами находят то самое место, откуда по телу мгновенно разливается неизъяснимая благодать.

Клад! Найден клад! Поэтому их детская жизнь уже разделилась на две половинки: «до» и «после» «улыбки Снегурочки», как называла этот клад Алька![4]4
  Мы говорим сейчас только о девочках, – а мальчики? Лермонтов написал «Маскарад» в 21 год, – как, каким путем, через что он погрузился в эту бездну страстей?.. Нина, Арбенин, Шприх… откуда идет этот его вызов, откуда эта драчливость, его страсть к дуэлям, то сеть… страсть убивать… – есть ответ на этот вопрос? [Прим. авт.)


[Закрыть]

Право на удовольствие. Новая игрушка.

И сразу любимая: клад, клад!

Да уж, – они ни за что не откроют тайну, разве что кому-то из подруг, но только потом, с годами; у таких девочек нет близких людей.

Ручонки, ручонки… – да, по ночам (иногда и днем) они упрямо делают свое дело. Страх, что кто-то из взрослых их вот-вот «застукает», врежется, грубо и безжалостно оторвет их ручонки от «чуда чудного» и «дива дивного», да еще и безжалостно накажет (они же взрослые!), этот страх детей не покидает.

А тут кто-то из подруг бросит невзначай, что за такие вещи полагается руки отрубать… да, их тайна растет, разрастается, набирает силу, это движение ведет к скорому и быстрому взрослению.

С каждой тайной дети становятся сильнее. Мне страшно. Но я не боюсь. Я уже взрослая. (Если я кого-то боюсь, значит, я не вполне взрослая.) Речь даже не о деньгах. Деньги – это потом (сначала руки тянутся туда, где «улыбается Снегурочка», потом к мужчинам, потом к деньгам), – к пятнадцати годам эти девчонки – как трава, пробившая асфальт.

Солнца! Хочется солнца!

То есть золота?

Я – трава, пробивающая асфальт. Я пробью асфальт. Я уже пробила асфальт!

Им не понятно, им просто не приходит в голову, что трава, пробившая асфальт, погибнет с первыми холодами.

Так может, и смерти не надо бояться? А ну как ее вовсе нет, смерти: освоили землю, освоим и небо…

Если смерть точно меня обойдет, если после удовольствия всегда хочется большего удовольствия, значит, можно попробовать водку, можно попробовать наркотики… все, все уже можно, если «я» с детства не такая, как «все»…

…Познакомились они, Ева и Алька, абсолютно случайно – в «Сандунах».

Алька осваивала «любовь в парилке». Всего две недели, как она из Вологды. Жила с каким-то журналистом познакомились на вокзале случайно, у киоска, он покупал газеты.

Вообще-то – ни кожи, ни рожи, как говорится, но не алкаш, уже жить можно…

Как вечер, так «Сандуны»; если бы он мог, этот журналист, он бы здесь жил (в «Сандунах» только открылись отдельные кабинеты): горы креветок, разливное пиво, – каждый вечер парень приглашал сюда друзей и даже работал в «Сандунах», что-то писал…

Секс в парилке – это извращение. Групповое помешательство. Очень опасно для жизни.

Лежит ее милый на полке. И хочется ему… удовольствия.

– Ну, возьми, детка, возьми…

И Алька взяла. Все сделала, как велели. – Ух ты, аргумент мой ненаглядный! дай, золотой, подую на тебя, приятно тебе будет, прохладненько, не то вон как ты червячком-то согнулся… сейчас, родной, гвоздиком встанешь, гвоздиком…

Оттянула Алька на амурике кожицу да так дунула, что мужика с полки как ветром сдуло.

Температура – под сто, пар – огненный, лава! Мужик орет, за ананасы держится и – сразу в бассейн, в ледяную воду…

Сожгла, сука, балдометр.

– Ты ему кто? – орет банщик.

– Жена… – бормотала Алька…

Вызвали «скорую помощь»: ожог первой степени!

Хорошо хоть не убили. А могли. Легко! Ночью, по-воровски, под звездами вынесли бы труп и – на ближайшую стройку, в бетон…

Как-то раз, еще летом, министр внутренних дел Ерин поинтересовался у коллег, сколько людей пропадает сейчас в стране без вести. Каждый месяц.

Оказалось, никто не знает: данных нет.

Крин приказал подсчитать.

Считали долго, с месяц.

Весна-лето 1992-го – 42 тысячи человек.

Разве их кто-то (кроме родственников, разумеется) искал?

…Принимая Алину в агентство, Ева устроила ей короткий экзамен. За полтора часа Алька (в присутствии Евы, разумеется) должна была написать сочинение на любую историческую тему.

– О Ленине напишу, – заявила Алька. – Президент, о народе думал.

– Валяй! – согласилась Ева. – Ленин – мой земляк!

– Правда?!

– Ага…

Через полтора часа Алька положила перед Евой стопку исписанных страниц.

«Когда родился В. И. Ленин, никто не знал, что он будет предводителем коммунистов, о котором помнят и в наши дни. Это был великий человек. Ленин учился в школе, когда к нему приставали парни. Кончалось это разборкой на школьном дворе. Ленин не любил драться, но приходилось защищаться или защищать своих друзей.

Кроме школы, Владимир Ильич ходил работать, так как в те времена нужны были деньги, чтобы прокормиться.

Прилавки в магазине были почти пусты, хлебопродукты давали по карточкам, и Владимир Ильич жил не как богатый гражданин, а как все люди, которые его окружают.

Он бегал и раздавал листовки, ходил по улицам с огромной пачкой книг, подбегал к машинам и продавал им сигареты. Не знаю, как Владимир Ильич стал лидером, наверное, он как-то себя проявил перед людьми.

Когда он вошел на трон, то начал вести всех людей в будущее коммунистов. Ленин старался сделать так, чтобы на прилавках было побольше еды и чтобы было поменьше безработицы. Это ему, конечно, удалось, но ненадолго. Посевы в деревнях не всегда давали хорошие урожаи. Иногда урожай просто гиб. Ленин очень любил детей. На парадах он брал ребенка и нес его на руках. Люди не возражали, что ихнего ребенка берет их предводитель. Когда была Октябрьская революция, в стране началась паника. Владимир Ильич не мог удержать людей, приходилось успокаивать их силой. Всех парней старше 16 лет отправляли на войну. Некоторые люди боялись и прятались. Через некоторое время их приговаривали к расстрелу. Из-за революции в стране началась голодовка. Хлеб практически не привозили. Воды нигде не было. Если и привозили, то давали кусок хлеба да половину кружки с водой. Некоторые даже не могли дойти до машины с едой, так как, охваченные голодом, лежали на полу. Владимиру Ильичу Ленину было тяжело смотреть на все происходящее. Он не мог давать людям больше еды лишь потому, что немцы подходили все ближе и ближе к Кремлю. Они сжигали посевы, силой отбирали продовольствие у стариков и женщин, потом немцы расстреливали народ в деревне и сжигали ее. Ленин понимал, что немцы приближаются к Москве. Он посылал на войну все больше и больше людей, а сам сидел в охраняемом месте и ждал вестей.

Народ в стране взбунтовался и начал громить город. Ленин приказал солдатам успокоить людей. Солдаты не щадили ни женщин, ни детей, и, когда все немного затихло, Владимир Ильич захотел узнать о новостях в Москве и Московской области. Он выехал на своей машине вместе с охраной. Но он недолго ездил, ему устроили засаду революционеры. Ленина поймали и посадили за решетку. За решеткой Ленин читал книги при свече, на полях книги он писал молоком воззвание. Но революционеры узнали о его планах и отобрали книги. После нескольких дней советские войска дошли до того места, где находился Владимир Ильич Ленин. Они окружили революционеров и взяли их в плен. Ленин был свободен. В последний раз Ленин направил все свои войска на немецкую армию.

В этом бою советская армия окончательно разбила вражескую армию. После этой победы в стране началась перестройка. Теперь Ленин был не враг народа, а его друг. Стали привозить пищу, открыли новые заводы, и стали появляться новые постройки. Однажды вечером, как обычно он это делает, Ленин хотел сесть в свою машину, а потом поехать домой. Только Владимир Ильич открыл дверь машины, как раздался выстрел. Пуля настигла Владимира Ильича Ленина и попала в сонную артерию. Ленин помер. На месте выстрела оказалась только слепая старушка, которая не сопротивлялась. Ее поймали и расстреляли.

После смерти Ленину поставили памятники. Самого похоронили на Красной площади в Мавзолее, где он лежит каждый день. Ленина тщательно охраняют, пускают в Мавзолей только, чтобы посмотреть на него.

Сейчас Ленин почти весь состоит из протеза. Когда на него падает свет, то кажется, что он светится изнутри. Надеюсь, что в будущем его похоронят, как человека. Он лежит как манекен, и все на него смотрят, он тоже человек, как и мы. Пусть же его похоронят, как подобает, а не как манекена».

«Все-таки она трогательная, – подумала Ева. – О мертвом протезе хлопочет…»

На самом деле Алька нравилась Еве все больше и больше.

– А ты знаешь, – допытывалась Ева, – что Ленин в Мавзолее лежит, потому что его заколдовала злая фея? Если Ленина поцеловать – проклятие спадет и СССР вернется?

– Да ну-у?.. – изумлялась Алька.

Она всегда верила тому, что ей говорили…

Сегодня Алька снова (в который раз!) заставила себя ждать. Часа на полтора опоздала, если не больше.

– Плохо выглядишь! – оценила Ева. – С бодуна?

Алька разозлилась:

– С детства.

Она долго снимала сапоги, шубу, плюхнулась в кресло и сразу, с разбега, стала ругать Сергея Иннокентьевича.

– Ненавижу мужиков с усами, но без бороды! Ощущение, будто у тебя чья-то п… во рту…

– Чай, кофе, кокаин? – предложила Ева.

– Ничего не хочу, – зевнула Алька.

Ева добивалась от Альки щенячьей преданности. Не то сбублит, не ровен час! А Альке, понятное дело, осточертел депутатский педокоммунизм: Сергей Иннокентьевич заставлял Альку ходить перед ним в детских трусиках, гольфах и пионерском галстуке на голой груди.

Битва за потенцию Сергея Иннокентьевича напоминала борьбу за выживание в экстремальных условиях!

– Вошь под кумачом! – кричала Алька. – Я «охотница», а не колдунья!

Ева успокаивала, как могла:

– Мы и не такое терпели…

Алька была готова расплакаться.

– Сволочь зюгановская, – рыдала она.

Если бы Алька хоть что-то умела, она бы не стала, наверное, охотницей. Например – писать стихи, сочинять музыку, рисовать! В том-то и дело, что она ничего неумела. Вообще ничего. Ни-че-го-шеньки!

А как жить? На что? Улицу подметать?

Алька очень красиво смотрелась в кресле: эффектные ноги, дорогие колготки в сеточку, дорогой маникюр…

– Девушка, от вас так приятно пахнет… – улыбалась Ева. – Что вы пили сегодня?.. Виски? Коктейль?..

Излив душу, Алька чуть-чуть успокоилась:

– Подкалываешь?

Она достала сигарету. Ева не выносила чужой табачный дым и вдруг взорвалась:

– Сидишь, сука? Сигареткой чавкаешь? Что ж, – не обессудь, заинька, волчий билет я тебе все-таки выпишу! Дай срок, нигде ты, заинька, не приткнешься, слово даю! Москва – маленький город. Он тебя принял, он тебя и опустит, во какая жопия тебя ждет!

Чтобы в Москве, овца, свое мнение иметь – надо сильным человеком быть, в чужой дом входить бесшумно! Ты в Москве сейчас для самоудовлетворения. А мне нужно… нам, – поправилась Ева, – чтобы ты, милая, любого мужика за грудки брала и до смерти не выпускала, его хобот – «это не ежик, не уколешься»!

– Ой! – Алька сжалась в комочек, она была хорошей актрисой.

– Что «ой»?

– Не ори… Запью!

– Ты не умеешь, – Ева чуть успокоилась. – Запомни: Москва – это мафия. И ты в Москве живешь только до тех пор, пока у меня хорошее настроение. Захочу-так ни один карась к тебе, прокаженной, не подплывет, получишь, сука, репутацию! СПИД найдем у тебя в последней стадии. Твоя унылая рожа на всех перекрестках висеть будет. Прикинь: Родина-мать с мечом, новый символ борьбы со СПИДом, и ты в горючих слезах: кто поможет Алевтине Веревкиной, несчастной жертве спидоносных измайловских бандитов?

– Дае…сь оно дохлым конем на ипподроме! – зевнула Алька. – Раба из меня лепишь? Правильно, Евик, моя задница – это дорога в рай, чтоб ты понимала, мой секс – от бога, он денег стоит, больших денег, а деньги ты любишь еще больше, чем я…

Ева встала и подошла к креслу-качалке:

– Сидишь?

– Сижу, ага.

– Теперь поднимись.

– По морде врежешь? – Алька сладко, по-детски потянулась и все-таки встала. – За кресло можно держаться? А то свалюсь!

На самом деле Алька очень боялась Еву; время нынче такое – нельзя ни с кем ссориться, тем более – со своими, это просто опасно, главное – из-за чего?!

– Слушай сюда, дитя мое возлюбленное! – кричала Ева. – Никому не позволю поганить клиента! Ты и так только одним подлецам нравишься!

Сергей Иннокентьевич – идиот. Кто спорит? А тебе надо, чтоб он умный был? Я еще Пашу-фейс-контроль подключу… тебя, камбала, ни на одну приличную вечеринку Москвы не пустят! Черная метка от Евы – крест на всех приличных х… столицы! Сергей Иннокентьевич с его стручком… тебе скоро витязем в тигровой шубе покажется, – обе-ещаю! Я, девка, такую тебе жизнь организую, ты будешь мечтать о Сергее Иннокентьевиче, как чумазые дети Арала мечтают о мороженом!

Ева еще долго носилась по комнате и что-то кричала.

– Кольнулась, да? – заботливо спросила Алька. – Прет тебя прям, как пьяного Ельцина!

Вообще-то Ева старалась не нервничать, берегла свое здоровье, боролась с щитовидкой, принимала йод, долго спала, часов по десять-одиннадцать, ибо высыпаться – необходимо.

Хочешь хорошо выглядеть? Значит, спать, спать, спать. И еще раз спать!

– Да я коммуняке своему, если хочешь, такие ласки смастерю, он у меня задохнется от счастья!

Алька не понимала, почему Ева так вдруг разволновалась, что, собственно, произошло.

– Так вот, малыш, у тебя еще один заказик будет…

– Опять коммунист?., – насторожилась Алька. – Во, блин, партия у них злоеб…чая! Слушай, а правда, что они рабочий класс представляют?

Ева потянулась за портсигаром.

– Правда.

– Да? – удивлялась Алька.

– Да.

– А что ж мы тогда по ресторанам шаримся?

– Ты, подруга, предлагаешь у проходных «точки» де-мать? Там стоять?

Алька затянулась сигаретой.

– Заказ?

– Заказ, – строго сказала Ева.

– И что за павлик?

– У! Этот павлик – всем павликам павлик! – заулыбалась Ева. – Он сейчас в Президенты нацелился. У каждого додика – своя методика! И ты ему, дура, для вдохновенья нужна. Вдохновение – это всегда комплекс мероприятий…

– Кто идет? – Алька вытаращила глаза. – Мой? Заместо Ельцина?..

– Ага.

– Шутишь.

– Уже год как не шучу!

– Во, дела…

– Красавчик. Лет сорок. Народ его любит. И попка у него… такая мягкая! Сама просит наказаний!

– Клево. В Президенты… это клево. А я, блин, первая леди!

– Ну да. Если закадришь малютку.

Пошел дождь, за окном стало темнее.

– Погоди, Жирик… что ли? – обмерла Алька. – А он прикольный, подруга! Не-е… – задумалась она, – если Жирик – я согласная… А у него х… – то есть?

– Что-нибудь точно есть, не сомневайся, – кивнула Ева, – но Жирик – жадный, это все говорят. А наш с ходу заказ оплатил.

– Да?

– Да. Россия – страна несерьезная, Жирик тут надолго. Когда-нибудь тоже подойдет.

– Слушай, – крутилась Алька. – Мож-быть я так и до Борис Николаича доползу? Если уж начинать карьеру, то сразу с папы. Во, блин, денег у кого…

– Не жалуется, я думаю… – Ева нашла все-таки зажигалку и прикурила. – По-моему, бедных там нет.

– Спасибо, мать! Ты мне веру в людей вернула! Я теперь как Дунька с трудоднями. Я хочу, чтоб с романтиком у меня, разорви его душу, была бы сплошная романтика…

Ева рассмеялась:

– Да он секса хочет…

– С секса и начнем!

– И взмолилась золотая рыбка, – Ева подняла голову и мечтательно сложила руки, – почисти аквариум, сволочь! Мы, Алька, если хорошо их сейчас схватим, эта партячейка чертова только у нас отдыхать будет! В сауне. Сауну откроем. Чувствуешь эту силу, малыш? Я, может, в депутаты схожу…

– Ну ты… – Алька кружилась по комнате, – деловая колбаса…

– А что? – Ева схватила очки от солнца и опустила их на нос. – Чем я не Галина Старовойтова?

– Смотришься, балалайка!

– Давай шампуписку жахнем.

– Дав-вай! Давай, подруга!.. За нашего дорогого романтика барона фон Траханберга! Фамилию скажешь?

Алька схватила пустой бокал.

– А я, Евик, грешным делом подумала…

– Головой надо думать! – посоветовала Ева.

Они взглянули друг на друга и расхохотались.

– Я, камбала, тебе профессора подгоню! – обрадовала Ева. – Из самого умного института. Профессор тебя политике научит. Главное, чтобы ты всех врагов России в лицо знала! И ненавидела. Как еврей свинину. Главное, Америку надо ненавидеть, кто ненавидит Америку, тот патриот. А на экзамен, девка, я вместе с тобой пойду. Там, где дядьки… взрослые срут друг на друга по идейному признаку, там всегда ангел нужен. Вот ты и спустишься…

– С небес!

– Ага! Интересно все сейчас получается… Помнишь, фильм был, комсомольцы в поезде Остапа Бендера поймами? Гитаристы там… песни в купе орали… Слушай, – на его чемодан с денежкой они ж как на тротил глядели! Во время было!

– Дураков хватало, – согласилась Алька. – Сейчас больше. Там еще папик лысый… телку в ресторан водил?

– Киса Воробьянинов, – кивнула Ева. – Только если ьакие, как Киса, стучали в дверь к девочкам ручкой, девочки дверь никогда не открывали: значит, он, сука, без подарка пришел.

– А ты что? Уже мне экзамен устроила? – насторожимся Алька. – Не рано? Делать больше нечего? Слушай, – если бы мужики знали, чем занимаются бабы, когда одни остаются, на них бы сроду никто не женился: факт!

– Ладно, – отрезала Ева, – хватит, Алька, понты колотить! Готовься, короче, к новому счастью. Калым, дорогая, за тебя уже внесен…